"Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II" - читать интересную книгу автора (Штерн Борис Гедальевич)ГЛАВА 9. Мотор!Гайдамака очнулся голым и отмытым от блевоты в какой-то теплой ванне и услышал над собой такие разговоры: «Люсь, жалко тебе, что ли, ему дать? — говорил майор Нуразбеков. — Смотри, какая красота в ванне плавает! Если по справедливости, если по Фрейду — надо дать. Доктор прописал, Владимир Апполинариевич. Он проверил у Командира мотор — мотор нормально работает». «Да я же не отказываюсь. Я с Командиром всегда с удовольствием. Но пусть и он со своей стороны зоологией пошевелит, — отвечала Люська. — Он же не стоит, а плавает». «Ну вот, начинается! — недовольно сказал генерал Акимушкин. — Не шевелится у него зоология. А у тебя все есть для этого, все приспособлено, чтоб у мужика шевелилось. Не он не хочет, а ты не умеешь. Уволю!» — Чрм… чрм… — прочмокал Гайдамака. — Стоп, он, кажется, пришел в себя. Над Гайдамакой склонились Люська, Нуразбеков и Акимушкин. — Чер… Чер… — Что, Командир? — Чертыхается. Давайте, Командир, материтесь, облегчите душу! — Чрнмрц… — силился сказать Гайдамака. — Что? Что он говорит? — спросил Акимушкип. — Фтбл мтч чримрц дпм… — Что? Что он говорит? — Все в порядке, Командир, — ответил Нуразбеков. — Матч смерти уже закончился. Три-три. Блохин два гола забил. — Дался ему этот футбол! — с досадой сказал Акимушкин. — Ничего, хорошо. Футбол — это воля к жизни. — Ну, Сашко?… Вставай, поднимайся, рабочий парод! — сказала Люська. Гайдамаку чуть опять не стошнило. — В какой вы реальности, Командир? — спросил майор Нуразбеков. — На взлет! — пробормотал Гайдамака. — Вот это разговор! — воскликнул майор Нуразбеков. — Передать по селектору: «Командир приказал: па взлет!» Когда взлетаем, Командир? — В 21:43, когда Луна взойдет над морем, — пробормотал Гайдамака, абсолютно не соображая, что он говорит. — Наконец-то! — вскричал генерал Акимушкин. — Где Семэн и Мыкола?! Тащите Командира в люкс! Гайдамака чувствовал, как его бережно вынимают из ванны, надевают па него теплый махровый халат и то ли ведут, то ли несут по коридору. — Чому ты такый дурный? — слышал он голоса, как из другого мира. — Тому що багато думаю. — Отставить разговорчики! — приказал генерал Акимушкин. — Ну, Люсьена Михайловна, теперь все в ваших руках. Гайдамаку ввели в комнату с двумя скособоченными окошками, земляным полом, с ободранными обоями на стенах и уложили на дореволюционный кожаный диван с зеркальными прибамбасами. Он уставился на фотографии императрицы Марии Федоровны и Победоносцева. — Опять потерял реальность… — сказал Нуразбеков. — А теперь: пошли все вон! — приказала Люська. И все, кроме Люськи, на цыпочках вышли из комнаты. — Это ты, Люська? — неуверенно спросил Гайдамака. — Садись, Командир, — сказала Люська. — Мы где, Люська? В Севастополе, что ли? — Садись. Снимай халат. Снимай, снимай. Потом ложись. Полежим. Поспишь. Потом поднимемся. Лететь надо. Гайдамака сел, вылез из халата, опять лег. Люська перевернулась у него перед глазами, платье сползло с нее, как на американской авторучке, и ему открылся вид на Мадрид — она осталась в чем мать родила со всеми своими обнаженными украшениями. — Ты что, командир, меня не помнишь? — спросила Люська, впиваясь коготками в его интимные подробности. Гайдамака вздрогнул. Он вспомнил Люську. «Траханьки», — говаривал Гайдамака в реальности (ОСЕФ) А. В той реальности он любил это дело, но велосипед — как конь, как женщина, как водка, как всякое серьезное дело — требовал полной отдачи, надо было выбирать: траханьки, водку или велосипед, а Гайдамака уже не тянул сразу па столько фронтов, завалы лбом об асфальт давали о себе знать. Он вспомнил, как Люська его спасла. Однажды ночью остановилось сердце. Он уже лежал бездыханный. Люська выбежала на балкон и вызвала без телефона «скорую помощь» — кричала на весь Гуляй-град: «Горим! Пожар!» Пожарники приехали минут через пять, на удивление трезвые, узнали Гайдамаку и спасли — сделали искусственное дыхание и (главное) налили сто пятьдесят. — Помню. Вспоминаю… — сказал Гайдамака, напрягаясь всеми фибрами, чтобы помочь Люське. — Не напрягайся, лежи спокойно. Все у тебя получится, уже получается. Смотри, какой красавец! А себя ты помнишь, Командир? — Плохо помню, — пробормотал он. — Провалы в памяти? Черные дыры? — Да. Пил по-черному. — Не вспоминай, лежи спокойно. Сейчас он за тебя все вспомнит, у него своя голова есть. Люська гуляла коготками снизу-доверху, сверху-донизу но гайдамакиному громоотводу, заряжая его энергией {автор напоминает, что намерен оставаться в рамках приличия даже в самых пикантных ситуациях}, и он уже поднимался — поднимался слабо, мучительно, как утром в понедельник поднимается перепивший в праздники уважающий себя работник, которому пора на работу, которому сегодня обязательно надо быть на работе. Главное — не валяться, не разлагаться, а встать! И работать! Вставай, поднимайся, рабочий народ! Подъем! Мотор… Мотор работает. Тяга нормальная. Вставай!.. Встает! Пошел, пошел… Как вдруг по селектору раздался голос Акимушкина: «Ну зачем вы такие методы применяете?» Голос Нуразбекова ответил: «Это кто меня спрашивает?! Это вы меня спрашиваете?! Вы же сами говорили, что этого африканского слона завалить надо! Доктор приписал, Владимир Апполинариевич: острые ощущения!» «Да, я несу ответственность. Но зачем же его так спаивать?» «Да мало влили еще! Мало! Я же вам заказал молдавский коньяк! А вы — благородные напитки! У меня язык опух, я весь день — ля-ля и анекдоты рассказываю! У меня руки чесались дать ему в морду! Или член в дверях прищемить. Сразу бы вспомнил, в какой реальности находится!» «Экий вы садист…» — Вот, сволочи, убить вас веником, не дают спокойно работать, — сказала возбужденная Люська, отрываясь от дела. — Эй там, заткнитесь! Отключите селектор. У него опять все опустилось. И телекамеры выключите, что за охота сексуальные сцены подсматривать? Что, слюни текут? Козлы! Я так не могу работать! — Извините, Люсьена Михайловна. Работайте спокойно, — последовал ответ, и все отключились. У Гайдамаки же опять все опустилось. |
||
|