"Евгения, или Тайны французского двора. Том 2" - читать интересную книгу автора (Борн Георг Фюльборн)

III. ДОН ОЛОЦАГА

Королева Испании очень обрадовалась браку императора с подругой ее детства. В этом союзе она видела для себя огромную выгоду, потому что соседняя страна войдет с ее государством в более дружеские отношения. С поздравлениями императрице Изабелла послала в Париж дипломата, дона Олоцага, зная, что в прежнее время графиня Евгения была неравнодушна к нему. Она надеялась на успех посольства, потому что дон Олоцага был не только искусный и ловкий придворный, но и приятный для императрицы представитель ее родины.

В самом деле, дон Олоцага был образцовый дипломат и любезнейший дворянин. Все дела он вел умно, осторожно и обдуманно, никогда не высказывал своих тайных мыслей, и был притом таким любезным, изящным кавалером, что во всех придворных кружках его принимали очень радушно.

Евгения, казалось, давно забыла про свое знакомство с Салюстианом Олоцага, а испанский посланник был так ловок и вежлив, что ни одним словом, ни одним взглядом не напомнил Евгении их прежнего знакомства и не дал повода к пересудам.

Через несколько дней после своего прибытия Олоцага испросил аудиенцию, которая и была ему немедленно дана.

Людовик Наполеон, казавшийся вполне счастливым и веселым во время блестящих празднеств после своего бракосочетания с Евгенией, делался неузнаваем, оставаясь один или с Моккаром. Его лицо делалось тогда угрюмым, на лбу появлялись морщины, в глазах сквозила тайная тревога.

— Побольше свету, — говорил он по вечерам, входя в свой кабинет, хотя последний был ярко освещен. По ночам в его спальне также горел огонь; он не любил темноты, потому что перед ним восставали из мрака тени, обрызганные кровью призраки, исхудавшие донельзя от голода и лишения сосланные им, изнуренные лихорадкой люди…

— Побольше света, — приказывал он тогда отрывисто, как будто свет мог рассеять мучительные видения.

Наполеон искал и находил утешение в любви прекрасной Евгении, которая умела приковывать его к себе своею красотой и блеском изысканного туалета. Но и около Евгении он не мог найти покоя и часто задумывался в ее присутствии; когда же она спрашивала о причине его задумчивости, он старался отогнать навязчивые мысли и становился принужденно весел.

Чего же недоставало для полного счастья Наполеону и Евгении, окруженных блеском, величием и всевозможными почестями? Одно движение руки было повелением, малейшее желание исполнялось немедленно, каждая улыбка считалась милостью, и однако же они не были счастливы!

Это кажется невозможным, невероятным! Людовик Наполеон и Евгения достигли цели своих стремлений, владели престолом, миллионы людей удивлялись, завидовали им, — и однако же они не были счастливы!

В следующих главах мы изложим причины этого, казалось бы, загадочного факта, заглянем за парчовые занавеси, увидим самые сокровенные их стремления, выражавшиеся в тайных разговорах и поступках. Какая-то вина, лежавшая на совести Людовика Наполеона, отравляла все его радости, побуждала переходить от одного наслаждения к другому и нигде не находить удовольствия.

Когда Олоцага подходил к кабинету, из последнего только что вышел Мопа. Префект полиции церемонно поклонился проходившему мимо него испанскому посланнику.

Дежурный камергер доложил об Олоцага.

Людовик Наполеон, казалось, ждал его, потому что портьера была тотчас отдернута в знак того, что Олоцага может войти. Посланник вошел с любезным и льстивым поклоном.

Император был один. Отсутствие министров, адъютантов и секретарей означало неофициальность приема и, во всяком случае, особенную благосклонность к испанскому посланнику, которую тот вполне оценил.

Наполеон стоял у своего рабочего стола. При входе Олоцага он обернулся и поклонился ему.

— Добро пожаловать, дон Олоцага, — сказал он с ласковым выражением лица. Мопа только что сообщил ему несколько приятных новостей, из которых одна касалась Олоцага. — Если я не ошибаюсь, вы находитесь в очень близких отношениях с нашим двором?

— Я пользуюсь большой милостью ее величества, государь, — отвечал Олоцага.

— Я помню несколько случаев этой милости, — смеясь, сказал Наполеон, намекая на повторявшуюся несколько раз опалу дона Олоцага. — Во всяком случае, вы можете ответить мне на некоторые откровенные вопросы. Мне бы хотелось, чтобы это осталось между нами.

Олоцага поклонился в знак согласия.

— Прошу садиться. Знаете ли вы инфанта Барселоны? — продолжал Наполеон.

— Хотя я слышал его имя, государь, однако ничего не знаю о его родственных связях с испанским королевским домом, — отвечал посланник.

