"Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста" - читать интересную книгу автора (Кригер Борис)

Часть седьмая ОТ СЧАСТЬЯ БЫТИЯ К СЧАСТЬЮ НЕБЫТИЯ

Глава шестьдесят первая Мои смертные грехи

Я все время повторяю: «Господи, прости мою душу грешную!» Иногда, конечно, моя дислексия крепчает и выходит что-то вроде: «Прости мою грушу брюшную!» Но если серьезно, все, что я наговорил в этом романе о Боге, очень, конечно, хорошо, только вряд ли имеет какое-либо ко мне отношение. Великий вселенский Бог слишком масштабен и слишком занят вращением галактик. А посему признаюсь, что для меня Бог точно такой же, как и Боженька для бабушки на скамейке – старенький, и миленький, и грозный, если сердится, но, в общем, очень неплохо ко мне относящийся. Я редко к нему обращаюсь, когда мне плохо, и точно так же, как старушка в церкви, тихо молюсь и прошу помочь. Бывает это нечасто. Вот когда Анюта, она же Маськин, чуть не умерла в Норвегии и ей делали операцию, я смотрел в дощатый белый потолок норвежского дома и молился, просил ее сохранить, и Бог меня услышал.

Я очень часто благодарю Бога, гораздо чаще, чем что-либо прошу у него. Особенно я благодарю его, когда он вкладывает в мои уста что-то такое, что мне кажется стоящим и важным, хотя, конечно же, и это всего лишь нестерпимая иллюзия. Помногу раз на дню я прошу простить мою душу грешную, и это звучит стойким рефреном моей повседневности.

«Вот так-так! – скажете вы. – А как же высокая философия? Морочил нам голову всю книжку, а тут обрадовал старушечьей новостью – молится он… Ну здрасьте, приехали. А какому Богу-то молимся, сынок? Яврейскому, что ли?»

Да как вам сказать, дорогой мой читатель… И еврейскому, и нееврейскому… Бог-то один…

«Здрасьте… – скажете вы. – Опять осенило нашего писателя… А главное, как новехонько это звучит…»

Ну что вам сказать, милый мой читатель, грешен я, грешен… Ничего не знаю, ничего не умею. Не жизнь у меня, а кавардак получается. Всё чего-то пыжился, пыжился, а кроме бабушкиного Боженьки ни к чему не пришел.

Я не буду с вами спорить и пытаться изобрести что-нибудь пооригинальнее. Всё уже сказано, и то, что всё уже сказано, давно тоже сказано. Все, чем я занимаюсь, пиша эту книгу, – просто провожу время, то самое время, которое отделяет небытие до рождения от небытия после смерти.

Я мог бы заниматься чем-нибудь другим в этот самый момент, например мог бы пойти и приготовить себе скучный завтрак, но я подсел к столу и пишу бессмысленные слова о том, что всем давно известно и что не представляет никакого интереса ни для кого, возможно, кроме меня самого. Зачем вы это читаете? А бог вас знает, ну читаете – и ладно. Читайте.

Итак, моя попытка прожить тысячу жизней не то чтобы не удалась. Она удалась, ибо я сам с трудом верю, что это всё еще я, и это всё еще та же самая жизнь… Я смог создать себе иллюзию разнообразия, и видимо, буду пытаться поддерживать эту иллюзию. Не знаю, стану ли я прыгать с парашютом или нырять к акулам, чтобы жизнь казалась мне более реальной. Но сумасшедшие идеи уже начали вертеться в моей бедовой голове.

Я достиг того самого перевала, после которого идет спуск в долину небытия, и пока еще я могу что-либо сделать в материальном мире, мои пальцы стучат по клавиатуре, и на экране возникают слова на одном из славянских языков. Кажется, это русский.

Чем же мне занять себя на этом спуске? Кто знает, будет он крутым и внезапным, или пологим и долгим?

Мне кажется, что следует не выдумывать колеса, а, как и водится, обратить мутный мой взгляд к своим собственным порокам, и если не искоренить их полностью, то просто определить и, по крайней мере, перестать ими бахвалиться.

Вы, возможно, подумаете, что это очередной бред в стиле церковно-библейской мути? Покайся… Нет, я полагаю, что грехи, особенно грехи смертные, следует попытаться унять – не для жизни небесной, в существование которой еще нужно поверить…

Грехи мешают жизни земной. Они изъедают душу и делают ее дряблой, как шкурка от полусгнившего банана. Я верю, что для того чтобы пройти спокойным шагом от счастья бытия к счастью небытия, следует посетить и попробовать хотя бы отчасти унять классические смертные грехи: гордыню, тщеславие, лень, вожделение, обжорство, жадность, зависть, уныние и тоску, гнев, жестокость, властолюбие. Спокойно заглянуть в глаза смерти, постигнув, какая все-таки замечательная штука смерть, и лишь тогда обернуться назад и познать, какая все-таки замечательная штука жизнь —не тысяча жизней, разношерстных и торопливых, а одна-единственная, – моя неповторимая жизнь.