"Взломщики — народ без претензий" - читать интересную книгу автора (Блок Лоуренс)

Глава 12

Всякий, кто останавливается в «Камберленде», тащит с собой либо чемодан, либо девицу. Я выделялся среди прочих лишь тем, что тащил и то, и другое. Правда, чемодан выглядел весьма сомнительно, но ведь и спутница тоже была сомнительная. На ней были джинсы в обтяжку и ярко-зеленый свитер на размер меньше ее собственного, причем надетый на голое тело. Вдобавок Элли взъерошила волосы, густо намазала губы темно-вишневой помадой и наложила полфунта теней на глаза. Словом, заправская дешевка, и только.

Портье окинул ее оценивающим взглядом, а я заполнил регистрационную карточку. Запись «Мистер и миссис Бен Г. Ропер из Канзас-сити» смотрелась бы куда убедительнее, если бы на багаже у меня стояла моя монограмма. Я отдал портье карточку и две десятки, и пока он искал сдачу, Элли незаметно положила на стойку конверт. Он отсчитал мне шесть долларов и сорок четыре цента, потом заметил конверт с напечатанным на нем именем — «В. Брил» и удивился. «Откуда это?» — спросил он.

Я пожал плечами, Элли сказала, что письмо тут всю дорогу лежало. Однако портье не интересовало ни письмо, ни вообще что бы то ни было, и он равнодушно сунул конверт в ячейку № 305. На нашем ключе был выбит номер 507. Я схватил чемодан — в «Камберленде» носильщиков и коридорных не держали — и двинулся к лифту. Профессионально покачивая бедрами, Элл и шла рядом. Старик в лифте пожевал сигару и, не говоря ни слова, поднял лифт на пятый этаж и там выпустил нас из кабины, предоставив самим отпереть дверь в номер.

Номер был тесноватый. Большую его часть занимала кровать, долго и верно служившая обитателям «Камберленда»; Элли присела на краешек кровати, стерла грим и пригладила волосы.

— Много шума из ничего, — сказала она.

— Сама изобретала этот маскарад.

— Знаю, что сама. Посмотреть на меня в этом свитере — шлюха шлюхой.

— Я бы иначе сформулировал: образцовый представитель класса млекопитающих.

Элли сердито посмотрела на меня, но я уже шел в ванную взглянуть, как сидят на мне парик и кепка. Они, кажется, не произвели особого впечатления на миссис Хеш, она даже не заметила, что у меня волосы другого цвета.

— Ну, пошли... если только... — я состроил комичную мину в духе Граучо Маркса, — если только не хочешь сперва заработать пару долларов, милашка.

— Здесь? Фу!

— Кровать как кровать.

— Да, уж не ложе из роз. Неужели в такой дыре занимаются любовью?

— А чем же еще! Не спать же сюда приходят.

Она сморщила нос, и, прихватив чемодан, мы вышли из номера. Позвонив из ресторана, мы убедились, что Весли Брила нет дома. Постучав к нему, мы убедились, что его по-прежнему нет. Мне ничего не стоило отомкнуть его замок — дело секундное, однако я решил попробовать наш ключ, и он прекрасно подошел. Даже в новых гостиницах нередко бывает, что двери номеров, расположенных один над другим, например, 305, 405, 505, могут отпираться одним и тем же ключом. В старых же гостиницах замки настолько разработались со временем, что только руками разводишь от обилия взаимозаменяемых ключей.

Комната Брила была получше тех, что сдавались для любовных свиданий. По крайней мере, на полу был расстелен ковер и мебель была не самая ветхая. Я положил чемодан на стул и быстро обыскал шкаф и тумбочку у кровати. Потом поставил чемодан на пол и уселся сам. Элли уже устроилась в единственном кресле.

— Ну вот мы и на месте! — сказала она.

— На месте.

— Интересно, когда он придет.

— Когда-нибудь да придет.

— Тонкая мысль. Ты, конечно, не догадался захватить карты?

— Нет, не догадался.

— Я так и думала.

— Мне никогда не приходило в голову, что карты входят в профессиональный джентльменский набор вора-взломщика.

— Ах, да, я забыла, ты работаешь один!

— Угу. У Брила должны быть карты. Всякий, кто вынужден здесь жить, должен подолгу раскладывать пасьянс.

— И при этом жульничать.

— Непременно жульничать. Походить бы, размять ноги, да места мало. Помнишь, как там у наших хохмачей: «Комната была так мала...»

— «Как мала, Джонни?»

