"Взломщик в шкафу" - читать интересную книгу автора (Блок Лоуренс)

Глава 2

Проблема, конечно, объяснялась Законом Паркинсона. Любому человеку, будь он бюрократ или взломщик, для выполнения задания требуется как можно больше времени. Я знал, что Кристал Шелдрейк не будет дома несколько часов, и намеревался потратить это время на то, чтобы освободить ее от собственности. Я, конечно, помнил наставление из «Плейбоя»: «Зайдя, не забудь выйти», — но ведь надо же с пользой потратить отведенное тебе время. Как говорится, поспешишь — людей насмешишь. Можно, к примеру, оставить улики. А ведь какое удовольствие, перебирая чужие вещи, вторгнуться непрошеным гостем в чужую жизнь! Это удовольствие и сделало для меня притягательной профессию вора-взломщика. Честно признаюсь в этом, хоть уже ничего с собой поделать не могу.

Итак, я продлевал удовольствие. При желании можно было обшарить pied-a-terre[1] Кристал Шелдрейк за двадцать минут, но я попусту тратил драгоценное время.

Второй замок в квартире Кристал я открыл в семь пятьдесят семь: случайно глянул на часы, перед тем как распахнуть дверь. В девять четырнадцать уже запер свой дипломат, с удовлетворением отметил, что он изрядно потяжелел, и постарался прикинуть содержимое в каратах, а не в фунтах.

Опустив дипломат на пол, я еще раз тщательно осмотрел квартиру. Не могу с уверенностью сказать, что меня в этот момент занимал сам поиск. Кто-нибудь помоложе сказал бы, что я ловлю кайф. Может, и я бы так сказал, но не вслух. Ведь, по правде, я и впрямь старался продлить упоительное чувство, что я нахожусь там, где не следует, и никто сейчас об этом не знает. Даже Крейг не знает. Я ему сказал, что пойду на дело завтра или послезавтра, но уж очень приятный вечерок выдался для взлома...

Я задержался в спальне, разглядывая пастель — портрет молодой дамы, элегантно причесанной и одетой, с изумрудной брошью, стоившей, вероятно, в сто раз больше, чем все, что я стянул у Кристал Шелдрейк. Портрет, судя по всему, был сделан в начале девятнадцатого века, и женщина была француженка, а может быть, просто умело притворялась француженкой. Меня притягивало выражение ее лица. Я заключил: она так часто в жизни испытывала чувство разочарования, особенно в мужчинах, что ничего другого уже и не ждала, постоянно жила с этим чувством и оттого страдала. Я и сам разочаровался в женщинах и сказал даме взглядом, что могу наполнить ее жизнь радостью и дать ей все, что она пожелает, но ее грустные пастельные глаза, встретив мои, ответили, что и я, несомненно, стану для нее таким же разочарованием, как и все мои предшественники. Я подумал, что она, пожалуй, права.

И вот тут-то я услышал поворот ключа в замке.

Хорошо еще, что в двери было два замка и я запер их, когда вошел. (Я мог бы запереть их таким образом, чтоб они не открывались снаружи, но уже давно не прибегал к этому приему, рассудив, что хозяева сразу поймут: в квартире взломщик — и вернутся в сопровождении одного-двух полицейских.) Я застыл на месте, сердце ушло в пятки, и в тех местах, которые в рекламных роликах рекомендуют поливать дезодорантом, сразу выступил пот. Повернулся ключ в замке, щелкнула задвижка, и человек за дверью произнес что-то неразборчивое то ли своему спутнику, то ли просто в воздух. Щелкнула задвижка второго замка, я пришел в себя и заметался по комнате.

В спальне, естественно, было окно, но в нем — кондиционер, и потому быстро его не откроешь. Имелось и другое окошко, поменьше, я бы в него вылез, но какой-то негодяй поставил на него решетку, чтобы не забрался взломщик. И вот теперь этот несчастный взломщик не мог выбраться наружу, хоть это и не было предусмотрено заранее.

