"Только вперед" - читать интересную книгу автора (Раевский Борис Маркович)

Часть вторая.Подвиг

Глава одиннадцатая.В тылу врага

Где-то в ночи сухо, как выстрел, хрустнул сучок. Четверо людей, идущих при слабом свете луны глухой лесной тропинкой, мгновенно остановились и замерли. Несколько минут все чутко прислушивались.

В лесу было тихо. Так тихо, что даже не верилось, будто днем здесь шли ожесточенные бои. После недавнего грохота орудий и треска пулеметов эта тишина казалась неестественной и подозрительной.

Вдруг по вершинам сосен ударил яростный порыв ветра. Лес сразу ожил и загудел. Но ветер стих так же. внезапно, как и налетел. Снова наступила тревожная тишина.

Над головами разведчиков неожиданно раздался какой-то вскрик. Бойцы, как по команде, посмотрели В небо, озаренное бледным светом луны, Бессонная птица, чистившая на вершине дерева свой клюв, снова крикнула: «Спи! Спи!» — и, распустив хвост, стремглав ринулась прочь.

Разведчики устало улыбнулись: до сна ли тут?! Снова бесшумно зашагали по тропинке.

Был август, но бойцы окоченели. Они шли в новеньких гимнастерках, еще не успевших выгореть на солнце: шинели им пришлось оставить в роте. Трое были вооружены винтовками и гранатами; только у идущего впереди на правом боку висел пистолет в кобуре, а за пояс был заткнут трофейный немецкий тесак.

Два часа назад разведчики прошли по берегу реки Луги полкилометра и спустились к оврагу. Еще вечером они установили, что здесь легче всего осуществить переправу. И место удобное — берег скрыт зарослями лозняка, и река тут узкая, и противоположный участок вражеского берега слабо охраняется гитлеровцами. Днем здесь шли бои. Линия обороны, проходившая теперь по берегу реки, еще не устоялась, не была сплошной и глубокой.

В полной темноте разведчики бесшумно переплыли реку. Плыть с надетой через плечо винтовкой, подняв над водой гранаты и свернутую в узелок одежду, было нелегко. Шинели явились бы лишним грузом.

Ночь выдалась холодная. Вода леденила тело, а плыть приходилось медленно, без единого всплеска, чтобы не привлечь внимания гитлеровских патрулей, ходивших по берегу.

Разведчиков бил озноб. Промозглый холод, казалось, добирался до костей. Переплыв Лугу, бойцы быстро оделись и углубились в лес. Теперь они шли по, территории, недавно занятой врагом. Внезапно тишина взорвалась грохотом орудий. Вдали, ниже по реке, шел бой.

Пройдя километра четыре, разведчики поднялись на небольшую горку, до самой вершины густо заросшую молодым ельником. С горки вдалеке виднелось зарево: горела деревня, подожженная фашистами.

Разведчики немного отдохнули и снова пошли вперед. Предстояло самое трудное: пробраться к небольшому селу, где разместился вражеский штаб.

Тропинка спустилась с горки к широкому тракту, но у самого тракта вильнула в сторону и пошла по лесу, параллельно дороге, то удаляясь от нее метров на двести-триста, то подходя совсем близко, почти вплотную. И тогда в лунном свете были видны громады пятнистых немецких танков, лежавших у обочины дороги на боку и кверху брюхом, о развороченными башнями и порванными гусеницами. В неверном свете луны, в полной тишине они казались нелепыми чудовищами. Тут же валялись орудия, уткнувшие в землю длинные искореженные стволы.

И везде, возле глубоких воронок и около деревьев, лежали мертвые тела в грязновато-зеленых френчах и остроконечных пилотках; в черных эсэсовских мундирах.

Вскоре тропинку, по которой шли разведчики, перегородил врезавшийся в землю обугленный скелет самолета. Невдалеке от него валялось оторванное, расщепленное крыло с похожей на паука черной свастикой и нарисованным черной краской большим черепом.

Это были следы тяжелых боев, проходивших здесь еще вчера. А сегодня наши войска, измотав противника, вынуждены были отойти за реку Лугу. Здесь они заняли новый оборонительный рубеж.

