"Юность командиров" - читать интересную книгу автора (Бондарев Юрий)6Путь был расчищен к утру. Капитан Мельниченко вел батарею в училище и видел, как вяло, пошатываясь в дреме, идут курсанты, как часто меняет ногу колонна, как растягиваются левофланговые, - буранная ночь вымотала людей вконец. В столовой сели без обычного шума; одни обессиленно привалились к столам и сейчас же заснули; у иных клонились головы, ложки выпадали из рук. С серым от усталости лицом Мельниченко ушел в канцелярию просмотреть расписание. Последние часы в первом взводе - тактические занятия, выбор наблюдательного пункта на местности; в остальных взводах - артиллерия, топография: занятия по классам. Капитан посмотрел в окно и прижмурился. Утро после буранной ночи было ослепительно солнечным, жестоко морозным. Но дымы не поднимались из труб вертикально в сияющее ледяное небо, а стлались, сизые тени их ползли по белизне крыш, по свежим сугробам. Стволы орудий плотно обросли инеем, поседели. Возле орудий ходил часовой, из-за поднятого воротника тулупа, из густого инея вырывался пар. Было двадцать градусов ниже нуля. Капитан, щурясь, смотрел на белые до рези в глазах сугробы, на пар дыхания, тающий над головой часового, на слепящее косматое солнце и чувствовал, как голову медленно обволакивает теплая глухота сна. Капитан потер выступившую щетину на щеках, вызвал дежурного. – Объявите батарее отбой! Преподаватель тактики в училище? – Никак нет, еще не приходил. – Батарею поднимать только по моему приказу. Шинели - в сушилку. Капитан поднялся на третий этаж, к командиру дивизиона. Положив жилистые руки на подлокотники кресла, Градусов читал какую-то бумагу. Он был в очках, китель расстегнут на верхнюю пуговицу - это придавало ему домашний вид. Увидев капитана, майор застегнул пуговицу, снял очки и сунул их в футляр. Он стеснялся своей старческой дальнозоркости. – Садитесь, - указал на кресло, и губы его чуть поползли, готовясь к улыбке. - Слушаю вас. – Я хотел поговорить с вами, товарищ майор, - начал капитан. - Думаю, что занятия по тактике первого взвода… – Знаю, знаю, - перебил Градусов, и скупая улыбка осветила крепкое его лицо. - Люди вымотались на заносах, так? Вот тоже просматриваю расписание. Белки его глаз были красноваты после бессонной ночи: час назад он вернулся в училище, усталость чувствовалась в том, как он сидел, в его взгляде, в движениях его крупного тела, его рук. Он снова улыбнулся, размышляюще побарабанил пальцами по столу. – Все это верно, люди устали, - повторил он, мягко глядя на капитана. - Курите! - Придвинул раскрытый портсигар, взял папиросу, но не закурил, помял ее и аккуратно положил на прежнее место, шумно вздохнул и продолжал ровным голосом: - Но меня вот какой вопрос интересует, капитан. Что подумают сами курсанты, когда поймут, из-за чего мы отменили занятия в поле? Положим, вот вы - строевой офицер, ваши люди всю ночь копали орудийные позиции, устали, а утром вступать в бой. Как вы поступите? Курите, курите… Не обращайте на меня внимания. Я ведь мало курю. - Он потер ладонью грудь. "Старик думает и выигрывает время. У него еще нет решения", - подумал Мельниченко. – Товарищ майор, все, что было на фронте, переносить в училище рискованно, - заговорил он и, кивнув, отодвинул портсигар. - Спасибо, я только что курил. Вы же не будете устраивать артиллерийский налет боевыми снарядами, чтобы научить людей быстрей окапываться или лежать часами в снегу. Я говорю о простом. Люди вымокли, вымотались на заносах, и занятия в поле не принесут нужной пользы. Отдых, хотя бы короткий, - вот что нужно. Градусов с ласковой снисходительностью развел руки над столом. – В данную минуту вы рассуждаете, простите, не как военный человек. Существует, голубчик, великое правило: "Тяжело в ученье, легко в бою". Золотое, проверенное жизнью правило. Н-да! Не для парада ведь людей готовим, голубчик. И вы-то должны это знать