"Приключения инспектора Бел Амора" - читать интересную книгу автора (Штерн Борис)

НЕДОСТАЮЩЕЕ ЗВЕНО, или ВТОРАЯ СМЕРТЬ ИНСПЕКТОРА БЕЛ АМОРА

Инспектор Бел Амор разглядывал найденную на Марсе окаменевшую человеческую челюсть, которую он без спросу одолжил, а попросту, спер из Палеонтологического музея, и чувствовал себя, как герой фантастического рассказа, брошенный автором на произвол судьбы. Бел Амор и сам когда-то пописывал фантастику и даже напечатал один рассказец в научно-популярном журнале, но жизнь иногда подсовывает такие сюжеты, что никакому фантасту не снились. Какой он, к черту, инспектор, и какой он, к бесу, фантаст? Дело в том, что позавчера Бел Амор показал эту челюсть своему дантисту, и тот лишь в изумлении развел руками: зубы и пломбы найденной на Марсе человеческой нижней челюсти были идентичны зубам и пломбам нижней челюсти Бел Амора. Дантист провел экспертизу, узнал свою работу и подписал медицинское заключение.

Сейчас Бел Амор не знал, что с этой челюстью делать — вернуть ее в музей или…

Что «или»?

Бел Амору не нравилось это странное липкое слово с двумя «и» по краям и «л» в середине. Или. В этом слове не было позвоночника, оно походило на маленькую амебу.

Вчера он пытался советоваться с коллегами из Службы Охраны Среды (СОС), но те разглядывали пространство за его спиной, отмечали, что палеонтологические курьезы не по ихнему Ведомству и советовали Бел Амору обратиться все к тем же писателям-фантастам.

«Идея для фантастического рассказа неплоха, — говорили коллеги, — но где ударная концовка? А без ударной концовки никак нельзя. Очередной сюжет о жизни на Марсе? Жизни на Марсе нет, не было и не будет».

Бел Амор уже начал нервно оглядываться. Его раздражал даже собственный робот Стабилизатор, который уже ни на что не годился, кроме как бесшумно ходить по пятам и записывать мысли, произнесенные вслух, — т. е., превратился в обычного домашнего секретаря, умеющего к тому же подметать, жарить яичницу и произносить по телефону дежурные фразы: «Хозяина нет дома. Что ему передать?» «Моя челюсть не может принадлежать никакому музею, — записал Стабилизатор бормотанье Бел Амора, ходившего из угла в угол. — Челюсть — это больше чем личная собственность. Челюсть — это неотъемлемая часть моего тела, как руки или ноги».

Бел Амор не мог жить дальше с такими сомнениями.

«Дальше так жить нельзя», — решил он, завернул свою нижнюю челюсть в носовой платок и отправился в Палеонтологический музей на прием к самому Адмиралу.

Это академическое светило было похоже на пирата на пенсии отбушевавший белый карлик без левого глаза, с парализованной левой рукой и протезом вместо левой ноги. Полный рот золотых зубов. Когда Адмирал улыбался очередному восходу Солнца, зубы сверкали и улыбка получалась ослепительной. Фамилия у него давно отмерла за ненадобностью, и все называли его Адмиралом. Говорили, что свои ранения он получил еще в юности, в Африке, на раскопках какого-то очередного недостающего эволюционного звена, подравшись с диким лывом из-за каких-то древних костей. Зверю тоже не повезло — полузадушенного льва долго держали в реанимации, а потом по инвалидности боялись отпустить на волю.

— Пришли сдаваться? — сурово спросил Адмирал.

— Но…

— Челюсть на стол! Иначе я из вас ее вытрясу!

Делать нечего. Бел Амор выложил на стол музейную челюсть и подсунул к Адмиралу заключение медицинской экспертизы.

«…что указывает на то, что обе нижние челюсти абсолютно идентичны и принадлежат одному человеку, а именно, инспектору Бел Амору, что подтверждается тем, что…» — прочитал Адмирал, открыл банку с пивом и уставился на Бел Амора единственным правым глазом. Этот глаз и не таких видывал.

— Вы в своем уме? С какой стати ваша собственная нижняя челюсть будет валяться на Марсе? — спросил Адмирал, ничему не удивляясь.

— Мне кажется, что я когда-то погиб там… на Марсе, пробормотал Бел Амор и оглянулся.

