"Бездна" - читать интересную книгу автора (Авраменко Александр, Афанасьев Александр)

Глава 28 Мурманск. Карелия

На обгорелых пирсах Мурманска было столпотворение: тысячи обезумевших, потерявших всякий людской облик существ метались по обугленным доскам причалов, в тщетных попытках взойти на пришвартованные корабли. Время от времени среди них вспыхивали кровавые драки, быстро перерастающие в озверелую поножовщину. Толпа время от времени сменяла направление, когда кто-то из капитанов пришвартованных судов спускал время от времени трап, чтобы принять привилегированных пассажиров, имеющих разрешение и пропуск от Командования экспедиционным корпусом. И тогда летели сметённые слепой силой в чёрную воду тела, одетые в форму, ломались суставы и с хрустом сминались несчастные, угодившие между бортом и стеной пирса в момент, когда небольшая волна чуть отодвигала стальной борт судна, и образовывался промежуток. Самые отважные прыгали на массивные плетёные их манильского троса кранцы, огромные плетёные подушки, предохраняющие корабли от наваливания на причал. А уже с них они пытались перепрыгнуть на ограждённые леерами спасительные палубы, Но… Вдоль лееров блестела примкнутыми штыками морская пехота, отбрасывающая каждого, осмелившегося совершить такой прыжок. Вот и сейчас плоский штык высунулся из спины существа, уже занёсшего ногу через трубу леера и считающего себя спасшимся. Вой донёсся из толпы, увидевшую эту картину…

Коммандер Клинтон скривился и спустившись с мостика в кают компанию на правах старого друга обратился к командующему флотом адмиралу Чейни.

— Сэр, туземцы волнуются. Пехота может не удержать их. Ещё немного, и начнётся бойня.

Полный адмирал лениво потушил сигару, на которые ввёл моду Черчилль в хрустальной пепельнице и сделав глоток виски с содовой, кивнул в ответ:

— Вы правы, Дик. Пожалуй, стоит отвести суда на рейд. Я просто жду доклада. Но, судя по всему — те, кого мы должны забрать, уже на борту.

Щёлкнув пальцами, Клинтон дождался, пока вышколенный вестовой подаст ему порцию спиртного и сделав глоток, вновь заговорил:

— А что будет с этим сбродом? По моим беглым подсчётам, их там около двухсот-трёхсот тысяч.

— Пхе, коммандер! Вас интересует судьба этих туземцев? Неужели вам жаль обезьян? В наших колониях в Африке, Индии и Аравии ещё достаточно пушечного мяса, надеюсь, русские потеряют хоть немного времени, уничтожая дикарей.

— Они могут и не убивать их, а заставить работать. Восстанавливать то, что они уничтожили.

— Не думаю, Дик. Не думаю… Может, они и гуманисты, но вряд ли кто пощадит тех, КТО СОЖРАЛ ЖИВЬЁМ его семью. Так что, не волнуйтесь, коммандер. Сейчас принесут данные, и мы сразу отходим…

Сотни тысяч пар глаз с ненавистью следили за тем, как могучие бронированные дредноуты, крейсера и эсминцы выбирают якоря, и за их кормой начинает бурлить вода. Вытягиваясь в колонну британская эскадра возвращалась в Метрополию, бросив на произвол судьбы почти триста тысяч солдат колониальных войск: негров, арабов, индусов. Привыкшие зверствовать на оккупированных территориях, возродившие уже почти забытое людоедство, всячески поощряемое белыми офицерами-англичанами. И теперь, когда нужда в них миновала, а финские войска вместе с добровольцами со всего мира были отброшены восвояси, за Линию Маннергейма, потерявших людской облик существ ждала неминуемая гибель. Либо — от голода, хотя они могли жрать друг друга… Либо, от пуль и снарядов жаждущих мести русских и немцев. Но никто в Адмиралтействе и Парламенте не мог представить себе, что у брошенных на произвол судьбы туземных солдат, найдутся вожди и грамотные командиры, которые смогут организовать отчаявшихся в сплочённую, горящей ненавистью ко всем белым людям армию. А так же то, что эти командиры поведут эту армию дальше на Север, а потом повернут на Запад, в Норвегию и Швецию прихватив по дороге и Финляндию…

Петсамо пылал. Пылал яростным пламенем. С треском сгорали в огне просоленные морским ветром деревянные стены невысоких норвежских домов. Скручивались от невыносимой жары клейкие ярко-зелёные листья на коричневых берёзах, по высохшему от необычной для этих мест жаре вереску огонь мчался со скоростью урагана. С пальбой моментально вспыхивающих иголок вороники, с тлением коричневого торфа. Но самое жуткое творилось на улицах.

