"Тишина" - читать интересную книгу автора (Бондарев Юрий)

11

– Заходи, раздевайся. Я рада, что ты пришел!

Она стала поспешно расстегивать холодные пуговицы его пахнущей зимней улицей шинели.

– Только я не одна. Ты не обращай внимания, заходи.

– Кто же у тебя? - обняв и не отпуская ее, спросил он. - Кто у тебя?

– Идем, - поторопила Нина, - в комнату. Ты меня заморозишь. Шинель повесишь там…

Она раскрыла дверь, и он шагнул через порог в теплый после холода запах чистоты, уюта и покоя, тотчас увидел в углу комнаты зеленоватое от света настольной лампы женское лицо с опущенными на щеку волосами. Она сидела на тахте, и Сергей быстро обернулся к Нине, спросил шепотом:

– Кто это?

– Сережа!.. - испуганно-сниженным голосом воскликнула Нина. - Это Таня, познакомься, пожалуйста, - уже в полный голос сказала она и стремительно подошла к женщине, выпрямившейся на тахте. - Это Сергей!

– Мы знакомы, кажется, - сказал Сергей.

Он сразу узнал ее: белокурые волосы, выпуклый лоб, полные руки; отчетливо вспомнил ее метнувшееся в толпе, искаженное плачем лицо, скомканный платочек, которым она тогда в ресторане, всхлипывая, вытирала щеки Уварова, полулежащего на полу, вспомнил то ощущение виноватости перед ней, какое появилось у него при виде ее заплаканного лица.

– Здравствуйте, - официальным тоном произнес Сергей. - Я не хотел бы…

Она дернулась на тахте, губы ее перекосились.

– Не надо! Не надо! Не говорите, пожалуйста… Я не могу! Не могу слышать…

– Я извиняюсь не перед ним, а перед вами, - сказал Сергей, хмурясь.

– Вы… вы молчите лучше!..

Она вскочила, полная в талии и почему-то жалкая в этой полноте, и, кусая губы, кинулась к вешалке, срывая пальто, пуховый платок. Она протолкнула руки в рукава, накинула платок, оглянулась затравленно.

– Удивляюсь тебе, Нина!

И выбежала, стукнув дверью в передней.

– О господи! - со вздохом проговорила Нина и сжала ладонями виски. - Как странно все, господи!

Сергей стоял посреди комнаты, не снимая шинели.

– Что это значит? - спросил он. - Ты можешь объяснить?

Нина подняла глаза умоляюще, по лбу пошли морщинки, сейчас же щелкнула ключом в двери, сказала виновато:

– Не дуйся, слышишь?

Потом, не приближаясь к нему, подошла к зеркалу, передразнивая его, нахмурила брови и, надув щеки, сделала смешное лицо, показала язык, затем, исподлобья глядя в зеркало, сказала тихо:

– Ну посмотри… Ну иди и посмотри на себя… Какое у тебя холодное лицо! Ну подожди. Я тебе объясню. Таня - моя подруга, еще с института. Это тебе ясно?

И тут уже с улыбкой сняла с него шапку, бросила ее на полочку, после этого стянула шинель, посадила Сергея на тахту возле себя.

– Ну что тут особенного? Вообще, я не люблю объясняться, доказывать то, что ясно и не докажешь. Это напрасная трата душевных сил. Таня ушла, и все. Ну? Ясно? Да?

Он сказал:

– Я хотел спросить: Уваров тоже заходит к тебе?

– Нет! - решительно ответила она. - Почему Уваров? Мы отмечали мой приезд в Москву, Таня привела его в ресторан - так это было. И больше ничего… Ну хватит, пожалуйста! Я ведь не задаю тебе никаких вопросов о твоих знакомых.

– Я хочу, чтобы все было ясно.

– А именно?

– Потому что просто хочу ясности.

– Какой ясности, Сережа?

– Ты понимаешь, о чем я говорю.

– Не совсем, Сережа. Неужели война делает людей жестокими?

– Нина, кто были те, в ресторане… с тобой?..

– Это были мальчики, Сережа, - сказала она протяжно, - мои знакомые по экспедиции. Геологи. Они не такие, как ты… Просто не такие. Они не воевали…

– Но ты ведь меня не знаешь.

– Я догадываюсь. А разве ты меня знаешь, Сережа?

Они помолчали.

– Ты всегда такая? - спросил он неловко. - Не представляю тебя где-нибудь в Сибири, в телогрейке. Наверно, рабочие только тем и занимались, что пялили на тебя глаза.

Она опять с улыбкой посмотрела ему в лицо.

– Ну нет! Ошибаешься! Разве можно пялить глаза вот на такую женщину? - Нина строго свела брови над переносицей, сказала притворным хрипловатым голосом: "У вас, товарищ Сидоркин, опять лоток не в порядке? Где ваши образцы? Почему не промыли?" Ну как? Интересная женщина? Не очень!

Она засмеялась, наклонясь к нему, отвела за ухо завиток каштановых волос, и он, с любопытством наблюдая за непостижимым изменением ее лица, засмеялся тоже, привлек ее за плечи, сказал:

– Услышишь твой голос - и хочется встать "смирно". Еще не хватает: "Вы что, первый день в армии, устава не знаете?" Хотел бы быть под твоей командой.

– Как иногда мы все ошибаемся! - растягивая слоги, проговорила Нина. - Нет, ты меня знаешь чуть-чуть, капельку.

– Я просто подумал: что ты любишь и что ненавидишь? Подумал - не знаю почему.

– Я ненавижу то, что и ты.

