"Стрела в сердце" - читать интересную книгу автора (Блейк Дженнифер)

Глава 8

— Я не могу спать в ночной рубашке. — Слова были произнесены просто, очень тихо, но она поняла. Вся трудность состояла в том, что мозг отказывался воспринимать их значение и связать с человеком, стоящим у подножия кровати.

Она осторожно спросила:

— А что вы одеваете на ночь?

— Свою кожу. Эту привычку я перенял в Экваториальной Африке. Я, конечно, могу попытаться ее надеть, рубашку, если вы настаиваете, но обещаю, что ни за что не уснете из-за моей возни.

Кэтрин плохо представляла, как она вообще уснет с обнаженным мужчиной в своей кровати, но это уже был спорный вопрос. Сама-то она и не надеялась, что уснет. Осторожно подбирая слова, она вымолвила:

— А нельзя ли найти какой-то компромисс?

Он криво усмехнулся.

— Можно. Я выключу свет, потом разденусь, а вы закроете глаза.

— Я так и знала, — неуверенно произнесла Кэтрин.

— Да, неужели? А еще что вы знали? — Его вдруг ласковый голос посеял в ней панику.

— Ничего. Совсем ничего! Но если вы не можете терпеть ночных рубашек — спите в одежде.

— Наша цель — усыпить бдительность, а не вызывать подозрения. Я могу лечь в нижнем белье, но это еще хуже, чем ночная рубашка.

— Но хоть что-то же вас должно прикрывать? — Ей было так трудно подобрать подходящие для леди слова, да к тому же в голове стали возникать не совсем приличные образы, ее бросило в жар.

Он покачал головой.

— Омар, например, иногда носит набедренную повязку. Вы это имеете в виду?

Она не знала и неуверенно произнесла:

— Думаю, что это все же лучше, чем совсем ничего.

— Нет. Если хотите знать, я в этой повязке буду выглядеть как ребенок-переросток.

Она села, прикусив губу, сложила руки на коленях и стала размышлять. Наконец все же спросила:

— Вы на самом деле хотите улечься сюда без ничего?

Он странно посмотрел на нее, в глазах промелькнула какая-то мысль, но он спрятал ее под своими длинными ресницами. Коротко ответил:

— В любом случае ничто не грозит нашему соглашению и вашей безопасности.

— Я и не думала иначе. — Она опять заколебалась, но вдруг выпалила: — В самом деле, было бы лучше, если бы вы… ну, совсем разделись… ведь Жиль может снова придти.

Он застыл, глядя на белоснежную ночную сорочку, на рассыпавшиеся по плечам сияющие локоны, на прозрачную кожу и полное решимости лицо.

— Почему? — осторожно спросил он.

Она опустила глаза.

— Жиль слишком хорошо знает мои чувства по этому поводу. Вот почему он может подозревать нас в обмане и захочет убедиться, что я смирилась с его желаниями. Я пыталась вам все объяснить, но не уверена, что вы все поняли.

Он подошел ближе, положил руку на спинку кровати.

— Так в чем же дело?

Она глубоко вздохнула и решилась.

— Я еще… — остановилась, затем попыталась снова, — вам, наверное, будет трудно поверить в то, что после пяти лет супружества… мой союз с Жилем никогда не был…

— Я достаточно хорошо вас понял. Вы все еще невинны. Ваш муж был не способен… — он попытался скрыть нахлынувшие на него эмоции. А Кэтрин не смогла выдержать более нескольких секунд открытый взгляд его зеленых глаз, опустила голову и кивнула. Он вдруг отскочил от кровати.

— Ну и что же, вы думаете, он сделает? Станет проверять простыни, как сующая свой нос во все дела повивальная бабка или придворные доктора молодого короля?

— Все возможно, — бесцветным голосом ответила она.

— Невыносимо. Как человек может так обращаться со своей женой?! — Он поспешно поднялся по ступенькам, было слышно, как тяжело он дышит.

— Мне очень жаль, я знала, как это все будет для вас отвратительно, — проговорила она, руками разглаживая простыню.

Он медленно повернулся.

— Все, что касается вас, для меня нисколько не отвратительно, не думайте так. Я считаю, что ваш муж задумал что-то чудовищное, предал все, что так дорого в супружестве, но вы тут ни при чем.

Облегчение просто забило в ней ключом, Кэтрин даже не осознавала, как она боялась его презрения. Странное чувство овладело ею. С одной стороны, она была ему признательна, а с другой — ее тревожило то, что он не слишком хорошо ее знает. Это создавало некоторое чувство неуютности.

Она робко улыбнулась.

— Мы даже еще не решили, как нам быть.