Разведчики прошли еще километра два. Вдруг командир поднял руку. Все тотчас остановились.

Издали доносился тяжелый гул. Он все нарастал, и вскоре по дороге мимо разведчиков, прижавшихся к стволам сосен, прогрохотали черные фашистские танки. Они были так близко, что в лицо бойцам пахнуло теплой газолиновой гарью.

— Девять машин! — сосчитал командир, и разведчики двинулись дальше.

Вскоре они опять остановились. Впереди слышался заливистый лай собак. Командир вынул карту и стал разглядывать ее. Судя по всему, разведчики находились возле села, где расположился немецкий штаб.

Как назло, луна все больше выходила из-за туч и все ярче освещала местность. Это осложняло действия разведчиков.

У наших штабистов имелись сведения, что в этом районе немцы производят перегруппировку сил. По некоторым данным, фашисты перебросили сюда новые, свежие части. Все это было очень важно знать. Требовалось проверить, уточнить эти сведения и доложить командованию. Но село стояло на открытом месте, и войти в него при ярком свете луны было нелегко. Все же с большими предосторожностями разведчики двинулись вперед.

Лес кончился внезапно, будто оборвался. Метрах в четырехстах виднелись крайние дома. Несмотря на позднюю ночь, село не спало. Разведчики видели, как по улицам ходили солдаты. Из большого кирпичного дома, где раньше, вероятно, помещалась школа, доносились пьяные крики немцев, громкое, нестройное пение, звуки губной гармошки и патефона. По центральной улице медленно проехал, звеня цепями, плоский пятнистый броневик.

Разведчики, прячась за стволами сосен, стали обходить село. Потом опустились на влажную траву и поползли. Так они добрались до огородов.

Бойцы стояли прижавшись к плетню и уже хотели перемахнуть через него, как услышали злобное урчание пса.

— Хальт! Кто идет? — негромко окликнул немецкий солдат.

Разведчики молчали. Пес злобно рычал. Но немцу, очевидно, было лень обходить участок. Он еще раз крикнул «Хальт!» — и замолчал.

Оставаться здесь было бессмысленно. Разведчики поползли вдоль плетня. Метров через триста они хотели вновь пробраться в огород, но тут дружно залаяли сразу несколько собак. Послышался стук тяжелых солдатских сапог. Разведчики стремительно скатились в овраг и залегли в кустах ольховника. Собаки не унимались. Командир, а за ним и бойцы, поползли дальше и очутились в болоте. Штаны и гимнастерки сразу промокли, но все четверо лежали во мху не шевелясь. Собаки постепенно затихли.

Небо на востоке стало медленно светлеть. Луны уже не было. Звезды тоже начинали меркнуть. Холод и сырость пронизывали бойцов. Приближалось утро.

Командир пополз дальше, в глубь болота, взмахом руки приказал бойцам следовать за собой.

— Баста! — сказал он, расположившись за огромной сосной на мягкой кочке, из которой при каждом движении сочилась грязно-бурая, похожая на старый застоявшийся квас, вода.

— Привал!

Бойцы тоже улеглись на кочки за стволами сосен и старыми трухлявыми пнями.

— Будем ждать, товарищ Кочетов? — спросил один из них.

Леонид Кочетов — это он вел разведчиков — усмехнулся.

— Что, постель не нравится, Иван Сергеевич? — спросил он. И серьезно добавил: — Придется переждать денек, товарищ Галузин!

Разведчики стали устраиваться поудобнее. Впрочем, сделать это было очень трудно. Гнилая, ржавая болотная вода проступала всюду. Единственное, что смогли сделать бойцы, — это осторожно срезать несколько веток и подложить под себя. Однако хвоя не защищала от воды.

— Не вредно бы сейчас провести раунда три! — шепотом пошутил лежащий недалеко от Кочетова боец, боксер-тяжеловес[17] Николай Мозжухин, лязгая зубами от холода.

— И поесть тоже бы не вредно! — в тон ему прошептал другой разведчик, массажист Федя Костиков.

У каждого из разведчиков имелась лишь фляга с водкой, кусок сала и несколько сухарей. Но Кочетов приказал еду пока не трогать.