Я отметил сей печальный факт и глянул на кровать с кружевным покрывалом. Забраться под кровать? Но там чертовски мало места между пружинным матрацем и ковром. Можно, конечно, распластаться, но удовольствие вряд ли получишь. К тому же это весьма недостойное занятие — прятаться под кроватью. Такая пошлость, такая банальность!...

Стенной шкаф в спальне тоже не бог весть какая оригинальная идея, но там хотя бы комфортно. И когда повернулся ключ во втором замке «рэбсон», я уже стоял у шкафа. Открывал я его и раньше — перебирал платья и проверял шляпные коробки: нет ли там чего поинтереснее. Он был заперт, но ключ торчал в замке, будто меня дожидался. Какой смысл оставлять ключ в замке? Люди почему-то всегда это делают. Наверное, им хлопотно искать его каждый раз, когда хочется надеть другие туфли, а запертая дверца шкафа выглядит как-то надежнее, хоть в замке и торчит ключ. Я ничего не взял из шкафа Кристал. Если у нее и есть меха, она наверняка сдала их на хранение, к тому же я не люблю красть меха. Не хватало еще, чтобы я улепетывал отсюда с ее шубами!

Как бы то ни было, я, к счастью, не потрудился запереть шкаф и тем облегчил себе задачу: сразу шагнул туда и закрыл за собой дверцу. Потом сдвинул платья, слегка пахнувшие духами, прикрылся ими и сделал глубокий вдох: легкие тщетно требовали воздуха. Прислушался — наружная дверь отворилась, и в квартиру Кристал вошли двое. Нетрудно было догадаться, что их двое, потому что они разговаривали, хоть я и не мог разобрать слов. Один голос был высокий, женский, другой — мужской. Женщина, конечно, Кристал Шелдрейк, в своих джинсах цвета спелой пшеницы и пестрой блузе. А вот кто ее спутник, я понятия не имел. Ясно одно — парень хваткий, быстро ее сюда приволок. Может быть, женатый, потому и торопится, потому и к себе ее не пригласил.

Зазвенел лед в бокалах, полилось вино. Я же в стенном шкафу вдыхал запах духов, застарелого пота и с грустью думал о том, что не успел принять перед обедом парочку мартини. Я никогда не пью перед работой, опасаясь утратить быстроту реакции, и вот теперь я думал о своих принципах, о быстроте реакции и никогда еще не чувствовал себя так глупо.

Я не пропустил парочку мартини перед обедом, потому что пропустил сам обед: отложил удовольствие, решив, что отобедаю позже, зато празднично и на широкую ногу. Я подумывал о позднем ужине в одном укромном местечке на улице Корнелиа в Гринвич-Виллидж. Сначала, как водится, два мартини, потом холодный суп из спаржи, готовить который они такие мастера, на второе — сладкое мясо с грибами — слюнки текут, стоит вспомнить! — салат из шпината с мандариновыми и апельсиновыми дольками — всенепременно! — и, возможно, полбутылки хорошего вина к сладкому мясу. Белого вина, конечно, но вот какое выбрать? Над этим стоит подумать.

А потом кофе, много кофе — и только черного. И никакого десерта: нечего переедать, надо поддерживать хорошую спортивную форму, даже если ты не зациклился на этом, как те, что бегают трусцой вокруг Греймерси-Парка. Итак, никакого десерта, но, пожалуй, еще бокал бренди, чтобы снять возбуждение от кофе и поздравить себя с хорошо выполненной работой.

Хорошо выполненная работа, ничего не скажешь!

А в гостиной все еще звенел лед в бокалах, слышался смех. Включили радио или проигрыватель. Снова звон льда, снова смех, уже более расслабленный.

Я стоял в шкафу и мысленно снова и снова возвращался к спиртному. Видел, словно наяву, мартини, холодный, как Клондайк: три унции кристально чистого джина, легкий, как случайно сорванный поцелуй, вермут «Нойли прат» и сверху — узкий кружочек лимонной корочки в запотевшем от холода бокале с высокой ножкой. Потом вспомнил о вине. Так какое же белое вино идеально подходит к сладкому мясу?

