"Головокружение" - читать интересную книгу автора (Шоу Боб)

3

Первая трапеза в жилище Уэрри оказалась еще большим испытанием. На круглом столе в кухне стояло четыре прибора, тот, что предназначался для Хэссона, был обозначен полным стаканом чистого виски, при каждом взгляде на который у Хэссона подступала к горлу тошнота. Он сел с Уэрри и Мэй, а мамаша с повисшей на верхней губе черной сигаретой дирижировала всем, стоя у плиты. Она лично наполняла тарелки из разных посудин, совсем как армейский повар, и не обращала никакого внимания на высказываемые пожелания. Хэссон, который любил хорошо прожаренное мясо, получил клиновидный пласт, дочерна обуглившийся снаружи, но сочащийся розовым из нескольких трещин.

— Мне соуса не надо, — сказал он, когда Джинни потянулась за огромным черпаком.

— Это едят с соусом, — ответила она, залив все, что было на тарелке, илистой жидкостью. Хэссон взглянул на Уэрри, надеясь, что тот выполнит свои обязанности хозяина дома и придет к нему на выручку, но Уэрри был поглощен тем, что строил рожи Мэй и пытался сорвать с ее волос ленточку. На нем по-прежнему была полная форма, только без фуражки, и он походил на солдата, флиртующего с очередной девицей. Мэй в ответ только хмурилась, трясла головой и все время приглаживала обеими руками волосы — жест, вероятно, рассчитанный на то, чтобы продемонстрировать пышность своих кудрей. Хэссон был невольно зачарован и все время смущался из-за того, что взгляд Мэй то и дело с поразительной непосредственностью устремлялся на него. В отчаянии ожидая, пока усядется Джинни, он попытался отвлечься с помощью виски, отхлебывая крошечные глотки, которых едва хватало, чтобы смочить губы. Ожидавшие впереди месяцы внезапно показались ему невыносимыми: испытание на выносливость, которое он явно не выдержит, если безотлагательно не укрепит свою защиту.

— Эл, — проговорил Хэссон, стараясь, чтобы его голос звучал небрежно,

— есть ли здесь поблизости магазины, где можно купить или взять напрокат переносной телевизор?

Уэрри поднял брови.

— Что за дикая идея! У нас тут в гостиной новый телик с трехмерным изображением. Двухметровая сцена. Мэй и Джинни вечно его смотрят, и ты можешь сидеть с ними, когда вздумается. Правда же, Мэй?

Мэй кивнула:

— Сегодня идет «Клуб Набиско».

Хэссон попытался улыбнуться, будучи не в состоянии признаться, что собирается запереться в своей комнате и превратить ее в кусочек родной земли. Он намеревался включать только британские программы по спутниковой системе.

— Э-э… Я в эти последние дни плохо сплю. Вернее, в последние ночи. Телевизор в комнате необходим мне на тот случай, если я не смогу заснуть.

— Он будет мешать нам спать, — вставила Джинни Карпентер, присоединяясь к ним с полной тарелкой.

— Я буду пользоваться наушниками. Нет необходимости…

— Зачем эти ненужные траты, когда прямо в гостиной стоит новый приемник с трехмерным изображением и двухметровой сценой, — настаивал Уэрри. — Но вот что я сделаю: я захвачу тебя с собой в город утром во вторник и познакомлю со своим приятелем Биллом Рэтцином. Он тебе это устроит за сходную цену.

Хэссон прикинул про себя и решил, что не сможет ждать четыре дня.

— Спасибо, но если вы не возражаете, я хотел бы…

— Обед стынет, — укорила его Джинни.

Хэссон опустил голову и начал есть. Лосятина оказалась вполне съедобной, но ее вкус, все-таки ощущавшийся через обильный слой соуса, сильно напомнил ему крольчатину. Проглотив несколько кусочков, Хэссон начал тянуть время, выбирая кубики моркови, щедро покрытые коричневым сахаром и напоминавшие ему конфеты. Уэрри первым заметил, что у Хэссона нет аппетита, и стал громко его подбадривать. Замолчал он только тогда, когда Джинни объяснила, что люди, привыкшие к низкому уровню жизни, часто не в состоянии принимать высококалорийную пищу. Хэссону удалось придумать несколько подходящих реплик, но каждый раз, когда он собирался облечь их в слова, перед ним вставали полные паники глаза отца: «Все будут на тебя СМОТРЕТЬ».

Мэй Карпентер по-прежнему бросала на него сочувствующие взгляды и делала демонстративно-тактичные попытки поговорить о том, как он перенес дорогу, но в результате ее усилий Хэссон почувствовал себя еще более неловким и неумелым. Он сосредоточился на том, чтобы не задевать болезненные язвочки во рту, и молил Бога, чтобы ленч поскорее закончился.

— Великолепно, — объявил Уэрри, как только допил кофе. — Я съезжу на часок в участок. Надо удостовериться, что у меня по-прежнему есть участок. Потом я заберу Тео из школы и привезу домой.

Воспользовавшись предоставившейся возможностью, Хэссон вышел вслед за Уэрри в прихожую.

— Послушайте, Эл: я превратился в настоящего телефанатика с тех пор, как появилось это трехмерное изображение. Можно мне поехать с вами в город и купить телевизор сегодня же?

— Если хочешь. — Вид у Уэрри был удивленный. — Берите пальто.

Выйдя на улицу, Хэссон сразу же увидел, что погода переменилась. На небо надвинулась завеса из низких облаков, а в воздухе ощущался холодный металлический запах, обещавший снегопад. На этом свинцовом фоне ярко, как неоновые трубки, сияли прочерченные светом воздушные дороги-городской системы управления. Мрачные облака напомнили Хэссону зимние дни в Британии, и это немного улучшило его настроение. В сером мире его спальня станет надежным и теплым коконом. Хэссон запрет дверь, опустит занавески, а общество телевизора и бутылки избавит его от необходимости думать или жить собственной жизнью.

По дороге в город он осматривался с чувством, близким к удовлетворению, замечая одну за другой сцены, словно сошедшие с рождественских открыток. Машина ехала по главной улице, когда радиоприемник громко зашипел и послышался вызов.

— Эл, это Генри Корзин, — произнес мужской голос. — Я знаю, что ты просил сегодня днем тебя не вызывать и все такое прочее, но у нас тут серьезное воздушное столкновение и, по-моему, тебе следует подъехать.

— ВС? — В голосе Уэрри прозвучала заинтересованность. — Кто-нибудь срезал дорогу? Летел вне луча?

— Нет. Какие-то ребята бомбили восточный въезд, и один из них не рассчитал и врезался прямо в какого-то типа. Наверное, оба погибли. Ты бы лучше приехал, Эл.

Уэрри зачертыхался и, выслушав от полисмена подробности, бросил машину в ближайший переулок. Он включил аварийный фонарь и сирену, и редкие машины стали расступаться перед ним в серой дымке.

— Извини, Роб, — сказал Уэрри. — Я постараюсь управиться как можно скорее.

— Ничего, — отозвался Хэссон, и его ощущение отгороженности исчезло. В своей работе он не раз видел результаты неудачных бомбежек и знал, в какую ситуацию сейчас попадет Уэрри. С появлением автомобиля человек превратился в самое быстрое существо на земле, получив таким образом новую степень свободы. Этой свободой не могли разумно распорядиться многие, результатом чего явилась смертность в тех же мрачных масштабах, что и от древних «бичей» — войн, голода и болезней. Потом человек научился по-дзюдоистски распоряжаться силой тяжести, заставив ее работать против самой себя, и стал самым быстрым существом в воздухе, опять получив новую свободу: виться жаворонком, обгонять орла, седлать радугу и идти за закатом по алому краю мира. Пятый всадник на крылатом коне начал свой путь.