прекрасно! – Есть разница между необходимостью и возможностью, - проговорил Мельниченко и поднялся. - Какое ваше решение, товарищ майор? Градусов опять побарабанил пальцами по столу. – Да, капитан, есть разница! Вчера первый взвод прекрасно показал себя: в самую тяжкую минуту этот… из студентов, Полукаров… бросил товарищей, ушел греться, трудно ему стало! Были и у меня такие, как Полукаров, в тяжкие минуты не жалел, не щадил, а потом с фронта письма присылали, благодарили! Никого по головке не гладил, а в каждом письме после первых слов - "спасибо". Именно спасибо! Опершись, Градусов с кряхтеньем встал из-за стола. Был он плотен, широк, с короткой сильной шеей - о таких говорят: "крепко сшит", - и если бы не живот, слегка оттопыривающий отлично сшитый китель, фигуру его можно было бы назвать красивой той немолодой красотой, которая отличает пожилых военных. – Мы должны приучать людей, капитан, к строгому выполнению приказа. Занятия - это то же выполнение приказа. Вот так, товарищ капитан! - Он отогнул рукав кителя, взглянул на часы, игрушечно маленькие на его широком запястье, покрытом золотистыми волосами. - Ровно через час поднимите взвод! Без всяких колебаний! Кстати, я сам буду на занятиях. Вы свободны. Взвод был построен на бугре, в двух километрах от города, где начиналась степь - по ней волнами ходила поземка, вокруг шелестел снег, завиваясь вихорьками. У преподавателя тактики, полковника Копылова, на морозе заметно индевели стекла очков. Курсанты - с катушками связи, буссолями, стереотрубой, лопатами - стояли, переминались в строю; непросохшие шинели влажно топорщились; лица заспаны, бледны, помяты; иногда кто-нибудь, сдерживая судорогу зевоты, кусая губы, глядел в синее пустынное небо, вздрагивал; у иных на лицах выражалось рассеянное любопытство к усталости своих мускулов: курсанты поднимали плечи, сжимали в кулак и разжимали пальцы. На левом фланге у Вити Зимина то и дело клонилась голова, и когда Копылов сказал: "Наша пехота прошла первые рубежи", - Зимин, клюнув остреньким носом, будто в знак согласия, встрепенулся и, широко раскрыв глаза, глянул на полковника Копылова недоуменно. Из блистающих под солнцем далей донесся гудок паровоза. Послышались голоса: – А танкисты далеко уже… – Я что-то никак не согреюсь. Шинель - кол!.. – Люблю занятия в поле в этакую благодать! Особенно, когда шинелишка сухая. Веселее как-то… Засмеялись. В задних рядах курсанты топали ногами, терли уши. – Закаляют нас. – Товарищи курсанты, разговоры прекратить! Лейтенант Чернецов, дыша паром, опустил глаза. В снежной дали, над застывшей до горизонта морозной степью, возник, пополз лиловый дымок паровоза. Все смотрели в ту сторону. – Товарищи, товарищи, прошу внимания! - Копылов снял очки, покашлял, подул на стекла. С нахмуренным, малиновым от холода лицом Градусов подошел к строю, сурово, цепким взглядом провел по взводу. – Товарищи курсанты, надо слушать преподавателя, а не глядеть по сторонам! "Хмурьтесь, майор, хмурьтесь сколько угодно, - думал Мельниченко. - Но вряд ли ваши команды сейчас помогут". Это равнодушное внимание передних рядов и эти невеселые остроты левофланговых безошибочно показывали: курсанты понимают, что сегодняшнее занятие по тактике - не занятие, нужно попросту два часа в мокрых шинелях пробыть в поле на морозе, ибо офицеры выполняют расписание. Но так или иначе приказ идти в поле был отдан, и теперь его не отменишь. – Дмитрий Иванович, можно вас на минуточку? - вполголоса позвал Мельниченко преподавателя тактики. Копылов, немолодой худощавый полковник с аккуратно подстриженной бородкой, все дул на очки; посиневшие его губы скованно округливались, бородка сплошь побелела от инея. – Вы меня, Василий Николаевич? - спросил он, подняв острые плечи. - Да, да, слушаю… Капитан, подойдя, проговорил негромко: – Дмитрий Иванович, пусть это вас не обидит, разрешите мне провести практическую часть