"Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2" - читать интересную книгу автора (Борн Георг)

IV. ПРИВИДЕНИЕ В МАЛЕНЬКОМ ЗАМКЕ

После праздника в Лувре прошло четыре дня.

Господин Пипо и маленькая луврская судомойка Жозефина были просто завалены работой. Нужно было перемыть, перечистить и привести в порядок огромное количество драгоценной посуды, бывшей в употреблении в торжественный день рождения короля.

Уборка была уже окончена и ключник с довольным видом закрывал шкафы и двери, говоря, что, слава Богу, все пойдет по-старому, когда в дверь вдруг кто-то постучался.

В комнату с серебром не входил почти никто из посторонних, кроме лакеев.

Пипо с удивлением и любопытством поднял голову и уставился на дверь.

Лицо же Жозефины озарилось радостной улыбкой, когда она увидела, что в комнату вошла старая Ренарда и степенно приветствовала своего бывшего хозяина книксеном. На ней был старомодный чепчик, придававший всему ее облику весьма жалкий вид. Глаза ее были красными от слез. Башмаки ее были так запачканы грязью, что не оставляли никакого сомнения в том, что она бежала в Лувр, не выбирая дороги.

Все это очень удивило и заинтересовало Белую Голубку.

Она быстро подошла к Ренарде, собираясь расспросить ее, но та уже обратилась к Пипо с самой жалостной миной.

— Ах, добрейший господин ключник! Ах, милейший господин Пипо! Если бы вы только знали, какое несчастье! — причитала она, — нет, нет, это просто ужасно! Этого мне просто не пережить на старости лет!

— Да что с вами, Ренарда? — напыщенно спросил маленький толстенький человечек.

— Ах, Боже мой! На что же это я похожа! — вскричала она вместо ответа, оглядывая себя со всех сторон и видя следы грязи. — Да и то сказать, ведь я от страха и отчаяния бежала сюда, как сумасшедшая!

— Да вы лучше скажите сначала, что с вами случилось, — перебил ее ключник.

— Ах, большое, большое несчастье! Вы только послушайте. — И ты, Жозефина, тоже слушай. Вы ведь знаете, что я поступила кастеляншей в маленький замок, который принадлежит господину маркизу де Монфору. Вот только дней десять или одиннадцать назад наш хозяин вместе с господином бароном Сент-Амандом, — его все господа зовут попросту Милоном, — нежданно-негаданно куда-то уехали по службе.

Это имя произвело на ключника не особенно приятное впечатление, но он превозмог себя и промолчал.

— Такие отъезды у них часто случаются, вот я и осталась в замке одна со старым садовником да с… Нет, с одним садовником, — продолжала Ренарда. — Господин маркиз сказал мне, что он во что бы то ни стало, а вернется к двадцать седьмому сентября, а маркиза все нет, да нет. Можете вы себе представить мой страх, а надо вам сказать, господин

Пипо, что я люблю моего маркиза как родного сына. Ну, да и он же ко мне относится хорошо! Могу похвастать! Ведь никогда не скажет мне иначе, как «моя милая Ренарда» и все «милая» да «милая». Да… уверяю вас!

— Да я нисколько не сомневаюсь, — перебил ключник разболтавшуюся старуху, — только рассказывайте дальше. Ведь вы начали говорить о какой-то беде, которая с вами приключилась.

— Нет, не со мной, господин Пипо! — А все-таки, прежде всего, скажите мне, как идут ваши дела с Жозефиной? Вот по глазам вижу, что вы ею довольны. Ну, да это потом, надо же мне сначала рассказать вам о несчастье. Напрасно вы покачиваете головой, господин Пипо, у меня всегда так много мыслей в голове! Ну, так вот и жду я день за днем. Нет маркиза! Думаю, уж точно с ним что-нибудь да случилось! И так мне стало страшно. А тут еще сны начали сниться все такие дурные. Ну, да, одним словом, я за эти дни, кажется, на целых десять лет состарилась. Наконец, вдруг сегодня, с час тому назад, подъезжает карета… звонят… Я так и подскочила от страха… Мы с садовником пустились к ворогам, отворяем… и что же, вы думаете, мы видим?

— Ну, что же маркиз?

— Да он то, благодарение Господу, выскочил из кареты цел и невредим.

— Так в чем же беда-то?

— Да вы слушайте до конца! Беда впереди! Маркиз выскочил из кареты и зовет меня. Я побежала, смотрю, а в карете лежит господин Милон, то бишь, господин барон де Сент-Аманд, и точно мертвый.

