"Дама Пик (Роман)" - читать интересную книгу автора (Седов Б. К.)* * *- Что молчишь? - спросил Кадило, и я увидел, как в его глазах мелькнула искорка торжества, - или нечего сказать? Сколько раз я видел эту искорку в глазах верующих… Ладно. - Сказать, говоришь, нечего? - переспросил я, - ошибаешься. Ты, конечно, так называемый «божий человек», священник… поп… Я сделал паузу. - Ты - жрец, вот ты кто. - Я не жрец, - возразил Кадило, - я духовное лицо, слуга Божий. - Да жрец ты, жрец, - отмахнулся я от него, - посмотри в словаре русского языка. У тебя такой есть? - А мне и не надо. Библия - вот мой словарь. - Понятно. Так вот ты - жрец. Служитель культа. Это только относительно недавно, лет пятьсот назад, может, побольше, жрецы стали называть себя духовенством. Чтобы, значит, отделиться от того, что было до них. Мол, мы - новые. Те, старые, были не того, а мы, новые, - самое то. - Я - раб Господа нашего Иисуса Христа, - заявил Кадило. - Вот то-то и оно, что раб. Ну, да не будем об этом. Тебе этого все равно не понять. Я затянулся и спросил: - Вот ты сказал: «Мне отмщение, и аз воздам». Знаю такое. А сам-то ты как понимаешь этот тезис? - А что тут понимать? Все православные христиане знают, что это значит. - Ну, и что же? - А то, что Господь сказал: ваше дело себя беречь, души свои спасать. А злодеев я накажу сам, и кара им будет такая, какую вы в своей жизни и представить не можете. Примерно так. - Понятно. То есть - не трогайте убийц, насильников, кромешников, прочую мразь, я с ними сам потом разберусь. А они пока пусть творят с вами, что хотят. Так? Кадило прищурился, глядя на меня. - То есть, значит, есть три суда, - продолжил я, - Высший, он же Божий, он - самый правильный. Хорошо. Пусть так. Потом идет суд человеческий, созданный, чтобы оградить людей от тех самых злодеев, которых тут сейчас полная камера. И вот он уже не того. Потому что посягает на «аз воздам». Но, судя по тому, что ваша церковь не протестует против его существования, еще вроде ничего. То есть - для господина вашего терпимо. Иначе бы он вам знак дал, и вы, конечно, загомонили бы все сразу. Но этот суд и эти законы вроде как и вас, слуг Божьих, от злодеев охраняют, так что вы молчите. Ну, а третий суд, тот самый, который существует сто или двести или сколько там тысяч лет, короче, с тех пор, как люди живут, он, значит, уже не годится. Я прикурил новую сигарету. После такого перерыва я курил их одну за другой и никак не мог накуриться. - Вот смотри, Кадило, нарисую сейчас тебе картиночку. Например, живет себе древний крестьянин. Семья, скотина, огород, этакая первобытная бесхитростная жизнь. И выходит, значит, из леса разбойник с усами до ушей. Опасный принципиальный бездельник, дрянь кровавая и прочее. И начинает дом грабить, скотину угонять, жену насиловать, детей пинать. Ну, наш крестьянин идет в дом, снимает со стены прапрадедовский двуручный меч, выходит на двор, где разбойник радуется своему праздничку, и разрубает его пополам. От макушки и до самых яиц. После этого бросает половинки свиньям, а сам начинает уборочку. Прибрал все за подонком этим и возвратился к прерванному занятию. А тут и жена, приведя себя в порядок, с обедом подоспела. И никакого обсуждения произошедшего. Никаких разговоров о правах. Никаких судов. Ни ментов, ни прокуроров, ни адвокатов. Не о чем тут говорить. Жизнь продолжается. Я взглянул на Кадило и сказал: - А твой Бог, стало быть, против этого? То есть - ни-ни? Вы душу свою спасайте, а пидар этот пусть тем временем всех вас покрошит, я с ним сам потом