"Жизнь Кости Жмуркина" - читать интересную книгу автора (Брайдер Юрий, Чадович Николай)

ГЛАВА 7. АМЕРИКАНСКАЯ ТРАГЕДИЯ

Карибский кризис миновал, ничем, в общем-то, не задев Костю, — уж очень смутны и противоречивы были официальные сообщения. Наверное, если бы тогда и случилась большая беда, советский народ узнал бы о ней последним в мире, то есть в тот момент, когда над Москвой, Питером и Свердловском повисли бы «Б-52». Но все обошлось благополучно и завершилось дружескими рукопожатиями двух лидеров, еще недавно пытавшихся ухватить друг друга за глотку. Так впервые в жизни Костя увидел в газете фотографию Джона Фицджеральда Кеннеди. По контрасту с «нашим дорогим и любимым Никитой Сергеевичем» — лысым, косопузым, бородавчатым — американец смотрелся ну прямо как киногерой.

Вот таким хотел быть Костя: элегантным, мужественно-красивым, причесанным на косой пробор, породистым и богатым. То, что Джон правил в стране расистов, империалистов, безработных и наркоманов, придавало ситуации особую пикантность. Рыцарь Добра на троне Царства Тьмы. Хотелось верить, что он сломает хребет куклуксклановцам, уравняет в правах белых и черных, помирится со смелыми барбудос и в конце концов научит своего новоявленного приятеля правильно сеять кукурузу.

Костя стал собирать все газетные и журнальные заметки, касавшиеся тридцать пятого президента США. В них его если и не хвалили, то, по крайней мере, не обзывали всякими похабными кличками, что уже само по себе говорило о многом. Даже Кукрыниксы, успевавшие в каждую дырку залезть, ни разу, кажется, не посмели изобразить его в виде шакала или грифа-стервятника, сжимающего в когтистой лапе атомную бомбу. В форме неопределенных намеков упоминалось о намеченной им программе «ограниченных социально-экономических реформ» и «более реалистическом курсе в отношении к СССР».

Хотелось верить, что наступают действительно новые времена.

В тот памятный осенний вечер Костя, машинально выжимая гантели, уже ставшие легковатыми для него, обдумывал текст своего письма Джону Фицджеральду, в котором собирался изложить принципы будущего справедливого мироустройства. Внезапно транслировавшийся по радио концерт симфонической музыки прервался, и диктор довольно равнодушно сообщил, что в городе Далласе совершено покушение на президента США, который с серьезным ранением доставлен в госпиталь.

Весть эта так ошарашила Костю, что он не поленился разбудить уже успевших опочить родителей, за что и получил от мамы тапочкой. Трагедия заокеанской страны ее ничуть не трогала. Выпивший папа вообще не проснулся.

Зато Костя, окончательно добитый вторым сообщением, в отличие от предыдущего не оставившего уже никакой надежды, не мог заснуть почти всю ночь. Впервые в жизни его посетила шальная догадка, что трагическая судьба всех симпатичных ему людей каким-то сверхъестественным образом связана с ним самим. Он вспомнил легенду о Мидасе, прикосновение которого обращало в золото любой предмет. А что, если он, Костя, наделен не менее злополучным даром — губить тех, на кого направлены добрые побуждения его души? Предположение выглядело достаточно дико, но он возвращался к нему вновь и вновь.

Уже на рассвете что-то нехорошее случилось с Костиным сердцем. Впечатление было такое, как будто бы чьи-то невидимые пальцы несильно сдавили его, проверяя на упругость. И опять же — впервые в жизни — Костя ощутил страх смерти.

Немного отдышавшись, он припомнил, что в брошюре подобные симптомы упоминаются как последствия перетренированности. После завтрака вместо школы Костя отправился в поликлинику. Глухой, горбатый и сам едва живой врач определил какую-то труднопроизносимую сердечную болезнь. Ворованные якоря электродвигателей могли оказаться для Костиной судьбы якорями в самом прямом смысле. По крайней мере, физические нагрузки, а в особенности бег и подвижные игры, были ему впредь строжайше запрещены.

Одна новость была хуже другой, и, чтобы хоть как-то скрасить этот печальный день, он зашел в гастроном купить себе конфет. Стоя в очереди к кассе, Костя стал невольным свидетелем разговора двух старух — типичных завсегдатаев торговых точек, для которых мастерство покупки стало уже почти самоцелью и которые могли часами дожидаться появления на прилавке какого-нибудь дефицита. Охаяв внешний вид рыбы камбалы, у которой «оба вока на адин бок перекасила», они перешли к обсуждению деталей далласской трагедии.

— А ти ты ведаешь, хто таго президента забил? — поинтересовалась одна.

— Не, — ответила другая, раскладывая на ладони медяки.

— Да наш хлопец, з Минска. На радиозаводе рабил.

— Штоб яму, злыдню, руки паатсыхали! — Вторая старушка определенно была противницей насильственных методов политической борьбы.

Ну и дуры, подумал Костя. Это надо же такое выдумать!

Лишь много лет спустя ему стало известно, что предполагаемый убийца Кеннеди действительно одно время жил в Минске, трудился на радиозаводе и даже был женат на минчанке. Но откуда об этом могла узнать согбенная под тяжестью кошелок старуха спустя всего четырнадцать часов после покушения? Это навсегда осталось для Кости загадкой.

Весь остаток дня он в прострации пролежал на диване. Если бы из беспорядочно роившихся в его голове смутных мыслей можно было составить какое-то резюме, выглядело бы оно приблизительно так: «Неужели за все в жизни надо платить — за силу, за авторитет, за свою любовь, за любовь чужую? И почему эта плата порой бывает несоизмеримо высока в сравнении с приобретением?»