"В погоне за золотом Измира" - читать интересную книгу автора (Блок Лоуренс)

Глава четвертая

На следующий день я подал заявление на паспорт[7]. На тот момент я не видел никаких препятствий, которые могли бы помешать осуществлению моего плана. Я прилетаю в Стамбул, так или иначе добираюсь до Балыкезира. Осматриваю городок, очень небольшой, населения-то всего тридцать тысяч, нахожу дом, который описала мне бабушка Китти. Описала настолько подробно, что не требовалась и фотография. Очень большой дом, три этажа, на холме, неподалеку от вокзала, да еще столь запоминающееся крыльцо. Едва ли в Балыкезире нашелся бы второй такой дом.

Найдя дом, оставалось проверить, не тронуто ли крыльцо, после чего вооружиться самым обычным металлоискателем и определить, есть ли что между бетонных стен. Если золото на месте — отлично. Тогда я бы перешел к реализации последнего этапа — вырыть его и вывезти из Турции. Задача непростая, но решать ее следовало, лишь убедившись, что клад на месте.

Я, конечно, понимал, что золота могло и не быть, возможно, его там никогда и не было, но, не разбив яйца, не поджаришь яичницу.

Три миллиона долларов...

Толика этих денег могла оживить деятельность Лиги за восстановление Киликийской Армении. Еще одна часть пошла бы на пропаганду идей Общества плоскоземцев. Уж я бы нашел, куда их потратить. Золото лежит в Балыкезире без дела, а есть столько замечательных организаций, которым оно необходимо, как воздух.

Значит, я должен ехать.

Во всяком случае, первые шаги не требовали от меня невозможного. Что мне стоило слетать в Турцию и определиться на месте. Доводов в пользу поездки хватало с лихвой. В Америке меня ничего не удерживало. Диссертацию для Кудахи я написал, сомнений в том, что он ее защитит, у меня не было. Закончил я статью и для сторонников дома Стюартов, отправил ее в их штаб-квартиру на острове Скай. И потом, уж очень мне хотелось поехать. А я придерживался той точки зрения, что нельзя идти против собственных желаний.

Откуда я мог знать, что эти чертовы турки арестуют меня прямо в аэропорту?!

Мустафа прилип ко мне как банный лист и попытался сразу утащить меня в самолет. Но я проследовал к книжному киоску и жадно всмотрелся в витрину. Мустафа дергал меня за рукав, но я стоял, как скала.

— Твоя мать ослепла от гонореи, — урезонил я его. — Если ты не позволишь мне купить что-нибудь почитать, я тебя убью.

Выбор англоязычных книг не радовал. Путеводитель по Турции, руководство по технике секса Маргарет Мид, четыре детектива Агаты Кристи. Я купил все, кроме сочинения Маргарет Мил, и позволил Мустафе препроводить меня в самолет.

Летели мы туристическим классом. Вероятно, правительство Турции не собиралось тратить лишние деньги на высылаемых шпионов. Мне досталось среднее сиденье, между Мустафой и какой-то толстухой. Она спросила, американец ли я. Я покачал головой. Она спросила, говорю ли я по-английски. Я снова покачал головой. Тогда она вставила в уши наушники и заснула.

Полет в Шеннон выдался долгим и занудным. Запах лаванды, идущий от толстухи, смешивался с ядреным запахом пота: Мустафа, похоже, полагал, что тот, кто моется, смывает свое счастье. Я прочитал путеводитель по Турции, о Балыкезире упомянули разве что вскользь, и четыре детектива Агаты Кристи. Три я читал раньше, но это не имело ровно никакого значения. После девяти дней в камере я бы с удовольствием читал и телефонный справочник Йоханнесбурга.

Но вот еду подали хорошую. Большой кусок мяса, зеленый горошек, хрустящие листья салата. Я съел все и понял, что не хватает плова. Подумал о том, что больше я такого плова не увижу, потом решил, что у меня есть возможность наслаждаться им до конца своих дней. Всего-то нужно вернуться в Турцию. Меня бы тут же арестовали, посадили в тюрьму и с первого же дня начали бы кормить пловом.

Только в Турцию, я мысленно вздохнул, мне уже не вернуться. Турецкое правительство аннулировало мою визу, а государственный департамент Соединенных Штатов наверняка отберет и паспорт. Не имея на это никакого права. Я же ничего не сделал. Поехал в Турцию на законных основаниях. Но в госдепе считали, что первым делом надо отобрать паспорт, а уж потом разбираться, что к чему. И речь шла не о том, что в Турцию мне дорога заказана. Крест ставился на всех моих поездках за границу.