— Как это понимать? Какая из челюстей ваша — та, что у вас во рту, или…

Бел Амору не нравилось слово «или». Неужто он в самом деле надеялся, что Адмирал выделит ему Гранд-Лопату и отправит в командировку на Марс искать самого себя?

Адмирал погасил свое изумление добрым глотком пива и, хотя много говорить не любил, произнес длинную речь:

— Палеонтология есть наука, — сказал он и задрал палец в потолок. Палеонтология имеет дело с костями древних людей и животных, но ваши кости под эту категорию не подходят. Нижняя челюсть современного Шарика палеонтологию не интересует. Или интересует, но только в порядке сравнения с древним Бобиком. Далее. Любая наука — это точная последовательность причин и следствий. Например: жил-был на Земле австралопитек, он был съеден сородичами, а его обглоданные кости через двести тысяч лет нашли, расчистили, склеили, назвали все это «австралопитеком» и выставили скелет в музее. Но никак не наоборот: нашли в музее, назвали, разобрали, закопали и съели! Чувствуете разницу? В палеонтологии как нигде важна точная датировка и последовательность событий.

— Но мою челюсть нашли на Марсе под вулканом Никс-Олимиик, — пробормотал Бел Амор.

— Давайте договоримся: быстрее света двигаться нельзя, летающие тарелки не существуют, мысли на расстоянии передаются посредством телефона и разных там электромагнитных волн, а время движется в одном направлении — в будущее. Нижние челюсти не могут раздваиваться и находиться одновременно у вас во рту и иод вулканом Никс-Олимпик. Вас кто-то разыграл. Какой шарлатан выдал вам эту бумажку?

Бел Амор ничего не ответил, потому что наконец понял, что его только что сравнили с каким-то Шариком. Он сунул медэкспертизу в карман и закрыл за собой дверь.

— Но как сюжет для фантастического рассказа… — насмешливо прокричал Адмирал вдогонку.

В коридорах Службы Охраны Среды уже летали слухи.

Слово «слухи» Бел Амор относил к насекомым типа гнуса — оно умело кусать, летать, ползать и быть неуловимым. Коллеги-оперативники куда-то от него попрятались. Бел Амор понял, что перестанет себя уважать, если не доведет этот сюжет до конца. К черту ударную концовку, пусть будет безударная, лишь бы была. Он найдет ее, жизнь па Марсе.

Он пошел к непосредственному начальству, взял месячный отпуск за свой счет, выписал на складе какую-то арестантскую тачку с одним колесом, лом, кайло и набор лопат, и отправился на Марс искать самого себя.

Его никто не провожал, лишь старенький подполковник из отдела кадров испуганно выглянул в окно и сделал жест, будто хотел то ли перекреститься, то ли постучать пальцем по лбу.

У подножия величайшего в Солнечной Системе вулкана Никс-Олимпик стоял каменный столб с надписью:

ПАЛЕОНТОЛОГИЧЕСКИЙ КУРЬЕЗ!

НА ЭТОМ МЕСТЕ ЧЛЕНЫ 13-Й ЭКСПЕДИЦИИ НАШЛИ ПОДЛИННУЮ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ЧЕЛЮСТЬ

Бел Амор привязал к столбу канат, разметил по радиусу круглый участок и оцепил его колючей проволокой. Потом надул двухкомнатную палатку. Стабилизатор, сидя на камне, с интересом наблюдал за ним.

«Заткнись», — подумал Бел Амор, хотя Стабилизатор с момента посадки не произнес ни слова.

Неработающий робот всегда раздражает.

Бел Амор развесил на колючей проволоке красные флажки и таблички с надписью:

НЕ МЕШАТЬ! ИДУТ РАСКОПКИ!

Знаменитый вулкан удивленно поглядел сверху на его старания и закашлялся дымом.

«Заткнись», — мрачно подумал Бел Амор, и Никс-Олимпик удивленно заткнулся.

Бел Амор забрался в палатку, выпил сто грамм, поужинал и погасил свет. За окном начался кровавый марсианский закат. От земных закатов он отличался особой мрачностью — красные и черные слоистые небеса чередовались и напоминали траурную повязку, а звезды, в отличие от земных, светили не дыша и не мигая, как в почетном карауле у гроба. Гигантская вулканическая гора закрывала здесь полнеба, ее заснеженная вершина выглядывала чуть ли не в космос. Как тут заснешь?

Из-за вулкана бесшумно и быстро взошел Фобос, за ним побежал Деймос — с таким таинственным видом, будто они только что кого-то зарезали на той стороне планеты.