разберусь? Так, что ли? - Нет, не так. - А как? - А ты, если Библию читал, что спрашиваешь? - Понятно. Не знаешь. Так вот я тебе скажу, что лично я ни разу не видел, чтобы молния с небес по злодею шваркнула. И Бога своими глазами я не видел. Зато вас, христиан, видел более чем достаточно. И разговоров от вас наслушался столько, что уши устали. И самое главное, что я увидел в вас, - это обычное стремление к власти. У вас и прихожане-то паствой называются. Баранами, стало быть. Потому что паства и быдло - одно и то же. А ты, Кадило, у этих баранов - пастух, и это тебе нравится. И я много еще могу тебе сказать обо всем этом, да только здесь не место. Да и не поймешь ты. У тебя, как у всех верующих, в ушах особые хрящики есть. Как только что-то неудобное вам скажешь - эти хрящики тут же - хлоп! - и закрываются. И вы продолжаете гнать свою бодягу с того же места. Я затушил сигарету и сказал: - А что касается этих двух пидаров, то ты предпочтешь, чтобы они отсидели лет по пять, вышли в расцвете лет и сил, когда им обоим еще и тридцатки нету, и продолжили свое разгуляево? Да еще и гордились тем, что они, в натуре, конкретно зону топтали? Этого хочешь? Мне пришла в голову интересная мысль. - Слушай, Кадило, а скажи ты мне вот что… Вот они выйдут… Хотя теперь они уже не выйдут такими героями. Ладно. Не они - другие. Подрастет твоя дочка, а какой-нибудь гнус ее на каркалыгу примет в кустах, а потом, чтобы концы в воду, - задушит. Оставишь возмездие господину твоему? Или как? А ведь ты этих двух недоносков в церкви за что убил? Всего лишь за деревяхи раскрашенные, про которые, между прочим, сам Христос сказал, что они никому не нужны. - Я пьяный был, - хмуро отреагировал Кадило. - Не важно. Важно то, как это стыкуется с тем, что ты своей пастве заправляешь. Ты так и не ответил, что ты сделаешь с теми, кто твою дочку во все дыры поимеет. - Своими руками… - проворчал Кадило, сжав кулаки. Я посмотрел на его руки. Да-а… Не повезет тому, кто прогневит этого батюшку. Ручки-то у него - что надо. Как у меня ножки. - Вот именно. Так что ты мне, Кадило, не заправляй из Святого Писания. Знаю я это все, проходил. Только у нас с тобой разница в том, что в тебе живет великий страх. И ты ищешь от него спасения. А где еще найти это спасение, как не под самой крутой крышей, которую только представить себе можно? Естественно, давайте сюда Бога! Круче него никого нет. Он и вечный, и всемогущий, и всемилостивый. Впрочем, не такой уж он и всемилостивый… Ну, да не об этом речь. И правильно говорят пробитые атеисты - вы сами создали себе Бога, наделив его своими лучшими, как вам самим кажется, качествами. Вы боитесь, твари ничтожные. Просто боитесь смерти. И ничего более. Да если вам наука предоставит неопровержимые доказательства того, что никакого Бога и в помине нет и что после смерти каждый, независимо от своих деяний, отправляется в вечный санаторий, в бесконечную здравницу имени Содома и Гоморры, вы тут же пошлете вашего Бога в жопу, в церквях устроите бардаки с саунами и шлюхами, а на иконах будете селедку разделывать. И вам совершенно нет дела до собственной души. Вы все пытаетесь быть, а по большей части просто выглядеть, праведниками просто для того, чтобы набрать побольше очков на билетик в жизнь вечную. А отпадет в этом необходимость - представляю, что вы будете творить. - Так ты атеист, что ли? - с надеждой поинтересовался Кадило, и я увидел, что у него в голове щелкнуло, а в глазах появилось выражение, говорящее о том, что теперь он сориентировался и готов к разговору с атеистом. Это у