И еще эти допросы. Бесконечные допросы. Почему вы поехали в Турцию? Кого вы представляете? Что вы задумали? Кто? Что? Где? Когда? Почему?

Я вообще терпеть не могу допросы. И общение с Федеральным бюро расследований не доставило мне ни малейшего удовольствия. Мне не нравятся компетентные молодые люди, которые приходят в мою квартиру, рассаживаются, как у себя дома, и начинают задавать вопросы о моих друзьях, организациях, в которых я состою, мыслях и всем остальном.

К счастью, у меня есть секретное оружие, которое всякий раз помогает мне одержать победу. Я говорю этим господам правду. Никогда им не лгу. Они, конечно, не могут понять моего образа жизни, но я не нарушаю их чертовых законов, поэтому им не остается ничего другого, как уйти, качая головой и посмеиваясь еще над одним психом, с которым им довелось встретиться по долгу службы.

Но как я мог сказать правду на этот раз? Как я мог рассказать этим людям об армянском кладе?

Нет!

Никакого возвращения в Штаты. Никакого приземления в Вашингтоне.

Я искоса глянул на Мустафу. Засунув наушники в уши, забитые серой, он слушал хор Нормана Любоффа. Есть только один шанс избежать полета в Вашингтон — избавиться от Мустафы. Но как? Едва ли Мустафу хватит удар, если один из певцов Нормана Любоффа возьмет слишком высокое до. Как же мне от него отделаться?

Шеннон...

Промежуточная посадка в Шенноне. Аэропорт Шеннона в Ирландии. Ирландия. Не Турция, не Соединенные Штаты. И два часа между рейсами. Мы выйдем из этого самолета, Мустафа и я, и будем два часа ждать в аэропорту Шеннона, пока не объявят посадку на рейс до Вашингтона. У меня будет два часа, чтобы избавиться от Мустафы.

Я едва не вскрикнул от радости. В Ирландии у меня друзей хватало! Я получал письма из Ирландии каждый месяц, нет, чуть ли не каждую неделю. Я же состоял и в Кланн-на-Гейлл, и в Братстве ирландцев-республиканцев. Если я смогу найти кого-нибудь из этих людей, я спасен. Это мои люди, братья по духу. Они спрячут меня, позаботятся обо мне, помогут осуществить мои планы!

Шеннон...

Я закрыл глаза, попытался представить себе карту Ирландии. Дублин на самом правом краю, посередине, внизу Кррк, наверху шесть графств Северной Ирландии, Галуэй слева. Ниже Галуэя — аэропорт Шеннона. А около Шеннона... Что? Трали? Нет, Трали ниже и левее. Рядом с Шенноном какой-то другой город.

Лимерик!

Конечно, Лимерик. И у меня есть знакомые в Лимерике. Я получал письма из Лимерика. Но от кого?

Френсис Джохан и Томас Мурфи жили в Дублине. П.Т. Кленси — в Хауте, к северу от Дублина, Падрейк Флинн — в Дан-Лэри, к югу от Дублина. Но кто-то писал мне из Лимерика, оставалось только вспомнить фамилию.

Минутку, минутку. Долан? Нолан? Тепло, очень тепло.

Долан! П.П.Долан. Падрейк Пирс Долан. И жил он не в городе Лимерик, а в графстве Лимерик. Тут я вспомнил и адрес: П.П. Долан, Илланолу, Крум, графство Лимерик, Республика Ирландия.

Но где этот Крум? Наверняка, рядом с Лимериком. Графства в Ирландии небольшие. Если я доберусь до него, он меня спрячет. Примет меня с распростертыми объятиями, накормит и спрячет.

Если только я избавлюсь от Мустафы.

Я посмотрел на него, слушающего музыку с закрытыми глазами. «Слушай, слушай, вонючка», — подумал я. — Ты свое получишь".

Стамбул отделяют от Шеннона полторы тысячи миль. Это расстояние самолет преодолел за три часа. При этом, однако, мы пересекли три часовые зоны, так что время взлета практически совпало с временем посадки. В четыре часа мы покинули Стамбул и около четырех пробили плотные облака, повисшие над Ирландией.

