Блоцкий Олег МихайловичШтурм Грозного

Олег Блоцкий

Штурм Грозного

Накануне я был на передовых позициях российских частей под Грозным. Разговаривал с офицерами, солдатами, прапорщиками и видел, что никто иллюзий по поводу молниеносного захвата города не питает. Однако никто из них не отказывался от выполнения приказа. Все недовольные и несогласные были уже высланы в тылы с соответствующими выводами в последующем. "Ты здесь видишь настоящих мужиков, - сказал один из контрактников. - Все подонки, "позвоночники", трусы и демократы остались в тылу".

- Не боишься? - спросил я у командира роты, чье подразделение должно было первым входить в город.

Тот пожал плечами:

- Наверное, нет. За солдат своих переживаю, чтобы они все живыми остались. А я что? Мне приказали, и я должен исполнить приказ. Иначе это не армия получится, а сброд.

Многие из собеседников были свято уверены, что они оказались в Чечне исключительно из-за мафиозных "разборок" в Москве, из-за того, что "еврейская и чеченская мафии в интересах не сошлись. А подыхать нам", заключили офицеры и крыли Кремль такими матюгами, что там в этот момент определенно икалось всем, вплоть до последней уборщицы. Впрочем, на частоколе густой матерщины висли головы и своего, военного начальства, сидящего в Моздоке. "Никто толкового приказа отдать не может. Все на Москву смотрят. Все оттуда чего-то ждут. Каждый пытается переложить ответственность на плечи других, кто внизу стоит. Все боятся прокуратуры. А кто этих начальников- козлов знает? Сегодня ты молодец, а завтра - марш под трибунал".

Однако чумазые солдаты лазали по свои машинам, и офицеры месили грязь от своих подразделений к командному пункту полка, где возле БМП сидел их командир за расстеленной картой города.

Сам город был в двух километрах от КП. В тумане едва проглядывались крыши каких-то домов и одинокая труба. Боевые машины пехоты, стаявшие рядом в поле, садили из пушек в туманную серость. Частые выстрелы никого не удивляли и не настораживали. Наоборот, видно было, что люди даже с какой-то радостью говорили о штурме. "Хуже всего - ждать и догонять, - заметил один офицер. - Сидим здесь, как идиоты, и непонятно, война это или не война. Кажется, что наверху и сами не разобрались, что это".

Тем не менее, после полудня 31 декабря российские батальоны уже двигались по центральным улицам Грозного к центру: самарские - к президентскому дворцу, а майкопские - железнодорожному вокзалу. Движение успешное. Редкие выстрелы, и никакого сопротивления.

Это и настораживало командующего северной группировкой генерала Пуликовского. На командном пункте направления он постоянно на связи с подразделениями. Из города идут доклады: "Прошли улицу ... Свернули направо... Идет вперед... Все нормально..."

Карандаши офицеров артиллерии, разведки, оперативного отряда из штаба генерала скользят по улицам. В штабной машине не протолкнуться. Генерал скинул куртку и сидит в свитере.

Понимаю, что он не строит никаких иллюзий по поводу такой тишины. Позавчера вечером я видел, как он раз за разом проговаривал все детали операции с генералом из Генерального штаба. Генералы говорили долго, и только теперь, в первом часу, я понимаю почему.

В городе уже сожжен танк и подбито два БМП. Разгорается стрельба. Ранен в голову командир самарского полка. Его машина подбита, он, в придачу, еще и контужен.

Пуликовский с кем-то разговаривает по связи: "Спокойно. Спокойно. Не волнуйся. Доложи обстановку. Да, я понял. Спокойно! Спокойно!" Генерал быстро переговаривается с одним из офицеров, решая, кто заменит командира полка, и тут же отдает приказ на его эвакуацию.

Батальоны вышли к президентскому дворцу и к вокзалу. На их подступах разгораются ожесточенные бои. По машинам бьют со всех сторон. Батальоны огрызаются огнем. Связь с некоторыми подразделениями то и дело пропадает. Обстановка в штабной машине накаляется. Телефонные трубки мелькают в воздухе. Офицеры служб перекидывают их друг другу. К двум часам дня становится ясно, что в городе начались бои, которые иначе, как страшными, назвать никак нельзя. Сторонники Дудаева, сориентировавшись и перегруппировавшись, все свои силы перенесли на подразделения северной группировки. "Соседи" слева и справа, зная о критическом положении у "северных", не торопятся вперед.