Юнец, который прежде укокошил бы себя и нескольких приятелей с помощью мотоцикла или быстрой машины, получил теперь новый набор опасных фокусов. Мальчишки должны были непременно доказать, что они бессмертны — и зачастую доказывали обратное. Любимой игрой молодежи был «воздушный бояка»: двое игроков высоко в воздухе хватали друг друга и камнем падали вниз, поскольку поля их АГ-аппаратов нейтрализовали друг друга. Тот, кто первым разжимал руки, чтобы остановить падение, считался проигравшим, а второй, особенно если он продолжал падение до самой последней секунды, становился победителем, несмотря на то, что на деле победитель часто оказывался проигравшим, не рассчитав высоты и в результате попадая или в инвалидное кресло, или на стол в морге.

«Бомбежка» была еще одной игрой, которой забавлялись в те дни, когда низкая облачность скрывала игроков от глаз блюстителей порядка. Кто-нибудь занимал место в облаке над воздушном дорогом, отключал энергию и падал вниз через поток пролетающих, как правило, совсем не управляя своим спуском. Целью было вселить ужас в души добропорядочных летунов, возвращающихся с работы, и эта цель как правило достигалась, потому что любой человек, трезво задумывающийся над происходящим, понимал невозможность достаточно точной оценки углов сближения, которая гарантировала бы от столкновения. Не раз Хэссону приходилось делать уколы обезболивающего бомбившему и его жертве, но чаща он беспомощно наблюдал, как пятый всадник прибавляет к своему счету новые значки в виде гробиков.

Уэрри включил микрофон:

— Генри, ты нашел удостоверения личности?

— Есть кое-что. Парнишка, который это сделал, проходит как Мартин Прада, с адресом в Стеттлере. — После короткой паузы, этот Генри раздраженно продолжил: — Он, наверное, все утро просидел в «Чинуке». Если там прошлой ночью было сборище, то они могли как раз заскучать. Примерно час назад облака окутали отель, так что они могли свободно лететь, куда им вздумается.

— А как насчет второго типа?

— Могу только сказать, что он не местный. Судя по экипировке, из Штатов.

— Только этого нам не хватало, — с горечью проговорил Уэрри. — Юнец наверняка напичкался наркотиками.

— Эл, он налетел на фонарный столб, — обиженным тоном отозвалось радио. — Я не собираюсь копаться в этом месиве и искать следы уколов.

— Ладно, я приеду через пару минут. — Уэрри отключил связь и искоса взглянул не Хэссона. — Если тут оказался гражданин США, то бумаг будет в три раза больше. Вот ведь невезуха!

«Его или твоя?» — подумал Хэссон. А вслух произнес:

— А что у вас с наркотиками?

— Большая часть традиционных отошла, не считая ЛСД. Им немного пользуются, но эмпатин становится настоящей проблемой. — Уэрри покачал головой и подался вперед, осматривая горизонт. — Вот чего я совершенно не могу понять, Роб. Я могу понять, когда парнишки хотят прибалдеть, но чтобы залезать друг к другу в мозги, думать мысли другого… Знаешь, мы иногда привозим их в отделение ночью, и несколько часов, пока эта штука не выветрится, они на самом деле не знают, кто они. Иногда двое называют одно и то же имя и адрес. Один из них серьезно считает, что он — другой. Почему они это делают?

— Дело в группе, — ответил Хэссон. — Групповое мышление всегда было важным для ребят, а благодаря эмпатину оно стало реальностью.

— Я оставляю такие вещи психиатрам.

На дороге показалась группа автомашин со сверкающими огнями, и Уэрри отключил сирену. Окраины городка остались позади, теперь вокруг расстилалась белая равнина, которую, казалось, люди покинули навсегда. Параллельно дороге, в сотне метров над нею шло два воздушных тоннеля с колоколообразными входами — лазерные проекции желтого и ярко-малинового цвета, направлявшие летунов в город и из него. Внутри этих нематериальных тоннелей двигался постоянный поток летящих. Множество любопытных парило над местом происшествия.

Уэрри остановил машину, вышел и пробрался к группе мужчин, двое из которых были в полицейской летной форме. На земле лежали два предмета, накрытые черными пластиковыми простынями. Хэссон отвел взгляд и старательно начал думать о своем будущем телевизоре. Тем временем кто-то приподнял простыни, чтобы Уэрри обследовал то, что находилось под ними. Уэрри минуту поговорил с остальными членами группы, потом вернулся к машине, открыл заднюю дверцу и достал свои летный костюм.

— Мне придется на некоторое время подняться наверх, — сказал он, натягивая изолирующий комбинезон. — Генри поймал своим радаром пару сигналов и считает, что там может оставаться еще кое-кто из этих прыщей.

Хэссон вгляделся в непроницаемый облачный слой.

— Они просто психи, если это так.

— Знаю, но нам надо подняться, пальнуть пару раз и вообще проявить себя. Пусть добропорядочные жители видят, что мы работаем. — Уэрри застегнул молнию: он снова выглядел решительным и умелым. — Роб, мне страшно неприятно просить тебя, но ты не мог бы проехать на машине через город и забрать моего парня, Тео, из школы?

— С удовольствием, только скажите, как ехать.

— Я бы не стал просить, но я обещал ему…

— Эл, нет проблем, — успокоил его Хэссон, не понимая, почему тот вдруг стал таким неуверенным.

— Есть небольшая проблема. — Уэрри помедлил, странно смущаясь. — Видишь ли… Тео слепой. Тебе придется ему назваться.

— О! — У Хэссона не нашлось слов. — Мне очень жаль.

— Это не навсегда, — поспешно объяснил Уэрри. — Через пару лет они его вылечат. Через пару лет он будет в полном порядке.

— Как я его узнаю?

— Нет проблем! Это не специальная школа. Просто поищешь высокого парнишку с сенсорной палкой.

— Ладно.

Хэссон постарался запомнить, как проехать к школе. Интересно, как могут сложиться его отношения со слепым парнишкой. Тем временем он помимо воли завороженно следил за приготовлениями Уэрри к полету, за тем бессознательным ритуалом, который всегда совершают профессионалы, готовясь вступить во враждебную среду. Все ремни как следует затянуты и застегнуты. Фонари на плечах и лодыжках работают нормально. Аккумуляторы в хорошем состоянии и дают достаточную величину тока. Все сети, веревки и сумки, необходимые для работы воздушного полисмена, на месте и сложены, как полагается. Обогреватель костюма работает. Лицевой щиток закреплен в спущенном положении, радар на шлеме работает. Генератор АГ-поля разогрелся, и все управление на панели поясного ремня стоит на готовности к взлету.

Мысленно выполняя предполетную подготовку, Хэссон на мгновение потерял бдительность и представил себе то, что должно произойти дальше: небрежный прыжок, который превратится в головокружительный взлет, ощущение того, что падаешь ВВЕРХ, под ногами, кружась, уменьшается узор полей и дорог, — и мышцы его желудка резко сжались, выбросив в горло кислую отрыжку. Он с усилием сглотнул и постарался отвлечься, устраиваясь за рулем и разглядывая панель.

— Встретимся дома, — сказал Уэрри, — как только я освобожусь.

— До встречи, — флегматично отозвался Хэссон, стараясь не смотреть, как Уэрри нажимает кнопки на поясе и всплывает в холодное серое небо в центре невидимой энергетической сферы, его собственной Вселенной, в которой не действуют незыблемые законы природы. Двое других полицейских взлетели одновременно с ним: энергично выпрямив ноги, откинув назад головы, они осторожно поднялись в переполненный людьми воздух.

Хэссон включил двигатель, развернул машину и поехал обратно в город. Хотя все еще была середина дня, небо заметно потемнело, облачность сгустилась, и полупрозрачная пастельная геометрия системы управления воздушным движением в Триплтри ярко и аляповато светилась над головой. Он без труда сориентировался и добрался до торгового центра: ему помогла четкая поквартальная планировка города. Хэссон уже выезжал из центра, как вдруг принял неожиданное решение немедленно купить желанный телевизор. Снизив скорость, он принялся рассматривать витрины магазинов, мимо которых проезжал, и уже через несколько секунд обнаружил торговца электротоварами. Он припарковал машину недалеко от полной всевозможных образцов техники витрины и подошел к магазину, робко радуясь перспективе предстоящих безмятежных вечеров. Но когда он попробовал повернуть ручку, стеклянная дверь отказалась открываться.

