"Пропажа свидетеля" - читать интересную книгу автора (Можаев Борис Андреевич)3Коньков решил первым делом сходить на лесной кордон, где жил лесник Зуев. Вытащив на берег бат, они с Дункаем и Кончугой пошли по еле заметной лесной тропинке. Неподалеку, за приречным таежным заслоном, открылась обширная поляна с пожней, поросшей высокой, по щиколотку, салатного цвета отавой; посреди пожни возвышался внушительных размеров стог сена, побуревшего от долгого августовского солнца. Изба лесника, окруженная хозяйственными пристройками: амбаром, сараем, погребом и сенником, стояла на дальнем краю у самого облесья… И огород был на кордоне, засаженный картошкой, огурцами, помидорами и всякой иной овощной снедью, и все это было обнесено высоким тыном от лесных кабанов. Недурственно устроился лесник, подумал про себя Коньков. На крыльце их встретила молодая хозяйка: миловидная, опрятно причесанная, с тугим пучком светлых волос, заколотым на затылке огромными черепаховыми шпильками. Ее большие серые глаза были в чуть заметных красных прожилках, и смотрела она как-то в сторону, будто кого-то ждала, и от нетерпения прикусывала пухлые губы. Одета она была в пушистую бурую кофту ручной вязки, синие брюки, заправленные в хромовые сапожки. На руках у нее висели пестрые половики. Поздоровавшись с Дункаем, она пригласила всех в дом: – Проходите, пожалуйста! А я вот полы помыла только что, – указала она на половики и первой вошла в сени. – Гостей ждете? – спросил Коньков. – Какие тут гости! – не оборачиваясь, сказала хозяйка и стала раскатывать от порога половики. – Проходите и присаживайтесь. В избе было чисто и уютно; по стенам развешаны ружья, чучела птиц и засушенные, связанные пучками травы. Хозяйка поставила на стол глазурованную поставку желтоватой медовухи, потом соленые грибы, вяленую рыбу, огурцы: – Кушайте на здоровье! Небось проголодались с дороги. Дункай налил в стаканы мутноватой медовухи, а Коньков, заметив на левом виске у хозяйки синяк и сообразив – почему она на крыльце все смотрела в сторону, подворачивая правую щеку, спросил с улыбкой: – Кто же вам эту отметину на лице поставил? Или с лешим в жмурки играли? – Да в погреб вечером спускалась за молоком, оступнулась и ударилась об косяк, – ответила она, слегка зардевшись. – А где хозяин? – спросил Коньков. – В городе. Третьего дня уехал в лесничество. – Вы вчера вечером или ночью не слыхали выстрела? – Нет, я спала, – поспешно ответила она. – А недалеко от вас Калганова убили. На Теплой протоке. – Мне Кончуга говорил… утром, – и глаза в пол. – И мотора с реки не слыхали? – Коньков подался к ней всем корпусом, как бы желая расшевелить ее, приблизить в эту мужскую застолицу, говорить, глядя друг на друга глаза в глаза. Она сидела поодаль от стола на табуретке, с лицом печальным и спокойным, и, как бы понимая этот тайный вызов Конькова, посмотрела на него безо всякой робости, в упор: – Нет, не слыхала. А вы кушайте, пожалуйста, кушайте! – Давайте горло прополощем! – сказал Дункай. – Потом поговорим. Мужики чокнулись стаканами, и все выпили. – Хорошая медовуха! – похвалил Коньков. – С хмелем? – Самая малость, – ответила хозяйка. – А вы что ж не пьете за компанию? – У меня работы много, а с этой медовухи в сон клонит. – Вы знали Калганова? – неожиданно спросил ее Коньков. – Да, – она опять опустила голову и стала разгонять руками складки на брюках. – Когда его видели в последний раз? – Третьего дня. Они с Кончугой останавливались у нас на ночь. Муж еще был дома. Они располагались там, на сеновале. – А когда уехали? – Тогда же, утром. Они на реку, муж в город. На дворе закудахтали куры и залаяла собака. Хозяйка вышла из дому. Коньков встал из-за стола, прошелся по дому, остановился у подпечника, где хранилась обувь: ботинки, сапоги, туфли. – Чего гуляешь от стола? – спросил его Дункай. – Вы пейте, ешьте! – сказал он своим напарникам. – Я дома заправился. Он закурил и вышел в сени; здесь в углу валялись старые шкуры, олочи, резиновые сапоги; на стенах висели искусно сплетенные связки новых корзин, липовые да вязовые туеса, берестяные лукошки. Вернулась хозяйка с тарелкой красных помидоров. – Ну, что там? – спросил ее Коньков. – Ястреб кружит. Куры разбежались. – У вас тут прямо настоящий промысел! – кивнул Коньков на лукошки и туеса. – Сам занимается, любитель. Тайга. – Сапожки у вас аккуратные. Какой размер? – Тридцать восьмой. – А я вот в бахилах топаю. Сорок третий! Тяжело в тайге в сапогах-то: ноги тоскуют, как говорят у нас в деревне. Но форма одежды, ничего не попишешь. А вы чего в сапогах? Олочи удобнее. А то кеды! С дырочками. – Нет, я не ношу кеды, – поспешно сказала хозяйка, стараясь пройти в избу. Но Коньков жестом задержал ее: – А может быть, Кончуга в кедах ходил? Вы не заметили? В тот самый вечер, когда они ночевали у вас? – Я не обратила внимания… Но вряд ли. Удэгейцы-охотники не любят кед. – А где у вас обувь хранится? – Старая вон в углу, то есть здесь, в сенях, да еще на кухне, в подпечнике. Тут рабочая обувь. Сподручно. А новая в шкафу. Хотите поглядеть? – Спасибо. Я вам верю, Настя. – Коньков поглядел на нее пристально и спросил: – Кажется, вас так зовут? – Да, – Настя отвела взгляд и потупилась. |
||
|