В третьем часу три бронетранспортера выходят с командного пункта корпуса и устремляются к городу. В головной машине - генерал Здориков и начальник оперативного отдела корпуса, в средней - машине связи - я и военный журналист полковник Орлов, с которым последний раз мы виделись в Джелалабаде семь лет назад. Замыкает колонну бэтээр охраны. До Грозного ехать минут тридцать.

Через некоторое время проходим КП самарского полка. Редкие грузовые машины. Боевой техники уже нет.

Чем ближе к Грозному, тем сильнее канонада. Над городом стелется дым. Слева постоянный столб пламени. Машины натужно идут по разбитому, разъезженному черноземному полю. Затем втягиваемся в предместья столицы. Крепкие частные дома из красного кирпича. Прохожие. Кто-то стоит у калитки и провожает взглядом темно-зеленые машины. Навстречу - колонна санитарных машин. На темных боках - большие красные кресты. На передовой машине - тоже флаг с крестом.

Проходим предместья, выбираемся к центральным улицам. Приостанавливаемся у перекрестка. Слева, спрятавшись за новенькими бронетранспортерами, в отличном болоньевом камуфляже бойцы МВД. Прямо через дорогу - армейское БМП, выносной пост. Солдаты ниже "ментов" на полголовы. Все, как один, в грязнющих бушлатах. Кое-кто из них умывается снегом. Горящие неподалеку то ли нефтепродукты, то ли газопроводы, понятное дело, мужества не прибавляют. Далее, с левой стороны, - девятиэтажка с черными пустыми окнами. Большинство из них разбито. Болоньевые осторожно выглядывают из-за бэтээров.

- Гады, - злобно орет водитель. - Это вам не бабок дубинками по рынкам гонять.

Наша колонна поворачивает налево и идет в сторону центра. Впереди беспорядочная стрельба. На улицы темно-сизой ватой падает то ли вечерний туман, то ли дым горящих домов.

Останавливаемся перед армейским постом. За бронетранспортерами и боевыми машинами пехоты группками стоят пехотные офицеры и солдаты: грязная форма, щетина на лицах, автоматы в руках по-боевому.

- Осторожнее, - говорит кто-то из офицеров, - снайпера работают.

Мы захлопываем люки и устремляемся вперед. Через некоторое время вновь остановка. Мы с Орловым выглядываем из машины. Наша колонна, свернув с центральной дороги, вошла в какую-то улочку. Справа, слева и впереди частные дома. Прямо перед нашей передовой машиной - пятящиеся назад бронетранспортеры внутренних войск. "Болоньи" на броне и рядом с машинами. У всех на лицах черные маски. Какой-то придурок лицо перемотал бинтами так, что только глаза и рот видны.

"Ментовские" бэтээры сбиваются в жалкую кучку на узеньком перекрестке и пытаются свернуть в такие же тесные улочки. Стрельба строит невообразимая. Причем, как "болоньевые" палят в белый свет, что в копеечку: в разные стороны и не целясь.

Пальба, суета, размахивание руками, чтобы мы сдали назад. Наша задняя машина выскакивает на широкую улицу. Следом идем мы. Впереди по проспекту с двух сторон многоэтажки. Из некоторых окон зданий вырываются желтые языки огня. Из подножия заволокло дымом, откуда вырывается и на огромной скорости мчится в нашу сторону бээмпэ.

- Освободи дорогу! - орет мне полковник из оперативного отдела, который выскочил на середину улицы с автоматом наперевес и, озираясь по сторонам, пытается "вытащить" первый бронетранспортер из нечаянной пробки, крутя рукой в воздухе.

Наконец машина выбирается на проспект, и мы идем в сторону многоэтажек. Внутри машины тесно и полутемно, Слышно, как снаружи нарастает стрельба. И непонятно, откуда стреляют. Я примостился за спиной у водителя, который прямо-таки прилип глазами к триплексу.

- Что видишь, Володя? - спрашиваю.

- Справа боевая машина пехоты подбитая, а рядом вроде человек лежит, отвечает водитель.

- Дорога шире становится или уже?

- Шире.

Я, наконец, начинаю понимать, что предпринимает Здориков: он пытается прорваться к президентскому дворцу, где к этому времени дела у самарского полка становятся совершенно катастрофическими: снайперами выбиты многие офицеры, управление подразделениями разорвано.

Через некоторое время и передний, задний бронетранспортеры открывают стрельбу. Оптимизма у меня не прибавляется, и я в который уже раз за последние годы даю слово, что это моя последняя командировка на войну.