Беспечная Норвегия, которая обеспечивала никелем и железом Финляндию, Британию, Швецию, которая от своих щедрот выделила гордым свободным финнам для защиты от аппетитов северного соседа большую часть вооружения своей армии, крошечной, по европейским масштабам, защищаться от нашествия людоедов не смогла. Брошенные на произвол судьбы под стальной каток горящих справедливым возмездием русских тем не менее негры и арабы, сплотившись вокруг своих племенных вождей, а так же просто вокруг тех, у кого не опустились руки, ринулись к Северу. Туда вела единственная шоссейная дорога. До Петсамо было сто пятьдесят километров по полярной тундре. Под летним, не заходящим солнышком полярного дня. Триста тысяч людоедов, убийц, насильников, грабителей…

Ранним утром они ворвались в порт и город… Защищать которые было некому. Да и нечем, по большому счёту. Его пятьдесят тысяч жителей были съедены в два дня, а все постройки и шахты полностью уничтожены, как привыкли делать в России войска, специально привезённые для этих целей. Затем орда, по другому это не назовёшь, двинулась на юг. Только уже по финской территории, сметая на своём пути всё и всех.

Приведённый в ужас ТАКИМИ новостями Маннергейм объявил всеобщую мобилизацию, поставил под ружьё всех, кого только смог, и даже обратился с просьбой о перемирии к Сталину. Но… Советы и немцы на мир не пошли. Нет, они готовы были даже помочь в борьбе с этими существами, но только ПОСЛЕ БЕЗОГОВОРОЧНОЙ КАПИТУЛЯЦИИ Финляндии. СССР спокойно заявил, что после того, что сотворили на территории страны эти «союзники Суоми», было бы справедливо, чтобы и страна, призвавшая ЭТО на помощь испытала на своей шкуре то, что ЭТИ вытворяли в СССР. Геббельс с трибуны восстановленного в Берлине Олимпийского стадиона безоговорочно поддержал Сталина, ехидно добавив, что нашествие на страны Севера британско-французских колониальных войск послужит замечательным уроком всем поборникам западной демократии… В Москве и Ленинграде люди крестились и говорили, что Бог — есть. И он ВСЁ — видит…

Между тем людоеды вычистили северную Финляндию до последнего человека, и отброшенные ударами спешно собранных добровольцев вновь вернулись в Норвегию… Затем, теряя по пути своих собратьев, поскольку резонанс от ИХ деяний получился уж СЛИШКОМ большим и моментально вести с ужасающими подробностями (русские через немногих нейтралов постарались разместить фотографии и документальные фильмы по всему миру) брошенные на произвол судьбы негры и арабы вышли к чистенькой сытой Швеции…

Но там их уже ждали. После самой настоящей бойни, в которой истребили ВСЕХ до единого, пленных, как все догадываются, никто не брал, ЧЁРНАЯ ЧУМА, как назвали это нашествие ушлые журналисты, закончилась… Скандал был грандиозный. В Лиге Наций впрямую обвинили Британию и Францию в геноциде. В Лондоне разразился жуткий скандал, правительство Черчилля пало. Король Георг решил взять власть над страной ЛИЧНО. Министров кабинета Даладье разъярённые парижане просто выбросили из окон Дворца Конституции, а сам он был раздет, вымазан в экскрементах и торжественно провезён в таком виде по улицам французской столицы.

Зашевелились и французские коммунисты и социалисты, требуя расследования инцидента в Камбре. Уж больно то, что вытворяла Чёрная Чума в Скандинавии напоминало то, что произошло там. Но было уже поздно. И французы, и англичане прекрасно понимали, что ни русские, ни немцы их НЕ ПРОСТЯТ. И драться им придётся в любом случае.

К власти в Париже неожиданно пришёл практически неизвестный никому молодой полковник танковых войск Шарль де Голль. Страна деятельно начала готовится к отражению нашествия русских и немцев, но… уже было поздно. Выманив войска Третьей Республики и Англии в Бельгию, объединённые войска прошли считавшиеся непроходимыми Арденны и вырвались на равнины Галлии… Тысячи танков широким веером ринулись по всей Франции, а сотни самолётов бомбили и расстреливали всё, что двигалось по её дорогам. Был стёрт с лица земли Роттердам. Голландия капитулировала через шесть часов после начала войны. Королева взошла на судно, где хранился предварительно загруженный золотой запас страны, но корабль получил торпеду в борт прямо у пирса, и попытка бежать не удалась… Более того, она попала в плен и была вынуждена обратиться к своему народу с покаянной речью, где признавала сговор с целью ГЕНОЦИДА советско-германского народа…