На улицах села становилось все оживленнее. В небо поднялись первые струйки дыма. Гитлеровцы готовились завтракать.

Разведчикам в полевые бинокли были хорошо видны сновавшие по улицам суетливые фигуры вражеских солдат. Возле одного дома трое солдат, закатав рукава серо-зеленоватых френчей, деловито ощипывали кур. На крыльце другого дома невысокий солдат, прислонив обвисшее, как мешок, тело офицера к перилам, с размаху вылил ему на голову ведро холодной воды. Офицер качнулся и снова безжизненно повис на перилах.

Кочетов приказал Мозжухину вести наблюдение, а сам перевернулся на спину и стал глядеть в небо. Сероватое, тусклое в этот облачный день, оно было до боли родным.

Луга... Подумать только — на старинной русской реке Луге стоят гитлеровцы! Вокруг — сожженные деревни, исчерченные гусеницами танков поля.

Где теперь местные жители? Где Дня? Ведь она работала после окончания института в лужском техникуме. Леониду тотчас представилось милое, насмешливое лицо Ани. Жива ли она? Куда ушла из горящей Луги?

...Леонид покачал головой, улегся поудобнее на колючих еловых ветвях.

Ему вспомнились гремящие трибуны бассейна в тот вечер, когда он поставил свой третий мировой рекорд. Это было совсем недавно. Полтора месяца прошло с тех. пор, всего полтора месяца!

И вот сегодня, третьего августа сорок первого года, он лежит с группой разведчиков в болоте, неподалеку от русского села, занятого врагами.

Как круто, как трагически изменилась жизнь страны и его жизнь!

«Даже трудно поверить: совсем еще недавно я так любовно вел счет своим рекордам, — подумал Леонид. — Девятнадцать всесоюзных и три мировых. Как я гордился ими! А теперь, — он жестко усмехнулся. — Тоже веду счет... Убитым гитлеровцам! Девятнадцать солдат уничтожил и двух немецких офицеров...»

Он покачал головой, закрыл глаза.

Начал моросить мелкий, противный дождь. Разведчики и без того были мокрые, а теперь на них не осталось ни одной сухой нитки.

— Товарищ командир, танки! — шепотом доложил Мозжухин.

Кочетов перевернулся со спины на грудь и посмотрел на дорогу. По ней, приближаясь к лесу, шли шесть тяжелых машин. Грохота не было слышно, — ветер относил его в противоположную сторону.

— К Ленинграду рвутся, сволочи! — с ненавистью сказал Федя.

Внезапно из-за леса, почти касаясь крыльями вершин сосен, вынырнуло звено советских бомбардировщиков. Самолеты стремительно пронеслись над дорогой, сбрасывая бомбы.

К небу взмыли огромные столбы земли. Передний танк, как игрушечный волчок, завертелся на месте, лязгая порванными гусеницами; задний танк, окутанный дымом, повалился на бок с развороченной башней. Остальные пытались обойти своего подбитого вожака, но самолеты быстро повернули, совершили еще два боевых захода и улетели.

«Точная работа!» — восхищенно переглянулись разведчики.

В селе поднялась суматоха. Разведчики видели, как засуетились зеленые фигурки. По дороге к лесу помчалась группа мотоциклистов. Минут через десять из-за горизонта по направлению к реке пронеслось двенадцать вражеских самолетов.

— Поздно, поздно, голубчики! Даром бензин жжете! — шептал Федя.

Вскоре все стихло. Леонид опять лег на спину, и незаметно мысли его снова вернулись к недавнему прошлому.

«Сколько же времени я воюю?»

Двадцать второго июня, в первый же день войны, он попросил послать его на фронт. В длинных институтских коридорах толпились студенты: боксеры и лыжники, бегуны и пловцы, футболисты, конькобежцы, метатели, прыгуны. Запись добровольцев шла в парткоме. Здесь формировались отряды спортсменов, которые можно бросить на самые трудные операции, требующие выносливости, силы, закалки и упорства.

И сейчас, лежа на кочке в гнилом болоте, Леонид не мог не улыбнуться, вспомнив, как секретарь партийной организации Николай Александрович Гаев советовал ему не спешить на фронт.