«Вы тоже заткнитесь», — подумал Бел Амор и завернулся в одеяло.

Фобос и Деймос обиженно заткнулись. Все на Марсе притихли. Грубиянов нигде не любят, даже на Марсе.

Всю ночь Бел Амору снились Фобос и Деймос, летающие гробы и клацающие челюсти; он просыпался, вздрагивая от страха и ужаса.

Утром Бел Амор принялся за поиски самого себя.

Первым делом он запустил резервный двигатель, расчистил участок от пыли и снял поверхностный слой грунта. Мелкие камни, попавшие в ловушку, внимательно осмотрел. Над вершиной Никс-Олимпика собирались мелкие розовенькие облачка — как видно, у них здесь было постоянное место встречи. На Марсе так мало облаков!

Бел Амор хмуро посмотрел на эту идиллию и вонзил лопату в мерзлый грунт.

Лопата тут же сломалась.

Тогда Бел Амор принес лом, кайло и запасную лопату и принялся рубить, дробить, долбать и копать. Мелкий грунт и ржавчину просеивал, а пустую вулканическую породу нагружал в арестантскую тачку с одним колесом, плевал на ладони, катил и вываливал за пределы участка. Он пытался ничего не пропустить и не делать работу на «тяп-ляп» — глупо тяпать и ляпать, когда ищешь самого себя.

«Себя редко находят сразу, себя долго собирают и склеивают по мелким фрагментам, и на это занятие иногда уходит вся жизнь», — думал Бел Амор, хотя ломовая работа не располагала к раздумьям.

В полдень он вынул из сита какой-то белесый камешек, обдул его, внимательно осмотрел, улыбнулся впервые за много дней и завернул камешек в носовой платок.

К вечеру на ладонях вздулись жгучие пузыри.

Ночью над вулканом, заглядывая в его жерло, зависла голубая Земля.

Во сне опять Страх и Ужас.

Утром поясница как простреленная.

Через неделю Бел Амор стал походить на собственный скелет. Земляные работы продолжались. Каждый вечер он приносил в палатку несколько окаменевших костей, груда на столе росла, она напоминала остатки каннибальего пиршества.

Бел Амор упрямо продолжал рыть землю, хотя прекрасно понимал, что это была не земля, а марсианский грунт. Ему нравилось рыть именно землю. Это слово здесь было к месту.

«Приземляться на Марс» — правильное выражение, — думал он, ворочая ломом громадный оплавленный камень. — На Марс приземляются, к астероидам пришвартовываются, в Юпитер погружаются, а на Меркурий осторожно садятся, как на раскаленную плиту. У каждой планеты своя посадка.

Прошел месяц. Отпуск закончился.

Каждый божий день без выходных Бел Амор продолжал рыть землю.

Еще через месяц прямо над головой он услышал оглушительный выстрел раскрывшегося парашюта.

Кого-то сюда несло…

По его душу.

Это был черный фургон с пиратской палеонтологической эмблемой на борту — черепом и двумя перекрещенными костями. Не снижая скорости, фургон отбросил тормозной парашют, с грохотом зашел на посадку и чуть не врезался в вулкан.

В недрах Никс-Олимпика что-то громко булькнуло.

Фургон еще дымился после лихой посадки, а из него уже выбирался сам Адмирал в поношенном скафандре на подтяжках и с банкой пива в парализованной левой руке. Пиратский череп на его рукаве выглядел особенно зловеще. Главный охотник за черепами был в плохом настроении. Стабилизатор подбежал к нему и подобострастно отдал честь.

— Все переговоры мой командор возложил на меня, вот официальная доверенность с нотариальной печатью, — сказал Стабилизатор.

Адмирал с удивлением прочитал эту филькину грамоту — «…в здравом уме и трезвой памяти, доверяю и поручаю моему роботу представлять меня…» и т. д. — скомкал ее и тихо спросил:

— Кто дал вам право копаться на Марсе?

— На Марсе никто не копается, — охотно отвечал Стабилизатор. — Мой командор копается в Марсе. «В» и «на» — разные вещи. Маленькая буква, а меняет все дело. Любой юрист это подтвердит. Мы решили не брать лицензию. Мой Командор зол на всю Вселенную. Он поклялся молчать до тех пор, пока не найдет самого себя. Не знаю, что у него из этого выйдет, мне он запретил помогать, зато я наговорюсь вволю. Вы не беспокойтесь — все находки он регистрирует, фотографирует, измеряет и описывает, — я слежу.

