"Город, который сошел с ума" - читать интересную книгу автора (Юдин Борис Петрович)

ГЛАВА ПЯТАЯ

А с утра наступил День международной солидарности трудящихся 1 – е мая!

– Вставай, Петрович! – Константин держал в левой лапе сковородку, а в правой деревянную ложку. И так самозабвенно колотил этой ложкой по сковороде, что напоминал камлающего шамана.

– Чего надо? – спросил Васильев, взял подушку и пошёл на диван.

– Ты чё, забыл, что ли? – удивился Константин, – Первомай сегодня. Весны, так сказать, и труда. И ты на нём работаешь.

Васильев вспомнил, что он действительно должен сегодня быть на демонстрации. Он поднялся, сварил кофе покрепче и закурил.

– Пива хочешь? – издевательски спросил Константин и, увидев, что Васильев согласно кивнул головой, добавил, – А я не дам. Потому что нету.

Васильев молча курил.

– Денег давай! – Константин был серьёзен. – Давай тринадцать семьдесят пять.

Я праздничный набор принесу. А ты, пока я бегаю, кошку покорми. Она хоть и жульническая кошка, но кушать тоже хочет.

Васильев молча вынул из бумажника пятнадцать рублей. Положил их на стол.

– Тут сдача выйдет, – озаботился Константин, – Сдачу куда денем?

– Пирожных купи себе. – мрачно посоветовал Васильев. У него всё не проходил вчерашний холодок ужаса в животе, когда он увидел в зеркале свои глаза.

Васильев накормил появившуюся Милку, постоял под холодным душем и выбрился. А когда оделся, за окном уже ревела в репродукторах «Москва майская».

Васильев хотел было закрыть окно, но диктор в это время понёс такое, что Васильев решил дослушать до конца.

По многочисленным просьбам трудящихся сегодня в Москве в Кремлевском дворце съездов в очередной раз начинает работу XXVI съезд Коммунистической партии Советского Союза. Сегодняшний съезд создаст ещё более праздничное настроение у нашего народа.

«Ум, честь и совесть нашей эпохи», – так назвал Владимир Ильич Ленин созданную им партию коммунистов. Вся наша действительность свидетельствует, что Коммунистическая партия достойно выполняет роль политического вождя рабочего класса и всех трудящихся. Вооруженная марксистско-ленинским учением, обладая силой научного предвидения, партия руководит великой созидательной силой строительства.

Поэтому наш народ безгранично доверяет партии, всецело поддерживает ее внутреннюю и внешнюю политику, поэтому неколебим в народных массах авторитет партии как революционного авангарда, уверенно ведущего страну ленинским курсом к коммунизму. В единстве партии и народа – неодолимая сила советского общества.

Политбюро Центрального Комитета заявило сегодня, что готово повторять Съезд ежемесячно…»

После этого духовой оркестр начал играть бравурное и в кухне появился Константин с двумя пакетами в лапах.

– Задержался малость. – проворчал Константин и поставил пакеты на стол, – Очередь собралась – не протолкнуться. Хорошо что знакомый из 86 дома стоял. Я к нему и притёрся. А то бы стоять мне до Нового года.

Васильев развернул пакет побольше. Там была трёхсотграммовая бутылочка Рижского бальзама, банка шпрот, банка сайры, банка болгарских маринованных огурцов, кружок колбасы и пачка гречневой крупы. Словом, всё что надо, для того, чтобы достойно встретить праздник.

Васильев пододвинул гречку к Константину:

– Бери, если хочешь.

– Возьму. – согласился тот, – Как не взять, если дают?

Он моментально спрятал пакет в недрах ватника и посоветовал Васильеву:

– Ты давай, на работу иди. А мы тут с твоей кошкой в картишки пока перекинемся.

Тут же в кухне появилась Милка, перекусила и спросила деловито:

– На что играем, Лохматый?

– А на пирожные? – предложил Константин.

– Не… – Милка недовольно покрутила головой, – Я пирожных не ем. Потом подумала и выдала свой вариант:

– Давай на щелбаны.