Хэссон отступил и недоверчиво всмотрелся в освещенные недра магазина. Он был страшно удивлен: как это торговая точка в центре — пусть даже маленькая — могла так рано закрыться. Хэссон проклинал свое невезение и чувствовал себя обиженным и обманутым. Впрочем, вскоре он заметил, что за ним наблюдает какой-то человек из соседнего магазинчика. Не желая отказаться от электронного фетиша, который уже почти был у него в руках, Хэссон вошел в соседний магазин и обнаружил, что тот специализируется на здоровом питании. Полки были заставлены пакетами и бутылочками, воздух переполнен противоречивыми запахами дрожжей, солода и трав. За неопрятным прилавком стоял маленький немолодой азиат и рассматривал Хэссона с пониманием и сочувствием.

— Рядом, — сказал Хэссон. — Что происходит рядом? Почему там никого нет?

— Бен вышел минут на пять. — Маленький азиат говорил четким сухим голосом. — Он сейчас вернется.

Хэссон нахмурился и переступил с ноги на ногу.

— Я не могу ждать. Я должен быть в другом месте.

— Бен может придти в любую минуту, даже в любую секунду. Вы не опоздаете, мистер Холдейн.

Хэссон изумленно посмотрел на продавца:

— Откуда вы узнали мое…

— Вы ведете машину начальника полиции Уэрри и говорите с британским акцентом. — Глаза человечка насмешливо блеснули. — Просто, правда? Я не упускаю возможности показаться таинственным и непроницаемым, но с именем Оливер нет смысла пережимать свое восточное происхождение, правда?

Хэссон серьезно смотрел на человечка, гадая, не издевается ли тот над ним.

— Вы уверены, что он прямо сейчас вернется?

— Абсолютно. Вы можете ждать прямо здесь, если хотите.

— Спасибо, но…

— Возможно, я смогу продать вам то, что вам нужно.

Необычный оборот речи плюс что-то непонятное в голосе продавца разбудили в Хэссоне задремавшего полицейского, заставив его задуматься над тем, что ему могут предложить. В мозгу его промелькнули варианты: наркотики, женщины, азартные игры, противозачаточные средства, краденое имущество — потом он решил, что только дурак мог бы предложить такое родственнику начальника местной полиции при первом же знакомстве. А кем бы ни был Оливер, он явно не принадлежал к числу дураков.

— Мне ничего не надо. — Хэссон взял маленький пузырек с ярко-зелеными пилюлями, без интереса посмотрел на этикетку и вернул его на полку. — Я, пожалуй, пойду.

— Мистер Холдейн! — Тон Оливера оставался легким, манера — спокойной, но что-то в его взгляде тревожило Хэссона. — Ваша жизнь касается только вас, но вам с собой неловко, а я мог бы помочь. Поверьте, я могу помочь.

«Неплохая манера продавать», — недружелюбно подумал Хэссон. Он уже выбирал слова, которыми можно было бы прикрыть отступление, когда мимо витрины прошел коренастый седовласый человек, помахавший Оливеру. Почти сразу же послышался звук открывавшейся двери, и Хэссон направился к выходу, радуясь, что необходимость продолжать разговор отпала.

— Пока, мистер Холдейн. — Оливер улыбнулся скорее сочувственно, чем сожалея о том, что потерял покупателя. — Надеюсь, вы снова зайдете.

Хэссон постоял на морозном воздухе с таким ощущением, словно еле-еле избежал опасности, потом поспешно вошел в магазин электротоваров. Меньше чем за пять минут он купил маленький телевизор с трехмерным изображением, потратив при этом часть долларов, которые ему выдали перед отъездом из Англии. Хэссон отнес его к машине, осторожно пристроил на заднем сиденье и снова поехал на запад, к школе.

Он заметил ее издалека, по двум похожим на деревья лазерным проекциям, соединявшим школу с воздушной системой города. Хэссон увидел, как сотни крошечных фигурок — учащиеся и родители — всплывали вверх по рубиновому стволу и рассредотачивались по разным уровням.

Сама школа оказалась группой не слишком современных строений, окруживших место взлета и автостоянку. Учащиеся и редкие учителя еще выходили из некоторых дверей, и это успокоило Хэссона: он не опоздал. Он остановил машину, вышел (спина болела терпимо) и стал осматриваться в поисках Тео Уэрри. В радиусе пятидесяти шагов было несколько кучек гонцов, буквально брызжущих шаловливой энергией — обычная реакция молодых людей на открытый воздух и свободу от школьных ограничений.

Похоже, большинство из них не обращали никакого внимания на все, что происходило за пределами их сиюминутных интересов, но Хэссон заметил, что его появление в патрульной машине вызвало суетливое движение в одной из группок. Мальчишки за несколько секунд сбились в кучу, потом перестроились так, чтобы наблюдать за его действиями. Тренированный глаз Хэссона автоматически заметил перешептывание, шаркание, и самое главное — чуть заметные движения расправляющихся плеч, подсказавшее ему, что юные герои стремятся показать свою независимость.

Привычка заставила Хэссона прикинуть структуру этой компании и он сразу же выделил рыжеволосого юнца лет восемнадцати в летном костюме. Тот стоял немного не так, как все остальные, и время от времени касался ноздрей, глядя куда-то перед собой. «Почему я это делаю?» — спросил себя Хэссон, разглядывая разукрашенные нестандартные ремни АГ-ранца парня и чуть заметные прямоугольные пятна на летном костюме на месте срезанных нашивок из флюоресцентного материала. Кроме того, костюм казался влажным, словно в нем недавно побывали в облаке. В это мгновение младший парнишка из группы повернулся к Хэссону, и у того нервно сжался желудок. Он увидел в руках у паренька тонкую белую трубку — сенсорную палку. Тео пошел к Хэссону, а его товарищи наблюдали за ним.

Хэссон изобразил приветственную улыбку, которая тут же примерзла к лицу: он вспомнил, что его не могут увидеть. Тео Уэрри оказался высоким темноволосым парнем с тонкими чертами лица, бледной кожей, чуть проглядывающими усиками и бородкой, говорившими о приближающемся взрослении. Глаза его казались ясными и здоровыми, совершенно управляемыми, и только чуть запрокинутая назад голова и неестественное спокойствие лица говорили о том, что он слеп. Хэссон испытал одновременную вспышку ярости и жалости, потрясшую его своей интенсивностью, и поспешно схватился за слова Эла Уэрри, что парнишка скоро будет излечен. Пока Тео шел к нему, Хэссон стоял неподвижно. Парнишка шел медленно, но уверенно, повернув палку так, чтобы получить как можно больше информации о позе Хэссона и его росте.

— Хэлло, Тео, — сказал Хэссон. — Я Роб Холдейн. Твоего отца вызвали по делу, и он попросил меня заехать за тобой.

— Привет.

Тео поправил наушник, который переводил сигналы его палки в звуковые. Он протянул левую руку. Хэссон сжал ее своей левой, постаравшись, чтобы рукопожатие получилось четким.

— Мне жаль, что вас побеспокоили, — сказал Тео. — Я мог бы и сам добраться до дома.

— Никакого беспокойства. — Хэссон открыл пассажирскую дверцу патрульной машины. — Хочешь сесть?

На его удивление Тео отрицательно помотал головой.

— Если вы не возражаете, я предпочел бы лететь домой. Я целый день сидел на одном месте.

— Но…

— Это не страшно, — быстро проговорил Тео. — Мне разрешают взлетать, если я связан с другим летуном. Вы найдете мой аппарат и костюм в багажнике.

— Твой отец об этом не упоминал. — Хэссон начал испытывать неловкость. — Он попросил довезти тебя на машине.

— Но это не страшно, честно. Я часто летаю из школы домой. — В голосе Тео появились нотки нетерпения. — Барри Латц предложил полететь со мной, а он лучший воздушник в Триплтри.