Адмирал допил пиво и швырнул банку в Стабилизатора.

Тот увернулся, и банка, гремя, покатилась по Марсу.

— Какие еще находки? — мрачно спросил Адмирал.

— В палатке. Можете взглянуть, но руками не трогать.

В палатке на большом столе была разложена грязная груда человеческих костей. Они еще не были склеены, но скелет уже вполне обозначился. Адмирал растянул подтяжки, громко стрельнул ими в свой живот и потер ушибленное место.

— Это что? — спросил он и ткнул тростью в какую-то треснувшую пластинку.

— Это великолепный обломок человеческого черепа, — начал объяснять Стабилизатор. — Лобная кость. Взгляните, какие прекрасные отпечатки мозговых извилин. Какой узор! А вот изумительная берцовая кость. А вот… А это…

— Теперь я знаю, почему на Марсе нет жизни, — задумчиво сказал Адмирал. На Марсе жизни нет от проходимцев!

Он так хлопнул дверью, что по Марсу пробежал небольшой пылевой вихрь. Адмирал похромал к месту раскопок, разъяренно колотя себя тростью по голенищам, — как лев хвостом перед нападением.

Бел Амор продолжал дробить ломом вечную мерзлоту, когда тень Адмирала упала на дно ямы. Бел Амор задрал голову, посмотрел Адмиралу в глаза и швырнул ему па сапоги лопату грунта. Инспектор понял: если ему суждено когда-нибудь здесь погибнуть, то это произойдет от руки Адмирала.

Адмирал отряхнулся, сел на краю раскопа и принялся наблюдать за работой Бел Амора. Он уважал тех, кто умеет рыть землю. «Палеонтология есть физическая паука, — учил Адмирал студентов, — в которой главный научный метод в том-то и состоит: „Бери больше, кидай дальше, копай глубже“. Вкалывать надо!»

— Я готов верить в безумные идеи, — сказал Адмирал в яму. — Я эти идеи сам сочиняю. Идеи могут быть сумасшедшими. Пожалуйста! Но не их авторы! Чем вы занимаетесь? Ищете на Марсе самого себя?

— Побережись! — крикнул Бел Амор и вывалил на Адмирала очередную лопату грунта.

— Не грубите, — продолжал Адмирал, отряхиваясь. — Я хочу разобраться. По-моему, безумные идеи ученых отличаются от дилетантских фантазий. Они происходят от точного знания, а дилетанты любят всякие недостающие звенья. В палеонтологии им рай.

В ответ из ямы вылетела грязная сплющенная банка изпод пива.

— Это что? — спросил Адмирал.

— Банка из-под пива, — с готовностью объяснил Стабилизатор из-за спины. Найдена только что на ваших глазах под вулканическим выбросом возрастом в четыре миллиарда лет.

На ней даже сохранилась надпись: «…иво жигуле…»

— Заткнись! — начал звереть Адмирал. — Вы хотя бы знаете, что происходило четыре миллиарда лет назад? Детство Солнечной Системы! Младенчество! Пространство еще забито первичной материей, но Система уже дышит, самообучается, отдельные ее элементы и части нащупывают свои орбиты и функции, ну и, конечно, Московский пивзавод не в стороне от проблем мироздания — как же без пива?! А где дата выпуска? Свежее ли пиво? Какого числа и года? Стерлись годы! Вот ваши шарлатанские методы!

В ответ из ямы — молчание.

Бел Амор раскорячился на дне раскопа и расчищал очередную находку: золотой зуб.

«С Марсом пора кончать, — тоскливо думал Бел Амор. — Это гиблое место. Хватит марсианских хроник, сколько можно!» Он выбрался из ямы, отбросил лом и огляделся по сторонам, фиксируя пейзаж.

«Меня здесь нет, — растерянно думал Бел Амор. — Я нашел не того, кого искал… Где же теперь Я?»

Кто не был на Марсе — все сюда!

Разгар лета, полдень, не холодно, тепло, даже жарко — минус двадцать по Цельсию. Близится Великое противостояние Марса с Землей, свидание неминуемо, планеты идут на сближение, — Марс краснеет и надувается, как индюк, Земля невинно голубеет и видна уже даже днем. Марсианский грунт, окисляясь, цветет ржавчиной, из замерзших пылевых сугробов торчат валуны и обнажаются гладкие застывшие потоки лавы. Рай для геолога, зато скука для писателя-фантаста, о Марсе столько написано, что он уже не вдохновляет. Из-за обилия в грунте скисающего железа марсианская блекло-красная гамма кажется экзотичной только поначалу, но вскоре взору становится невыносимо скучно, как в глубине Сахары.