— «Комната была так мала, что приходилось выходить в коридор, чтобы закрыть дверь».

— «Так мала, да?»

— «Комната была так мала, что мыши сделались горбатые...» Честно говоря, я никогда не понимал это место — насчет горбатых мышей.

— Это потому, что ты все понимаешь буквально.

— Вероятно.

Она улыбнулась:

— А ты ничего. Буквально или не буквально, все равно ничего.

Так мы болтали и пикировались, замолкали и снова принимались разговаривать. Потом Элли спросила, что я собираюсь делать, когда все это кончится.

— Пойду в тюрьму.

— За что, если мы выследим настоящего убийцу? А остальные обвинения с тебя просто снимут. Поспорим?

— Правда, могут и снять.

— Ну и что ты будешь делать? После всего этого?

Я задумался.

— Буду искать себе новую квартиру, — сказал я наконец. — В старой я не останусь, даже если бы ее и не тронули. Жить, где все знают, чем ты занимаешься, — нет, увольте! Придется снять квартиру в другом районе и под чужим именем. Хлопотное дело, но ничего, переживу.

— Останешься в Нью-Йорке?

— Да, останусь. В другом месте я с ума сойду от тоски. Здесь мой дом. Здесь у меня связи.

— Связи?

— Я привык работать в Нью-Йорке. Когда я краду вещь, я знаю, кто ее у меня купит. Знаю, как делаются такие дела. Полиция меня тоже знает, а это в конечном счете плюс, а не минус, как может показаться. Если угодно, есть целый комплекс причин, почему взломщику лучше действовать в районе, который он знает вдоль и поперек. Если удается, я вообще предпочитаю работать на Манхэттене. Помню, пошел я раз на дело в Гаррисоне, это в Уэстчестере, знаешь?..

— Значит, ты останешься взломщиком?

Я посмотрел на нее.

— Я не поняла, ты так и будешь вскрывать замки и обчищать квартиры?

— А что же еще?

— Ну мало ли что...

— Послушай, Элли, по-моему, у тебя произошло психологическое смещение. Ты ведь не телевизор смотришь, и я не собираюсь в последних кадрах исправиться. Хэппи-энд, конечно, радует зрителя, но в реальной жизни счастливые развязки редко бывают.

— Редко?

— Еще как редко! Мне почти тридцать пять. Взламывать замки и красть — это все, что я умею. В «Популярной механике» полно объявлений, приглашающих на работу мясников и умельцев по изготовлению чучел, но я слабо верю в такие приглашения. Не думаю, чтобы я мог разбогатеть, разводя шиншилл в домашних условиях или выращивая на заднем дворе женьшень. Единственная работа, на которую я мог бы устроиться, — это та, где платят два доллара в час. Вдобавок я бы сдохнул со скуки прежде, чем заработал десятку.

— Ты бы мог работать слесарем.

— Еще как! Власти с ног сбились, разыскивая квалифицированных воров-взломщиков, чтобы выдать им разрешение. А финансовые компании стоят в очереди за услугами бывших уголовников.

— Ты мог бы чему-нибудь научиться, Берни.

— Государство уже научило меня выбивать номера для машин и шить почтовые мешки. Ты здорово удивишься, но такие «спецы» на воле почти не требуются.

— Но ты же умница, Берни, все схватываешь на лету, у тебя ясная голова.

— Именно эти качества нужны взломщикам. Элли, у меня хорошая, спокойная жизнь — вот что ты никак не можешь понять. Я работаю две-три ночи в году, остальное время провожу как мне заблагорассудится. Чем плохо, скажи?

— Ничем.

— Ну вот. Столько лет ворую — зачем же мне что-то менять в своей жизни?

— Не знаю, но...

— Человек вообще не меняется, Элли.

Мы почти не разговаривали после этого обмена мнениями. Время тянулось, как средние века. Пока мы сидели, администрация успела сдать соседний номер не одному клиенту. Несколько раз в коридоре слышались приближающиеся шаги, мы замирали, думая, что это Брил, но отворялась соседняя дверь, и скоро за стеной начинали скрипеть пружины матраца. Потом скрип прекращался, и через некоторое время мы снова слышали шаги, только удаляющиеся в сторону лифта.

— Вот она, настоящая любовь! — заметила Элли.

— Прекрасно, что отель отвечает своему назначению. Отель-бордель.

— Да, проституток на улицах поменьше. А этот, последний, по-моему, слишком уж торопился, ты не находишь?