— Никаких проблем. Давайте вставайте с постели.

Он подал ей руку, помогая подняться и стараясь не смотреть на оголившиеся колени. Затем пошел в туалетную комнату и вернулся с дуэльным мечом в ножнах. Проверил лезвие, проведя по острому краю рукой. Она начала догадываться, что он задумал, но на пальцах уже выступила кровь. Рован откинул покрывало и провел окровавленной рукой по простыне.

Бросив меч на постель, он подошел к умывальнику, намочил полотенце и стал растирать им кровавое пятно на простыне, в надежде, что оно расползется и станет светлее.

Кэтрин стояла неподвижно. Он криво усмехнулся:

— Если Каслрай настолько бессердечен, что станет искать доказательства, боюсь, что он испугается, подумав, что вы нашли в этом удовольствие. Должен признаться, он заслуживает этого.

Кэтрин молча кивнула в знак согласия, хотя не совсем ясно представляла, к чему может привести изобретенное им пятно, но не высказала вслух свои сомнения — слишком много невежества с ее стороны за один вечер.

Рован отнес полотенце, вернулся к кровати, взял меч и вставил его в ножны. Стоя с мечом в руке, он о чем-то задумался. Наконец заговорил:

— В старые времена рыцарь проверял свою способность противостоять искушению любить свою леди, положив между ними меч. Крест, сложенный из лезвия и рукоятки, служил напоминанием и символизировал обет, данный рыцарству, а также был границей между рыцарем и его возлюбленной.

Кэтрин встретила его взгляд, видя серьезность в его зеленых усталых глазах. Она облизала губы.

— Я не вижу в этом необходимости, но если вы думаете, что это поможет, я согласна.

У него от изумления приподнялся один уголок рта.

— Я не откажусь, если это будет необходимо.

Кэтрин не сомневалась, что все это было рассказано ради нее. Он, конечно же, думал, что она боится лечь с ним в постель. Наверное, да, так как у нее от необъяснимого ужаса засосало под ложечкой.

— Как ваша рука? Идет ли еще кровь?

— Нет, спасибо. — Вряд ли он взглянул на руку, поскольку наклонился и положил саблю на середину кровати.

— Ну, вот и все. — Она хотела, чтобы слова прозвучали спокойно, но вместо этого выдавила из себя хриплый звук приглашения. Плотно сжав зубы, чтобы они не застучали, она подошла к туалетному столику, потушила свечу. Теперь в комнату проникал только лунный свет. Рован в темноте казался всего лишь движущейся тенью. Кэтрин снова легла в постель, натянула до подбородка простыню и закрыла глаза.

Она затаила дыхание и, конечно же, слышала шелест ткани, как расстегивались рубашка и брюки, как расшнуровывались ботинки. Она постаралась не слушать, сконцентрировав свое внимание на пульсе в висках. Из-под ресниц она увидела движение тени и, поймав взглядом бледное очертание его фигуры, вновь закрыла глаза.

Движения его были настолько бесшумны, что она поняла, что он рядом, только тогда, когда его тело коснулось постели, а она в ответ чуть дрогнула. Он приподнял покрывало и скользнул под него. Пружины матраца скрипнули, и Кэтрин скатилась к середине кровати, ближе к мечу и Ровану. Она рукой схватилась за край матраца, чтобы удержаться, и немного перевела дыхание. Чуть повернув голову, смогла увидеть его в темноте. Он лежал, заложив руки за голову, а простыня доходила только до талии, ее белизна резко контрастировала с его темной кожей. Только рабы, моряки, батраки подставляли себя солнцу без рубашки, да и то только тогда, когда их никто не видел. Она даже не могла себе представить, чем он занимался, чтобы так загореть. Она знала, что этими мыслями пытается отвлечь себя. Рован повернул к ней голову. Голос его прозвучал глубоко и спокойно:

— Я только хотел спросить, где Дельфия?

— Я послала ее погладить платье на завтра, у которого только оборок дюжина. Так много гостей в доме, и всем нужно приводить в порядок свою одежду, что прачечная до сих пор была забита до отказа. И кроме того, мне нужно было ее чем-то занять до тех пор, пока мы… ну, не устроимся.

— Она ведь знает, что я занял ее место, — пытался он пошутить.

— Да. Но только не так, она думает, что мы в прямом смысле…

— Если она не задумает присоединиться к нам позже. Прежде чем придти, я ждал, когда она уйдет. Я послал за ней Омара.

Кэтрин посмотрела на него, но не ответила.