— ...Чудесный, чудесный вечер, — протяжно сказала женщина. — А знаешь, милый, мне немножко жарко.

Жарко? С чего бы это? В квартире два кондиционера — один в спальне, другой в гостиной, — и, уходя из дома, она их не выключила. Приятная прохлада — лучше некуда. Я себя чувствовал прекрасно, только руки, как всегда, вспотели в резиновых перчатках.

Но это было до того, как я попал в шкаф. Кондиционер в спальне не оказывал ощутимого влияния на воздух в стенном шкафу, его трудно было назвать кондиционированным. Больше всего страдали руки, и я стянул перчатки, спрятал их в карман. Сейчас я меньше всего боялся оставить отпечатки пальцев. Самой реальной угрозой было удушье, за ним в мрачной последовательности шли опознание, арест и тюрьма.

Я медленно втянул в себя воздух и выдохнул. А может быть, удастся выкрутиться и на сей раз? Может быть, Кристал и ее приятель так поглощены друг другом, что не заметят пропажи? Допустим, они займутся тем, ради чего, собственно, и явились сюда, а потом уйдут или погрузятся в блаженное забытье, а я тем временем выберусь из шкафа и из квартиры. А потом вернусь с добычей в родные места, и...

Черт побери!

Вот тебе и добыча! Все награбленное добро, аккуратно сложенное в дипломат из первоклассной замши, уплыло: ни в руках, ни под рукой его не было. Оно покоилось у стены напротив, под портретом пастельной разочарованной мадемуазель. Даже если Кристал не заметит пропажу своих побрякушек, она наверняка заметит появление чемоданчика из замши. А из этого следует не только то, что ее ограбили, но и то, что вора застали врасплох. Она тут же наберет номер 911, взвоют сирены полицейских машин, и какого-нибудь блюстителя порядка осенит блестящая идея заглянуть в шкаф. Вот тогда-то я, Бернард Граймс Роденбарр, попался на крючок и даже без наживки.

Черт побери!

— Там удобнее, — сказала женщина.

Теперь я слышал их разговор отчетливее: они направлялись в спальню, что меня совсем не удивило. Они вошли туда и занялись тем, ради чего сюда и явились, и это все, что вы от меня услышите на эту тему.

Ничего забавного в том, что до меня доносилось, не было, и я не собираюсь воспроизводить перед вами эту сцену.

По правде говоря, я уделил им минимум внимания. Меня занимала сейчас лишь одна мысль — какое вино больше всего подходит к сладкому мясу. Только не французское, сразу решил я, хоть сладкое мясо — и французское блюдо. Пожалуй, немецкое белое. Рейнское? Сочетание безусловно хорошее, и все же я решил после некоторого раздумья, что марочное мозельское глядится как-то солиднее. Я вспомнил, как недавно распил бутылку вина вместе с одной девицей, и оказалось, что это единственное, что можно было делать с ней вместе. Пожалуй, то вино подошло бы к сладкому мясу. Просто сухое редко кому приходится по вкусу. Да и блюдо само по себе требует вина с тонкой фруктовой сладостью.

Ну, конечно! На память сразу пришло «Окфенер бокштайн кабинет» урожая семьдесят пятого — дивный аромат цветов, терпкая свежесть, изумительный букет — будто надкусил яблоко знаменитого сорта «Бабушка Смит». И притом едва уловимая пряность. Разумеется, и нет никакой гарантии, что в ресторане, который я облюбовал, окажется это вино, как, впрочем, и нет никакой гарантии, что я вообще отобедаю в ресторане, а не начну мотать срок в тюрьме, в Аттике, так что пока можно дать волю воображению. А почему, собственно, возникла глупая идея насчет полбутылки вина? Если вино стоящее, надо сразу заказать бутылку.