Здесь не завихряются облака, как на Юпитере, Фобос и Деймос чересчур малы, чтобы соперничать с блеском Луны, и уж никакого сравнения с окрестностями Сатурна, где глаз нельзя оторвать от разноцветной карусели колец и спутников. Безжизненный Марс смертельно скучен, как были скучны не заселенные людьми равнины фантастических опусов самого Бел Амора, — как оживить эту равнину, он не знал и вовремя догадался бросить это занятие. Нет жизни на Марсе, ни малейшего движения не наблюдается, разве что по утрам низконизко клубится пыль, возмущенная приливом Земли, да Стабилизатор бродит у фургона и к чему-то принюхивается.

Бел Амор развернул носовой платок и показал Адмиралу осколок нижней человеческой челюсти с золотым зубом.

— Как, еще одна нижняя челюсть? — удивился Адмирал. И опять ваша собственная? Сколько нижних челюстей может быть у одного человека? Я слышал, что вы когда-то пописывали фантастические рассказы?

— Вот что, Адмирал, — ответил Бел Амор. — Занимайтесь своей палеонтологией и не лезьте в литературу. Литература нужна для того, чтобы каждый мог найти самого себя, вот и все. Жизнь на Марсе существует в человеческом воображении — значит о ней нужно писать, о ней пишут, значит она существует. А это не моя челюсть. И кости в палатке тоже не мои. Я тут кого-то нашел, но, к сожалению, не себя.

— Чьи же это кости? — опять начал звереть Адмирал, потому что уже догадался, чьи.

— Эта нижняя челюсть с золотыми зубами лежала рядом с банкой из-под пива под камнем возрастом в четыре миллиарда лет. Если вы откроете рот и позволите мне осмотреть ваши золотые зубы, то я точно определю, кому эта челюсть принадлежит.

Адмирал был большим светилом в палеонтологии, но иногда у него случались затмения — ум заходил за разум, протуберанцы можно было наблюдать через закопченное стекло, но близко не подходить. Стабилизатор удрал в палатку от греха подальше. Адмирал зарычал. Вулкан вздрогнул, ледяная лавина углекислого газа с грохотом понеслась вниз по склонам и затихла по ту сторону залива.

Почему он, Адмирал, сразу не узнал свою лобную кость и этот прекрасный узор собственных мозговых извилин? Он столько черепов повидал на своем веку, что в этом черепе не имел права ошибиться — все в нем было родное, недаром его неодолимо тянуло на Марс. Это он когда-то погиб здесь с банкой пива в руке; его зашибло вулканической бомбой, а он не делал даже попытки к бегству — с пивом не бегут! Тут она его и настигла…

Одинокая слеза побежала из мертвого адмиральского глаза. Затмение закончилось, ум и разум благополучно разошлись по своим орбитам. Найти самого себя не шутка. А впрочем, обычное дело. Нашел себя, и ладно. Кости современных академиков палеонтологию не интересуют.

— Я оставлю вас наедине, — сказал Бел Амор и протянул Адмиралу носовой платок.

— На кой черт, — буркнул Адмирал.

Бел Амору стало ясно, что Адмирал не собирается паковать и тащить на Землю свой скелет, чтобы поставить его в гостиной и предъявлять гостям. Он зауважал Адмирала.

— Пусть ваш робот откроет фургон, — неохотно сказал Адмирал. — Я привез вам Гранд-Лопату.

Стабилизатор выбежал из палатки, с нетерпением сорвал пломбу, открыл створки и с благоговением заглянул в фургон.

Он давно мечтал познакомиться с этой недотрогой. У него дух захватило: в фургоне расположилась самая очаровательная из всех Лопат, которые он когда-либо встречал, — чудное создание с разнокалиберными ковшами, тесаками, манипуляторами и с густым ситом для просеивания породы, которое, как вуаль, прикрывало позитронный процессор незнакомки.

Вулкан величественно поддал дыму.

— Сударыня, прошу! — суетился Стабилизатор, выдвигая трап. — Ваш манипулятор! Осторожно, здесь ступенька!

— Вы очень любезны, — отвечала Гранд-Лопата, грациозно съезжая по трапу на Марс.