— Может, ему еще в контору надо было вернуться.

В конце концов приближающиеся шаги остановились не у соседней двери, а у нашей. Я затаил дыхание, быстро прокрался к двери и занял позицию, прижавшись к стене. Щелкнул ключ в замочной скважине, дверь отворилась, и — вот он, Весли Брил. Человек-груша с круглыми карими глазами, в которые мне ни разу не удалось заглянуть. Я застыл, сжавшись, готовый поддержать его, если он потеряет сознание, схватить, если захочет смыться, или двинуть хорошенько по морде, если вздумает применить силу.

Он не сделал ни того, ни другого, ни третьего, а просто вытаращил глаза и проговорил:

— Роденбарр... Невероятно! Как ты меня нашел? И портье не сказал, что меня ждут.

— Я никому не докладывал.

— Но каким образом?.. Ах, да... Ты же взломщик.

— Каждый должен на что-то сгодиться.

— Разумеется.

Голос Брила и его манера разговаривать изменились до неузнаваемости. Куда подевались вычитанные из книжек блатные словечки и выражения!.. Он теперь не говорил, как уличные мальчишки, зато в речи его появилась не то театральная, не то гомосексуальная, не то театрально-гомосексуальная напевность.

— Берни Роденбарр... — повторил он, потом, заметив Элли, приподнял коричневую шляпу: — Мое почтение, мисс. — После чего снова обратился ко мне: — Позволь мне закрыть сначала дверь. Совсем не обязательно посвящать в наши дела каждого встречного и поперечного. Вот так. Как ты разыскал меня, если не секрет?

— Увидел по телевизору.

— Вот как!

— В старой картине.

— И узнал меня? — Он едва заметно приосанился. — И в какой же это картине?

— «Мужчина посередине».

— В этой тягомотине? Где мы с Джимом Гарнером? Я там таксиста сыграл. Да, сколько раз я таксистов играл, и не упомнить. — Глаза его затуманились при этом воспоминании. — Золотые были деньки, ничего не скажешь! Между прочим, в прошлом году я целых две недели по-настоящему сидел за рулем такси. Не в кино, а в так называемой жизни. — Он покачал руками вперед и назад, потом начал, словно согреваясь, потирать кисти рук. — Нет, не вернутся годы былые. Хочешь не хочешь, а надо жить в настоящем, верно? Так вот, главное, что ей по-прежнему нужна шкатулка. — Я смотрел на него, не совсем понимая, что он говорит.

— Из-за этого ты ведь и разыскал меня? Из-за этой злосчастной кожаной шкатулки.

— Она только обита кожей, — поправил я его неизвестно зачем.

— Кожаная или обитая кожей — какая разница! Главное, чтобы она была у тебя. Что касается убийства Флэксфорда, то это не входило в ее планы. Она очень сожалеет, что это случилось с таким приятным молодым человеком. Ей неизвестно, нашел ли ты шкатулку до того, как был вынужден убраться оттуда. Если нашел, то она хотела бы получить ее. Разумеется, не бесплатно.

Я не отрываясь смотрел ему в лицо, но его глаза, как и прежде, упорно не хотели встречаться с моими и были устремлены поверх моего плеча в пространство.

— Послушай, Берни... — Он вдруг рассмеялся. — Не возражаешь, если я буду называть тебя Берни, нет?.. Ты знаешь, кто я, я знаю, кто ты. Мне больше незачем изображать урку. И вообще зови меня Вес.

— Вес так Вес.

— Превосходно! И я, насколько помню, не знаком с крошкой леди.

— Брось, Вес. Опять играешь? Весли Брил никогда не скажет «крошка леди».

— Ты прав, абсолютно прав. — Он обернулся к Элли и галантно поклонился: — Весли Брил.

— Рут Хайтауэр, — ответил я за Элли.

— Ну, нет, — улыбнулся он.

— Это у нас шутка такая, — вмешалась Элли. — Я — Элли Кристофер, Вес.

— Рад познакомиться, мисс Кристофер!