— У нас не так много мировых рекордсменов! — убеждал он Кочетова.

— Сейчас не до рекордов! — хмуро отвечал Леонид.

— Ты нужен здесь. Будешь обучать бойцов плаванию...

— Не могу я сидеть в тылу! — сердился Кочетов.

Гаев зачислил его в третью роту.

Выходя из парткома, Леонид столкнулся с Иваном Сергеевичем. Тренер тоже спешил записаться в отряд спортсменов-добровольцев.

— Буду и на фронте командовать тобой! — лихо подкрутив усы, сказал он Кочетову. — Никуда тебе от меня не скрыться!

— А может, наоборот: я буду вашим начальником! — улыбнулся Кочетов.

Так и вышло. Леонид всего две недели был бойцом. А потом, когда погиб сержант Евстигнеев, Кочетова, прошедшего военную подготовку в институте и на учебных сборах, назначили вместо Евстигнеева помощником командира взвода разведчиков. А Галузин остался рядовым.

Леонид сорвал травинку и сунул ее в рот. Края у стебелька были острые, больно царапнули губу.

«Да, это было двадцать второго июня...» — подумал Леонид.

Но на фронт их послали позже, в начале июля.

«А сегодня — третье августа! Ровно месяц я воюю», — подсчитал Леонид.

Всего только месяц, а сколько раз ходил он за это время в атаки!

Враги рвались к Ленинграду. Под Новгородом и Псковом шли непрерывные тяжелые бои. Наши войска медленно отходили, сражаясь за каждую речку, каждый бугорок родной земли. Контратаки следовали одна за другой.

Казалось, Леонид не знал усталости. Днем он участвовал в боях, а ночью со своими разведчиками уходил в тыл врага. Весь его взвод состоял из физкультурников — неутомимых, сильных, смелых людей.

...Кочетов оторвался от воспоминаний, взял бинокль и стал наблюдать за селом.

Было уже далеко за полдень. Солнце, наконец, выглянуло из-за облаков. Разведчикам, лежавшим в холодном болоте, стало немного теплее.

— Костиков, смени Мозжухина! — взглянув на часы, приказал Леонид.

Мозжухин передал Феде бинокль и отполз к командиру. Он доложил обстановку: возле леса стоят две замаскированные тяжелые батареи, на окраине села обнаружено шестнадцать танков, скрывающихся в тени от домов. А в самом селе, судя по черным мундирам и зеленым френчам солдат, стоят две части — эсэсовцы и танкисты.

Кочетов оглядел своих товарищей. Лица у всех были усталые, глаза — красные от бессонницы. Леонид сам хотел есть и знал, что его бойцы тоже голодны. Но сало и сухари уже съедены, а о том, чтобы достать пищу в селе, — не приходилось и думать.

«Хорошо, что спортсмены не курят! — отметил про себя Леонид. — А то прибавились бы новые муки!»

Вспомнив о курильщиках, он посмотрел на Ивана Сергеевича. Тот в последние годы привык к своей огромной трубке.

«Наверно, мучается, бедняга».

Он подполз к Галузину и разрешил ему осторожно покурить. Старый тренер с благодарностью посмотрел на своего ученика.

Галузин укрылся за кочкой и лежа закурил, с наслаждением делая глубокие затяжки и выпуская дым в траву.

Время тянулось необычайно медленно. К вечеру лежать в болоте стало совсем невтерпеж: разведчики услыхали дальние орудийные раскаты. Возможно, их товарищи отражают сейчас атаку фашистов, а они лежат тут без дела. Бойцы хмурились и зло смотрели на село. Быстрее бы собрать нужные сведения и вернуться к своим.

Как только чуть-чуть стемнело, Федя Костиков вызвался проникнуть в село. Но Леонид не пустил его. Он заставил, бойцов подождать еще час и, лишь когда наступила полная темнота, разрешил Феде ползти.

И снова потянулись тревожные минуты ожидания. Прошел час — Федя не возвращался. Село было спокойно, но разведчики все же начинали волноваться. Прошло еще полчаса — Федя не приходил. Леонид уже решил сам ползти в село, как вдруг совсем рядом из темноты раздался шепот:

— Разрешите представиться: личный массажист рекордсмена мира Федор Костиков!