– А чем же ты щёлкать будешь? – удивился Константин.

– Хвостом. – ответила кошка и прыгнула на стул.

Васильев не стал ждать чем закончится эта странная торговля, взял папку с текстами и вышел.

А на улице в репродукторах громыхали оркестры. Васильев сунулся было на центральную улицу, но сразу понял, что ему не протолкаться сквозь толпу – массы трудящихся уже стеклись ручейками в людскую реку, и ждали только команды, чтобы пройти мимо праздничной трибуны, демонстрируя своё единство с мировым пролетариатом.

Тогда Васильев решил проходными дворами выйти на параллельную улицу и уже по ней добраться до гостиницы, где был оборудован временный корпункт местного радио. Васильев свернул было в подворотню, но его остановил милиционер в парадной форме.

– Почему на Вашем лице, гражданин, не видно признаков радости и восторга? – спросил милиционер, взяв под корырёк.

– Да так как – то всё… – промямлил Васильев. Ему было неудобно признаваться, что он не понял вопроса.

– Если выражение дома забыли – это ничего. С каждым может случиться, – проявил заботу постовой, – У нас на этот случай даже инструкция есть. Вот. Берите и надевайте! – скомандовал чуткий страж порядка, достав их полевой сумки бумажную маску на резиночке.

– Спасибо, – поблагодарил Васильев и взял маску.

Всё было предельно просто. На листке в клеточку из школьной тетради фломастером была нарисована улыбка до ушей. Для того, чтобы эта маска держалась, к листку была прикреплена резиночка.

– Товарищ милиционер! А дырочки для глаз где же? – спросил Васильев, рассматривая шедевр карнавального искусства. – Я же не увижу куда идти.

– А идти нужно туда, куда укажут! – засмеялся милиционер, – Тем более, если сплочёнными рядами…

Тогда Васильев догадался и показал сержанту пропуск на трибуну.

– Ну, так бы и сказали сразу, гражданин! – обиделся милиционер, – А то все мозги затрахал.

Васильев прошёл в дальний конец двора. У дровяных сараев кучковались догадливые мужики – поправляли здоровье прямо из горлышка. Маски с выражением радости и восторга были у них подняты на головы и напоминали козырьки кепок.

Васильев вывернул в узкий проход между домами и вышел на улицу Гоголя.

Когда Васильев был в квартале от площади, его снова остановили и спросили пропуск. Васильев пропуск предъявил и подивился тому, как серьёзно была перекрыта улица – два автобуса стояли поперек и из – за них выглядывало мурло бронетранспортёра. Васильев хотел было спросить к чему такая баррикада, но не успел, потому что над головами на бреющем полёте пронеслась стая голубей. В клювах каждый держал листок бумаги. Над площадью стая рванула вверх и запорхала метель листовок. Васильев подобрал одну. На ней было напечатано:

«Трудящиеся Города! Ознаменуем очередную пятилетку ударным инициативным трудом на благо Родины! Решения XXVI съезда КПСС – выполним! Все для блага человека, все во имя человека!»

Васильев сложил листовку, сунул её в карман и заторопился в гостиницу.

Там уже было всё «на мази». В фойе стоял длинный стол, на котором были установлены микрофоны. В центре стола красовалась красная лампа. Васильев отлично знал, что лампа эта загоралась тогда, когда с трибуны провозглашался очередной призыв Центрального Комитета к трудящимся. В это время диктор, ведущий репортаж, умолкал и вступал лишь тогда, когда лампа гасла.

У стола уже сидели постоянные дикторы – Добежалов, Ника, Косяков и странное существо по имени Иродиада Петровна Шмяк. На Иродиаде Петровне, как всегда, было навешено неимоверное количество бижутерии: Иродиада Петровна считала, что творческий человек обязательно должен выделяться из серой толпы. Вокруг стола уже порхали барышни из идеологического отдела.

Васильев поздоровался с коллективом, положил свою папочку на место и вышел перекурить. У входа в гостиницу уже стояли тремя кучками духовики – два городских оркестра и один военный. К Васильеву подошёл тромбонист Яша Коган.