Она разрешила звать ее Элли, он тоже предложил звать его Вес, хотя она уже начала звать его так по собственной инициативе. Потом он сказал, что его никто не зовет Весли, и пустился в объяснения, что вообще-то его полное имя и фамилия Джон Весли Брил, поскольку его матушка сочла уместным назвать его в честь основателя методизма, — шаг, на который она ни за что не решилась бы, если бы знала, что ему предстоит бурная актерская жизнь. Он отказался от первого имени, как только ступил на подмостки. (Он так и выразился: «ступил на подмостки».) Элли заверила, что не видит ничего плохого в том, что люди иногда отказываются от первого имени, но вот если они вместо него оставляют инициалы, то это, как ей кажется, знак лицемерия и хитрости. Старик Вес объявил, что подписывается под этим обеими руками. Элли привела в качестве примера Дж. Гордона Лидди и Э. Говарда Ханта. Вес добавил Дж. Эдгара Гувера, а мне вспомнился Ф. Скотт Фицджеральд, и я решил, что Эллина теория порядком уязвима.

— Вес, — вклинился я в их оживленный разговор, — у нас ведь не светский визит.

— Догадываюсь. Тебе сейчас не до светских визитов. Убить — это я тебе доложу... Она очень удивилась, ведь ты не производил впечатления любителя крайних мер. А я сказал, что ты, должно быть, сделал это в порядке самообороны, хотя уголовный кодекс вряд ли квалифицирует как самооборону, если ты убиваешь человека во время ограбления его квартиры.

— Уголовный кодекс квалифицирует это как предумышленное убийство.

— Вот и я говорю. Это не совсем справедливо, но что поделаешь. Меня сейчас интересует другое — шкатулка у тебя, Берни?

— Шкатулка?

— Да, шкатулка.

Я закрыл глаза и помолчал.

— Сам ты этой шкатулки не видел, — начал я размышлять вслух. — Описать ты ее описал, и довольно подробно, сказал, что она синяя, но какого оттенка, не сказал. И ничего не смог придумать, когда я спросил.

— С какой стати я должен был придумывать?

— Должен был придумать, если бы разговор о шкатулке велся только так, для отвода глаз. Следовательно, шкатулка действительно существует.

Первый раз он уставился прямо на меня, а не куда-то в сторону, и на лбу его залегла вертикальная складка, как у Дэвида Джансена в телевизионном ролике, рекламирующем эксендрин, когда он изображает, что у него от боли раскалывается голова.

— Шкатулка в самом деле существует? — повторил я.

— А ты что думал?

— Именно это я и думал.

— Значит, ты не...

— Совершенно верно я «не».

— Вот дерьмо! — с чувством выругался Весли, словно на самом деле наступил ногой в кучу дерьма, потом вспомнил, что в комнате присутствует «крошка леди», и виновато добавил: — Прошу прощения.

Элли сказала, что ничего страшного в этом нет.

В ту роковую ночь он действительно ждал меня в «Пандоре» с четырьмя тысячами в заднем кармане и просидел, растягивая выпивку, до самого закрытия. И только на другой день он узнал, почему сорвалась встреча.

— Выходит, не ты прикончил Флэксфорда? — сказал Весли после того, как я рассказал свою версию происшествия.

— И не ты.

— Мне-то зачем его убивать? Я его в жизни не видел... А-а, понимаю!.. Ты подумал, что это я все подстроил... Но если ты не убивал Флэксфорда...

— Значит, это сделал кто-то другой. Дубасить себя тупым орудием по голове не самый общепринятый способ самоубийства.

— Я плохо в этом разбираюсь. Как-то отошел ото всего, понимаешь? Происходит масса каких-то событий, о которых я понятия не имею.

— Сочувствую.

— Я всего лишь актер. Да и не везет мне с работой. Беда — она не приходит одна. Начал пить. Сейчас, слава Богу, это позади, а до того дошло, что не мог запомнить простенькой роли. До сих пор страдаю провалами памяти. Когда задана ситуация и тип, я могу сымпровизировать, войти в роль. Так оно и было оба раза, когда встречался с тобой. Но в кино это не поощряется, разве что когда Роберт Альтман режиссирует. Последнее время совсем не приглашают сниматься. И теперешний мой агент ни к черту не годится, сутенер какой-то, а не агент.

— Знаю, я был в его конторе.

— Ты виделся с Питом?

— Я был в его конторе, — повторил я, — но его там не было. Вчера ночью. Раздобыл твой адрес.

— А-а... — сообразил он и посмотрел на собственную дверь, явно сожалея, что она не послужила преградой на пути к нему в комнату. — В сущности, я и оказался в этом деле потому, что я актер. Не раз играл разных уголовных типов. Вот она и сказала, чтобы я связался с тобой. Ты добываешь ей эту шкатулку, а она платит нам обоим.

— Почему ты решил обратиться ко мне?

— Она так велела.