них давно уже отработано. За две тысячи лет приемов ведения дискуссии приемов и доводов набралось столько, что мама не горюй. - Да нет, Кадило, я не атеист, - обломал я его, - но мы еще к этому вернемся. А вот ты представь себе все-таки, что никакого Бога нет и что атеисты правы на все сто. То есть - нет ничего, кроме того, что ты можешь потрогать, увидеть, и, как там сказано, голос твой еще звучит. А потом помер - и все. И никакого тебе воздаяния, никакого наказания… Будешь ли ты, Кадило, душу свою обустраивать? Будешь ли ты хорошим и честным мальчиком? Лично я думаю, что именно верущие при таком раскладе и покажут себя в такой красе, что волосы встанут дыбом. Посуди сам: неверующие ведут себя так, как ведут. И поступают исключительно в соответствии со своими личными представлениями о том, что хорошо и что плохо. Вы ведете себя примерно так же, но от злодейства вас удерживает не собственное соображение, а божественные директивы. А если их убрать, то в какую же сторону вас всех шкиванет? А? - Никуда нас не шкиванет. Что же мы, не люди, что ли? - Вот именно - люди. А что такое люди - никому до сих пор не известно. Койка Тюри заскрипела, я посмотрел на него и увидел, что старый уголовник слушает наш разговор и доволен аж до самых ушей. Понятное дело, не каждый день такое развлечение. - Так вот, Кадило, теперь насчет того, атеист ли я. Слушай меня внимательно и понимай правильно. Признаться, я испытывал давно забытое удовольствие от того, что говорю о по-настоящему важных вещах, что говорю на нормальном, почти литературном языке, без всяких там «в натуре» и «за базар отвечаю». Я чувствовал, что тот, почти забытый человек, который читал Библию и Ницше, Шопенгауэра и Достоевского с Гоголем, тот, кто когда-то пачкал свои руки в крови людей, не убивая их, а вытаскивая с того света, тот, кто любил, надеялся и верил в то, что жизнь прекрасна и бесконечна, просыпается во мне и с удивлением смотрит вокруг. Куда это он попал, что это такое произошло, пока он был в летаргическом сне? - Так вот. Лично у меня нет достаточных оснований заниматься утверждением или отрицанием существования Бога, о котором говорят христиане. Мне попросту нет до этого дела. Есть конкретные люди, с которыми я сосуществую в пространстве и времени, и, глядя на этих людей, я вижу их по плодам их. Ты ведь помнишь это - «по плодам их узнаете их»? - Конечно, помню! - Вот и добрались до самого важного. В моем понятии это высказывание безусловно и обязательно касается всех людей, а не только тех, о ком так сказано в книге. Плоды всегда материальны, потому что в своих действиях и поступках человек овеществляет свой внутренний мир. И для того, чтобы увидеть эти плоды, не требуется ничего особенного. Только глаза. Так вот, на протяжении всей известной мне истории христианства плоды, приносимые христианами, ничем особенным не отличаются от плодов деятельности всех прочих людей. А кровавыми и грязными плодами история христианства, как и вся прочая история, богата более чем. Из этого я делаю элементарный вывод, что в лучшем случае христианство не более чем красивое и, увы, бесплодное заблуждение. И даже красивостью своею оно не изменяет внутренний мир человека настолько, чтобы стали плоды его прекраснее и достойнее, чем у остальных. Да и не такое уж оно и красивое, если посмотреть как следует. И за две тысячи лет вы так ничего и не сделали. Только и слышно от вас: ну, это, мол, было «неправильное христианство», а вот «настоящее, правильное христианство» - хорошее. Так ведь и от коммуняк то же самое слышишь - про «правильный» и «неправильный» коммунизм. Не может коммунизм быть другим, чем мы его знаем, так и христианство есть то, что мы видим, и не что иное. Другого не бывает. Хотя две тысячи лет - срок ничтожный… чем черт не шутит! Тюря закашлялся, и, взглянув на него, я увидел, что он уставился на меня, выкатив бельма. - Ну ты, блин, даешь, - прохрипел он наконец, - прямо как профессор на лекции. Тебя и назвать надо было не Знахарем, а Профессором! - Так ведь я же говорил тебе, что у меня высшее образование. Если не нравится, могу прекратить. - Не-не, - Тюря замахал обеими руками, - ништяк грузишь! Давно такого не слышал. Давай-давай! Я снова повернулся к Кадилу и продолжил: - И ты имей в виду, что я все это не просто так говорю. А главное - я говорю вовсе не о Боге. Я говорю о вас, о людях, которые распространяют все это по земле. Вам ведь власть нужна и ничего более. А взамен вы даете тем, кто вам поверил, иллюзию того, что все будет путем. Вроде как веселящий укол перед казнью. Ведь к вам идут не те, кто радуется жизни и пьет ее полной мерой Кадило отрицательно помотал головой. - Ладно. Это - не важно. Вот смотри: живет себе человек, а к нему подходит другой и спрашивает: «А ты знаешь, что кроме всего прочего, уже известного тебе, есть Бог?» А тот отвечает: «Ух ты! Не, не знаю!» И тогда этот ему и говорит: «А вот я сейчас тебе все расскажу и объясню. И если ты станешь думать, как я, то станешь самым умным, счастливым и правильным, не то что все остальные козлы, которые со мной несогласны. А не станешь думать, как я, - будет тебе плохо, ой, как плохо! Несчастье с тобой случится!» - Мы так не делаем, - вскинулся Кадило, - ты где такое видел? - Нет, дорогой жрец, - мягко возразил я, - вы делаете именно так. Но - другими словами. И вы делаете это исключительно ради власти над другими людьми. Любая религия - система порабощения. Не зря в Библии чуть не на каждой странице повторяется: раб, раб Божий. А ведь раб - это никто. Раб - это вещь. Раб - существо, не имеющее свойства принимать и исполнять решения. Раб не имеет выбора. Раб - скот. Раб, чей бы он ни был, тварь ничтожная и презренная. И не вздумай втирать мне, что рабство может быть сладостным, если только господин правильный. То есть оно, может быть, и сладостно для какого-то раба. А для этого господина тоже сладостно? И ведь раб всегда лукав. Не думал об этом? А ты думал о том, что власть - вещь самодостаточная? Вспомни: ведь ни у Гитлера, ни у Сталина, ни у Ленина, это для простоты я говорю о тех, кто поближе, ни у кого из них не было сундуков с сокровищами. Они в этом не нуждались. Ты говоришь человеку: ляг, и он ложится. Встань - он встает. И все! Больше ничего не надо. Ты говоришь ему: чесать левой рукой правое ухо - смертный грех. Он чешет, и ты тут же укоряешь и пугаешь его так, что ему вешаться хочется. Вот она - власть! А больше ничего и не нужно, тем более если по твоей команде приседают миллионы. А чтобы завоевать и удержать власть, существует много способов, но самый надежный из них называется «разделяй и властвуй». - Ага, точно, - встрял Тюря, - я слышал! - Вот видишь, даже Тюря знает об этом, хотя академиев не кончал. Так вот, «разделяй и властвуй» значит - нарушь целостность и, пользуясь слабостью, происходящей из возникшего внутреннего противоречия, властвуй. Натравливание друг на друга людей в мире, в стране, в коллективе, - я оглянулся и добавил: Ошеломленный моей напористой речью, Кадило изумленно уставился на меня, некоторое время молчал и наконец выдал: - Да тобою Дьявол движет! - Ну Дьявол