– Слушайте, Олег! – начал Коган озабоченно, – Я вот тут всё думаю, думаю…

Может Вы знаете ответ?

– Это смотря какой вопрос, – улыбнулся Васильев.

– А вопрос простой. – обрадовался Яша тому, что нашёл слушателя, – Очень простой вопрос. Я вот всю жизнь играю марши. И только сегодня сообразил, что все наши марши минорные. Вы понимаете, Олег? Все. Кроме «Солдатушки, браво ребятушки!»

– Ну и что? – равнодушно спросил Васильев.

– Как что? – Коган начал было горячиться, а потом неожиданно остыл и махнул рукой, – Хорошо, хорошо! Я уже забыл об этом, раз это никому не надо.

Васильев вернулся в холл как раз во время. Шустрые товарищи в штатском уже перекрыли лифт и лестничный марш, и из коридорной глубины появилось руководство. Михаил Мефодиевич, а вслед за ним и вся группа товарищей, подойдя к дикторам, лично поздравили с праздником. Михаил Мефодиевич при этом распорядился, чтобы в чай дикторам налили побольше коньячку для куражу.

Рявкнули оркестры на улице и Косяков бодро и уверенно начал:

– Внимание, внимание! Говорит Город! Через несколько минут на площади имени Владимира Ильича Ленина начнётся парад Городского гарнизона и Праздничная демонстрация трудящихся Города и района, посвящённая Международному дню солидарности Первое мая!

После этого микрофоны отключили и можно было на время Парада расслабиться.

К Добежалову, подошла горкомовская дама:

– Игорь Николаевич! Поступило указание. Сегодня первой по площади пройдёт колонна ветеранов войны и труда. Вот текст. – она положила перед Добежаловым листок бумаги, – Постарайтесь быть предельно внимательным. Это так важно.

– Хорошо. – согласился Добежалов, – Буду предельно.

Помолчали. Собственно, говорить – то было не о чем. Попробовали чай с горкомовским коньяком. Коньячок был что надо. Потому что после второго глотка Иродиада Шмяк начала интеллектуальную беседу:

– Женщины тоже разные бывают… – в глазах Иродиады стояла неутолимая тоска по настоящему мужчине, – Вот я вчера была у своего гинеколога. Вы не поверите, но он мне прямо сказал, что у меня очень узкое влагалище…

После такого заявления Иродиада Петровна обвела присутствующих взглядом, ища сомневающихся. Но сомневающихся не было. Всем было наплевать на особые женские достоинства Шмяк. Она, может быть, ещё что – нибудь придумала, но горкомовские девочки замахали крылами и звукооператор сказал:

– Врубаю.

Добежалов выдержал небольшую паузу и начал:

– Первомайскую колонну жителей города и района возглавляет группа ветеранов войны и труда. В первых рядах идёт член Коммунистической партии с 1916 года, участник Гражданской войны, латышский стрелок, человек лично охранявший Владимира Ильича Ленина…

В это время на столе вспыхнула красная лампа.

Добежалов переждал пока с трибуны провозгласили очередной Призыв и начал своими словами:

– Во главе колонны ветеранов идёт член Коммунистической партии с 1916 года, участник Гражданской войны…

Загорелась красная лампа и с трибуны понеслось:

– Под знаменем Ленина, под руководством Коммунистической партии – вперёд к победе коммунизма! Ура, товарищи!

Добежалов только пожевал губами, но начал сначала:

– На площадь, возглавляя колонну ветеранов войны и труда, вышел член Коммунистической партии…

Снова красная лампа не дала Добежалову закончить предложение:

– Работники государственного аппарата! Совершенствуйте стиль работы!

Чутко относитесь к нуждам и заботам советских людей!

Добежалов сделал паузу намного больше, чем было нужно и сказал:

– Член уже вышел на площадь!

После этого Игорь Николаевич поднялся и сказав: «А ну вас всех на хер», тоже вышел на площадь.