— Это тот рыжий, с которым ты разговаривал?

— Да. Лучший летун в стране.

— Правда?

Хэссон бросил взгляд на Латца, который сразу же отвернулся и уставился вдаль, поглаживая ноздри большим и средним пальцами.

Тео улыбнулся:

— Так мне можно взять костюм и аппарат?

Продолжая оценивающе разглядывать Латца, Хэссон пришел к решению.

— Извини, Тео. Я не могу взять на себя такую ответственность, если не получил прямого согласия твоего отца. Ты же видишь, в каком я оказался положении, правда?

— Я? Я вообще ничего не вижу, — горько проговорил Тео.

С помощью палки он нашел машину, залез в нее и уселся. Под пристальными взглядами остальных парней Хэссон опустился на водительское место, стараясь не морщиться от вдруг вспыхнувшей резкой боли в позвоночнике. Он включил двигатель, отъехал от взлетной площадки и повернул к городу. Тео хранил укоризненное молчание.

— Да и вообще, сегодня отвратительная погода для полетов, — спустя какое-то время заметил Хэссон. — Слишком холодно.

— От чинука на высоте теплее.

— Сегодня нет чинука, только низкая облачность да еще нисходящие потоки с гор. Поверь, тебе не о чем жалеть.

Казалось, Тео немного оживился.

— Вы много летаете, мистер Холдейн?

— Э-э… нет. — Хэссон понял, что не стоит продолжать разговор о полетах в присутствии заболевшего небом парнишки. — По правде говоря, я совсем не летаю.

— Ох. Извините.

— Ничего.

Извинение показало, что мальчишка рассматривает такое признание, как позорное, и несмотря на то, что подсказывал ему здравый смысл, Хэссону вдруг захотелось продолжить эту тему.

— Знаешь ли, нет ничего плохого в желании путешествовать с комфортом.

Тео покачал головой и ответил с хладнокровной уверенностью:

— Летать совершенно необходимо. Когда я снова буду видеть, я буду там просто жить. Только это и есть жизнь.

— Кто так говорит?

— Ну, хотя бы Барри Латц, а уж он-то знает. Барри говорит, что хорошего воздушника узнаешь с первого взгляда.

Хэссон услышал неприятный отголосок идей ангелов — непоследовательного, полуинстинктивного образа мышления, слишком примитивного, чтобы назвать его философией С этими идеями, возникавшими в умах некоторых «мудрецов», кто подобно суперменам летал высоко над спящей землей, он боролся, кажется, всю жизнь. Хэссон вспомнил сконденсировавшуюся на костюме Латца влагу, и снова, совершенно непроизвольно, сидевший в нем полицейский начал проверять свои впечатления.

— Похоже, Барри рассказывает тебе массу интереснейших историй, — сказал он. — Ты с ним хорошо знаком?

— Достаточно хорошо, — с простодушной гордостью ответил Тео. — Он много, со мной разговаривает.

— Он сегодня днем немного побегал в облаках?

Лицо Тео переменилось.

— Почему вы спрашиваете?

— Просто так, — ответил Хэссон, поняв, что выдал себя. — Просто поинтересовался. Был он наверху?

— Барри почти все время проводит наверху.

— Погода не из таких, какие я бы выбрал, чтобы дырявить облака.

— Кто сказал, что он летал в облачности?

— Никто. — Желая закончить разговор, Хэссон осмотрел ряды незнакомых домов. — Я не уверен, что помню, как отсюда добраться домой.

— Нет ли на следующем перекрестке здания из коричневого стекла? — спросил Тео. — Мебельный магазин с проекцией большого кресла на крыше?

— Да, прямо перед нами.

— Сделайте там левый поворот и поезжайте по улице, пока не попадете на северное шоссе. Так чуть дальше, но если вы не знаете города, этот путь проще.

— Спасибо.

Хэссон выполнил указания и с любопытством взглянул на своего пассажира, гадая, сохранились ли у него остатки зрения.

— Я только могу отличить ночь от дня, — объяснил Тео, — но у меня хорошая память.

— Я не собирался…

Тео улыбнулся:

— Всех удивляет, что я не абсолютно беспомощен. У меня в голове карта города и я отмечаю на ней, где нахожусь. Я двигаю точечку по улицам.

— Вот это да!

Стойкость парнишки изумила Хэссона.

— Жаль, что этот способ не работает в воздухе.

— Но ведь через пару лет ты будешь в порядке?

Улыбка Тео стала жестче.

— Вы говорили с отцом.

Хэссон покусал нижнюю губу, еще раз убедившись, что Тео очень наблюдательный человек, не признающий пустых разговоров.

— Твой отец действительно сказал мне, что через два года тебе сделают операцию или что-то вроде того. Может, я его неправильно понял.

— Нет, вы поняли его правильно, — непринужденно проговорил Тео. — Мне надо только подождать еще два года — а это пустяк, верно? Просто пустяк.

— Я бы этого не сказал, — пробормотал Хэссон, жалея, что этот разговор вообще начался и что он не в своей комнате в безопасности, за запертой дверью, опущенной занавеской, что его миром не служит сцена телевизора. Он покрепче ухватился за руль и сосредоточился на разметке дороги, уходившей, петляя, через пригород к северу. Дорога шла по выемке между крутыми снежными склонами, которые скрывали все признаки жилья, и казалось, будто машина едет по безлюдной пустыне.

Хэссон внимательно всматривался в лежащий перед ним темно-серый треугольник неба, как вдруг что-то ударило машину, достаточно сильно, чтобы заставить ее подпрыгнут на рессорах. Похоже было, что удар пришелся в крышу.

Тео выпрямился.

— Что это было?

— По-моему, у нас гость, — сказал Хэссон.

Он мягко нажал на педаль тормоза, и в то же мгновение на дорогу спланировал летун, приземлившись метрах в ста перед машиной. Это был крупный человек в черном костюме с флюоресцентными оранжевыми ремнями. Несмотря на сумерки, он был в солнечных очках с зеркальными стеклами. Хэссон сразу же узнал Бака Морлачера и одновременно догадался, что партнер, Старр Приджен, в это время сидит на крыше машины, именно он и грохнулся на нее. Машина медленно приближалась к Морлачеру, когда Хэссон с силой вжал педаль тормоза. Фигура в синем костюме съехала по покатому ветровому стеклу, ударилась о капот и соскользнула на землю.

Хэссон тут же пожалел о своем импульсивном поступке. Человек в синем вскочил на ноги, Хэссон узнал узкое, ядовитое лицо Старра Приджена. Приджен распахнул дверцу водителя и широко раскрыл глаза от удивления.

— Эй, Бак, — крикнул он, — тут не Уэрри! Это его чертов кузен из чертовой Англии.

Морлачер постоял мгновение, потом приблизился к машине.

— Все равно, я поговорю с ним.

— Ладно. — Приджен всунул голову в машину, так что его лицо почти коснулось лица Хэссона. — Что за фокусы? — прошипел он. — Что это за идея, вот так скинуть меня на дорогу?

Перепуганный Хэссон потряс головой и почему-то выбрал точно те же слова, которые Приджен произнес утром, когда свалил Эла Уэрри:

— Это была чистая случайность.

Теперь на лице Приджена уже читалась ярость.

— Хочешь, чтобы я тебя отсюда выволок?

— Это была случайность, — повторил Хэссон, глядя прямо перед собой. — Я не привык к таким машинам.

— Если я решу, что у тебя хватило…

— Вылезай оттуда, — приказал Приджену Морлачер.

Хмурый Приджен зашел с другой стороны машины и уставился на Тео Уэрри. Парнишка сидел неподвижно, со спокойным лицом.

Морлачер нагнулся и заглянул к Хэссону.

— Как вас зовут? Холфорд или что-то в этом духе, так?

— Холдейн.

Казалось, Морлачер несколько секунд переваривал эту информацию. На его розовом лице горели два красных треугольника.

— Где Уэрри?

— В восточной части, — ответил Хэссон, словно на допросе. — Там произошло ВС.