— Это Марс! А это мы! — орал Стабилизатор. — А вы и есть та самая знаменитая Гранд-Лопата, которая откопала Атлантиду в Антарктиде? Меня зовут Стабилизатор. Мы тут копаем! Мой командор ищет здесь самого себя, а я ему помогаю.

— Ох уж эти мне искатели, — вздохнула Гранд-Лопата. Покоя от них нет перерыли всю Землю, теперь взялись за Марс. Дай им волю, они раскопают всю Солнечную Систему и вернут ее в первозданное пылеоблачное состояние. Тут вскоре соберется целая толпа и сравняет Никс-Олимиик с землей. Лопат на всех не хватит, они начнут рыть землю руками… зубами! Жизнь на Марсе? Возникнет! Тут будет кемпинг, там — автостоянка, здесь — танцевальная площадка. Вы умеете танцевать?

Стабилизатор совсем разомлел и чуть было не попал под колеса. Он собирался пригласить Гранд-Лопату в укромный кратер и переговорить с глазу на глаз, но она уже начала вдохновенно рыть. Действуя ковшами, она на полной скорости снимала пласты марсианского грунта, дробила камни, просеивала и выплевывала пустую породу за красные флажки. Гранд-Лопата умела отличать органические останки от неорганики, а попросту не путала кости с грунтом; ее можно было запрограммировать на добывание чего угодно — нажал нужную кнопку, и поехали! — добывать золото в Якутии или битые амфоры со дна Индийского океана. Ночью она даже могла включать прожекторы! Удобнейшая вещь — ее создатели получили большой «Гран-при» и золотые медали Всемирной Технологической академии, а писатель-фантаст, предсказавший ее, — такой же большой гран-кукиш.

Стабилизатор пристроился рядом с новой подругой, Гранд-Лопата благосклонно подкидывала ему ковшик грунта, и он, довольный, катил свою тачку за пределы участка.

— Пусть роют, может, найдут мою левую ногу, — сказал Адмирал.

Он взял Бел Амора под руку и стал прогуливать его по Марсу.

— Мне надо выговориться, — сказал Адмирал. — Мы ищем всякие недостающие эволюционные звенья, но никак не можем добраться до самого первого звена. Как возникла жизнь, как произошел переход от неживого к живому? Марс как будто создан для жизни. Что ни пейзаж, то великий шедевр жизнеподобия. Поглядите на эту рощу пушистых канадских елей! Жаль только, что они красного цвета. Я всегда смотрю на них с изумлением, хотя понимаю, что это обыкновенные скалы, причудливо обработанные ветром и газированной водой.

— Почему газированной? — удивился Бел Амор.

— А как прикажете называть эту замерзшую воду с углекислым газом? Газированный лед? Здесь случаются поразительные миражи — когда на Земле безоблачно, в ночном небе Марса отражаются океанские волны с Летучими Голландцами. Эти зрелища потрясают непосвященного, но случаются и обманы другого рода… Взгляните!

Бел Амор взглянул вверх, и его нижняя челюсть отвисла от удивления прямо над головой, высматривая добычу, парил громадный орел, лениво шевеля рулевым оперением.

Прошло достаточно времени, пока Бел Амор догадался, откуда появилась на Марсе эта птица — над ними, как воздушный змей, зацепившись стропой за склон вулкана, летал обрывок огнеупорного тормозного парашюта.

— Поиски самого себя — преглупое занятие, — продолжал Адмирал. — Это как надо себя потерять, чтобы нельзя было найти! Ау, где я? Я никогда себя не терял. Ни при каких обстоятельствах. А вот меня вечно кто-нибудь искал, всем я зачем-то нужен… а вы нашли меня даже на Марсе, да еще в таком разобранном состоянии. Находка моих костей в четырехмиллиардных отложениях эпохальное палеонтологическое событие. Оно наводит меня на размышления. Конечно, интересно узнать, КАК мои кости там очутились… Предположим когда взрывается такой вулкан, со временем должно что-то происходить. Дернешь за пространство, время раскроется. Но сейчас меня другое интересует — ЧТО я там делал? Не мальчишка же я в самом деле, чтобы на старости лет забросить все дела и примчаться на Марс… У меня сейчас раскопки под Килиманджаро… а я тут… Что я там делал? Что я тут делаю?

— Вы там… или тут… что-то искали, — предположил Бел Амор.

— Что?