— Ах, боже мой! — вскричала Жозефина, бледнея при последних словах Ренарды, — господин Милон! Да что же с ним случилось?

— Да я и сама еще хорошенько не знаю, должно быть они опять наскочили на какого-нибудь головореза. Я догадалась по двум ранам господина Милона, да по дыре на плаще моего маркиза. Бог им судья, а только они доведут эти шутки до того, что их когда-нибудь перебьют всех до одного!

— И вы серьезно думаете, дорогая моя, что он должен умереть? — спросила, бледная, как смерть, Жозефина.

— Он еще в памяти, но только рассудок очень мутится, да и лихорадка у него сильная. Понятно, дело это опасное! Вот как выйду отсюда, так забегу к доктору Вильмайзанту, чтобы он скорее ехал к нам. Мы уложили господина Милона У себя в замке. Я устроила ему внизу отличную комнату. Ах, господи! — заговорилась я с вами, а уже смеркается, надо бежать. И ведь как мы осторожно его перенесли и уложили, а потом стали советоваться между собой, — это я да господин маркиз, — что нам делать. За господином Мил оном нужен уход, да уход. Господину маркизу нельзя отлучаться со службы из Лувра, а мне куда же? Я уже стара, мне это дело не по силам. Я и подумала, что еще одну ночь выдержу, но ведь у меня и других дел много. Вот тогда я и вспомнила о тебе, моя девочка. Постойте же, говорю маркизу, я кое-что придумала. Пойду к ключнику, господину Пипо и узнаю, не отпустит ли он на несколько дней Жозефину. Да, — сказал господин маркиз, — так и сделайте. Ступайте, поклонитесь от меня господину Пипо и скажите ему, что я буду очень благодарен, если он отпустит Жозефину на несколько дней ко мне. Ну, вот я и пришла спросить у вас, господин Пипо, нельзя ли вам отпустить ее.

Белая Голубка устремила на него умоляющий взгляд, но лучше было бы ей не делать этого. Ее невольное восклицание при вести о болезни Милона и выражение ее глаз при этой просьбе Ренарды утвердили Пипо в мысли, что между мушкетером, когда-то прочитавшем ему такую назидательную речь, и молодой девушкой существует нечто вроде тайной привязанности.

Поэтому он состроил очень важную и задумчивую физиономию.

— Нет, об этом нечего и говорить, Ренарда, — проговорил он сухо, — и что это пришло вам в голову? Ну, подумайте сами, какое мне дело до вашего маркиза, а тем более до того раненого мушкетера? Да, и, кроме того, разве прилично, чтобы молоденькая придворная судомойка была сиделкой возле постели холостого буяна.

Ренарда посмотрела на него так, точно хотела сказать, — с каких это пор ты стал таким сторонником добродетели и как ты смеешь называть буяном такого знатного господина?

— Но послушайте, господин ключник, — заговорила она было вслух.

— Нет, нет! Этого нельзя, Ренарда! Ступайте к вашему маркизу и скажите ему, пусть наймет сиделку, где сам знает. У Жозефины есть много дел и здесь, да и спать ей нельзя в ином месте. Ведь такое жалованье, как здешнее, даром не платится.

— Да что это с вами стряслось, господин Пипо! С каких это пор вы стали таким строгим? — не выдержала Ренарда, видя, что Жозефина залилась горькими слезами.

— Не трудитесь уговаривать меня! — вскричал кругленький человек, багровея от досады. — Я вовсе не намерен оказывать вашему маркизу любезности, за которые могу нажить большие неприятности. Ведь если госпожа обергофмейстерина узнает, что здесь никто не ночевал несколько ночей, то меня с позором прогонят с места, а кто станем меня кормить тогда? Ну-ка, скажите. Уж не ваш ли маркиз? Не бывать этому! Так пусть уж Жозефина остается здесь и делает свое дело.

Этого Ренарда никак не ожидала. Что оставалось ей теперь делать? Кого послать в замок? Кому поручить уход за тяжело раненым Милоном?

— И неужто это ваше последнее слово, господин Пипо? — спросила она еще с искрой надежды.

— И не трудитесь ждать иного. Я ведь сказал вам, — значит так тому и быть!

— Ну так мне нужно скорее идти! — проговорила Ренарда, оправляя платье. — Надо еще забежать к доктору и позвать его к нам, чтобы мне уж хоть не совсем зря пробегаться. Не плачь, Жозефина, ведь этим дела не поправишь. Я вижу, что будь твоя воля, ты помогла бы мне. Да, видно, уж нельзя. Прощай.