— Не балагурите! — строго оборвал его командир. — Сейчас вы не массажист, а я не рекордсмен. Мы оба — солдаты...

Кочетов аккуратно записал добытые Костиковым сведения, и разведчики пустились в обратный путь.

Шли опять в темноте, время от времени проверяя направление по светящейся стрелке компаса. Вот и знакомая тропинка! Молча прошли бойцы километра три параллельно дороге и замерли, прижавшись к стволам сосен. Издали, нарастая, слышался шум мотора.

По дороге спускался с горки грузовик. Разведчикам снизу, из лощины, были хорошо видны четко отпечатавшиеся на фоне неба очертания машины.

Дерзкая мысль мелькнула у Леонида: «А что, если?..»

Правда, разведчикам не рекомендуется без крайней необходимости начинать бой. Но разве уставом запрещено использовать удобный случай? Наоборот, предлагается проявлять инициативу. А документы гитлеровцев, сидящих в машине, очень пригодятся. Грузовик шел один, никого поблизости не было...

Словно специально для облегчения действий разведчиков, тишина ночного леса, только изредка нарушаемая отдельными разрывами, опять сменилась далеким сплошным ревом и грохотом.

Кочетов вынул гранату. То же самое сделали трое его друзей. Гул нарастал. Грузовик был уже близко. Он шел по дороге метрах в пятидесяти от разведчиков. Привыкшие к темноте глаза Леонида уже различали водителя и сидевшего рядом с ним офицера в высокой фуражке. Офицер дремал, уткнув подбородок в поднятый воротник шинели. Сзади на скамейках тряслись, высоко подпрыгивая на каждом ухабе, восемь автоматчиков в серо-зеленых шинелях и касках. Очевидно, это была охрана офицера.

Леонид зло усмехнулся: «И охрана не поможет!»

Он поднял руку, приказывая товарищам приготовиться и, когда грузовик поравнялся с ним, сильно метнул гранату. Раздался взрыв и следом за ним еще три взрыва — это разорвались гранаты, брошенные другими разведчиками.

На несколько секунд наступила тишина, прерываемая только стонами раненых гитлеровцев. Потом щелкнули два выстрела. Это Мозжухин и Федя уложили пытавшихся уползти врагов.

Разведчики стояли за деревьями, держа оружие наготове. Но кругом было тихо, лишь издали доносился затихающий лай пулеметов.

— Кажется, концерт окончен! — с притворным сожалением вздохнул Федя.

По знаку Кочетова, он вышел из-за сосны и направился к свалившемуся по другую сторону дороги грузовику. Остальные разведчики зорко следили за ним и за разбросанными по дороге телами врагов. Федя наклонился над офицером, взял его сумку и вытащил из кармана документы. Потом внимательно осмотрел тела остальных убитых и взял документы у одного из солдат.

— Пошли! — коротко скомандовал Кочетов, сложив документы гитлеровцев в свой планшет.

Почти два часа бесшумно шли глухой тропинкой. Несколько раз мимо них проходили вражеские группы. Разведчики пропускали их и продолжали осторожно пробираться к своим.

Наконец Кочетов приказал остановиться. Несколько минут все напряженно вглядывались в темноту.

Впереди тихо плескалась река. Иногда лес глухо стонал под порывами ветра, и тогда старые ели тихо поскрипывали. Изредка слышались тяжелые взрывы и короткие автоматные очереди. Потом снова все замолкало.

Предстоял самый трудный участок пути — переправа через Лугу. Поминутно останавливаясь, бесшумно стали спускаться разведчики к пологому берегу реки.

— Хальт! — раздался вдруг резкий окрик.

В пяти шагах от них, прижавшись спиной к дереву, незаметный в темноте, стоял рослый немец с автоматом.

«Патрульный», — мелькнуло у Кочетова.

Мозжухин рванулся вперед. Одним прыжком подскочил он к врагу. Мелькнул стремительный кулак боксера, и гитлеровец, не издав ни звука, брякнулся на землю.

