"Завещание Шерлока Холмса" - читать интересную книгу автора (Гарсиа Боб)3День повис в сумеречной атмосфере, будто забыв заняться. Зиме не было видно конца. На улице едва можно было вздохнуть. Промозглая стужа сковала Лондон. Глаза краснели, легкие были раздражены, дыхание свистело, все щурились и чихали с утра до вечера. Город наполнился зловонием. Туман стал желтым. Угольная пыль с сахаро-рафинадных заводов и с фабрик Ист-Энда[1] придавала строениям погребальный вид, а памятники походили на трубочистов. С начала холодов в городе было зарегистрировано небывалое число смертей. У Лондона были все шансы побить мрачный рекорд зимы 1886 года, когда 11 500 человек скончались от бронхита, эмфиземы и астмы. Бездомные замерзали десятками. Темза местами покрылась льдом, и сырой холодный ветер гулял по городским улицам. Даже я, никогда прежде не имевший проблем со здоровьем, не мог до конца излечиться от возвратного тифа. Обессиленный, я проводил целые дни в нашей квартире в ожидании благоприятных перемен, которые позволили бы мне наконец выйти на улицу. Каждый день моя деятельность ограничивалась описанием приключений моего товарища и чтением модных романов, которые приносил мне мой друг и литературный посредник Лондон Кайл. В тот вечер я задремал, убаюканный потрескиванием огня в камине и стуком дождя в оконное стекло. Холмс склонился над письменным столом. Он без устали изучал свою картотеку и криминальные архивы. Мой сон прервал звук колокольчика у входной двери. Почти сразу после этого с лестницы донесся шум торопливых шагов. Мы услышали мужской голос, прерываемый протестами миссис Хадсон: – … увидеть мистера Холмса… очень срочно… – Вытрите ноги… вы ведь все перепачкаете… – Да оставьте меня… нет времени… дело государственной важности… Внезапно на пороге нашей комнаты возник великолепнейший экземпляр сыщика, запыхавшийся и обливающийся потом, в сопровождении разъяренной миссис Хадсон. – Этот господин… – начала она. Лестрейд не слишком учтиво отстранил нашу хозяйку. – Холмс, побег! Миллбэнк! Сегодня утром! Мой друг поднял голову и посмотрел на вновь прибывшего. – Успокойтесь, друг мой. Сядьте поближе к камину и расскажите, что произошло. Полицейский отряхнулся, как мокрая собака, и плюхнулся в кресло, издав звук упавшей груды влажного белья. Он хотел вытереть лоб рукавом, но в результате еще больше намочил лицо. – Заключенный, некий Марк Дьюэн, исчез. – Когда обнаружили побег? – Сегодня утром, в начале седьмого. Ночной сторож только ушел, а его дневной коллега приступил к службе. Он обнаружил, что камера номер двадцать четыре пуста, а, дверь заперта. Настоящая загадка. Лестрейд сделал неопределенный жест рукой. Брызги воды оросили паркет. – Заключенный будто испарился. Тюрьма Миллбэнк знаменита своей надежностью. Оттуда еще никому не удавалось бежать. Нужно отыскать беглеца. Время не терпит. Холмс набил трубку свежим табаком и закурил. – Зачем вы молчали 19 часов, прежде чем сообщить мне об этом? Полицейский поднялся. Он будто ждал этого вопроса. – Мы… мы обшарили всю тюрьму сверху донизу, весь день искали улики. Мы рассчитывали допросить ночного сторожа, но он не вышел на службу в шесть часов вечера. Холмс затянулся и некоторое время внимательно разглядывал завитки дыма, устремившиеся к потолку. – В таком случае ваша загадка вовсе не загадка. Его спокойствие раздражало полицейского. – Вы ведь не хотите сказать, что знаете, где находится заключенный? Следуя привычке, которая многих выводила из себя, мой друг не ответил прямо на вопрос. – Отбросьте все нереалистические гипотезы, мой дорогой Лестрейд. Разгадка в той версии, которая останется, даже если она покажется вам невероятной. Лицо «дорогого Лестрейд а» в тот момент выражало изумление и досаду. Что касается меня, то я уже давно потерял способность удивляться чему бы то ни было. Кроме того, мне было хорошо известно, что мой товарищ не даст никакого объяснения, прежде чем не убедится в достоверности своих гипотез. Холмс встал, потянулся, надел пальто, старательно застегнул его до самого воротника и неторопливо направился к двери. Лестрейд, громко