Старушка быстро вышла из комнаты. Начинало уже смеркаться, а господин Пипо все еще продолжал убирать что-то, все время отдавая Жозефине разные приказания и сопровождая их наставлениями. Может быть, он хотел доказать ей этим, что отпустить ее было действительно невозможно.

Наконец, однако, он собрался уйти и взялся уже за шляпу и палку.

Дверь снова быстро распахнулась и на пороге показался мушкетер, а вслед за ним появилось сияющее торжеством лицо Ренарды.

— Вот, поговорите с этим господином сами, господин маркиз? — вскричала она. — Пусть он вам повторит то, что осмелился сказать мне! Я не могу допустить, чтобы так отзывались о господах мушкетерах.

Шарль Пипо с невыразимым удивлением смотрел на мушкетера.

— Это вы ключник комнаты с серебром? — обратился к нему маркиз.

— Так точно, сударь.

— А я маркиз де Монфор.

— Да меня это не касается! — грубо возразил Пипо. — Что вам здесь угодно?

— Мне угодно вас, господин Пипо, или, вернее, просто Пипо, — ответил маркиз таким тоном, которого от него вообще не слыхивали, — я хочу поговорить с вами и вы останетесь здесь до тех пор, пока я этого захочу. Не думайте, чтобы я пришел к вам из-за пустяков, мой милый.

— Если вы намерены толковать опять о сиделке для раненого мушкетера, то я вам заранее, без всяких проволочек, скажу мой ответ. Придворная судомойка останется здесь. Я так ей приказываю и имею на это право, — вот и все!

— Да это все дело второстепенное, мой милый. А прежде вы мне ответите за то оскорбление, которое позволили себе нанести больному израненному мушкетеру. Ведь оскорбив его, вы тем самым оскорбили всех мушкетеров.

— Да ведь я не знал, господин маркиз…

— Однако, надо признаться, что вы плохо понимаете слово честь! Вы, может быть, думаете, что «буян» название лестнее и почетное?

— Нет. Но только я вовсе не хотел оскорблять… Да и что мне за дело до господ мушкетеров.

— Да уж, не отпирайтесь, господин Пипо, — от меня словами не отделаетесь. Вы оскорбили все мушкетерство, да еще в лице больного, израненного товарища. Так оставаться это не может! Поскольку дать удовлетворение на дуэли вы не можете, то будете привлечены к суду чести. Понимаете вы, что это такое?

— Да послушайте же, господин маркиз…

— Нет, нет! Не разыгрывайте, пожалуйста, угнетенную невинность. Повторяю вам, вас привлекут к суду чести, а что будет дальше — вы там сами узнаете.

— Да прошу же вас… Ну, к чему все это?..

— Мадемуазель Жозефина, проводите, пожалуйста, старую Ренарду сначала к доктору, а потом в замок. Ответственность за это я беру на себя, — обратился маркиз к Жозефине. — Ренарда говорит, что вы можете помочь ей ухаживать за одним больным, и я буду очень вам благодарен, если вы возьметесь за это. Она вас проводит.

— Да ведь господин ключник… — начала было Жозефина.

— Разобраться с господином Пипо вы уж предоставьте мне, — перебил ее маркиз, — и не беспокойтесь ни о чем. Ступайте только скорее в замок. Ведь хуже того, что вы потеряете ваше здешнее место, не может ничего случиться.

— Да, и она его лишится! — вскричал Пипо, видя, что на него не обращают ни малейшего внимания и приходя от этого в бешенство. — Даю вам мое честное слово, она у меня вылетит!

— И это тоже придется решать не вам, — спокойно возразил маркиз.

Между тем, Жозефина и Ренарда быстро вышли из комнаты с серебром.

— А кому же если не мне? Позвольте узнать? Вы, кажется, уж что-то очень много воображаете о себе из-за того, что вы маркиз, и придумали стращать меня каким-то судом чести. Уж не рассчитываете ли вы, что я от страха стану делать все, что вам вздумается? Очень ошибаетесь! Не бывать этому, — кричал Пипо в бешенстве, — да было бы вам известно, я буду отстаивать свои права, если даже для этого мне придется идти к хотя бы самому его эминенции кардиналу! А он ко мне очень расположен. Этого еще не доставало, чтобы первый встречный забирался сюда и распоряжался здесь, как ему угодно.

