"Южные Кресты" - читать интересную книгу автора (Кригер Борис)

Глава 19 Узник Райской горы

К собственному удивлению, Сеня не слишком был потрясен решением суда. Он почему-то был уверен, что во всем виноват адвокат, о котором он все же узнал много отвратительных подробностей, правда, слишком поздно, непосредственно перед началом суда.

– Что ж поделаешь, – рассудил Сеня, – если мне попался сумасшедший адвокат! Чего ждать от человека, который является в суд разряженный, как проститутка?

И Сеня твердо решил поменять адвоката, подать апелляцию и добиться отмены приговора.

Если бы за день до суда ему сказали, что, получив более трех лет тюрьмы, он не будет рвать на себе волосы, – Сеня не поверил бы. Но, видимо, запас Сениного терпения еще не был растрачен до конца. Он решил скрупулезно выстроить новую линию защиты и, засунув нос во все судебные бумаги, заставить нового адвоката придерживаться линии, выстроенной Сеней. К тому же Вечнова охватила уверенность, что если предложить суду выкуп, они его отпустят. Он слышал о таких случаях и попросил всех друзей и родственников собирать деньги, как ни тяжело это было в сложившихся обстоятельствах.

После вынесения приговора Сеню перевели в другое отделение той же тюрьмы, потому что в Новой Зеландии, как и во многих других местах, отбывают срок не там, где ждут суда. Начальник отделения с доброй усмешкой сообщил, что проводит эксперимент по уживаемости евреев с арабами, и поселил Сеню в камеру к пакистанскому мусульманину, осужденному за попытку теракта. Сеня уговаривал себя, что это совпадение, и начальник тюрьмы не имеет никаких секретных планов избавиться от Вечнова. Тем не менее каждую ночь ждал, что сосед по камере его задушит, а, просыпаясь и видя яркие лучи чужого солнца, радовался ему, как радуются вести, что диагноз рака не подтвердился и пациенту сохранена жизнь еще на один короткий, но в то же время бесконечный тюремный день.

Небо в Сенину камеру заглядывало через зарешеченное окошко под потолком, и если Сеня вставал на прикрученный к полу стул, то был виден весь район, который по недоброй иронии назывался «Райская гора», и выходило, что Сеня отбывал срок в раю. Однако созвездие Южного Креста увидеть ему так и не удалось, как он ни пытался. Ночью в окно заглядывали незнакомые звезды, но страстно искомое созвездие появлялось и заходило где-то с другой стороны тюрьмы, за пределами Сениного окошечка, хотя днем вид из окна был действительно райским.

Тюрьма, в которой содержался Сеня, была одной из самых старых в стране. Снаружи ее главный корпус выглядел как замок с двумя грозными башнями, и подходил больше на роль музея, чем на роль вместилища обреченных душ.

Где-то Сеня читал, что грешникам в аду дают иногда поглядеть, как хорошо живется праведникам в раю, чтобы страдания их были еще нестерпимее. Если бы, посмотрев в окно, Сеня натыкался бы на безжизненную пустыню, как нередко бывало в Израиле, где, куда ни глянь, ландшафты почище марсианских, ему было бы легче. Но вот зеленеющие склоны Райской горы мучили его нестерпимо. Казалось, до нее можно достать рукой, но Сеня знал, что ему НИКОГДА не суждено пройтись по этим райским склонам, – даже если он и добьется освобождения в результате успешной апелляции, все равно его сразу депортируют и в Новую Зеландию больше никогда не впустят. Сеня и сам бы больше никогда не ступил на эту проклявшую его землю, но он отдал бы все за то, чтобы хоть раз прогуляться по зелени травы этой Райской горы.

В Новой Зеландии любят давать тюрьмам красочные названия – то ли в издевку, то ли в назидание заключенным. Сенина тюрьма так и называлась – Тюрьма Райской горы (Mt. Eden Prison). Более того, слово «Eden» происходит из иврита, на котором «рай» обозначается словами «ган эден» (райский сад).

За последнее время, кроме суда, произошло еще одно событие, которое глубоко поразило Сеню. Заключенный, с которым он дрался за свою курточку в фургоне перед предварительным слушаньем, попал в Сенино отделение. Но в каком виде! С переломанными руками и сломанной челюстью. Сене сказали, что кому-то сильно не понравилась его привычка отбирать чужие вещи. А так как Сеня был единственным человеком, которого этот «герой» знал в отделении, то он стал таскаться за Сеней хвостом. Бедняга был теперь совершенно беспомощным, и, видно, не знал, кто зачинщик расправы, думая, что, может быть, это Сеня. Парень выглядел теперь совсем иным, кротким и несчастным, и Сеня больше не держал на него зла и ухаживал за ним как за родным братом.