Горкомовские девочки ничуть не удивились. Моментально поделили тексты Добежалова между дикторами и «машина» заработала. Васильев бодренько читал свои тексты о том какими трудовыми подарками встречает Первомай, выходящий на площадь, очередной трудовой коллектив и думал:

– Вот мне бы, как Добежалову, встать бы сейчас и послать всех. А я не могу.

Не могу – и всё. И, кажется, бояться мне нечего? И понимаю я весь маразм происходящего… А встать и уйти… Не-е-ет! Что – то тут не так. Это на массовый гипноз похоже.

Васильев так углубился в себя, пытаясь понять, почему он не в состоянии прервать эту клоунаду, что и не заметил, как закончилась демонстрация. Автоматически он отметил, что Иродиада, говоря о колонне железнодорожников, вместо подъездных путей сказала подъебные и очнулся только тогда, когда Ника потрясла его за плечо:

– Ты что? Уснул? Я тебе уже четвёртый раз говорю, что вечером собираемся у меня. Посидим, как люди, ради праздничка.

– Да, да! Конечно! Я обязательно… – бормотал Васильев, а сам думал о том, что вот и с привычной компашкой расстаться он не в силах. Ведь, и друзей – то настоящих в этой компашке не было, нет и вряд ли будут. А вот, на тебе! Тянет, как магнитом.

Васильев вышел на улицу и закурил. Он чувствовал себя смертельно уставшим. Вот так бы и лёг прямо на газон, на котором торчала на палке яркая табличка «Здесь ходит только слон!».

По площади уже катили уборочные машины, сметая ненужные маски с радостными улыбками, гигантские гвозди`ки из гофрированной бумаги и шкурки воздушных шариков. Возле магазина на углу вытянулась вдоль стены змея очереди. Васильев подошёл поближе. Спросил что дают.

– Говорят, что сметану выбросили, – угрюмо ответила женщина с красным бантом на куртке. – Но на всех не хватит.

– Значит не повезло, – улыбнулся Васильев и тут же спросил, А это что?

На площадь въехал трейлер с огромной ёлкой.

– Вы, гражданин, больной, что ли? – окрысилась дама. – Завтра Новый год.

Вот ёлку и ставят.

– Ага. – согласился Васильев. И сам не понял с чем согласился. С тем, что больной или с тем, что завтра Новый год.

Васильев смотрел на насупленные лица, на эту ёлку, которую уже начали краном снимать с трейлера, на суетливую женщину в брюках, наводящую порядок в очереди и думал:

– Это чем же я не доволен? Тем, что измученные бытом, люди не думают о свободе слова и прочей дребедени? Интересно, о чём бы я думал, выстояв вот такую очередину?

И тут Васильев вдруг понял, что если он не уедет сегодня, то он не уедет уже никогда.

– А Вам что нужно, мужчина? – спросила подоспевшая общественница.

Васильев обернулся и узнал в этой шустрой свою однокласницу Таньку.

– А ничего мне не нужно, Таня. – сказал он негромко, – Так… Подошёл узнать, что дают.

– Господи! Олег! Сто лет тебя не видела! – как будто, обрадовалась Танька. – А я – то думала, что халявщик к очереди притирается. Сметану обещали. Тебя записать? Только смотри – на всех не хватит.

– Нет, Таня. – Васильеву всё больше и больше грустилось, – Нет. Я просто так.

И Васильев медленно побрёл домой.

В кухне сидел Константин и перебирал карточную колоду. Из – под шапки у него выбивался белым чубчиком бинт.

– Вот, я не пойму никак, Петрович. – спросил он обижено, – почему твоя подлая кошка всё время выигрывает? Жульническая кошка – это ясно. А где жулит – не пойму.

– А со лбом что? – спросил Васильев.

– Мы договаривались как? На щелбаны договаривались. – начал жаловаться Константин. – Эта подлая кошка говорила, что хвостом бить будет. А когда до дела дошло, то привязала к хвосту ложку. И откуда ты такую заразу в дом привёл?