Приблизительно через час мы были за городом. Нам так и не удалось пробиться к центру. Машины остановились в поле. Вокруг - тьма. Лишь над Грозным развевались знамена пожарищ, да слышна была доносящаяся оттуда стрельба.

На КП корпуса мы с Орловым рассматриваем карту Грозного. Входит Здориков. Утыкает палец в одну из улиц. "Где-то два с половиной километра не дошли до дворца". У нас вытягиваются лица.

На обратной дороге мы встретили вырвавшуюся из города передовую роту самарского полка. Одну боевую машину пехоты у них сожгли: сгорело три человека, три машины подбили. Выходили из Грозного на оставшемся БМП.

В городе идут ожесточенные бои. Особенно в районе вокзала, где в здании обороняются солдаты и офицеры майкопской бригады. Ее комбриг Савин ранен в ноги еще в середине дня. Выходить из окружения отказался. Последняя возможность была в сумерках. "У меня здесь больше шестидесяти раненых, сказал Савин, - и я их не брошу".

С вокзала постоянно просят о помощи. Здориков материт каких-то десантников. Только на следующий день от офицеров корпуса я узнал, что буквально в двух километрах от вокзала были какие-то десантники. Еще днем на них вышли с КП корпуса с просьбой о помощи с тыла. Десантники прошли вперед несколько сот метров. У них подорвалась машина, и они добросовестно выкатились из города.

Ночь: на вокзале подсчитывают боеприпасы и бинтуют раненых; на КП все на нервах. Пуликовский ни разу не оторвался от стола.

Первого января с утра на землю падает густой туман. Всю ночь в городе продолжали сражаться разрозненные подразделения северной группировки. К утру связь с некоторыми из них прекратилась.

По телевизору объявляют о взятии Грозного. Весть моментально разносится по КП. Офицеры смотрят в мою сторону волками, как будто это я передал на ТВ столь нелепое сообщение. Второй батальон майкопской бригады засел на товарной станции и не может пробиться вперед к первому, что на вокзале. Второй тоже в окружении.

Офицеры время от времени собираются группами. Густой и непроходимый мат тонет в вязком тумане: "Звонит сегодня из Моздока направленец на бригаду: "Позовите Савина". Я говорю, что тот в городе. "Вы что, еще не опохмелились?" - спрашивает. А я как закричу: "Савин в городе, в Грозном, в окружении воюет. Трубку бросил и больше не звонит"; "А мне сегодня утром из штаба округа звонок: доложите расход боеприпасов. А я говорю: пошел ты... Тоже бросил трубку и тоже мне звонит": "Сволочи, людей на смерть послали, а сами сели к праздничным столам!" "Где эти спецназовцы? Где эти парни в масках? Как до дела доходит, так восемнадцатилетний пацан и гибнет!"; "Ну "соседи"! Мужики рядом гибнут, а они им даже не помогут"; "Вчера из Толстого Юрта генерал по вертушке в Моздок улетал. Его просили подождать еще немного: раненых должны были привезти. А он на часы посмотрел, рукой махнул и улетел"; "Ха, да мужики рассказывали, что вчера там же пьяные тыловики из пистолетов по банкам с огурцами стреляли"; "Вот сволочи!"; "Вчера в наши частоты чечен залез. Мужики сразу перешли на запасные, а я еще с ним разговаривал, время выгадывал"; " Что говорит?"; "Что, что? Убитых забирать будете? - спрашивает. Я говорю, что, конечно, а дадите? Не знаю, отвечает, посмотрим"; "А я с этим, ну, как его Ковалевым, наверное, целый час разговаривал. Тоже в наши частоты залез"; "И что говорил?"; "Ну что? Зачем сюда пришли, говорил. Здесь все мирные. А я спрашиваю: стрельбу в городе слышите, это что тоже мирные? Он мне про какого-то пастуха начал рассказывать, как тот продал двух коров и купил автомат. А я ему говорю: если он мирный - зачем автомат?"; "А еще что говорил?"; "Да я и не помню уже"; "Будет авиация сегодня?"; "Какое! Летчики отказываются лететь!"; "Гады! Своим не помогут!"; "Все, возвращаемся - увольняюсь из армии! Надоело!"

Стихийные группки образуются на территории КП постоянно и целый день. Сведения обрывочные и неточные. Не понять, кто убит, кто ранен, а кто пропал без вести. Окруженным никто не помогает. Офицеры скрежещут зубами и клянут МВД.