Глядя на это перевоплощение, Сеня вспомнил мудрую притчу, которую рассказал ему наркоиудей: один араб хотел отомстить своему врагу и сделал это через 50 лет, а потом жалел, что сделал это слишком рано. А мораль была такова: «Сиди и жди, и тело врага твоего проплывет мимо тебя по реке…»

Кстати, и наркоеврея временно перевели в Сенино отделение, потому что тот согласился сознаться в одном небольшом преступлении и получил приговор на небольшой срок, но его по-прежнему ждал большой процесс. Сеня неохотно признался себе, что скучал по наркоеврею, но все же внешне ничем не выражал своей симпатии…

В ожидании повторного слушанья Сеня старался быть активным и неунывающим. Он ловко уворачивался от обычных в тюрьмах разборок и побоев, и усматривал, как это ни было мучительно, добрый знак в том, что его тюрьма называлась Райской горой. Название местности напоминало «Волшебную гору» Томаса Манна, и он даже ассоциировал себя с главным героем. Так же, как Вечнов, прилетевший лишь на несколько дней в Новою Зеландию и застрявший так надолго, Ганс Касторп не собирался надолго задерживаться в горном санатории Берггоф, куда он приехал навестить своего больного туберкулезом двоюродного брата, однако провел там целых семь лет.

И причиной тому – не только любовь к русской красавице, но и основания более общие. Этот «безобидный простак», к тому же склонный блюсти усвоенную с детства благопристойность, будучи помещен в «испытательную колбу» высокогорного заточения, оказался способным с новой остротой воспринять жизнь, предстающую на волшебной горе в необычном, провоцирующем на размышления обличье.

Как и Ганса Касторпа, Вечнова поражало праздное существование обитателей Райской горы, отмеченное подчеркнутой животностью. Этих существ интересовали только жратва, наркота и сексуальные извращения. Так же, как и больные туберкулезом в санатории, все сидящие в тюрьме хронически больны. Тюрьма, словно чахотка, оставляет на них свой жестокий и неизлечимый отпечаток.

Разлинованное решеткой пространство, окружающее Райскую гору, отбрасывало тени на души тех, кто завистливо наблюдал в эти зарешеченные окна течение свободной жизни. Как мучительна для каждого из них была невозможность свободно отправиться в этот зеленый край, и казалось, что все они посажены в душную колбу, и в качестве изощренной пытки им предлагается наблюдать чарующие виды, заглядывающие через маленькие окна под самым потолком в их смрадные камеры.

Неизбывно стремление одних людей ограничивать свободу других. Если бы в человеке отсутствовала эта пагубная страсть, на землю давно снизошло бы Царствие Божие в полной красе. Но, увы, при рождении в каждом из нас поселяется крошечный деспот, который намерен диктовать свою волю окружающим до самой смерти, а если получится, то и после нее, простирая в будущее, как щупальца мертвого осьминога, жалкие пункты своего завещания. Было бы полбеды, если бы одна половина человечества рождалась, чтоб повелевать, а другая – чтобы подчиняться. Тогда бы они быстро договорились. Но нет! Всяк человек рождается свободным, но в то же время деспотом и поработителем, и в сем и заключается самое болезненное и неразрешимое противоречие человечества! Руссо писал, что тюремщики, порабощая других, порабощают себя.

Отчего-то все освободители, которые выпадают на пожухлую долю человечества, со временем превращаются в еще больших поработителей, чем те, с кем они боролись!

С нескрываемым любопытством Ганс Касторп приглядывается к болезни и смерти, думает о рождении, смене поколений, читает книги о системе кровообращения, строении кожи, и постепенно поднимается «к той разновидности гуманизма, который не отвергает мысль о смерти и все темные, таинственные стороны жизни, не пытается с рационалистическим презрением забыть о них, а включает их в себя, не давая им, однако, взять верх над собой». Сеня тоже пытался найти баланс между собой и окружающим его бредом. Он много читал, беря книги в тюремной библиотеке. Он старался приспособиться, притереться, и если не принять этот бред, то хотя бы создать видимость того, что с ним не происходит ничего необычного и нестерпимого. Иногда Сене это удавалось. Иногда он даже забывал, кто он такой и где находится. Иногда ему даже казалось, что так было всегда, что вся его жизнь прошла в этой тюрьме, а все, что было до, и, возможно, будет после, – только призрачный мираж, и не стоит думать о нем.