Потом я стал гадать, какой овощной гарнир мне предложат. Остановился на брокколи. Итак, отварная капуста брокколи и, пожалуй, без голландского соуса, вполне достаточно слегка вспрыснуть ее сладким маслом. А если в меню не окажется брокколи, пусть слегка потушат кабачок цуккини и подадут его с не слишком густым томатным соусом и приправой из базилика и тертого пармезанского сыра.

Затем я, естественно, подумал о бренди. Нет, лучше хороший коньяк. Любой хороший коньяк. И я предался воспоминаниям о дорогих коньяках, которые мне доводилось отведать при более благоприятных обстоятельствах, чем нынешние.

Глоток хорошего вина всегда на пользу, решил я. Даже если и нет, то поможет создать такую иллюзию. Надо это взять на заметку. Помимо обычных орудий ремесла, у вора должна быть при себе плоская фляжка со спиртным. Или не плоская. Можно захватить и термос, чтобы иметь под рукой холодный мартини...

Ничто не вечно под луной. Кончились и любовные утехи Кристал и ее нового приятеля. Не знаю, как им, а мне показалось, что они чрезмерно затянулись, хоть реально по времени заняли двадцать три минуты. Не могу сказать наверняка, когда Кристал открыла ключом замок квартиры: я был занят более важным делом. Но вскоре глянул на часы — было девять тридцать восемь. Я снова отметил время, когда эта парочка вошла в спальню — десять ноль две. Пока шло представление, я тоже время от времени поглядывал на часы, а когда оно завершилось бурным финалом, светящийся циферблат показал: десять двадцать пять.

После недолгого, молчания послышалось дружное: «Потрясающе! Вот это класс! Надо нам почаще срывать цветы удовольствия!» и прочие банальности, которые современные люди говорят вместо: «Я люблю тебя». Потом любовник спохватился:

— Время-то как бежит! Уже половина одиннадцатого. Мне нужно поторапливаться.

— Спешишь домой, к своей Как-ее-там?

— Будто ты не знаешь, как ее зовут.

— Предпочитаю не вспоминать. Порой, мой милый, я и вовсе забываю о ее существовании.

— Да ты, похоже, ревнуешь?

— Разумеется, малыш. Это для тебя новость?

— Брось, Кристал, ты совсем не ревнива.

— Да, ты так считаешь?

— Ревности нет и в помине.

— Значит, я притворяюсь? Может быть, ты и прав. Сама не могу понять. У тебя галстук косо повязан.

— Ах да, спасибо!

И разговор продолжался в том же духе, его смело можно было пропустить мимо ушей. И тем не менее я весь обратился в слух, хоть диалог был скучнее, чем в шведском фильме. Я ждал, что один из них вот-вот наткнется на дипломат и вслух удивится, откуда он взялся. Однако этого не случилось. Они поболтали еще немного. Кристал проводила любовника и заперла за ним дверь. Мне показалось, что она закрыла задвижку. Очень своевременная предосторожность, леди, подумал я, особенно когда вор уже спрятался в твоем шкафу.

Некоторое время до меня не доносилось ни звука, а потом зазвонил телефон, и Кристал подняла трубку. Выслушав собеседника, она разразилась ругательствами.

— Сукин сын, мерзавец вонючий! — кричала она вне себя от гнева.

Я не знал, кому адресуются эти слова, — недавнему любовнику, бывшему мужу, нынешнему собеседнику или еще кому-то. Да мне, в общем, было все равно. Она что-то еще прокричала, а потом послышался глухой удар: видно, Кристал запустила каким-то предметом в стену.

В наступившей тишине послышались шаги: Кристал возвращалась из гостиной в спальню. По пути она, видно, снова взбодрила себя: звякнул лед в бокале. Я к этому времени уже не жаждал промочить горло. Мне хотелось домой.

Потом я услышал шум воды. В холле возле гостиной была уборная, а ванная примыкала к спальне. Вот оттуда и доносился шум включенного душа. Кристал намеревалась смыть патину любви. Любовник ушел, Кристал собиралась принять душ, а мне оставалось лишь выскочить из шкафа, подхватить дипломат с драгоценностями и исчезнуть со сцены.