Меня поразило абсолютное господство зеленого цвета. Зеленая трава, позеленевшие камни, зеленый лес. Одна зелень, изредка нарушаемая серой лентой дороги да извивающейся среди зеленых полей рекой. Внезапная перемена произошла со мной. Я почувствовал себя ирландцем, а не просто членом Братства ирландцев-республиканцев. Внизу лежала моя страна, и уж там у Мустафы не было ни единого шанса взять надо мной верх.

Мы приземлились, самолет плавно сбросил скорость, завернул к месту стоянки, остановился. Все пять книжек я оставил в салоне и бок о бок с Мустафой прошествовал в небольшое одноэтажное здание аэропорта. Наш багаж направлялся в Вашингтон, так что таможенного досмотра не было вовсе, а паспортный контроль занял несколько секунд. Мы встали в короткую очередь, вежливый молодой человек в зеленой форме проверил наши паспорта. Их отдал ему Мустафа, ему их вернул молодой человек, и Мустафа убрал оба паспорта в карман, очень довольный собой. Куда я мог деться без паспорта?

Действительно, куда? Мустафа отвел меня к скамье, мы сели. Я огляделся. Дверь, ведущая в центр свободной торговли Шеннона, где пассажиры могли много чего купить по смехотворным ценам. Я надеялся, что Мустафа купит кусок цветочного мыла. Киоск, в котором две очаровательные, одетые в зеленое девушки продавали билеты на экскурсию по замку Банратти. Дверь в мужской туалет. Две кассы, торгующие билетами «Пан-Ам» и «Эйр Лингас», ирландской авиакомпании. Дверь в женский туалет. Кафетерий. Табач...

Есть идея!

Я поднялся. Вскочил и Мустафа, вопросительно уставился на меня.

— Мужской туалет. Мне надо в туалет. Хочу пи-пи, хочу ка-ка, идиот ты эдакий, — разумеется, он понимал каждое слово, но мы оба по-прежнему притворялись, что английский для него — филькина грамота. Я решительно указал рукой на дверь мужского туалета, потом принял классическую позу писающего мужчины.

— Я не смогу сбежать. Мой паспорт у тебя. Если хочешь, иди со мной.

И он, само собой, пошел.

Открыв дверь мужского туалета, я увидел длинное, узкое помещение, с кабинками вдоль одной из боковых стен. Я направился к последней, сопровождаемый турецкой тенью. Остановился перед ней, спросил, не хочет ли он зайти в кабинку. Он улыбнулся и занял позицию перед дверью. Я вошел в кабинку, захлопнул дверь, закрыл ее на защелку.

Выходило, что он принимал меня за Джеймса Бонда. Отлично. Я действительно намеревался перевоплотиться в супершпиона.

Я уселся на трон, снял ботинки. Выскользнул из пиджака, повесил его на крючок. Поставил ботинки носками к двери, как они и стояли бы, если в я использовал туалет по назначению. Я надеялся, что Мустафа увидит мыски ботинок.

Потом я опустился на четвереньки и посмотрел, что делается в других кабинках. Сразу отметил безупречную чистоту пола — еще одно подтверждение того, что я не в Турции. Занятой оказалась лишь одна кабинка, но тут же послышался шум спускаемой воды, мужчина поднялся, надел брюки и ушел. Хлопнула наружная дверь. Пора!

Ужом я прополз под перегородкой, обогнул унитаз, следующая перегородка, опять унитаз, перегородка, унитаз. Я полз, пока не добрался до последней кабинки. Быстро и бесшумно, хотя мне казалось, что ползу я как черепаха, а шума от меня как от стаи потревоженных ворон.

Входная дверь открылась, едва я успел подняться. Я затаил дыхание. Мужчина подошел к писсуару, облегчился и вышел из туалета. Оставалось понять, что делает Мустафа. Я осторожно выглянул из кабинки. Он стоял столбом, с сигаретой во рту, не отрывая глаз от мысков моих ботинок.

Первый импульс — выскочить за дверь и убежать. Но далеко ли? Фора в две минуты, и не мог же я бегать по Ирландии в одних носках. Нет, такой вариант не проходил. Следовало обездвижить Мустафу и вновь завладеть собственными ботинками.

Наклонив голову, я, набирая скорость, выскочил из кабинки и ринулся на моего врага.

Он не успел двинуться с места. В самый последний момент лениво повернулся. Челюсть у него отвисла, он подался было назад, но я со всего маху врубился в него, ударив головой в мягкий живот.