Но сразу раздались тревожные крики. Из темноты вынырнули трое немцев — вражеский дозор. Очевидно. их привлек шум упавшего на землю тела и удар автомата о пень.

Действовать надо было стремительно.

Леонид выстрелил из пистолета в ближайшего фашиста, и тот упал. Галузин, Федя и Мозжухин тоже почти в упор выстрелили по врагам. Но один гитлеровец успел схватиться за автомат и, не целясь, дал очередь.

Федя упал.

Это были последние выстрелы, — Галузин прикладом свалил врага.

Теперь нельзя было медлить ни минуты: гитлеровцы, конечно, слышали выстрелы. Мозжухин подхватил безжизненного Федю, и разведчики, уже не скрываясь, бросились к реке.

В небо взмыла ракета, озарив берег и воду тусклым светом. Вдали застрочил пулемет, вскоре к нему присоединился другой. Пули шлепались рядом с бойцами, вздымая песок.

Разведчики уже были на берегу. Укрывшись за обрывом, Леонид склонился над Костиковым. Две пули попали Феде в грудь. Он был мертв.

— В воду, товарищи! — крикнул Кочетов.

Вдруг послышался стремительно нарастающий вой и вслед за ним грохот. Взлетели столбы песка и дыма. Недалеко от разведчиков разорвались три мины. Бойцы упали на землю.

Новый глухой удар в стороне привел Леонида в чувство. Он подполз к Мозжухину. Здоровяк-боксер не дышал. Несколько осколков мины попали ему в голову.

Рядом застонал Иван Сергеевич. Леонид бросился к нему. На гимнастерке Галузина чернело пятно. В предрассветной мгле Леониду сперва показалось, что Галузин вымок или испачкался при падении.

Но пятно быстро увеличивалось, расплывалось...

«Кровь!»

Правой рукой Галузин по-прежнему крепко сжимал свою разбитую, изуродованную осколками мин винтовку.

— В воду! — крикнул Леонид. — Сможете плыть, Иван Сергеевич?

— Нет, Леня! — тихо, совершенно спокойно ответил Галузин. — Мне уже не плавать! Плыви один!

Кочетов, ни слова не говоря, поднял Галузина и двинулся к реке, почти сплошь затянутой густой пеленой Клубящегося пара. Он уже ступил в воду, но тут снова раздался грохот и что-то сильно толкнуло его в плечо. Правая рука сразу повисла плетью. Вместе с Галузиным Леонид грузно осел на песок.

На мгновение он потерял сознание. Когда очнулся, рука висела — тяжелая, будто свинцовая. Острая боль жгла плечо.

— Не дури... брось... оставь меня, Леня, — еле шевеля запекшимися губами, шептал Иван Сергеевич...

Кочетов, не отвечая, быстро сдирал с ног сапоги.

В висках у Леонида непрерывно гулко стучало, будто кто-то методично бил молотком по одному и тому же месту.

Почти теряя сознание, он все же упрямо продолжав стаскивать тяжелые, намокшие сапоги.

«Будет легче... Легче плыть», — шептал он, словно уговаривал себя.

Он даже вывернул карманы своих брюк. Сколько раз, бывало, проводя занятия с мальчишками в бассейне, он советовал: если придется плыть в одежде, выверните карманы. Не будут наполняться водой, мешать.

И сейчас, почти бессознательно, он все-таки сделал это.

Босиком, шатаясь, подошел он к Ивану Сергеевичу.

— К чему... погибать... вдвоем? — медленно, с трудом произнося каждое слово, шептал Галузин. — Сам... плыви сам!

— Ерунда! — сердито воскликнул Леонид. Оглушительный стук в висках внезапно прекратился. Голова стала невесомой, почти ясной. На мгновение возникло ощущение удивительной легкости, свободы.

Снова послышался вой приближавшейся мины. Кочетов бросился на Ивана Сергеевича, прикрыв его своим телом. Через минуту он вскочил, отряхивая комья глины и земли.

— Вы можете ухватиться за меня? Держаться? — крикнул он. — Я поплыву...

Иван Сергеевич вяло покачал головой. У него не было сил даже поднять руки.