так Дьявол, - покладисто ответил я и засмеялся. А что ему, несчастному, ответить? Кадило нахмурился и заявил: - Ты - антихристианин. - Это у Ницше есть такая книга. «Антихристианин» называется. Читал? - Нет. - Выйдешь - почитай. Это я сейчас, считай, просто против шерсти тебя погладил разочек. А вот книжку эту прочтешь, так разорвешь на себе жопу до самого затылка. Вот он, Ницше, - А ты-то кем себя считаешь? - Я-то? Просто человек. Руки, ноги, голова. Душа. - Ага! А кто тебе душу дал? - Тот же, кто посылает на землю дождь. Скажи мне, кто посылает на землю дождичек, чтобы клубничка на грядочке выросла? - Никто не посылает. Что я, в школе не учился, что ли… - Вот и я говорю… Я, Кадило, не антихристианин. Я просто - не христианин. Разницу улавливаешь? - Нехристь, что ли? - Ну, если тебе так удобно, - Но ты же крещеный? - А меня тогда не спрашивали. Сунули в купель - и все дела. А в сознательном возрасте я этого не делал. - Вот и зря. Окрестился бы, глядишь, и снизошла бы на тебя благодать Божья. Я вздохнул. Видать, пока я тут распинался, хрящики в его ушах были замкнуты накрепко. - В общем, пора бы этот разговор заканчивать, - сказал я, - вот только напоследок еще хотелось бы… Ты, Кадило, когда в школе учился, сочинение на тему «За что я люблю образ Павлика Морозова» писал? - Нет, не писал. - И я тоже не писал. Молодые мы с тобой. А вот папашка мой, когда еще жив был, рассказывал об этом. Да, когда еще жив был… Ну и как тебе, Кадило, тема? Ничего странного не видишь? - А что тут странного? Ну, ясное дело, тогда, при советской власти, других тем не было. - Это понятно. А ловушку видишь? - Какую еще ловушку? - Ага. Не видишь, значит. А сам, между прочим, в такие же подлые ловушки людей ловишь. - Ты это брось, Знахарь, - нахмурился Кадило, - кого это я ловлю? И что это еще за подлые ловушки? Я честный человек! - В том-то и дело, что честный, - вздохнул я, - я это и сам вижу. Да и другие тоже. Слышь, Тюря, как думаешь, Кадило - честный человек? Тюря тоже вздохнул: - Он-то? Кадило - честный… Не то что мы, мазурики… Мне стало смешно, когда Тюря назвал нас, убийц и негодяев, мазуриками, сказал: - Это я просто вспомнил кое-что свое. Не обращай внимания. - Так про какие такие ловушки подлые ты говоришь? - Кадило расслабился, - я чего-то не понимаю. - Сейчас объясню, - сказал я и взял сигарету. За время этого разговора я высадил уже чуть ли не треть пачки, а все никак не мог накуриться. И только я настроился втолковать Кадиле, каким образом в невинных, на первый взгляд, словах могут скрываться ловушки, да привести ему в пример опытных следаков, которые ловушки эти самые расставляют так, что любодорого посмотреть, как от двери послышался лязг. Все, кто был в камере, включая меня, моментально повернулись в ту сторону и услышали хриплый от хронического пьянства голос пожилого вертухая: - Разин, на выход. До меня не сразу дошло, что это моя фамилия. Как-то я отвык от ее звучания. Все больше - Знахарь… - С вещами, что ли? - весело поинтересовался я. - Обойдешься, - так же весело прохрипел вертухай, - к следователю, на допрос. Я не торопясь поднялся со шконки, сунул в карман сигареты и направился к распахнутой железной двери, покрытой не одним десятком слоев облупившейся краски. Уже шагнув за порог, я обернулся и сказал: - Если я не вернусь, считайте меня ватервейсом. - Кем-кем? - послышался чей-то голос. - Если вернусь - объясню, - ответил я уже из коридора. И, подчиняясь команде вертухая, от которого за метр несло перегаром, встал носом к стенке, заложив руки за спину. |
||
|