Я готовился к бою. Представлял себе жесткий обмен ударами, из которого надеялся выйти победителем. Фантазер. Впервые я испытал на себе, сколь велик фактор внезапности. Мустафа сразу обмяк, словно проколотая камера. Мы рухнули на пол, я — сверху, он и не думал сопротивляться, лишь смотрел на меня, выпучив глаза.

— Моя мать, которая умерла много лет тому назад, ничем не занималась ни с собаками, ни с верблюдами, — по-турецки я говорил куда лучше, чем он. — Только такая грязная свинья, как ты, мог подумать об этом.

И я легонько ударил его головой об пол.

— Ты обречен, — продолжил я. — Перед тобой секретный агент, сражающийся за свободу и независимость Курдистана. Я отравил все питьевые водоемы Стамбула. В течение месяца вся Турция вымрет от холеры.

Его глаза закатились.

— Спи вечным сном, — и я вновь ударил его головой об пол, на этот раз гораздо сильнее.

Тут его глаза остекленели, веки закрылись, и на мгновение я подумал, что и впрямь убил его. Пощупал пульс. Нет, жив.

Я оттащил его в кабинку, где оставил ботинки и пиджак, раздел, разорвал майку на ленты, связал ему руки и ноги, заткнул рот, посадил на унитаз. Он не шевелился, и я понял, что пройдет какое-то время, прежде чем он придет в себя. Дверь я закрыл на задвижку, чтобы никто его не беспокоил, надел ботинки и пиджак, его одежду свернул в узел, перебрался под перегородкой в соседнюю кабинку. Вышел из туалета.

Оба паспорта, мой и Мустафы, уже лежали у меня в кармане. Одежду я бросил в урну, затолкнул поглубже. Я ожидал, что вот-вот он выбежит из туалета и бросится за мной, но дверь не открывалась, он, похоже, оставался в кабинке, поэтому я поспешил к выходу из зала ожидания аэропорта.

Такси я брать не стал: водитель мог запомнить мои приметы. А след оставлять не хотелось. Я спросил у стюардессы компании «Эйр Лингас», где мне найти автобус на Лимерик. Она указала на двухэтажный автобус, и я зашагал к нему.

— Вы забыли багаж, — крикнула она вслед.

— Я оставил его в аэропорту.

В автобусе я поднялся наверх. Мы стояли долгих пять минут. Потом автобус выехал на узкое шоссе и покатил к Лимерику. Несколько минут спустя появился кондуктор, начал собирать плату за проезд. По пять шиллингов. Подойдя ко мне, он оглядел мой костюм и попросил семьдесят центов. Я дал ему доллар, он оторвал билет, прокомпостировал его, протянул мне сдачу, одну монету в два шиллинга и две размером побольше, медные, по три пенса.

Мы проехали милю. Потом остановились. Я увидел, как из стеклянной будочки вышел мужчина в форме, с револьвером на боку, направился к автобусу, поднялся в салон. Гулко забилось сердце. Мустафа на свободе, обратился в полицию, меня ищут...

Я повернулся к мужчине, что сидел по другую сторону прохода.

— Скажите пожалуйста, почему мы остановились?

— Полицейский досмотр. Они следят, чтобы никто ничего не вез из центра беспошлинной торговли.

— Они останавливают всех?

— Да.

Я поблагодарил его и успокоился. Мустафа, скорее всего, еще не выбрался из кабинки, сказал я себе. А когда выберется, будет думать о том, как ему голым выйти из туалета. Документов у него нет, так что ему еще долго придется доказывать, что он не верблюд. У меня наверняка в запасе несколько часов, но уж больно не хотелось общаться с человеком в форме.

Полицейский поднялся на второй этаж, зашагал по проходу. Спросил, есть ли у кого вещи, которые должны предъявлять. Ни у кого таких вещей не оказалось. Он остановился рядом со мной. Я замер.

— Вы американец?

Мне удалось кивнуть.

Он коснулся моего костюма.

— Отличная материя, сэр, но, позвольте сказать, для Ирландии тонковата. Вам бы лучше купить добротный ирландский пиджак.

Я выдавил из себя улыбку.

— Обязательно куплю. Благодарю вас.

— Не за что, сэр.

Он спустился вниз, вышел из автобуса, и мы поехали дальше. А вскоре мое сердце уже билось в привычном ритме.