– Нина, я не имею права задавать вопросы. И этого не надо.

– Да. Я до сих пор ненавижу ночной стук в дверь, Сережа. И голос: "Откройте, почта…" Самые жуткие слова в мире.

– Почему?

– В войну мне принесли две похоронки. И обе - ночью. На отца и старшего брата. Мать умерла в Ленинграде. Это тебе понятно?

– Да.

– Что же ты еще не понимаешь во мне? - спросила Нина и, помолчав, сама ответила: - Когда вижу почтальонов, я обхожу их. Я ненавижу ночь, я боюсь войны. И то, что многие женщины еще носят телогрейки и сапоги, а я платья и туфли, - это тебе понятно? Мне не так легко жилось… И живется. Как хочется тишины, Сережа!..

– Как ты могла подумать, что я осуждаю тебя? За что? - Он обнял ее, увидел на ее плече, на сером свитере темное пятнышко грубой штопки, выговорил шепотом, задохнувшись от нежной жалости к ней: - Я не осуждаю тебя. Ты так подумала?..

Она потерлась щекой о его подбородок и молчала, закрыв глаза.

Потом он услышал ровные и отстукивающие звуки, они казались все отчетливее, громче, и Сергей невнятно понял - тикал на тумбочке будильник. Будильник шел, спокойно и четко отсчитывая секунды, как в то утро. И, на миг пронзительно ясно ощутив оглушительную тишину в комнате, Сергей подумал, что нечто важное вот придвинулось и происходит в его жизни, чего он хотел и ждал, - и, подумав об этом, почувствовал дыхание Нины на своей шее, и ослабление прозвучал ее голос:

– Но ведь тебя могли убить на войне, и ты бы никогда…

– Нет… - сказал он.

– Нет?

– Меня не могли убить на войне.

Она прижалась к нему и замерла так, глядя через его плечо на черное занавешенное окно.

– Подожди. Ох, иногда как страшно подумать…

– Но видишь, со мной ничего не случилось. Я не верил, что меня убьют.

– Как ты думаешь теперь жить, Сережа?

– Я тебе говорил - шоферская школа. Буду шофером, плохо? Мне кажется, это тебе не особенно нравится.

– Ты можешь быть и шофером, - сказала Нина. - Но я знаю, в Горнометаллургическом институте открылось подготовительное отделение. Охотно принимают фронтовиков. У меня есть знакомые в этом институте.

– Нина, я забыл таблицу умножения, пятью пять для меня сорок. Забыл все к чертям. Не усижу за партой. А что это - шахты?

– И шахты.

– Понятия не имею. В шахтах добывают уголь, так?

– Просто блестящие знания, тебя примут без экзаменов. Но я сужу, конечно, только со своей колокольни. Ты подумай. Я не могу тебе ничего советовать.

– Я сейчас не хочу об этом думать… Я просто не могу.

Он нетерпеливо притянул ее к себе, чувствуя горячую колючесть ее свитера и почему-то видя все время то пятнышко грубой штопки на плече, осторожно поцеловал ее в теплые волосы.

– Не знаю, что же это… - проговорил он неровным голосом. - Кто ты такая? Зачем я к тебе пришел? Ты это знаешь? Понятия не имею, кто ты такая. И вообще - что происходит?

– Обыкновенная и некрасивая женщина, Сережа. Восемнадцать лет уже миновало, как говорят теперь мужчины. И больше ничего.

– Ты этого, конечно, не понимаешь, и я сам не понимаю, - сказал Сергей намеренно шутливым тоном. - Но я бы все понял, если бы ты пошла за меня замуж. Пойдешь?

– Нет. - Она, смеясь, провела пальцем по его груди. - А кто ты такой?

– Кто я? Бывший командир батареи, а сейчас человек без определенных занятий. Беден. Холост. Но без памяти тянет меня к одной женщине. И сам не знаю почему. Вот и все. Кратчайшая биография. Не нужно анкеты.

Она, не смеясь уже, проговорила все-таки полусерьезно:

– Это я знаю. А дальше?

– Что ж… Значит, ты сама не знаешь, что это такое…

– А если это нельзя?

"Что я говорю? Зачем я стал говорить об этом?" - подумал он с мгновенно кольнувшей тревогой, однако преувеличенно спокойно договорил:

– Значит, ты меня не очень любишь, а?

– Сережа-а, - шепотом сказала Нина, снизу взглядывая ему в глаза. - Я тебя вот так… - И наклонилась, чуть прикоснулась губами к своей руке. - Не понял?

– Нет.

– Хорошо. Ты хочешь, я тебе скажу?.. - проговорила она, легонько дернув за борт его пиджака. - Хочешь?

– Я этого хочу.

– У меня есть муж, Сергей. Геолог. Он в Казахстане. В Бет-Пак-Дале. Но я ушла…

– Муж? И ты ушла? - спросил Сергей, следя за тем, как она все распрямляла, теребила борт его пиджака.

– Не будем портить друг другу настроение. - Ее ладонь уместилась на его рукаве, погладила ласково. - Не будем думать об этом, Сережа. Разве тебе не все равно?

– Я просто этого не знал, - сказал Сергей вполголоса.

Два часа спустя он возвращался домой; он быстро шел один по улице, ночной, снежной, безмолвной, ледяными вспышками сверкал иней на карнизах, на ручках парадных; лунный свет накалял воздух синим холодом.

"Мне все равно, был у нее муж или не был и есть ли он сейчас, - думал он. - Я люблю ее. Да, я люблю ее. И больше ничего не надо… Я хочу, чтобы мне везло. Во всем везло. Как везло на войне…"