…Анти наконец выпрямился. Яма была готова. Хорошая, глубокая яма. Всем хватит места. И матери, и жене. И старшему сыну. И младшему. Ещё не успевшему родиться. Конечно, плохо, что они будут лежать все вместе. Но тут уж никуда не денешься. Умерли все в один день. Во всяком случае, он на это надеется… Присмотревшись, чуть подровнял отточенной до остроты бритвы лезвием лопаты стенку могилы. Выбросил из неё упавшую землю и вновь придирчиво осмотрел стенки. Ровно. Широкая могила получилась. Всем места хватит. Ухватившись за свисавший конец верёвки, привязанной к сосне, выбрался наружу. Долго рылся в аккуратно сложенных под навесом досках. Тот гроб, что приготовила матушка — не уцелел. Сгорел вместе с домом, на чердаке которого хранился в душистых сосновых стружках. Хороший был гроб. Красивый. Покрытый коричневым сосновым лаком, сваренным по старинному рецепту. Из настоящих дубовых досок, ручки были железные. Вороненые. Тойво-кузнец покойный ковал. Хорошие были ручки. И гроб — хороший… Сорвинен остановился у чудом уцелевшего навеса и стал придирчиво выбирать доски. Возьмёт одну в руки, долго смотри, нет ли трещин, не завёлся ли жук-короед, сучков не слишком ли много? Дело ведь ответственное. Не для живых старается. Для мёртвых. Живой, он что? Посмотрит, на огрехи укажет, а мёртвый — у него рта нет. Не скажет плохого. А обиду затаит, не хочется лежать в плохом гробу, а приходится. И копится обида на неумеху, обидевшего после смерти. Копится, копится, а потом вдруг раз, и выливается на голову ничего не подозревающего хозяина. Так что делать надо лучше всего, чего умеешь. Чтобы не обидно было мёртвому лежать в таком гробу. Анти отложил последнюю из выбранных досок в сторонку. Взял топор, быстро обтесал стороны. Упёр в верстаке, зажал деревянными клинышками. Зашуршал рубанок. Ещё дедушкин. Тот сам лезвие ковал. Подошву из завозного бука делал. Хороший рубанок получился. Строгает ровно. Аккуратно. Сорвинен снимет стружку, глаз приложит — проверяет. Хорошо ли? Опять построгает-построгает, снова примерится. Ладиться работа. Спориться в привычных руках. Всю мебель в доме Анти сам делал. И соседи многие ему заказывали, сундуки, комоды, шкафы. Всё умел Анти. Анти Сорвинен. Через мебель и женился на своей Урсуле. Приехали они из Тампере. Дом купили. Кто-то им присоветовал к Анти за мебелью обратиться. Сделал им молодой хозяин шкаф для посуды. Приехал, а хозяин в отъезде. Только дочка в доме осталась… Вернулся заказчик — шкаф стоит, а дочки нет, увёз её плотник и женился в тот же день. Не стал дожидаться отца невесты, десять лет с ней Анти прожил душа в душу. Работящая ему жена попалась и красивая. Повезло…

Доска к доске. Без единой щёлочки. Легли на свои места борта. Аккуратно стала на место крышка. Обить бы бархатом, да где сейчас в Суоми его найдёшь? Разорена страна совсем этой войной… Ничего. Поймут Анти родичи. Обижаться не будут. Пора их укладывать в последний путь… Этот череп — матушки родимой, её волосы седые. Этот — жены любимой. Сын старший. А вот этот череп, ещё мягкий, не закостеневший, младшенького. Или младшенькой… Так и не узнал Анти, кто у него родиться должен был. Из утробы материнской плод вырвали, нелюди. И сожрали. Родственников своих Сорвинен из кучи выбирал. Костей. За пепелищем дома. Чёрная Чума аккурат по их местам прошла. Никого не осталось. Ни матери, ни жены, ни наследников. Ни соседей, ни животных. Даже птицы улетели из этих проклятых мест. Один остался Анти Сорвинен на целом свете. Никого больше нет у него. И ничего. Дом — сгорел. Землю всю вытоптали. Скотину — поели и изничтожили. Был бы мир — поднял бы Анти хозяйство вновь, может быть, когда сердце бы отошло, нашёл себе вдовушку, а то и молоденькую бы взял. В Суоми сейчас девок много. Война своё требует. Но… Война, она людей не спрашивает…

Последнюю лопату песка бросил Анти на могилу, где в одном гробу лежат все его родственники. Четыре черепа. Молча поклонился. Взял свою винтовку на плечо. Закинул тощую котомку за спину. Глянул на низкое солнце. Повернул голову на Запад. Посмотрел на Восток. Подумал. Затем сплюнул в сторону и зашагал по дороге. На Восток. Русским навстречу. Не воевать. Проситься, чтобы с собой взяли. В Красную Армию. Есть у него счёт к англичанам. И к французам тоже. Оплаты требует. Чего ему боятся? Финны с русскими честно воевали. По законам войны. Плен? Хуже, чем сейчас ему уже не будет… Остановился. Куда на ночь глядя идти? Уж лучше ещё одну ночь со своими проведёт. Подумал Анти, вернулся назад. Сел у могилы, прислонился к дереву. Молча сидит Анти. Дремлет… Утра ждёт.