— Еще не догадываетесь? Конечно же, вы искали недостающее звено — звено между живым и неживым. Тайну происхождения жизни — на меньшее вы не согласились бы.

— Да, пожалуй, — согласился Адмирал. — В моем-то возрасте нечего мелочиться. Но вы, кажется, знаете обо мне больше, чем говорите. От вас здесь осталась нижняя челюсть, значит, вы в те времена — как и сейчас находились рядом со мной? Выкладывайте!

— Диспозиция, в общем, была такая. Ваш скелет я нашел — вот он, перед вами; а мой, если не считать нижней челюсти, куда-то запропастился. Получается, что вы стояли под вулканом с банкой пива в руке и — что вы делали? Наблюдали, как я лезу наверх? Вы погибли тут, а я там?.. — Бел Амор указал сигаретой на вершину вулкана. — Значит, сейчас мы должны повторить этот научный эксперимент. Я не считаю себя умнее или глупее самого себя, каким я был четыре миллиарда лет назад. Если я полез на Никс-Олимпик тогда, значит, должен полезть и сейчас.

Бел Амор прикурил от бычка окурка очередную сигарету и отшвырнул окурок. Засорение Марса шло полным ходом — пивные банки, бычки и бумажные обрывки разгуливали под Никс-Олимпиком во всех направлениях. Бел Амор машинально отметил, что фантастического рассказа о засорении Марса еще вроде не было.

— Что-то вы темните, — вздохнул Адмирал. — Когда на Земле вы пришли ко мне на прием, вы уже знали, что придется лезть на вулкан?

— Догадывался.

— Почему же вы мне тогда не сказали?

— Потому что вы сравнили меня с каким-то Шариком.

— Ясно. Извините. Так. Теперь объясните конкретно: за каким-таким недостающим звеном вы туда полезли, и тогда, как и четыре миллиарда лет назад, я стану под вулканом с банкой пива в руке.

— Обещаете?

— Клянусь!

— Перед нами самая большая гора в Солнечной Системе, сказал Бел Амор. Взгляните, какая пушка! Двадцать семь километров в высоту… Эверест этой горе в подметки не годится. Представляете, что произойдет, если Никс-Олимпик стрельнет? Последнее время он ведет себя беспокойно… Слышите? Гудит! Мою сумасшедшую идею нелегко сформулировать. Зачем я туда полез… В нашей земной жизни Марс занимает особое место. С другими планетами меньше шума. Все давно на него уставились — почему? Всем что-то чудится. Без жизни нельзя. Так не бывает, чтобы без жизни. И если на Марсе жизни нет, значит, это что-то значит. Что такое смерть — всем известно. А наоборот? Что это за штука — жизнь? Откуда взялись эти странные гены, будто варившиеся в одном котле? Жизнь на Земле не может быть уникальным явлением. Если принять, что жизнь — это обычное состояние Вселенной, то в каком-то смысле Вселенная сама является живым существом. А уж Солнечная Система — подавно. Мы можем попробовать рассмотреть ее как единый организм и попытаться понять функции отдельных ее частей. Так наука рассматривает, например, лес, океан, пустыню, джунгли…

— Я, кажется, начинаю понимать… — пробормотал Адмирал. — Разгадка бессмертия, и не меньше! Стал бы я тут на старости лет гоняться за каким-то скелетом. Эй! — заорал он. — Зарывай обратно! Кому сказал! Раскопки прекращаются! Чтобы здесь все было как прежде!

Под Никс-Олимпиком уже появился глубокий котлован.

Вулкану это здорово не нравилось, он гудел и подрагивал.

Гранд-Лопата вздохнула, развела рычагами и принялась засыпать котлован. Стабилизатору было все равно — что рыть, что зарывать.

Бел Амор продолжал:

— Любые сравнения Солнечной Системы с живым организмом будут натянуты. Ладно, не в сравнениях дело, а в том, что каждый элемент Системы зачем-то ей необходим. Солнце — это, конечно, сердце Системы. Оно греет, пульсирует, гоняет кровь и задает жизненный ритм. Не надо увлекаться, но Юпитер можно сравнить с желудком — все жрет и переваривает, Сатурн — с печенью и фильтром, а Нептун — с желчным пузырем. Можно проводить аналогии с жабрами, с кровообращением и так далее, но сейчас меня интересует планетная связка, отвечающая за возникновение жизни.

— Земля и Марс?