топая, устремился за ним. Удача улыбнулась нам. Свободный экипаж проезжал мимо дома 22lb именно в тот момент, когда мы из него вышли. Несмотря на проливной дождь и скользкую дорогу, Лестрейд приказал кучеру гнать во весь опор. В течение поездки наш друг тщетно пытался высушить свою одежду, проклиная погоду. Я краем глаза наблюдал за Холмсом. Казалось, он дремал. Но я знал, что мозг его работает в полную силу. Чего бы я только ни отдал, чтобы хоть на мгновение проникнуть в мысли этого невероятного механизма дедукции! Исправительная тюрьма Миллбэнк стояла на месте крепости, построенной в двенадцатом веке. С зубчатыми башнями, бойницами и стенами из строительного камня, износившимися со временем, она, казалось, выплыла из густых туманов Средневековья. Не хватало только подъемного моста и водяного рва, чтобы дополнить это впечатление средневекового замка. Нас встретил – если здесь уместно это слово – толстый, неряшливо одетый человек. Мясистые багровые щеки свисали с обеих сторон его тупого лица, почти голый череп походил на тундру, усеянную шальными прядями, колышущимися на ветру. Каждый его жест вызывал волну, сотрясавшую жир на руках и животе. Он нерешительно протянул нам руку, влажную от пота. – Балтимор Компостел, начальник тюрьмы. Вы не сообщили о своем визите заранее. Мягко говоря, наше присутствие не вызывало у него энтузиазма. Его блуждающий взгляд походил на взгляд мальчишки, который наделал глупостей и теперь трясется от страха, зная, что его будут ругать. То и дело вытирая пот со лба куском тряпки, которая прежде, видимо, была носовым платком, он быстро пробормотал, едва переводя дух: – Мы имеем дело с неразрешимой загадкой, мистер Холмс. Этого никак не могло произойти. Еще никто не убегал из Миллбэнк и… Холмс остановил его движением руки. – Я знаю, Лестрейд мне уже все рассказал. – … последствия этого могут быть весьма трагическими, – продолжал человек, не сбавляя темпа. – Заключенные Миллбэнк – самые опасные преступники во всей Англии. Раз уж на то пошло, почему бы не на всей планете? Мне показалось, что он слегка сгущает краски. Это ведь не первый случай в Англии, когда уголовник сбегал из тюрьмы. Несмотря на холод, Компостел был потным, как бык. Впрочем, чем дольше я наблюдал за ним, тем большим казалось его сходство с этим животным. Источаемый им мускусный запах лишь усиливал сходство. Его тело окружала тошнотворная дымка, будто он только что вернулся с пахоты. Едва переставляя ноги, он побрел к одной из башен. – Я провожу вас к камере, из которой он сбежал. Следуя за ним по мрачным и влажным закоулкам, Холмс обрушил на него шквал вопросов: – У кого-нибудь была возможность проникнуть в тюрьму этой ночью? – Нет, это исключено. Наши механизмы безопасности непреодолимы. В Миллбэнк невозможно ни войти, ни выйти из него с 18 часов вечера до 6 часов утра. – Ну что я вам говорил! – воскликнул Лестрейд, завершив высказывание громким чихом. – На каждом этаже сторожа, – продолжал Балтимор Компостел, – а решетки запирают снаружи висячими замками. Далее сторож не может выйти. Кроме того, все выходы тюрьмы запираются и находятся под охраной днем и ночью. – Ночной сторож заметил что-нибудь необычное во время своей смены? – Мне об этом ничего не известно. Во всяком случае, он не сделал никаких записей в своем реестре. – Чем он занимался в ночь перед побегом? – Кажется, он заходил к заключенному в камеру номер двадцать четыре. После этого вернулся на пост охраны. Какое-то время он общался через решетку со сторожем срединного блока, а затем занялся чтением книги при свете свечи и читал до прихода дневного сторожа. – Что известно о сбежавшем заключенном? – Некий Марк Дьюэн, тридцати девяти лет, адвокат, осужден на два года за долги. Холмс озадаченно нахмурил брови. – За долги? Вы же сказали, что этот человек очень опасен… Компостел смешался. – Ну да, то есть нет. Я хотел сказать, что наши преступники в большинстве своем очень опасны. Но ради своей репутации мы должны поймать этого беглеца. Вы понимаете? Мы понимали это так же хорошо, как и то, что этот человек что-то от нас скрывает. – Удалось ли вам обнаружить