Только на следующий день разрозненными группками начали выходить из города солдаты и офицеры: кто под город, а кто-то примыкал к другим частям в Грозном. Судьба комбрига Савина и всех его людей на вокзале была по-прежнему неизвестна. Знали только то, что он решил самостоятельно пробиваться из города. А для того, чтобы это удалось, все его радиостанции замолчали.

- Идиоты мы, идиоты! - орал возбужденно на КП подполковник, который выбрался из окружения и только-только добрался до своих. Офицеры тискали подполковника, обнимали, где-то он уже хватанул водки, но напряжение двух дней боев не покидало его. Ведь это именно он пробивался к комбригу Савину вместе со вторым батальоном. - Мы в город зашли, по рации говорим, а чеченцы все и слушают. И бьют нас, аккуратно так, с расстановочкой: на одном перекрестке одну машину, на другом - другую. Правильно сделал Савин, что из связи вышел! Правильно!

О Савине по-прежнему никаких известий. Но все офицеры продолжают верить, что он и его солдаты живы. Сведения самые противоречивые. Одни говорят, что на оставшихся машинах, если в них горючее из подбитых, Савин решил прорываться к стадиону, где находилась в то время мотострелковая дивизия. Другие утверждают, что разведподразделение, посланное Пуликовским к вокзалу, дошло-таки до него, загрузило всех раненых в машины и колонна начала вырываться из окружения, но БМП, где находился комбриг, было подбито. Кто-то крайне тихо и осторожно предполагает, что станции замолчали по другой причине.

- Нет! - орет подполковник. - Нет. Мы ведь слышали, как они воевали. И, найдя глазами кого-либо из офицеров, в который раз начинает рассказывать: - Понимаете, подошли мы к вокзалу! Подошли, но с другой стороны, со стороны железнодорожных путей. А дальше пройти не можем. Увязли на товарной станции. Заняли круговую оборону. Так и бились почти двое суток. Тридцать девять человек нас было. Бойцы - молодцы. Никто не струсил. Хорошо воевали. Я вообще так скажу: там, где были офицеры или человек по десять пятнадцать, в плен никто не сдавался. Никто! Сдавались те бойцы, чей танк или БМП подбили, и они сидят втроем - вчетвером, а вокруг никого из наших. И - сдавались. А так нет - никто. Бойцы хорошо воевали. Да и дудаевцы тоже хорошо. Но я так скажу: чеченов среди них - мизер, потому что больно грамотно воюют. Наемники.

Я выражаю сомнение. Подполковник вспыхивает.

- Говорю тебе - наемники. Утром перед нашими позициями половины трупов не было. А знаешь почему? Потому что чечены своих забирают. Чужие им зачем? А сами как воюют? Сидим на позиции, смотрим - два огнеметчика в нашу сторону идут, впереди пацана толкают. Мы как влупили по ним. Боец один орет: зачем мальчика убили? Я ему: Му...ак, да они нас через пару минут всех бы сожгли. Знают, что русский человек не стреляет в мирных, вот этим и пользуются. Или: идет группа - мужчины, женщины, дети. А потом по нам оттуда мужики огонь открывают. Сжечь этот город надо! Весь разбомбить. Кстати, правильно сделал Савин, что из радиоэфира вышел. Я вон тоже нашим передал, что утром прорываться буду, а сам еще во тьме на нескольких машинах ушел прямо по железнодорожным путям. Чечены этого не ожидали. Мы на улицу выскочили, еще метров пятьдесят прошли, и тогда нас подбили. Из машины выпрыгнули, пробежали метров четыреста и слышим, как машина взорвалась. Так вчетвером по улицам и пробирались.

К группе подходит генерал из Приволжского округа. За сутки до наступления я видел его на КП самарского полка. Тогда генерал месил грязь не хуже трактора "Беларусь" и лез под каждую машину. Помнится, в тот момент я подумал, как отличается он от тех генералов, которые сидят в Москве.

- Как полк? - спрашиваю я.

- Нет полка, - отвечает генерал, и лицо его кривится.

- Поспешили, товарищ генерал. Поспешили! - кричит подполковник.

- Это не мы поспешили, а нас поспешили, - тихо говорит генерал, разворачивается и уходит.

В офицерских рядах гул: "У-у... сами отмажутся, а наших крайними делают"; "У них всегда так - виноват тот, кто командует подразделениями и частями!"; "На Пуликовского смотреть уже страшно. Какую ночь мужик без сна! Все в телефоны хрипит"; "А ты думаешь - это кому-то надо? Его все равно козлом сделают".