– Ладно, брат, не обижайся, – утешил Васильев домового, – Вот тебе на пирожные для поправки здоровья.

И Васильев выдал нечистику трояк.

– А вот за это тебе спасибо! – засобирался Константин. – Это да… Конечно!..

От этого всё заживёт!

И домовой хлопнул дверью.

Васильев посидел немного, переоделся, проверил на месте ли ключи от гаража и тоже вышел.

До гаража Васильеву надо было ехать автобусом. Салон был битком набит подвыпившим ради праздничка народом. Воняло перегаром и потом. Васильев что было сил держался за поручень правой рукой и всё силился высвободить левую, зажатую между двумя неопрятными мужиками. Васильев старался до тех пор пока один из мужиков не обернулся:

– Ну, что ты дрочишься, интеллигент? – спросил обернувшийся, – Может тебе по очкам длызнуть?

– Я… понимаете… – почему – то засмущался Васильев. – Очки я, между прочим, не ношу.

– Счас будешь. – пообещал мужик. – И протезы носить будешь. Потому что я тебе ноги из жопы вырву.

После таких обещаний мужик стал орать на весь автобус:

– Поразвели паразитов! Если ты сильно образованный, так ехай в такси, а не с народом толкайся!

– В самом деле, почему ж это я такси не взял, дурак? – отругал себя Васильев мысленно. Но тут автобус остановился у рабочего посёлка и толпа выдавила Васильева наружу. Васильев постоял немного, подумал, и решил пройти пешком оставшиеся две остановки.

– Нет! – думал Васильев, идя по обочине, заросшей пыльной лебедой и полынью, – Драть отсюда и как можно быстрей! А ностальгию как – нибудь переживу. Вот прямо сейчас – в машину и… горячий привет вашей бабушке.

Васильев как раз проходил мимо административного корпуса завода железобетонных конструкций. На здании, закрывая окна, висел плакат. На нём вождь мирового пролетариата, зажав кепку правой рукой, левой указывал Васильеву дорогу. Надпись на плакате гласила: «Неверной дорогой идёшь, товарищ! «Васильев остановился на перекур и задумался – почему Владимир Ильич кепку держит в правой руке, а направление показывает левой. И только он решил, что, наверное, Ленин был левша, как изображение на плакате зашевелилось и Владимир Ильич, переложив кепку в левую руку, правую сжал в кулак и кулаком этим погрозил Васильеву.

– А вот это уже полный писец! – сказал Васильев вслух и припустил к гаражу.

В гаражном кооперативе было пустынно и тихо. Только в девяносто шестом боксе была немного приоткрыта дверь и слышны негромкие голоса. Васильев, проходя мимо, вдруг вспомнил эти неторопливые мужские разговоры за бутылочкой, вкус хлеба с салом, запах лука и машинного масла. И ему захотелось остаться, зайти к мужикам и выпить тёплой водки. Но Васильев вовремя спохватился и не дал восторжествовать над собой низменным инстинктам.

В гараже было всё по – прежнему. Васильев проверил свою «ласточку» – Запорожец лимонного цвета. Всё было в порядке. Тогда Васильев, выгнав машину, аккуратно закрыл гараж и так газанул, что, не ожидающая подвоха, машина даже присела на задние колёса, как конь, берущий с места в карьер.

Васильев, поплутав немного по улочкам предместья, решил выехать из Города в северном направлении. Там дорога шла лесом до границы района.

– Главное за городскую черту выскочить, а там будет полегче. – уговаривал себя Васильев, хотя что будет полегче и от чего сам не представлял. Не представлял, но облегчённо вздохнул, когда въехал в запах сосен, грибов и прелых листьев. Уже показалась впереди странная скульптура, обозначавшая городскую границу – огромный буревестник из нержавеющей стали.

– Ну вот и всё! – радостно подумал Васильев, минуя стальной символ революции.

– А вот скажи – ка ты мне, гражданин Васильев, с какой это такой целью ты пытался изменить Родине и покинуть Город? – просил капитан Фисенко и причесал чёлочку.