занятий. Именно практическую. Ужасно замерз, и курсанты замерзли… Полковник Копылов взглянул смущенно. – Это любопытно. Следовательно, я вам уступаю урок тактики? Он вынул платок, махнул им по стеклам очков, кашлянул в бородку, пар окутал ее, как дымом. – Н-да, - проговорил он шепотом, - кажется, сегодня не совсем получается… Занятия-то можно было того, перенести, что ли. Нехорошо как-то… Глядя на озябшие пальцы Копылова, протиравшие очки, капитан сказал: – Поздно, добрый вы человек. – Нет, я не возражаю, пожалуйста, Василий Николаевич; право! - поспешно заговорил Копылов. И, обращаясь к взводу, добавил тотчас: - Товарищи курсанты, вторую часть занятий проведет командир батареи. – Курсанты Дмитриев, Зимин, Полукаров, Степанов, ко мне! Взвод, слушай приказ! - отчетливо подал команду капитан, поворачиваясь к строю. - Противник отступает в направлении железнодорожного полотна. Наша пехота прошла первую линию вражеских траншей, ее контратакуют танки противника. Мы поддерживаем сто тридцать пятую стрелковую дивизию, вошедшую в прорыв, двести девяносто девятый полк. Вам, Дмитриев, занять НП в районе шоссе, немедленно открыть огонь. Срок открытия огня - двадцать минут. Курсант Полукаров остается со связью. Курсанты Зимин и Степанов, взять катушку, буссоль и стереотрубу. Шагом марш! – Одобряю ваши действия, - густым басом произнес Градусов и отвернулся, пошел к "виллису". Все трое с лопатами, буссолью, стереотрубой двинулись в степь, змеившуюся поземкой. Полукаров, присев на корточки, заземляя телефонный аппарат, втискивал с трудом железный стержень в снег. – Рукавицы! Рукавицы прочь! - скомандовал капитан. - Кто же работает со связью в рукавицах? Полукаров зубами сдернул рукавицы, схватил железный стержень и словно обжегся. Он сидел на земле, вздрагивая, дышал на закоченевшие руки, и Мельниченко приказал неумолимым голосом: – Окапывайтесь! Полукаров, стиснув зубы, ударил лопатой в ледяной наст - он захрустел и не поддался. – Мерзлая. Не берет! - с усилием выговорил Полукаров, как-то дико озираясь на капитана. – Кайлом долбите! Взво-од, за мной! Бегом маарш! - скомандовал капитан и побежал в степь, где отдалялись трое курсантов на искрящемся пространстве. Холодный воздух будто ошпарил лицо, перехватил дыхание, как спазма. – Шире ша-аг! Люди двинулись за ним с мрачным, недовольным видом, он заметил это. Надо было согреть людей, держать их все время в непрерывном движении, в возбуждении - это было для них сейчас самое главное. Топот сапог, скрип снега звучали за его спиной, и капитан слышал дыхание людей, их полунасмешливые возгласы; никто еще до конца не понимал, почему он взял у Копылова этот час занятий. Алексей Дмитриев, Степанов и Зимин шли скорым шагом, почти бежали. Связь разматывалась. Тоненькая фигурка Зимина была наклонена вперед, он спотыкался, преодолевая тяжесть катушки. Дмитриев хрипло повторял команду: – Вперед! Вперед!.. Шинели, обмерзшие на морозе, стояли колом, на них застыла корка льда, мешающая движению. Догнав Дмитриева, капитан спросил: – Сколько вы двигаетесь? – Пять минут. Капитан быстро взглянул вперед. Из-за дальних холмов синеватой стрелой выносилось шоссе, редко обсаженное тополями. Там, взвихривая снежную пыль, мчались машины. Белая насыпь возле шоссе; опушенные ветви кустов около голубой впадины оврага. – Какое расстояние до шоссе? Определите! – Около двух километров. – За десять минут уложитесь? – Думаю, да. – Отставить "думаю". Говорите точно. – Да, уложусь. Бего-ом марш! - крикнул Дмитриев связистам. – Отставить! - громко, чтобы слышали все, скомандовал капитан. - Снять шинели! Дмитриев, удивленный, повернулся к нему. – Командиру взвода и связистам - снять шинели! - властно повторил капитан. - Делают это так. Быстро! И не задумываясь!.. Он снял шинель, кинул ее в сторону, под скат сугроба. – У нас осталось десять минут, вашего сигнала ждут на прежнем НП! Танки противника видны