— Что? — с подозрением переспросил Морлачер.

— Воздушное столкновение. Двое погибших. Он должен быть там.

— Он должен был там присутствовать ПРЕЖДЕ, чем кого-то убили.

В голосе Морлачера звучала почти не сдерживаемая ярость. Хэссон отметил про себя этот факт и удивился, поскольку Морлачер не произвел на него впечатление гуманиста или человека, болеющего за общественное благо. Он размышлял над этим, когда услышал щелчок справа от себя и, повернув голову, увидел, что Приджен открыл дверцу и с каким-то мрачным, клиническим интересом рассматривает Тео. Но Тео, хоть он и должен был услышать шум и почувствовать струю свежего воздуха, не пошевелился.

Хэссон сделал вид, что ничего не заметил.

— Трудно быть на месте до несчастного случая.

— В жопу такой несчастный случай, — прорычал Морлачер — Никакой это не случай. Эта прибалдевшая юная мразь творит, что хочет. А мы ПОЗВОЛЯЕМ творить, что они хотят.

— Один из них тоже погиб.

— И, по-вашему, это все исправит?

— Нет, — вынужден был согласиться Хэссон, — но это показывает…

— Второй погибший не был неизвестно кем, знаете ли. Это был важный гость нашей страны. Важный гость! И видите, что с ним случилось?

— Вы были с ним знакомы?

Хэссон отвлекся от разговора о погибшем летуне: Приджен расставил пальцы руки и поднес ее почти к самому носу Тео. Парнишка почти сразу же почувствовал ее присутствие и резко отдернул голову. Губы Приджена смешливо задергались под жиденькими усиками, и он повторил свой эксперимент, только на этот раз держа руку чуть подальше. Хэссон уставился на собственные пальцы, сжавшие рулевое колесо, и постарался сообразить, о чем говорит Морлачер.

— …сегодня вся пресса, — возмущался тот, — и что все из этого заключат? Я скажу вам, что все заключат. Они скажут, что летать к северу от Калгари небезопасно. Они будут говорить, что здесь живут ковбои. Скажу я вам, тут любой…

Огромные передние зубы Морлачер громко щелкнули, прервав поток слов: гнев его превзошел выразимый уровень.

Хэссон смотрел не него снизу вверх, немой, беспомощный, растерянный и не знал, чего ожидать от этих хищных незнакомцев. Неужели они применят силу против больного и слепого? Рядом с ним Тео мотал головой, пытаясь избежать близости невидимой руки Приджена.

— Когда увидите Уэрри, передайте ему, что с меня хватит, — наконец сказал Морлачер. — Передайте ему, что я сыт по горло всем этим и что я приду к нему поговорить. Поняли?

— Я ему передам, — ответил Хэссон, с облегчением заметив, что рука Морлачера легла на пояс с пультом управления.

— Пошли, Старр! У нас есть работа.

Морлачер повернул ручку и унесся в небо, за долю секунды исчезнув из ограниченного крышей машины поля зрения Хэссона. По другую сторону машины Приджен громко щелкнул пальцами перед самым носом Тео, вновь заставив паренька отпрянуть, а потом снова уставился на Хэссона мрачным и враждебным взглядом. Не отводя глаз, он попятился, подпрыгнул и исчез. Наступила тишина, которую нарушало только бормотание ветерка в открытых дверях машины.

Хэссон неуверенно засмеялся.

— Что все это должно было означать?

Тео сжал губы, отказываясь разговаривать.

— Очень мило с их стороны заскочить, чтобы повидать нас, — проговорил Хэссон, стараясь избавиться от ощущения беспомощности и стыда. — Дружелюбный народ у вас тут живет.

Тео протянул руку, закрыл дверцу машины и чуть передвинулся на сиденье, давая знать, что хочет ехать домой. Хэссон сделал глубокий вдох, закрыл дверцу со своей стороны и включил зажигание. Они выехали из выемки. Вдалеке показались дома — в некоторых уже светились окна. Во все остальные стороны простиралась незнакомая земля, и покрывавший ее снег в сумерках стал таким же серым, как небо. Хэссон почувствовал себя совершенно одиноким.

— Честно говоря, я растерялся, — решил объясниться он. — Я в городе всего несколько часов… никого не знаю… и не понимаю, как вести себя в этой ситуации.

— Ничего, — ответил Тео. — Вы вели себя точно так же, как вел бы себя отец.

Взвесив эту фразу, Хэссон понял, что его оскорбили, но решил не защищаться.

— Не могу понять, почему Морлачер так себя ведет. Он что, мэр города или еще кто?

— Нет, он просто наш добрый местный гангстер.

— Тогда что он задумал?

— Об этом лучше спросите отца. Он работает на Морлачера, так что должен знать.

Хэссон бросил взгляд на Тео и увидел, что лицо у того побледнело и стало каким-то суровым.

— Ну, это, наверное, немного чересчур, а?

— Думаете? Хорошо, давайте скажем так, — Тео говорил с горечью, которая делала его гораздо старше, — мистер Морлачер устроил моего отца на должность начальника полиции и сделал это потому, что знал: от отца на этом посту не будет никакого проку. Идея заключалась в том, что мистер Морлачер сможет тогда делать в Триплтри все, что только пожелает, без всяких помех со стороны блюстителей закона. Теперь положение изменилось, и мистеру Морлачеру понадобилось, чтобы на него хорошенько поработали. Но это некому сделать. Я уверен, что вы сумеете оценить юмор ситуации. Остальные жители города уже оценили.

Слова парнишки прозвучали как тщательно продуманная и отрепетированная речь, которую повторяли много раз и многим людям, и Хэссон понял, что нечаянно погрузил кончики пальцев в глубокое темное озеро семейных взаимоотношений. Цинизм Тео потряс его, и он решил поскорее отступить, чтобы не быть втянутым в чужие проблемы. Он приехал в Канаду только отдыхать и поправляться, а в конце назначенного ему срока упорхнуть, свободный и ничем не обремененный. Хэссон уже убедился, что жизнь — достаточно трудная штука…

— Кажется, через пару минут мы будем дома, — сказал он. — Впереди видна дорога, похожая на северное шоссе.

— Поверните здесь направо, потом третий поворот направо, — ответил Тео со странной интонацией, словно он был разочарован реакцией Хэссона на его так хорошо отрепетированную речь. Он несколько раз передвинулся на сиденьи, угрюмый и умненький. Похоже было, что его что-то сильно беспокоит.

— Сегодняшний несчастный случай, — сказал он. — Это серьезно?

— Достаточно серьезно: двое погибших.

— Почему мистер Морлачер говорил об убийстве?

Хэссон притормозил на перекрестке.

— Насколько я знаю, какой-то дебил начал бомбить восточный подлет. Результат был неизбежен.

— Кто говорит, что он неизбежен?

— Тип по имени Исаак Ньютон. Если кто-то настолько чокнулся, что отключает аппарат в полете, то достаточно семи секунд, чтобы он достиг смертельной скорости в двести километров в час, и какой бы вектор он ни попытался добавить… — Хэссон умолк, почувствовав на себе взгляд невидящих глаз Тео. — Мы такие вещи знаем, ведь мы оформляем страховые выплаты.

— Да, наверное, — озадаченно проговорил Тео.

Хэссон гадал, верны ли слухи о таинственной проницательности слепых. Он следовал указаниям, которые давал ему Тео, и вскоре уже останавливал машину у дома Эла Уэрри. Тео что-то переключил в своей палке, оживив таким образом встроенные в нее рубиновые бусины, вышел из машины и направился к дому. Хэссон снял свой телевизор с заднего сиденья и последовал за ним, радуясь тому, что может повернуться спиной к темнеющему миру.

Прихожая показалась ему еще меньше, чем прежде, потому что посредине ее Тео снимал пальто, а к запахам восковой мастики и камфары на этот раз прибавился аромат кофе. Беспокойство Хэссона усилилось: предстоящая встреча с почти незнакомыми людьми, с которыми придется вести непринужденную беседу, пугала его. Он начал подниматься по лестнице, с трудом справляясь с желанием помчаться через две ступеньки, пока в прихожую никто не вышел.