Я уже приготовился это сделать, как вдруг шум воды стал явственнее, чем раньше. Я снова притаился за своей ширмой из платьев. Послышались шаги, в замке повернулся ключ и замкнул шкаф.

Кристал, конечно, этого делать не собиралась. Она отпирала шкаф, который, по ее мнению, был заперт. Она повернула ключ, и...

— Странно, — произнесла она вслух.

Помедлив, она повернула ключ еще раз; на сей раз открыла шкаф и протянула руку за желто-зеленым купальным халатом с капюшоном.

Я не смел вздохнуть, и не только потому, что опасался себя обнаружить: как тут вздохнешь, если сердце подскочило к самому горлу?

Передо мной стояла Кристал, пепельная блондинка в купальной шапочке. Я ее видел, она меня — нет. Кристал снова закрыла дверцу шкафа.

И заперла его на ключ.

Браво! Она понимала толк в шкафах. Кто-то не может выйти из комнаты на пять минут, не погасив свет. Кристал не могла оставить шкаф незапертым. Я слышал, как она дошла до ванной, закрыла дверь, встала под пульсирующий массажный душ. (Это не ясновидение: я побывал раньше в ванной и видел эту насадку.)

Тем временем я раздвинул платья и толкнул дверцу. Она не открывалась, и я уже готов был расплакаться.

Какая невероятная комедия ошибок! Какой чудовищный фарс!

Я потрогал замок. Он, конечно, был смехотворно прост. Можно посильнее толкнуть дверь плечом, и она откроется, но я хотел избежать лишнего шума. Придется искать более осторожный способ выбраться наружу, но сначала надо убрать из замка этот чертов ключ.

Это я проделал в два счета. Оторвал кусок плотной бумаги от одного из мешков, в которых хранились зимние вещи Кристал. Потом, встав на колени, просунул его под дверцу так, чтобы он лежал прямо под замком, и с помощью своей стальной штучки ковырял дурацкий замок до тех пор, пока из него не выпал ключ.

Опустившись на колени, я потянул бумагу к себе — очень осторожным движением: ведь если резко сдернуть скатерть со стола, тарелки останутся на месте. Мне нужен был ключ, а не бумага. Зачем копошиться с отмычкой, если ключ под рукой? Потихоньку да полегоньку, не спеша, вот так, вот так...

И тут раздался звонок от наружной двери.

Ей-богу, я чуть не плюнул от досады! Проклятый звонок так надрывался, что куры перестали бы нестись. Я замер на месте и взмолился: хоть бы Кристал не услышала его у себя в ванной. Но, видно, я недостаточно горячо молился. Снова все вокруг заполнил этот пронзительный, душераздирающий звук, и Кристал выключила душ.

Я все еще сидел в шкафу и старался подтянуть к себе клочок бумаги с ключом. Мне меньше всего хотелось, чтобы Кристал приметила ключ на полу, когда пойдет отпирать дверь. Наконец показался злополучный ключ, и в это время дверь в спальню отворилась, послышались шаги.

Я стоял на коленях в своем шкафу, будто молился. Если Кристал и заметит, что ключа нет, она по крайней мере не сможет открыть шкаф, потому что теперь ключ у меня. «Уже хорошо», — подумал я.

Но Кристал, проходя около шкафа, даже не замедлила шаг. Она скорее всего пробежала мимо в своем желто-зеленом купальном халате. Наверное, она нажала кнопку и отперла кому-то парадную дверь. Я, как и она, ждал теперь звонка в дверь квартиры, и наконец послышался мелодичный перезвон. Потом она открыла дверь.

К этому времени я поднялся, притаился за вешалкой с платьями и навострил уши, стараясь ничего не упустить. И все же я с трудом мог представить себе то, что происходило снаружи. Скрипнула дверь. Кристал что-то сказала. Я разобрал лишь: «В чем дело? Что вам нужно?» — и еще какие-то невнятные восклицания в этом роде. Мне показалось, что в голосе ее был испуг или по крайней мере предчувствие беды, но, возможно, я все это придумал постфактум.