— Гм, дело очень странное, и я счел за лучшее обратиться прямо к вам. Кажется, этот инфант вел беспокойную жизнь, он умер здесь, в Париже.

— Умер, в Париже? — с удивлением вскричал Олоцага. — Посольство еще ничего не знает об этом.

— Я запретил сообщать об этом, желая сам переговорить с вами об этом темном деле! Покойник оставил жену и дочь, которые хотели скрыть смерть старика. Полиция принуждена была силою взять у них труп, чтобы препроводить его в морг до дальнейших приказаний. На лбу инфанта было приметное черное пятнышко, которое есть также у его дочери, замечательной красавицы.

Во время этого рассказа Олоцага имел время сообразить многое. Он понял, что Наполеон знает все, касающееся инфанта, и только из расположения к королеве Изабелле избрал этот путь для переговоров.

— Я предлагаю вопрос от имени моей королевы: можно ли перевезти в дом испанского посольства труп инфанта, а также оставшихся после него жену и дочь? Я думаю, что окажу большую услугу испанскому двору, если тайно привезу труп инфанта в Мадрид в цинковом гробу, — сказал Олоцага.

— Публичное перемещение трупа из морга в дом посольства возбудит общее внимание, — заметил Наполеон. — Вы сами знаете, мой дорогой дон, что толпа питает всегда большой интерес к моргу. Однако мне помнится, императрица выразила желание видеть жену и дочь инфанта. Если сегодня или завтра вечером привезти их обеих сюда и задержать здесь на несколько часов, то можно будет ночью, не возбуждая любопытства, доставить труп в отель. Дальнейшие распоряжения о доставлении трупа инфанта в Мадрид я предоставляю на ваше усмотрение!

— От имени ее величества приношу вам благодарность, государь.

— Скоро представится случай оказать мне услугу, дон Олоцага! На Востоке дела запутываются! Кажется, Россия имеет намерение покорить Турцию или заставить ее платить дань. Я беседовал поэтому с английским посланником об общих действиях. Если последние будут серьезными, то Испания, не заключая союза, — не истолкуйте неверно мои слова, мой дорогой дон, — могла бы оказать нам много услуг.

— В отношении портов и гаваней и снабжения провиантом, — пояснил дон Олоцага.

— Совершенно так! Ее величество могла бы этим обязать союзные державы, которым, без сомнения, рано или поздно представится случай отблагодарить, — быть может, по ту сторону океана. Вот что я хотел сообщить вам, дон Олоцага. Но, кажется, вы еще не сказали мне о цели вашего посещения? Прошу, говорите!

— Это очень щекотливое дело, государь, и я не только прошу вперед у вас извинения, но и замечаю, что действую не от имени королевы, а как частное лицо.

— Вы возбуждаете мое любопытство. Говорите прямо, мой дорогой дон. Я питаю к вам теплое чувство и готов выразить вам свою благосклонность.

Олоцага поклонился в знак благодарности.

— Несколько лет живет здесь молодой испанец знатного происхождения, очень богатый, — начал Олоцага медленно, как будто ему было тяжело говорить об этом деле.

Людовик Наполеон вопросительно посмотрел на дипломата своими темными глазами.

— У меня есть к нему поручение, но я никак не могу отыскать его.

— Как зовут этого молодого испанца?

— Принц Камерата, государь. Я не могу понять его исчезновения и хотел просить у вашего величества приказать парижской полиции…

— Это не нужно, мой дорогой дон, — прервал его император, — я помню это имя! Не знаю, какой проступок он совершил, но наверное знаю, что он несет теперь наказание.

— Наказание! Бедняжка! — сказал Олоцага. — Он молод, и в его жилах течет горячая испанская кровь, и потому, вероятно, он совершил необдуманный поступок, в котором теперь раскаивается!

— Раскаяние обыкновенно приходит слишком поздно и часто исчезает по окончании наказания!

— После этих слов, государь, нельзя уже надеяться на милость для принца?

— При удобном случае я рассмотрю бумаги и приговор, — отрывисто сказал император, так что Олоцага понял, как неприятен ему этот разговор. — Я неохотно отменяю судебные приговоры, мой дорогой дон, потому что это возбуждает неудовольствие других. Но посмотрим!

Наполеон встал, Олоцага последовал его примеру.

— Эти слова ободряют меня, государь, — сказал Олоцага, — я снова счастлив вашей милостью и добротою.

— Прощайте, дон Олоцага! Относительно инфанта Барселоны префект полиции получит нужные инструкции от моего кабинета.

Дипломат откланялся; Людовик Наполеон остался один.

— Этот Камерата, — проговорил он, — не увидит более дневного света, разве только по дороге в Кайену. Необходимо избавляться от подобных врагов, чтобы не бояться их.