отсюда. Они в трехстах метрах от шоссе. Решайте! Дмитриев и Степанов первые сбросили шинели; Зимин, вытаращив на них глаза, суетливо скидывал с плеча лямку катушки, торопясь, непослушными пальцами отстегивал крючки. Взвод смотрел на них в молчании. – За мной бегом марш! - махнул рукой капитан и бросился вперед, к видневшемуся меж тополей шоссе. Он пробежал метров пятьдесят-шестьдесят, зная, что за ним должны двигаться Дмитриев, Зимин и Степанов. С ожиданием оглянулся и, зажигаясь волнением, увидел, что за ним возбужденно, россыпью бежали люди - весь взвод, и он с уже знакомым чувством радостной боли и азарта опять махнул рукой, крикнул в полный голос: – Вперед! Вперед! Ветер колючим холодом резал, корябал лицо, но тело от быстрого движения наливалось жизнью, и тут Мельниченко услышал смех. Он не ошибся: он услышал за спиной прыскающий смех Гребнина: – Миша!.. Ей-богу, умру… Ха-ха, ты похож на верблюда, который бежит по колючкам! Посмотри, Ким, Мишка бежит вприпрыжку. Фу! Даже в рифму вышло! Шоссе было в двухстах метрах, и Мельниченко уже ясно видел мчавшиеся по нему машины, гладкий седой асфальт, холм у шоссе, голубую щель оврага, которая заметно приближалась, а снег, покрытый коркой льда, зеркально мелькал под ногами, вспыхивая отраженным солнцем. – Вперед! Он бежал не оглядываясь, но теперь понимая, что брошенная им искра возбуждения не потухла, а горела, точно раздуваемая этим общим движением, этим вторым дыханием, о котором он думал, этим знакомым чувством порыва, сумевшим подчинить ему людей, увлечь за собой в состоянии предельной усталости. Капитан добежал до оврага, лишь здесь перевел дух. – Сто-ой! К нему, окутанные паром, подбегали Дмитриев и Степанов, их догонял Зимин; вся грудь у него заледенела от дыхания, металлически отсвечивала, как панцирь; он не мог никак отдышаться и, подходя мелкими шажками к Мельниченко, пошатывался, глядя на капитана ошеломленно, мальчишеское лицо его, докрасна обожженное морозом, выражало одно: "Так было на фронте?" - и, покачиваясь, будто ему хотелось упасть на землю, прижаться к ней, передохнуть, одной рукой придерживая вращающуюся катушку, он вдруг засмеялся прерывисто: – Вот так в атаку, да, Степанов?.. Капитан подозвал Дмитриева. Тот дышал почти ровно, но лицо его точно подсеклось, похудело сразу. – Вы успели за девятнадцать минут, - сказал Мельниченко. - В нашем распоряжении одна минута. Пусть люди передохнут, а вы действуйте, командир взвода. – Зимин, связь! – Где будете выбирать НП? И почему идете в рост? Вас видно противнику! Бьют пулеметы! – НП выберу на холме. - Дмитриев пригнулся и, внезапно поскользнувшись, упал на колени, но сейчас же встал, потирая грудь; его губы посерели. – Что у вас? - спросил капитан. – Ничего… ерунда… - проговорил он с трудом и повторил: - Выберу НП на склоне холма… – Всем окапываться! - крикнул Мельниченко. И наклонился к Зимину, тот уже лежал на снегу, долбил с ожесточением лопатой. – Связь готова? – Не… не готова, товарищ капитан, - ответил Зимин, отбросив лопату, и сильно подул в трубку. – Вызывайте "Дон". – "Дон", "Дон", я - "Фиалка"… "Дон", "Дон", я… Где ты там? Спишь, Полукаров? Кто? Ну, это я! - Зимин счастливо заулыбался. - Ну как ты там? Ага! Понятно! А ты притопывай! Он вскочил и доложил тоненьким старательным голосом: – Связь готова, товарищ капитан. – Прекрасно. Доложите о связи командиру взвода. – Есть! Добежав до холма, Зимин кинулся на землю, пополз по склону, задыхаясь, позвал: – Товарищ командир взвода! Дмитриев сидел на скате холма, грыз комок снега, тер им себе лоб, горло, закрыв глаза; было похоже: ему смертельно хотелось спать. Услышав Зимина, он нахмурился, будто не поняв, о чем докладывал тот. – Связь готова? – Ага! То есть… так точно, - осекаясь, пробормотал Зимин. – Эх ты, Зимушка! - сказал Алексей. - Давай сюда связь. Я открываю огонь! - Слова звучали в его ушах, но он почти не улавливал их смысл. |
|
|