— Да. Моя вулканическая гипотеза возникновения жизни на Земле состоит в том, что гены зарождаются внутри Марса, — жизнь надо искать «в» Марсе, а не «на» Марсе. «В» и «на» разные вещи. В Марсе, как в гигантском котле, варится дезоксирибонуклеиновая кислота. Во время Величайших любовных противостояний Марса с Землей, после чудовищных извержений и сдвигов в пространстве-времени самые жизнестойкие гены попадают в раннюю Вселенную, на первобытную Землю. Таким образом жизнь заносится из будущего в прошлое. Она, жизнь, продолжает возникать беспрерывно, а моя идея прямо указывает на природный очаг возникновения жизни… — Бел Амор опять указал очередной сигаретой на вершину Никс-Олимпика.

После этих слов поверхность Марса зашевелилась, планета заходила ходуном. Адмирал заворожено смотрел не на вершину вулкана, а на кончик сигареты этого неудавшегося писателя-фантаста.

— Не смущайтесь, — сказал Адмирал. — И называйте вещи своими именами. Все части тела имеют право на существование, а эта часть Солнечной Системы называется очень уважаемым словом из трех букв…

Послышался скрежет. Адмирал оглянулся. Котлован уже был засыпан. Стабилизатор и Гранд-Лопата пристроились за палаткой и занялись любовными играми.

— Пошли вон! — загремел Адмирал. Ему не хотелось иметь лишних соглядатаев при зарождении жизни.

Никс-Олимпик громко вздохнул и выпустил тучу пепла.

Началось землетрясение — Бел Амор знал, что «землетрясение» правильное слово. Они вбежали в палатку, и Бел Амор принялся натягивать штурмовой альпинистский скафандр.

Адмиральские кости дребезжали на столе.

— Смотрите, мои старые кости чувствуют землетрясение, — заметил Адмирал.

Его ничем нельзя было смутить — любая мысль имеет право на существование, и он хотел обдумать эту сумасшедшую мысль до конца.

— Я, кажется, понял вашу безумную идею, — сказал Адмирал. — Жизнь — это что-то вроде круговорота воды в природе. Если мы уже один раз были вовлечены в этот круговорот и присутствовали при зарождении жизни, то все надо повторить сначала в том же порядке. Глупо это или нет, но рисковать жизнью на Земле мы не имеем права, — я должен стоять на этом месте с банкой пива в руке, а вы должны карабкаться на этот… Тут недалеко, всего двадцать семь километров. Решено!

Они успели выскочить из палатки, и пылевой шквал забросил ее на канадские ели, под которыми прятались Стабилизатор и Гранд-Лопата. Марс раскачивался, ходил ходуном на орбите, за ним волочился пылевой хвост.

«Новый тип двигателя, — сгоряча подумал Бел Амор. — Если такой вулканище шарахнет в полную мощь, планета может слететь с орбиты!» Бел Амор бежал к подножию вулкана.

Никаких раскопок на Марсе!

Марс предназначен совсем для другого!

Бел Амор задрал голову. Озверевший вулкан, дрожа и напрягаясь, швырял в космос камни и клубы пепла; из него, как из сифона, рвалась газированная вода; в наступившей темноте на Бел Амора смотрели Фобос и Деймос.

— На абордаж! — ободряюще крикнул Адмирал и открыл банку с пивом.

Слово «абордаж» Бел Амор относил к самым лихим хищникам семейства кошачьих. Он оглянулся последний раз в своей жизни и крикнул: — Прощайте, Адмирал!

Все. Теперь вверх.

Надо лезть…

«Надо лезть, чтобы повторить все условия, существовавшие четыре миллиарда лет назад при зарождении жизни на Земле, иначе, черт его знает, у Марса с Землей без нас может что-то не получиться; жизнь ведь такая штука, что никогда толком не знаешь, есть она или ее нет», — так думал Бел Амор, когда Никс-Олимпик шарахнул в полную мощь и, с треском проломив пространство, зашвырнул его на Землю на четыре миллиарда лет назад, где последним ощущением Бел Амора было то, что он наконец-то нашел самого себя, когда его собственная дезоксирибонуклеиновая кислота выпадала в первобытные океаны молодой Земли.

В это же время Адмирала, невозмутимо допивавшего пиво посреди этого планетарного, но жизнеутверждающего катаклизма, посетила последняя в его жизни сумасшедшая идея — о том, что даже неудачливые писатели-фантасты в самом деле для чего-то нужны.

Киев, 1983, 1997