— Плыви сам... — снова прошептал он. — Прощай...

— Мы поплывем вместе! — стиснув зубы, яростно пробормотал Леонид. — Вода еще никогда не подводила меня!

В висках у него снова громыхало. Нельзя было терять ни секунды! К реке вот-вот спустятся немцы. Тогда — каюк...

Подхватив грузное, обвисшее тело Ивана Сергеевича, Кочетов потащил его к воде. Ноги Леонида ступали нетвердо, словно они были без костей. Пересиливая боль и внезапно охватившую все тело слабость, он вошел в воду...

Он плыл на спине, работая одними ногами. Галузин — в беспамятстве — лежал у него на груди. Левой рукой Леонид держал Ивана Сергеевича за подбородок, как делают пловцы, спасая утопающих. Правая рука висела плетью. Трофейный тесак за поясом очень мешал. (Эх, карманы-то вывернул, а выбросить тесак забыл! И пояс оставил!) Пистолет в кобуре — Кочетов прежде никогда не ощущал его веса — стал вдруг очень тяжелым.

Но он плыл.

Ноги Ивана Сергеевича в огромных, разбитых солдатских сапогах все время опускались ко дну, мешая движению ног Леонида. Вокруг рвались мины.

Но он плыл!

Как-то до войны Галузин сказал ученикам, что он весит «шесть пудов с гаком». А когда его спросили, велик ли «гак», Галузин усмехнулся: «потянет с полпуда».

И все же Леонид плыл!

Не одну тысячу километров в морях, реках и бассейнах проплыл он за свою жизнь. На тренировках он любил шутя повторять, что уже проплыл целиком две Волги, Дон и два Днепра. Но сейчас преодолеть узкую полоску воды, всего каких-нибудь шестьдесят метров отделявшие левый берег реки Луга от правого, было неимоверно тяжело.

«Врешь! Переплыву!» — грозил он кому-то и плыл.

Ноги Кочетова делали странные движения, похожие то на брасс, то на кроль, а то и вовсе ни на что не похожие. Он дышал часто, прерывисто и двигался вперед толчками, очень медленно. И все-таки этот самый короткий и самый трудный в его жизни проплыв был достоин чемпиона страны и рекордсмена мира.

Леонид даже не имел возможности повернуть голову и посмотреть, близок ли родной берег. Он плыл, пока спина его не шаркнула по песку...

Несколько секунд он неподвижно лежал на прибрежной отмели, расслабив все мускулы, погрузившись в какое-то странное, почти сонное, блаженное состояние. Левой рукой он по-прежнему стискивал подбородок Галузина. Ему казалось: он еще плывет. Отпусти он подбородок — Иван Сергеевич пойдет ко дну.

Потом, очнувшись, подумал:

«Что это я?» — и разжал свои скрюченные, сведенные судорогой, пальцы.

Взвалив обмякшее тело Ивана Сергеевича на плечо, Леонид, с невероятным трудом переставляя ноги, стал карабкаться на обрывистый берег. Силы уже покидали его. Он слабел с каждой минутой.

Но упрямо лез наверх. Добравшись до травы, Леонид положил Галузина. Сам тоже лег.

«Только на минутку, на одну минутку», — подумал он и потерял сознание.

...Вскоре на них наткнулся связист. Пришли санитары. Ивана Сергеевича положили на носилки и понесли в батальонный санпункт. Кочетов, когда его клали на носилки, очнулся.

— Позовите командира! — хрипло потребовал он. Явился командир.

— Товарищ майор, — сказал Кочетов, пытаясь подняться с носилок.

— Лежите, лежите, — перебил тот.

— Товарищ майор... — повторил Леонид. Он говорил медленно, внятно, стараясь не сбиться. Мысли путались. Доложил о результатах разведки, передал документы, обобранные у немцев. И откинулся на носилки.

— Несите! — приказал майор.

...Через три часа с полевого аэродрома плавно взлетел санитарный самолет. В нем на носилках, неподвижно укрепленных в специальных гнездах, лежали Кочетов и Галузин.

Машина с красными крестами на крыльях и фюзеляже взяла курс на Ленинград.