в камере какие-нибудь улики? – спросил Холмс. Компостел порылся в кармане своей куртки и протянул Холмсу клочок отсыревшей бумаги. – Да. Эту записку мы нашли на его койке. Мой товарищ громко прочел: «Моя месть будет соизмерима с моими страданиями. Мои мучители познают муки ада. Я разыграю перед ними кровавый до тошноты спектакль. Быть может, тогда они поймут, что мне пришлось пережить». Великолепно. Когда Марк Дьюэн должен был выйти из тюрьмы? – Через два дня. Холмс округлил от удивления глаза. – Но зачем же ему потребовалось бежать всего за два дня до освобождения? Компостел снова вытер пот со лба. – Не знаю. – А сторож – что вы можете сказать о стороже? Начальник тюрьмы медлил с ответом, будто опасаясь за последствия своих слов. – Сторож? Реджинальд Фостер. Образец серьезности и пунктуальности. Тем временем мы дошли до камеры 24. Это было мрачное помещение эпохи феодализма с массивной деревянной дверью. Петельные крюки и замок, должно быть, были делом рук великанов. Крошечное окошко с толстыми прутьями решетки – вот все, что соединяло камеру с внешним миром. Температура воздуха в камере едва превышала пять градусов. Свет дня лишь изредка достигал заключенного, а сквозь стены толщиной по меньшей мере в метр сочилась вода. Пол был покрыт темно-красной плиткой, грязной и плохо подогнанной. Заплесневелое убогое ложе составляло единственный предмет мебели этого помещения. Холмс прекратил расспрашивать Компостела. Он вдруг встал на четвереньки и стал изучать пол при помощи огромной лупы, с которой никогда не расставался. Переползая из одного угла камеры в другой, он негромко похрюкивал, как свинья в поисках трюфелей. Заглянув под кровать, он принялся скрести плитку, уж не знаю, зачем ему это понадобилось. Компостел растерянно следил за его перемещениями. Иногда исследования моего друга могли длиться несколько часов, но на этот раз спустя несколько минут он уже был на ногах. – Заключенный покинул здание тюрьмы через главный выход на глазах у всех в шесть часов утра. Тело директора тюрьмы будто обмякло. Лестрейд, который никогда не боялся лишний раз повториться, высказал на редкость оригинальное возражение: – Это невозможно. Вам ведь сказали, что еще никому Холмс отмахнулся от этого замечания и повернулся к директору. – Где в настоящий момент находится ночной сторож? Взгляд Компостела затерялся где-то в углу камеры. – Мы не знаем. Он должен был выйти на службу сегодня в 18 часов, но его до сих пор нет. Холмс ткнул указательным пальцем, будто карательным жезлом, в сторону разгоряченного тела быка. – Он больше никогда не выйдет на службу, и вы это прекрасно знаете! Директор тяжело опустил свое громоздкое тело на кровать, которая заскрипела под таким непривычным грузом. Это ужасное недоразумение открылось ему в тот же момент, что и мне: заключенному удалось бежать, заняв место охранника. Балтимор Компостел спросил бесцветным голосом: – Но если Дьюэн сбежал, то где же Фостер? – Он прямо под вами, – произнес Холмс, – это очевидно. Компостел вскочил с кровати, будто подброшенный пружиной. На его лице отразилась настоящая паника. Резким движением Холмс отодвинул кровать от стены, открыв нашему взору место, где выложенный плиткой пол был особенно неровным. Он без малейшего труда снял несколько плиток с помощью инструмента для чистки трубок, затем попросил принести ему лопату и принялся копать землю. То, что мы обнаружили, было ужаснее всего, что мне довелось видеть за свою жизнь, включая страшную войну в Афганистане.