— Да ведь вы сами видите, что мое приказание исполнено, — придворная судомойка ушла.

— И больше не придет сюда, в этом я уверен.

— Мне не о чем больше говорить с вами, господин ключник, и так как я ухожу, то можете идти и вы, — проговорил маркиз с такой комичной важностью, что чуть сам не расхохотался над собой. — Советую вам приготовиться к тому, что от вас потребуют удовлетворения за оскорбление чести.

— К кардиналу, сейчас же пойду к кардиналу! Ведь это уже ни на что не похоже! Второй раз позволяют себе эти мушкетеры вмешиваться в мои дела. Пусть кардинал мне объяснит, в чем состоят мои права и обязанности и должен ли я позволять, чтобы меня так унижали! — кипятился Пипо, закрывая комнату. Он направлялся в Лувр, а по пути решил обдумать, что ему делать дальше.

А между тем Милон лежал в одной из комнат замка.

Раны его так болели, что он не мог ни уснуть, ни пошевелиться. За те дни, когда маркиз вез его в Париж и ухаживал за своим товарищем по оружию как опытная и преданная сиделка, здоровье его не особенно пострадало, но бородатое красивое лицо его стало гораздо бледнее, веселые добродушные глаза утратили свой обычный блеск.

Другого человека такие раны, без сомнения, свели бы в могилу. Но геркулесовское сложение Милона и его еще молодой и здоровый организм давали самые серьезные основания надеяться на то, что с помощью хорошего хирурга он вскоре поправится.

В первые дни, пока они вынуждены были пробыть в Лувре, маркиз сам, и довольно искусно, накладывал повязки и охлаждал раны. Но, наконец, Милон стал настоятельно требовать возвращения в Париж, да и маркизу нельзя было удлинять свой отпуск, а потому они и пустились в путь, но ехали медленно и осторожно и в конце концов счастливо прибыли в замок.

Ренарда тотчас же побежала за доктором и Жозефиной, а маркиз поехал в Лувр представиться командиру. Таким образом, Милон остался один.

Начинало уже смеркаться. В огромном старинном покое скоро установился почти темно-серый сумрак. Больной лежал неподвижно и постепенно впал в состояние полузабытья, часто овладевающее людьми, охваченными лихорадкой.

Глаза его были полуоткрыты и бесцельно устремились на высокую двустворчатую дверь, выходившую в коридор.

Вдруг ему показалось, что дверь эта тихо отворяется.

Милон был не в силах ни пошевелиться, ни подать голос и видел все как бы в тумане.

В комнате стало уже настолько темно, что с одного конца нельзя было рассмотреть, что делается на другом. Дверь медленно и беззвучно приоткрылась и в комнату проникла яркая полоса света, затем появилась фигура женщины в широкой белой одежде. В одной руке она держала свечу, другой медленно, почти торжественно, открыла дверь.

Милон увидел какую-то прозрачную фигуру: лицо, окруженное волнами черных волос, было мертвенно бледно; глаза смотрели, как у мертвой. От белого платья эта странная женщина казалась еще более похожей на вставшую из гроба.

Никогда Милон не видал этого бледного, гордого, прекрасного лица. Кто была эта дама? Как она попала в замок? Быть может, она жила тут?

Маркиз никогда не говорил, что в его замке живет кто-нибудь посторонний.

Неужели это игра расстроенного воображения тяжело-раненного человека? Неужели он бредит наяву?

Он не мог ответить себе на эти вопросы, не мог ни в чем удостовериться и лежал неподвижно, будучи не в силах пошевельнуться, видел все, что вокруг происходило, и не был в состоянии объяснить себе увиденное.

Женщина вошла в комнату неслышно, легко, как призрак, обошла ее и остановилась, ощупав стены и мебель… Она, по-видимому, не замечала больного. Глаза ее горели каким-то зловещим коварным огнем.

Вдруг она подошла к той стене, где на стульях разложено было белье и подушки, отложенные Ренардой, когда она стелила постель Милону.

Странная женщина поднесла свечу к самому белью и оно мигом вспыхнуло.

Вид огня, казалось, радовал ее, потому что она все время старалась усилить его, для чего подожгла уже начинавший дымиться стул, и с необыкновенной силой и ловкостью подвинула к загоревшимся вещам один из столов, стоявший ближе других.

Милон все это видел…

Неужели его мучил страшный кошмар, от которого он не мог очнуться?