— Ясное дело, что она. Она велела тебе нанять взломщика. Но откуда ты узнал, что я взломщик и как ты вышел на меня?

Брил нахмурился:

— Она велела нанять именно тебя, Бернарда Роденбарра. Говорю же, что я всего лишь актер. Как бы я сам нашел взломщика? Нет у меня таких знакомых. Я могу сыграть жулика, но это не значит, что я общаюсь с жуликами.

— Ах, вот оно что...

— Знал я в свое время одного букмекера, но с тех пор, как ставки стали делать где попало, а не только на ипподроме, я его и в глаза не видел. Может, он давно отдал Богу душу, а может, и жив-здоров. Что до взломщиков, то я только одного знаю или... — Он многозначительно кивнул в сторону Элли: — Или двоих, вот и все.

— Эта женщина, которая наняла вас, — значит, она знала, что Берни — взломщик? — спросила Элли.

— Да, знала.

— И знала, где Берни живет и как выглядит, да?

— Она его мне показала.

— Откуда же она его знает?

— Никакого секрета не прячу, хоть обыщите.

Подручный Рэя Киршмана, Лорен, кинулся бы рыскать у Весли по карманам. Я же ограничился вопросом:

— Кто эта женщина, имя?

— Я не имею права ее впутывать.

— Ясно, что не имеешь.

— Для этого она и наняла меня.

— Постойте, постойте, черт побери! — вспыхнула Элли. — А разве Берни не имеет права знать, кто втянул его в эту жуткую историю? Разве не его разыскивают за убийство, которое он не совершал? Не он рискует, когда выходит на улицу? Не он вынужден устраивать маскарад?..

— Волосы! — обрадовался Весли. — То-то я смотрю, что-то не то. Волосы выкрасил?

— Нет, это парик.

— Парик? На редкость натурально смотрится.

— Черт побери! — снова вмешалась Элли. — Она, видите ли, не хочет, чтобы ее впутывали. Как у вас только язык поворачивается говорить нам такое!

— Но она действительно не хочет.

— Мало ли что! Вы просто обязаны сказать, кто она, иначе...

— Иначе — что? — спросил он.

«Резонный вопрос», — подумал я. Элли нахмурилась и обернулась ко мне, ища поддержки. Но мне уже удалось поймать ускользающие мысли, и вот — щелчок, и запертый до этого замок в мозгу наконец поддался и начал медленно поворачиваться. Брил не знал, кто я, он даже не подозревал о моем существовании. Он — актер, игравший преимущественно людей дна, поэтому женщина, о которой он говорит, остановила свой выбор на нем и поручила ему заарканить меня. Сама она была далека от уголовного мира и не знала лично ни одного вора-взломщика, если не считать Бернарда Роденбарра. Зато меня она знала хорошо. Знала, где живу, как выгляжу и чем занимаюсь, чтобы не умереть с голоду.

— Минуточку... — произнес я.

— Неужели на этом все и кончится, Берни?

— Погоди минутку...

— Этого нельзя допустить, нельзя! Мы его выследили, он в наших руках и обязан... как это говорят, — расколоться. Разве я не права?

Я закрыл глаза и сказал:

— Не тарахти, будь добра.

Последнее усилие, последний поворот, и замок в мозгу мягко и плавно раскрылся, как раскрывается бутон цветка, как раскрывается отдающаяся женщина. Я раскрыл глаза и широко улыбнулся, потом обернулся к Весли Брилу и тоже одарил его сиянием своей улыбки.

— Ничего мне от него больше не нужно, — сказал я Элли. — Хватит и того, что он уже сказал. Что все началось с женщины. С женщины, которая понятия не имеет об уголовниках, зато знает, что парень по имени Берни Роденбарр живет воровством. Поэтому я ее и вычислил.

— И кто же это?

— Она на прежнем месте живет, Вес? На Парк-авеню? Не помню на память адрес, но могу начертить план ее квартиры. Они почему-то здорово запоминаются — места, где тебя арестовывали.

Бедному Брилу стало жарко. Капельки пота выступили у него на лбу, и он стирал их, но не ладонью, а вытянутым указательным пальцем. Жест показался мне знакомым. Должно быть, я много раз видел это в кино.

— Ее зовут миссис Картер Сандоваль! — возгласил я торжествующим тоном. — Элли, я, по-моему, тебе рассказывал о Сандовалях. Ну, конечно, рассказывал. У ее мужа была громадная коллекция монет, которой я заинтересовался. У него также был громадный револьвер, и звонок у них не работал, и оба были дома, когда я пришел их навестить. Точно, рассказывал.