Затем она выкрикнула: «Нет, нет!»; и в ее голосе был ужас, за это я ручаюсь. Потом я услышал вопль, но он быстро оборвался, будто сняли иглу с пластинки.

Глухой удар — и тишина.

А я все еще прятался в шкафу, как самый осторожный любовник на свете. Через какое-то время я подумал было, что пора отпереть шкаф изнутри, но услышал шаги. Незнакомые. Не могу сказать, легче они были, чем у Кристал, или тяжелее, — просто другие. Я так долго прислушивался к шагам Кристал, что сразу узнал бы их.

Шаги приближались. Кто-то вошел в спальню, принялся открывать ящики стола, двигать мебель. Потрогал и ручку стенного шкафа, но он, как известно, был заперт. Мастером по отмычкам вошедший, очевидно, не был и оставил шкаф в покое, а заодно и меня.

Хождение по комнате продолжалось. Прошла вечность — или мне так показалось? — и я услышал, как кто-то прошел мимо шкафа в гостиную. Потом я различил уже знакомый звук: наружную дверь открыли и снова закрыли.

Я взглянул на часы. Без одиннадцати минут одиннадцать. Именно эти цифры врезались в память, а не десять сорок девять. Потом я сунул в замок ключ, который давно держал в руке, повернул его и не сразу решился открыть дверцу. Я слишком хорошо знал, что меня ждет, и не торопился увидеть эту картину воочию.

С другой стороны, шкаф мне изрядно надоел.

Выбравшись наружу, я увидел в гостиной то, чего опасался. Кристал Шелдрейк лежала на полу лицом вверх, неловко подогнув будто сведенную судорогой ногу. На светлых волосах — купальная шапочка. Зеленый халат распахнулся, обнажив весьма эффектные формы.

На правой щеке — уродливый, кровавый рубец. Тонкая красная линия, будто процарапанная, идет от левого глаза вниз, к подбородку.

И что самое примечательное: пониже красивой груди всажен блестящий стальной инструмент — прямо в сердце.

Я пытался нащупать пульс. Сам не понимаю, зачем я это делал: Кристал не подавала никаких признаков жизни, но в телевизионных фильмах всегда так делают, и мне ничего другого на ум не пришло. Это заняло много времени, потому что я все сомневался — там ли я его ищу или нет. Наконец я решил: к черту, хватит с меня!

Не скажу, чтобы меня тошнило, — так, почувствовал слабость в коленках на какое-то мгновение, а потом все прошло. Настроение, конечно, было отвратительное: смерть — скверная штука, а убийство к тому же — и чудовищная. Да еще на душе кошки скребли: ведь я мог как-то предотвратить это убийство. Но будь я проклят, если догадывался, к чему дело идет.

И все же надо взять себя в руки. Кристал мертва, и я ей ничем уже помочь не могу. А я — вор-взломщик, которому вовсе не хочется, чтоб его забрали за преступление куда более серьезное, чем воровство. Сначала надо убрать все оставленные мной отпечатки пальцев, а потом, прихватив дипломат, сматывать удочки.

Можно не протирать запястья Кристал. На коже отпечатков не остается, хоть в дурацких телесериалах и утверждается обратное. Надо протереть все, до чего я дотрагивался, когда стянул с рук резиновые перчатки (теперь я их машинально натянул). Я сбегал за тряпкой в ванную и протер изнутри дверь шкафа, дно и на всякий случай, для подстраховки, — наружную ручку.

Конечно, убийца тоже трогал ручку, и, может статься, я убираю его отпечатки. А впрочем, как знать, не исключено, что на нем были перчатки.

Меня это не касается.

Покончив с отпечатками, я отнес тряпку на место и вернулся в гостиную. Хотелось еще разок взглянуть на разочарованную пастельную мадемуазель. Подмигнув ей, я перевел взгляд вниз, туда, где стоял мой дипломат.

Его там не было.

Убийца Кристал Шелдрейк прихватил с собой ее драгоценности.