И офицеры начинают вспоминать, как шли они по Чечне и как от командира корпуса постоянно требовали результата. Бригада между тем и так ходко шла. На пятьдесят километров от "соседей" оторвалась. А потом заняла круговую оборону и долго так стояла. Но замкомандующего округом постоянно требовал результата: вперед, вперед, взять перевал. Пуликовский, хоть мужик и выдержанный, чуть ли не до мата дошел: без поддержки брать перевал не буду, не собираюсь губить людей. И когда их почти каждый день обстреливали из минометов, замкомандующего отошел километров на пять - шесть в сторону, забрав разведроту, подразделения спецназа и два танка: "Охранял себя..." Теперь и он, и командующий округом, и начальник штаба - в Ростове. "Смылись. Заболели, наверное?"; "Ага, заболели. Там же сейчас военный городок сдают. Вот они квартиры и распределяют!"; "Не всю, получается, еще Германию составами вывезли!"; "Какое всю! Когда ж тут воевать. Не умеют!"; "Зато тащат хорошо!". Долгий, затяжной, густой, как осенний дождь, мат. Сиплые, севшие на сыром воздухе и на крике офицерские голоса кроют окружное начальство, на чем свет стоит.

Чуть позже выезжаю на КП самарского полка. Мокрая, перемешанная грязь. Редкие грузовые машины стоят в лесочке. Танков, БМП, бронетранспортеров нет. Пусто, голо. Груды мусора. Разбитые ящики. Пустые окопы. Возле машин ходят грязные солдаты. Спрашиваю про первую роту самарцев, которая вырвалась ранее из окружения. Солдаты машут руками в разные стороны. Наконец нахожу знакомых. Последний раз я видел их в день перед штурмом.

Усталые парни сидят на ящиках и термосах возле костерка. С одной стороны стоят два БМП, с другой - грудой свалено оружие, гранатометы, хлеб, консервы, каски, бушлаты. Кто-то из солдат ест, кто-то читает письма. Периодически грохочет артиллерия. Две батареи стоят в полях справа и слева от дороги. На выстрелы никто не обращает внимания.

Подходит ротный:

- Ну, как?

Тяжелый, долгий, почти ненавидящий взгляд, а потом медленно, с расстановкой, даже растягивая слова:

- Я лучше промолчу.

Сидим возле костра. Время от времени кто-нибудь из солдат рубят топором ящик из-под боеприпасов, и подбрасывает дерево в костерок.

Подтягиваются взводные.

- Димку помнишь?

Ротный напрягается:

- А, помню!

- Убили его.

Потом перечисляют еще несколько имен. И все - убит, убит, убит.

К ротному подходит один из солдат:

- Когда на Грозный снова пойдем?

- Не навоевался? - спрашиваю я.

Маленький солдатик шмыгает носом и решительно отвечает:

- Земляка мы там потеряли. Он в БМП сгорел.

По настроению солдат вижу, что они и самом деле не прочь вновь отправиться в город.

Сидим. Изредка перебрасываемся словами. Костер затухает. Солдаты то отходят от нас, то подходят вновь. Ротный смотрит в никуда.

- Помнишь танкистов из майкопской бригады? Они рядом стояли, - снова спрашиваю у ротного.

- Помню.

- Один вчера погиб. На него перед Чечней приказ об увольнении пришел, но он с ребятами остался. Как их бросить в такой момент, говорил. А другой, комбат, прорвался с тремя танками к вокзалу. Последнее, что слышали связисты: "Разворачивай башню вправо, там гранатометчики". А ведь у него в апреле жена должна рожать. Первенца.

Грохочут самоходные установки "Гвоздика": обстрел города продолжается.

- Танк, танк горит! - кричит кто-то.

Мы выходим из-за деревьев и видим, как в поле красно-желтые языки пламени рвутся со всех сторон танка. Черный дым поднимается вверх. Ротный куда-то убегает. Пожар становится все сильнее.

Солдаты стоят рядом и гадают: жив экипаж или нет?

Потом мы возвращаемся к костерку. Зола, обугленные доски. Один из солдат начинает колоть дрова. Рядом кто-то обливает соляркой прошлогодние газеты, которые сюда только привезли. Поджигает. Тугой газетный ком постепенно разворачивается, и я вижу фотографию Ельцина и успеваю прочитать набранные под ней крупно строки: "Обращение Президента... по поводу событий в Чечне".

11. 01. 95 год (Моздок - станция Садовая - Грозный)