— Да, рассказывал.

— Я так и думал. — Я снова улыбнулся Брилу и продолжал: — У нее еще муж создал ГРОП и руководит им. Странное созвучие, не находишь? Расшифровывается, однако, проще простого: «Граждане, озабоченные преступностью». Так вот, ГРОП — это кучка высоколобых зануд, сующих нос куда не надо. То им увеличь количество участковых, то проведи расследование случаев коррупции в политических и правоохранительных сферах. Этот сукин сын наставил на меня свою пушку, ну я и попробовал откупиться. Куда там! Нашел кому сунуть отступные! Он даже хотел возбудить против меня дело за попытку дать взятку. Но он, слава Богу, не судейский крючок, да и статьи такой нет — о попытке подкупа частного лица. Хотя, может, и есть, если хорошенько разобраться. У нас на что угодно найдется статья, верно? О том, что он ГРОПом руководит, я не знал. Зато мне было доподлинно известно, что он провернул на Уолл-стрите страшно выгодное дельце и, очевидно, решил, что старинные монеты — хорошее средство против инфляции. Он еще не расстался со своей коллекцией, Вес?

Брил тупо смотрел на меня.

— Да, я этих Сандовалей хорошо помню, — продолжал я, наслаждаясь его растерянностью. — И они, наверное, меня не забыли. Само собой, мы виделись, когда меня загребли, но они еще притащились, когда меня к судье вызвали. Им вовсе не обязательно было приходить. Я ходатайство протолкнул о смягчении обвинения, и оно стоило известных усилий, не скрою. Очень ему это не понравилось. Хорошо, кто-то вовремя шепнул ему, что если ради каждого жулика созывать суд присяжных, тогда прощай правосудие... Сандоваль, думаю, и сам сообразил, что уж лучше так, чем никак, все меньше уголовников будет на воле разгуливать. Вот они и притащились, чтобы посмотреть, как я признаю себя виновным и как меня отправят на фабрику номерных знаков. Кроме того, присутствовать на торжестве справедливости — это ведь замечательная реклама для его ГРОПа, да и личное удовлетворение получаешь. Как-никак он очень дорожил своими монетами. А мысль, что кто-то может нарушить святость его домашнего очага, вообще приводила его в неистовство.

— Берни...

— Она моложе его. Тогда ей лет сорок было, теперь, значит, сорок пять. Красивая женщина, ничего не скажешь, хотя подбородок выпячивала, чтобы придать себе решительный вид, не знаю зачем. Она не перекрасила волосы, Вес?

— Я не говорил тебе, как ее зовут.

— Не говорил, а жаль. Ее имя вертится у меня на языке — Карла? Нет. И не Марла...

— Дарла!..

Что-то заставило меня внимательно посмотреть на Элли. Она вся подалась вперед и о чем-то сосредоточенно думала.

— Точно, Дарла Сандоваль, — сказал я. — Тебе что-нибудь говорит это имя, Элли?

— Нет, ничего не говорит. По-моему, ты мне его раньше никогда не называл. А что?

— Просто так. Вес, почему бы тебе не позвонить Дарле?

— Мы условились, что она сама звонит мне.

— И все-таки позвони. Спроси, нужна ли ей шкатулка.

— Но у тебя же ее нет! — Он посмотрел на меня как всегда искоса. — Или есть? Ты меня совсем с толку сбил. Так у тебя она или нет?

— Нет.

— Я так и думал. Ты не верил, что шкатулка вообще существует. Значит, она осталась в квартире Флэксфорда. Ты ее хоть видел?

— Нет, не видел.

— А в столе смотрел? Там такое старинное бюро стоит. С поднимающейся столешницей?

— Бюро-то стоит, и я его как следует обшарил. Но никакой синей шкатулки не нашел.

— Вот дерьмо! — снова выругался Весли и не подумал на этот раз извиниться перед Элли. Мне показалось, что она даже не слушала его. Наверное, что-то другое занимало ее мысли. — Все понятно, шкатулка у них, — сказал он.

— У кого — у них?

— У тех, кто прикончил Флэксфорда. Ты никого не убивал и не уносил шкатулки. Значит, и первое, и второе сделал кто-то еще. И сделано это еще до того, как ты забрался в квартиру. Вот и вся история.

— Позвони Дарле.

— Какой смысл?

— Я знаю, где шкатулка, — спокойно ответил я. — Звони.