[2] Тело несчастного, покоившегося там, было страшно изуродовано. Лестрейд, мертвенно-бледный, с разинутым ртом, протирал глаза. Начальник отвел взгляд и вышел из камеры, схватившись за живот. Холмса, казалось, его находка вовсе не удивила. Он только сказал: – Интересно. Я не видел ничего интересного в этой отвратительной гробнице. Мой товарищ засучил рукава и продолжил раскопки голыми руками. С помощью старого сторожа, наиболее загрубевшего из всех нас, он раскопал несколько сломанных костей с бесформенными клочками мяса, а затем страшно развороченное тело. Холмс извлек из трясины разорванные куски тела, покрытые клочками грязной одежды и торфом. Наконец он достал голову, или то, что от нее осталось. Холмс попытался очистить ее как можно лучше. На лбу виднелась странная отметина, по форме напоминающая крест. Преступник, должно быть, убил жертву, перед тем как разрубить ее на части. Проделав эту сложную работу, Холмс попытался сложить тело из этих жалких человеческих останков. Внезапно Лестрейд выбежал из камеры, будто он зашел сюда только для того, чтобы посмотреть, что тут происходит. Что касается меня, то мне огромного труда стоило бороться с приступами тошноты. Холмс вырвал длинный нож из бесформенной массы тела и тихо повторил: – Интересно. Он продолжал копаться в земле, извлекая мельчайшие объекты, которые затем вытирал и рассматривал под лупой. После этого он повернулся к старику-сторожу, готовому оказать ему помощь, и кивком указал на труп: – Вы узнаете в нем Фостера? Сторож развел руками, будто извиняясь. – Не могу вам сказать. Я так ни разу и не разглядел его как следует, с тех пор как он появился здесь. В камере всегда полумрак. – А этот Марк Дьюэн – он когда-нибудь убивал? – Маловероятно. – Почему вы так думаете? – За тридцать лет службы в тюрьме я многих преступников перевидал. Этот, возможно, и был самым злостным грабителем, но вид крови пугал его. Помню, как-то раз ему нужно было выдрать два коренных зуба, здесь и здесь. Сторож вытер руки о полы куртки, широко раскрыл рот и показал на свои зубы. Мы так и не поняли, о каких именно зубах он говорил. – Он предпочитал умереть от страданий, чем попасть к тюремному дантисту. Уже за неделю до этого он дрожал от страха. Надо заметить, у нашего дантиста действительно репутация не из лучших. Лоб Холмса прорезала складка. – Его навещали родители или родственники? – Нет. Визиты в нашей тюрьме крайне редки, и начальник делает все, чтобы свести их к минимуму. Да у Дьюэна и не было семьи. – Водился ли он с кем-нибудь из заключенных? – Это невозможно. Заключенные не могут обменяться и словом. Устав тюрьмы это запрещает. – Даже во время ежедневной прогулки? – Да. Заключенные надевают капюшоны, мешающие им общаться. И сторожа не имеют права с ними заговаривать, особенно новички. Холмс приподнял брови. – Новички? – Он указал на труп. – Да, несчастный Реджинальд Фостер, которого мы только что откопали. Недолго ему пришлось отслужить. – Недолго? Сколько же? – Вчера был его первый день. Холмс вскочил и тотчас окликнул директора тюрьмы, который ожидал нас в коридоре. Балтимор Компостел вернулся в камеру, бледный как призрак. Он закрывал рот тряпкой, которая служила ему носовым платком. Я заметил, что он избегает смотреть моему другу в глаза. Холмс резко спросил: – Вы можете опознать этого человека? Компостел подавил приступ тошноты и бросил быстрый взгляд на труп. – Это он. Фостер. Ему не терпелось быстрее покончить со всем этим. – Спасибо за все, мистер Холмс. Я… я не смею более злоупотреблять вашим временем. Холмс выпрямился и смерил быка с головы до ног взглядом ястреба, готового броситься на добычу. Вены на его шее вздулись. – Не следовало тем более злоупотреблять моим доверием! Компостел вжался в стену. – Я… я не понимаю. Холмс смотрел начальнику прямо в глаза. – Вы не все рассказали мне о Реджинальде Фостере, – он скрестил руки на груди. – Я жду ваших объяснений. Компостел обмяк на глазах. – Если вы узнали о Фостере, то и все остальное разгадаете рано или поздно. Вы ведь для этого здесь, не так ли? – Так говорите же! – воскликнул Холмс, топнув от нетерпения. Директор тюрьмы испуганно покосился на дверь и приблизил к нам свою потную голову. От резкого запаха пота мы шагнули назад. – Этот сторож был назначен на пост вашим братом. Холмс содрогнулся. – Майкрофтом? – Да. На самом деле он был журналистом и вел тайное расследование. – Почему этот Фостер заинтересовался Дьюэном? – Понятия не имею. Толстяк собирался опустить глаза, но Холмс снова поймал его взгляд. – Почему вы хотите скрыть от меня все это? Компостел опустил голову. Его щеки почти коснулись груди. – Майкрофт Холмс попросил меня никому не говорить об этом, особенно вам. Даже Лестрейду. |
||
|