— Скажи вашим, что я пошел разбирать свои вещи, — негромко попросил он Тео. — Потом я хочу немного привести себя в порядок.

Хэссон уже дошел до площадки, когда снизу донесся звук поворачивающейся дверной ручки. Он тут же бросился в свою комнату, поставил телевизор на кровать и запер за собой дверь. В сумерках комната казалась темной и странной. Лица с фотографий смотрели друг, на друга, молча обмениваясь какими-то сведениями, решая между собой, как относиться к пришельцу и следует ли его игнорировать. Хэссон задернул занавески, включил свет и занялся установкой телевизора на столике у кровати. Он включил его, создав миниатюрную сцену, на которой расхаживали и трудились крошечные человеческие фигурки, безупречно имитирующие настоящую жизнь.

Хэссон потушил свет, поспешно скинул с себя верхнюю одежду и, не отрывая взгляда от цветного микрокосма, забрался в постель. Он натянул одеяло так, что почти закрыл голову, создав еще одну преграду между собой и внешним миром. Прохладные простыни, соприкоснувшись со спиной, вызвали приступ боли, заставивший его ворочаться и изгибаться целую минуту, но в конце концов Хэссону удалось найти удобное положение, и он начал расслабляться. Используя дистанционное управление, он велел телевизору показать все британские телепрограммы, которые передавались через спутник, и немедленно обнаружил, что в связи с разницей во времени ему доступны только образовательные программы раннего утра. В конце концов Хэссон выбрал голофильм, который показывала местная станция и пообещал себе, что при первой же возможности вернется в магазин и купит библиотечку с британскими комедиями и драматическими сериалами. Тем временем согрелся и успокоился, боль его отпустила, необходимости думать не было…

Из электронного полусна Хэссона вывел настойчивый стук в дверь. Он сел в постели и осмотрелся. Было уже темно. Хэссону не хотелось покидать кокон одеяла. Стук повторился. Хэссон поднялся, подошел к двери и, приоткрыв ее, увидел Эла Уэрри в полной форме.

— Здесь совершенно ничего не видно. — С этими словами Уэрри включил свет. — Ты спал?

— Ну, скорее отдыхал, — ответил, моргая, Хэссон.

— Хорошая мысль. К приходу гостей будешь в форме.

Хэссон почувствовал, что внутри у него что-то дрогнуло.

— Какие гости?

— Ого! Я вижу, ты-таки купил себе телевизор. — Уэрри подошел поближе и присел на корточки, рассматривая устройство. На лице у него отразилось сомнение. — Изящная штучка, а? Когда привыкнешь к двухметровой сцене, как у нас в гостиной, то ни с чем другим связываться уже не хочется.

— Вы что-то сказали о гостях?

— Конечно. Ничего особенного. Просто несколько друзей зайдут познакомиться с тобой и немного выпить. Но могу обещать тебе, Роб, что ты увидишь настоящее гостеприимство Альберты. Тебе будет очень весело.

— Я… — Хэссон посмотрел на оживленное лицо Уэрри и понял, что уговорить его не удастся. — Не стоило беспокоиться.

— Никакого беспокойства, особенно, если вспомнить, как вы принимали меня в Англии.

Хэссон сделал еще одну попытку припомнить их первую встречу и выпивку, воспоминания о которой так лелеял Уэрри, но в памяти ничего не возникало, и он почувствовал смутную вину.

— Кстати, я сегодня днем встретился с вашим другом Морлачером.

— Да неужто? — Похоже было, что Уэрри нисколько не озабочен.

— Он сказал, что человек, которого сегодня убили, был какой-то шишкой.

— Чушь! Он был ответственным за закупки из Грейт Фоллз. Конечно, он не заслуживал смерти, но это был обыкновенный мужик, приехавший к нам в заурядную деловую поездку. Очередная цифра в статистике.

— Тогда почему?..

— Бак всегда так разговаривает, — сказал Уэрри, но спокойствие его слегка нарушилось. — Он вбил себе в голову, что Комитет по гражданской авиации можно будет уговорить продлить воздушный коридор «север-юг» от Калгари до Эдмонтона, может, даже до самой Атабаски. Он выступает по телевидению, собирает подписи под прошениями, привозит сюда за свой счет всяких бонз… Похоже, Морлачер не может понять, что сюда просто нет срочных грузовых перевозок, которые оправдали бы затраты.

Хэссон кивнул, представив себе стоимость установки серии автоматизированных радарных станций, энергетических барьеров и полицейских постов, которые потребовались бы для того, чтобы довести уровень безопасности на трехсоткилометровом отрезке до уровня, обусловленного ассоциациями пилотов.

— А на что ему это вообще?

— «Чинук». Большое эскимо. Гостиничка на палочке. — Уэрри помолчал. — Бак считает, что мог бы получить обратно деньги своего родителя. Он представляет себе «Чинук» в виде роскошного отеля при аэропорте, центра для конференций, миллиардного борделя, стадиона для Олимпийских игр, здания ООН, планеты Диснея, последней дозаправочной станции для полетов на Марс… Назови что угодно — Бак скажет, что у него это есть.

Хэссон сочувственно улыбнулся горькому красноречию Уэрри: у того тоже были свои болячки.

— Он сегодня днем весь распалился.

— Чего же он от меня ждет?

— Насколько я понял, Морлачер собирается придти и лично сказать вам, чего он ждет. Я пообещал ему, что передам вам это.

— Спасибо! — Уэрри ерошил ворс ковра носком сияющего сапога. — Иногда я жалею, что… — Он посмотрел на Хэссона из-под сдвинутых бровей и неожиданно улыбнулся, вернувшись к роли беззаботного полковника. Пальцы его скользнули по тонкой линии усиков, словно проверяя, на месте ли они. — Послушай, Роб, у нас найдутся темы и поинтереснее, — сказал он. — Ты приехал сюда забыть про полицейские дела, и я собираюсь проследить, чтобы это так и было. Я требую, чтобы через тридцать минут ты спустился вниз, принарядившись к гостям и с хорошей жаждой. Ясно?

— Я бы наверное, не отказался выпить, — согласился Хэссон. Слишком многое произошло с ним за один день, и он по опыту знал, что понадобится по крайней мере четверть литра виски, чтобы ему удалось достаточно легко погрузиться в сон и не видеть во сне полетов.

— Ну, вот это мне нравится.

Уэрри хлопнул Хэссона по плечу и вышел из комнаты, оставив слабый аромат, в котором смещались запахи талька, кожи и машинного масла.

Хэссон с сожалением посмотрел на постель и уютно светящийся телевизор и принялся распаковывать вещи. Какой бы ужасной ни была перспектива встречи с гостями, она предоставляла Хэссону большую свободу действий, чем если бы он проводил вечер с Элом Уэрри и его домочадцами Хэссон сможет забиться в уголок неподалеку от источника выпивки и смирно сидеть, пока не настанет время улизнуть. Так он доживет до следующего дня, когда можно будет перегруппировать силы и выдержать новые нападения.

Собрав свои туалетные принадлежности, Хэссон чуть приоткрыл дверь и прислушался, чтобы не столкнуться с Мэй или Джинни Карпентер. Потом он крадучись направился к ванной. На полпути он оказался у еще одной чуть приоткрытой двери и заметил, что комната попеременно то освещается, то погружается в полную темноту Хэссон поспешно прошел мимо, вошел в ванную и потратил пятнадцать минут на то, чтобы принять душ и вообще привести себя в приличный вид. Он еще раз убедился в том, что из незнакомого зеркала на тебя всегда смотрит незнакомец. Единственное объяснение, которое смог придумать Хэссон — это то, что люди, всегда бессознательно позируют, стремясь создать в новом зеркале желаемый облик.