Уже вспыхнуло пламя и вся комната наполнилась густым дымом… огонь взвивался все выше и выше…

Призрак тихонько, неслышно выскользнул из комнаты и быстро исчез в коридорах.

Милон хотел закричать, позвать, вскочить… напрасно! Его душил дым, но он лежал неподвижно и только временами вырывались из его измученной груди тихие стоны, а пламя, между тем, подступало все ближе и ближе…

В это время внизу, у портала, послышались шаги и голоса.

— Святая Геновефа! Что это такое? — вскричала Ренарда, — этот запах…

— Гарью пахнет, — отвечала Жозефина. Шаги приближались.

Ренарда первой подбежала к дверям комнаты, где горело, и с криком ужаса всплеснула руками.

— Этого еще не хватало!.. Воды скорей! Жозефина побежала за водой, а доктор Вильмайзант вошел со старухой в комнату.

— Здесь-то и лежит раненый? — спросил он.

— Да, сударь, вон там, на постели, — отвечала Ренарда, растерянно бегая из угла в угол.

— Дым сильно повредит ему, — сказал Вильмайзант, подходя к постели.

Женщины и прибежавший старик-садовник гасили в это время огонь и открывали окна.

Милон совершенно потерял сознание и лежал, как мертвый.

Доктор принес свечку и начал осматривать раны, вызвавшие у него большие опасения.

Наконец Ренарде, Жозефине и садовнику удалось потушить огонь. Они унесли обгоревшие вещи, свежий воздух из сада начал освежать комнату.

— Как это могло загореться? — спрашивала беспрестанно Жозефина.

Старая Ренарда сначала ничего не ответила, а потом уклончиво сказала:

— Наверное, упала свечка…

Но по изменившемуся лицу старухи было видно, что она знает гораздо больше, нечто страшное, нечто таинственное, чего она не смела выдать, что ее мучило и пугало!

Она ушла и торопливо поднялась на верхний этаж.

Что она там делала — никто не знал.

Вернувшись через несколько минут, она вместе с Белой Голубкой вошла в комнату, где доктор уже осмотрел раненого.

— Смотрите за ним и кладите компрессы, — сказал он. — А главное, следите, чтобы у него в комнате был хороший воздух и давайте вовремя капли, которые я вам оставлю.

— Скажите, пожалуйста, доктор, очень ли опасно состояние здоровья господина Милона? — тихо спросила Ре-нарда.

Жозефина с озабоченным выражением лица ждала его ответа.

— Он тяжело ранен, и болезнь могла бы иметь дурной исход, если бы он больше пробыл в дыму. Теперь я надеюсь спасти его… он силен, а вы дадите ему хороший уход, — отвечал Вильмайзант.

— О, господи, добрый господин Милон все еще в обмороке! — сказала Белая Голубка, прижимая к груди руки.

— Это продлится еще немного времени, и пусть лучше будет так, потому что он в таком состоянии не испытывает мучений. Завтра я зайду. Бог даст — вылечим!

Вильмайзант ушел. Ренарда пошла проводить его.

Когда она открывала калитку, к воротам подошел маркиз.

Он раскланялся с доктором, расспросил о Милоне и просил сделать все, чтобы спасти приятеля.

Вильмайзант пообещал и затем ушел.

Маркиз вошел с Ренардой в палисадник и пошел к порталу.

— Что случилось, Ренарда? Вы встревожены? — тихо спросил он.

— Опять нам устроили было беду, — отвечала старая экономка.

— Пока вы уходили?

— В комнате у господина Милона был пожар. Маркиз испугался.

— Я уже говорил вам, Ренарда, что надо быть тверже и строже, — сказал он, и лицо его на минуту приняло страдальческое выражение. — Вы совсем не остерегаетесь.

— Я захлопоталась с господином Милоном и забыла запереть одну из дверей, господин маркиз, а моим отсутствием воспользовались и подожгли комнату.

— Теперь опасности больше нет?

— Нет, господин маркиз, все закончилось.

— Молоденькая помощница кладовщика у барона?

— Да, мы с ней будем меняться.

Маркиз вошел в комнату, где лежал Милон.

Приветливо ответив на поклон Белой Голубки, он пристально взглянул на обгоревшее место комнаты и подошел к больному.

Милон крепко спал.

Жозефина переменила компрессы, а Ренарда заперла окно, так как воздух совершенно очистился.

Маркиз был спокоен: у его приятеля были надежные сиделки. Он пошел к себе, с грустью размышляя о случившемся.