На этот раз Хэссон был захвачен врасплох видом темноволосого, мускулистого мужчины, чье лицо портила опасливая напряженность в уголках рта и глаз. Он встал перед зеркалом, сознательно расправил складки лица и постарался уничтожить все следы усталости и жалости к себе. Потом вышел из ванной и направился в свою комнату. Средняя дверь все еще была приоткрыта и за нею по-прежнему то вспыхивал, то гас свет. Хэссон прошел мимо, но тут его стали одолевать опасения, что там какие-то странные неполадки с электричеством, из-за которых может загореться сухой деревянный дом. Он вернулся, приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Тео Уэрри по-турецки сидел на кровати, держал перед собой настольную лампу и мерно нажимал на кнопку. Хэссон попятился, стараясь двигаться как можно тише, и вернулся к себе в комнату. Сейчас он со стыдом осознал, что могут быть увечья и похуже лопнувших позвоночных дисков и переломанных костей.

Двигаясь медленно и задумчиво, он надел удобные брюки и мягкую коричневую рубашку. Хэссон был готов как раз к приезду гостей. Их голоса неровными волнами пробивались из прихожей. Они звучали громко, непринужденно, жизнерадостно, как и полагалось членам клуба тех, кто чувствовал себя у Эла Уэрри как дома, клуба, к которому Хэссон не принадлежал. Он три раза открывал дверь своей комнаты и три раза возвращался, прежде чем набрался, наконец, решимости спуститься вниз.

Первой, кого увидел Хэссон, войдя в комнату, была Мэй Карпентер. Теперь на ней было несколько лоскутков белой полупрозрачной ткани, скрепленных тонкими золотыми цепочками. Она повернулась к нему с ясной улыбкой и чуть не погубила гостя своим потрясающим обликом. Хэссон моргнул, стараясь побыстрее придти в себя, и лишь потом заметил других женщин в не менее экзотических нарядах и мужчин в колоритных шитых тесьмой пиджаках. До него дошло, что, вопреки его словам Уэрри, данное событие требовало праздничной одежды. «Все, — укорил его внутренний голос, — на тебя смотрят». Хэссон замялся в дверях.

— А вот и он! — крикнул Эл Уэрри. — Входи и знакомься с компанией, Роб.

С рюмкой в руке, Уэрри, так и не сменивший своего форменного мундира, схватил Хэссона за локоть и подвел к собравшимся.

Не зная, что сказать, Хэссон перевел взгляд на форму Уэрри и спросил:

— Вы сегодня дежурите на вызовах?

Казалось, Уэрри удивился:

— Конечно, нет.

— Я просто подумал…

— Поздоровайся с Франком и Кэрол, — перебил его Уэрри, а потом пошел целый ряд бессмысленных представлений, во время которых Хэссону не удалось запомнить ни одного имени. Одурев от вереницы одинаковых улыбок, рукопожатий и дружелюбных приветствий, Хэссон прибился к столу с напитками, которым командовала Джинни, облаченная все в тот же костюм из меднотекса, который он видел на ней днем. Она уставилась на Хэссона и застыла, неумолимая как рыцарские доспехи.

— Дай человеку выпить, — со смешком сказал Уэрри. — Вон любимое виски Роба «Локхарт». Налей ему побольше.

Джинни взяла бутылку, критически рассмотрела этикетку и налила небольшую порцию.

— К нему что-нибудь нужно?

— Спасибо, содовой.

Хэссон принял из ее рук стопку и под благосклонным наблюдением Уэрри проглотил большую часть ее содержимого. Правда, он все-таки скривился, когда почувствовал, что виски разбавлено тоником.

— Нормально, а? — забеспокоился Уэрри. — Я несколько дней разыскивал эту марку.

Хэссон кивнул.

— Я просто никогда раньше не пробовал его с тоником.

Изумленное восхищение отразилось на лице Уэрри.

— Неужто Джинни долила тебе не то! Ну и тетка!

— Ему бы следовало пить обычное ржаное виски с имбирным лимонадом, как делают все остальные, — бесстыдно заявила Джинни, и Хэссон понял, что она специально испортила ему смесь. Озадаченный и расстроенный ее враждебностью, он отвернулся и молча стоял, пока Уэрри наливал ему новую стопку. На этот раз она оказалась до краев наполнена почти чистым виски. Хэссон ушел в тихий уголок и занялся выпивкой, методично и безрадостно: он надеялся оглушить себя до такого состояния, в котором присутствие незнакомых людей окажется неважным.

Вечеринка продолжалась. Образовывались и рассасывались разные центры и группы, разговоры постепенно становились все громче — пропорционально количеству выпитого спиртного. Эл Уэрри видимо решил, что выполнил свой долг хозяина по отношению к Хэссону, и теперь беспрестанно сновал среди своих друзей, не задерживаясь ни в одной группе больше нескольких секунд: здоровый, щеголеватый, ловкий — и совершенно неуместный в своей шоколадно-коричневой форме. Мэй Карпентер почти все время была окружена не меньше, чем тремя мужчинами. Казалось, она совершенно поглощена ими, но тем не менее ей всегда удавалось перехватить взгляд Хэссона, когда он смотрел в ее сторону.

Хэссону пришло в голову, что у Уэрри с Мэй есть нечто общее: они оба оставались для него абсолютно непонятными. Их физическое присутствие настолько угнетало его, что совершенно заслоняло их внутреннюю сущность. Например, Мэй вела себя так, словно она находит Хэссона привлекательным, хотя он давно поставил крест на себе как на мужчине. Возможно, у Мэй сильны материнские инстинкты, об этом Хэссон просто не мог что-либо сказать. Он пытался решить эту проблему в перерывах между беседами с незнакомыми мужчинами и женщинами, которые по очереди решали облегчить его одиночество. Шум в комнате нарастал Хэссон упорствовал в поглощении спиртного, пока не допил бутылку и вынужден был перейти на ржаное, которое нашел невкусным, но вполне приемлемым.

В какой-то момент, когда свет был притушен и многие начали танцевать, Хэссон сделал великое открытие — оказалось, что пухленький розовощекий молодой человек, беседующий с ним, вовсе не фермер, как можно было бы решить по его внешнему гаду, а врач по имени Дрю Коллинз. В его сознании тут же всплыло воспоминание, которое Хэссон постарался спрятать подальше: Тео Уэрри сидит один в своей комнате и подносит настольную лампу к глазам.

— Я бы хотел вас кое о чем спросить, — сказал он, сомневаясь относительно этичности вопроса. — Я знаю, что время неподходящее и все прочее…

— Плюньте на эту чушь, — уютно ответил Дрю. — Я вам выпишу рецепт даже на бумажной салфетке.

— Это не обо мне, я подумал, не лечите ли вы Тео.

— Угу, я присматриваю за юным Тео.

— Ну… — Хэссон закрутил в рюмке виски, так что в нем получилась воронка. — Правда, что через два года к нему возвратится зрение?

— Абсолютная правда. На самом деле даже немного раньше.

— Почему надо столько ждать и не сделать операцию побыстрее?

— Дело не столько в самой операции, — объяснил Дрю, видимо, довольный возможностью поговорить на профессиональную тему. — Дело в том, что это кульминация трехлетнего курса лечения. То, чем страдает Тео, известно как осложненная катаракта. Это не значит, что сама по себе катаракта сложная: просто он получил ее в слишком раннем возрасте. Еще двадцать лет тому назад существовал один-единственный способ лечения: удалить помутневшую часть хрусталика. Но это оставило бы его полуслепым, а теперь мы можем восстановить прозрачность. В течение трех лет надо капать в глаз лекарство, но зато по окончании этого срока простой укол специального энзима сделает хрусталик прозрачным. Это настоящая революция в медицине.

— Да, похоже, что так, — согласился Хэссон. — Только…

— Только что?

— Три года — это большой срок для жизни в темноте Неожиданно Дрю придвинулся поближе к Хэссону и понизил голос:

— Сибил вас тоже втянула!

Хэссон молча уставился на него, стараясь спрятать смятение.

— Сибил? Нет, она меня не втягивала.

— Я подумал, что могла втянуть, — доверительным тоном проговорил Дрю.

— Она связалась кое с кем из родни Эла и заставила их надавить на него, но, слава Богу, Эл — единственный, кто юридически ответственен за парнишку, и сам он принимает решение.

Хэссон порылся в памяти и смутно вспомнил что Сибил — имя бывшей жены Уэрри. В его мозгу забрезжило понимание.

— Ну, — осторожно заметил он, — в этом новом методе есть «за» и «против».

Дрю покачал головой.

— Единственное «против» — это трехлетняя отсрочка, но для подростка это небольшая цена за идеальное зрение.

— Не большая?

— Конечно. Ну, как бы там ни было, Эл принял решение, и Сибил следовало бы помогать ему, хотя бы ради Тео. Лично я считаю, что если принять во внимание все соображения, он сделал правильный выбор.

— Наверное…

Хэссон почувствовал, что впереди наметились опасные подводные камни, и стал искать, на что бы переключить разговор. По какой-то непонятной причине ему в голову пришла мысль о человеке, которого он встретил в магазине здоровой пищи в центре города.

— У вас здесь большая конкуренция со стороны альтернативных методов лечения?

— Практически никакой. — Дрю скосил глаза и удивленно поднял брови, когда к ним присоединилась Джинни Карпентер. — Законы Альберты довольно строги на этот счет. А почему вы спрашиваете?

— Да просто так. Я сегодня натолкнулся на интересного типа — азиата, который торгует здоровой пищей. Он сказал, что его зовут Оливер.

— Оливер? — Дрю был явно озадачен.

— Это Оли Фан, — вмешалась Джинни, кудахтал, как ведьма из диснеевского мультика. — Ты держись от него подальше, парень. От всех китаезов надо держаться подальше. Они могут жить там, где любой белый протянет ноги, потому что они только и думают, на чем бы сделать деньги. — Джинни мгновение постояла раскачиваясь: рюмка в руках, щеки раскраснелись от спиртного. — Хочешь знать, как эти сукины дети делают деньги в своих магазинчиках, когда нет покупателей?

— Что я хочу, так это еще выпить, — отозвался Дрю и попытался уйти.

Джинни схватила Хэссона за руку.

— Я тебе скажу, что они делают. Они не могут стерпеть, чтобы хоть минута прошла без заработка, поэтому просто стоят у прилавка, открывают коробки со спичками и достают из каждого по спичке! По одной спичке из каждого коробка! Никто одной не хватится, но стоит им сделать это пятьдесят раз, и у них для продажи есть лишний коробок. Белый так уродоваться не будет, но китаез просто стоит вот так… По одной спичке из каждого коробка!

Хэссон на секунду задумался над рассказом, поместил его в группу «Сказки с расистским уклоном» и тут же заметил ошибку в его внутренней логике.

— С трудом верится.

Джинни поразмыслила над его словами и, похоже, заметила их двусмысленность.

— По-твоему, я все это выдумала?

— Я не хотел создать впечатление… — Хэссон невинно улыбнулся, не желая столкновения с жесткой старушкой. — По-моему, я тоже хочу еще выпить.

Джинни щедро махнула рукой по направлению к столу.

— Давай, лакай, дружище.

Хэссон придумал несколько ответов, от холодно-саркастического до грубо-непристойного, но опять в его мозгу произошел вербальный затор, осложненный смущением, усталостью и страхом. Он услышал, что бормочет Джинни слова благодарности, и попятился от нее, как придворный, которого отпустил монарх. Хэссон долил себе рюмку и, решив, что пьет сегодня слишком много, взял на вооружение метод Уэрри — постоянно переходить от одной группы к другой, пока не появится возможность сбежать и спрятаться в своей комнате. Очень скоро избыток спиртного в соединении с усталостью привели его в гипнотическое состояние, так что комната показалась Хэссону экраном, на котором проецировались плоские и бессмысленные изображения человеческих фигур, напоминающие тени от угасающего огня.

Вдруг Хэссон с изумлением заметил, что втянут в какую-то пьяную игру, правил которой ему никто не объяснил, но которая сопровождалась постоянным движением в темноте, перешептываниями, хохотом, хлопаньем невидимыми дверями. Ему пришло в голову, что наступил момент побега, что, если ему повезет, он сможет благополучно лечь в постель прежде, чем его отсутствие будет замечено. Хэссон попытался сориентироваться в темноте, но его движению мешали другие, кто, казалось, несмотря на отсутствие света, обладают магической способностью знать, куда идут и что делают. Перед ним открылась дверь, за ней оказалась освещенная комната. Несколько рук толкнули Хэссона вперед. Он услышал, как дверь за ним захлопнулась и тут же понял, что оказался на кухне наедине с Мэй Карпентер. Его сердце неровно заколотилось.

— Ну, вот это сюрприз, — сказала она негромко и подошла к Хэссону. — Какой у вас знак?

— Знак? — непонимающе уставился на нее Хэссон.

В мягком свете низко расположенной лампы ее тончайший наряд, казалось, почти не существовал вовсе, и Мэй превратилась в горячечное эротическое видение.

— Да. У меня весы. — Она протянула карточку, на которой были изображены две чашки весов. — А у вас что?

Хэссон уставился на свою правую руку. Оказывается, он держал карточку, на которой тоже был знак весов.

— Одинаковые, — сказала Мэй. — Это удача для нас обоих.

Без всяких колебаний она обняла Хэссона за шею и притянула его к себе. Перед поцелуем Хэссон увидел ее приоткрытый рот, показавшийся ему огромным — как у кинобогини на увеличенной фотографии, такой же идеализированный, как рот любой воплощенной женственности на киноафише — безукоризненные математические кривые, выпуклая алость и ряд белых плоскостей заполнили поле его зрения Во время поцелуя Хэссон испытывал ощущение нереальности происходящего, но в то же время руки его и тело получали другие впечатления, напоминая о том, что дело жизни — это жизнь, и что у жизни с ним еще не кончены счеты. Это озарение испугало Хэссона своей силой и простотой и заставило отстраниться от Мэй.

— Это хорошо, — проговорил он, отчаянно пытаясь найти верные слова. — Но я очень устал, мне надо пойти лечь.

— Может, это и к лучшему, — согласилась Мэй с откровенностью, которая показалась Хэссону бесконечно волнующей и лестной.

— Пожалуйста, извините меня.

Он повернулся, сумел определить дверь, которая вела в прихожую, и вышел. Там было пусто и темно, но кто-то пристроил на разбухшей вешалке летный костюм с неотстегнутым шлемом и вспыхивающими сигналами на плечах и лодыжках. Хэссон протиснулся мимо этого гомункулуса, поднялся наверх и запер за собой дверь. Подойдя к окну, он раздвинул занавески и посмотрел в незнакомый ночной мир. Прямо из темноты легко и медленно падал снег. Под окном росло большое дерево, сквозь голые ветви которого лил свое сияние уличный фонарь. Мириады отсветов, искорок и отражений в конусе света создавали странное впечатление, будто заглядываешь в длинный тоннель из паутины.

Хэссон минуту стоял у окна, пытаясь освоиться с мыслью, что впервые посмотрел в него всего двенадцать часов тому назад, что прошло меньше дня его отдыха. Память разбухла от новых лиц, голосов, имен и мыслей. Он подошел к постели, скинул с себя одежду и надел пижаму. Как обычно по вечерам Хэссон двигался легко и без затруднений: длинный период подвижности размял его суставы и мускулы Впрочем, теперь наступил момент получить порцию боли на сон грядущий.

Хэссон лег в постель, и как только его не защищенная дневной одеждой спина соприкоснулась с матрацем, началась привычная война. Конфликт возник между разными группами мышц, пытающихся получить преимущество в этом новом состоянии расслабленности и устроить более мощный залп мучений. Проигравшим в любом случае оказывался Хэссон. Он молча переносил эту борьбу, пока приступы боли не стихли, и вскоре после этого заснул: раненый воин, измученный, потерпевший поражение во всех столкновениях этого дня.