Ее очень волновало, что приходится подозревать Дельфию, ведь они так давно уже вместе. Ей казалось, они были подругами, насколько положение служанки и хозяйки это позволяло. Но в то же время какая-то часть жизни служанки была для Кэтрин тайной. Она от нее что-то скрывала, никогда не рассказывала, как проводила свободные часы. До сего времени Кэтрин не обращала на это внимания.

Вполне возможно, что она проводила вечер с мужчиной. С Омаром или с другим. Кэтрин сама дала ей молчаливое согласие, отослав после наступления темноты. Дельфия была не тем человеком, кому легко вскружить голову. Кэтрин надеялась, что он не причинит ей вреда, а только отвлечет от них с Рованом.

Она заметила, что Рован держит руку на животе. По-видимому, вывихнутое плечо беспокоило его, и он пытался скрыть это.

Она сказала:

— Там, на умывальнике, лауданум, если у вас болит плечо.

— Я видел. Скорее всего, он не понадобится, но очень разумно иметь это лекарство под рукой.

— Дельфия принесла его для моей головы после истории с экипажем. — Она немного поколебалась, затем продолжила: — Я давно хотела поговорить с вами об этом, но не было возможности. Не думаете ли вы, что случаи со мной и с вами подозрительно похожи?

— Да, я думаю об этом, — сухо ответил Рован.

— Что бы это значило?

— Ваш муж, кажется, стремится сохранить в тайне способ появления на свет наследника. Но, несмотря на это, трагический случай с кем-либо из нас может помешать этому и наследника в Аркадии не будет. Человеку, организовавшему этот самый несчастный случай, не суждено узнать, что не бывать счастливому событию…

— Один из нас мог погибнуть.

— Это уж точно затруднило бы нашу любовную связь, — сказал он в шутку.

— Но как кто-то мог узнать обо всем?

— Я думаю, Дельфия все знала.

— О, да, но… — она остановилась. — Если нам нужно быть осмотрительнее, я думаю, ваш Омар также в курсе.

— Да. Итак, кто еще? Если никто ничего не мог подслушать, сложите два и два — будет четыре человека.

— Мне кажется, что Льюис что-то подозревает. Но если это хоть как-то выплыло наружу, тогда в курсе дела может быть любой.

— Это уж точно.

Она услышала, как глубоко он вздохнул. Интересно, не оттого ли, что вынужден делить с ней постель? Ей рассказывали, что у мужчин более сильные и более неуправляемые физические потребности, нежели у женщин, поэтому дразнить и искушать их крайне несправедливо.

— Мне очень жаль, если для вас это трудно или опасно.

Рован приподнялся на одном локте.

— Вам меня жаль? Не надо. Вы бы лучше, если вас мучает совесть, рассказали, что знаете о моем брате. Именно это, как вы помните, привело меня сюда.

Он ждал. Когда она не ответила, он протянул к ней руку. Через мгновение она поняла, что он дотронулся до локона ее волос, который лежал на сабле. Он взял его, нежно намотал на палец, а сам в темноте смотрел на нее.

— Почему вы мне не расскажете? Что заставляет вас молчать?

Ей было очень трудно произнести хоть один звук, даже если бы она хотела говорить. Но ей этого не хотелось. Она отвернулась от него, он тоже откинулся назад и грустно сказал:

— Вы не виноваты. Я ведь здесь из-за моего брата. Что сейчас происходит — на моей совести.

Его брат. Даже сейчас он стоял у нее перед глазами. Интересный, улыбающийся молодой человек, нежный, сильный. Он был так уязвим, так открыт в своей страсти, словно никогда не любил до этого. И у него не было никакой защиты против боли.

Смерть. Почему она забирает себе лучших? В жизни так много неправильного, если она забирает прекрасных и невинных, а злые и преступные процветают. Если бы можно было хоть что-то исправить!

Она заговорила в темноту:

— Жиль убил человека в Англии, на дуэли из-за женщины. Это было около пятнадцати лет тому назад. Его семья все сохранила в тайне, отвезла его на берег и посадила на корабль до Луизианы. Там был его друг со времен Оксфорда, мой отец. Он, приехав, вложил все в землю и накопил состояние.

— Это имеет хоть какое отношение к Теренсу? — попробовал задать вопрос Рован.

— Я думала, что вы должны это знать. Вы когда-нибудь дрались на дуэли до смерти?

— Только до первой крови. Мое понятие о чести не признавало смерть человека на дуэли.

— А разве приходится выбирать? Чтобы выбрать — ранить человека или убить его, нужна меткость и высокое мастерство. А также мужество рисковать своей жизнью — принять смерть от руки другого человека. И выдержка — драться ради защиты чести, а не ради мести.

— Для меня — да.

Она подумала о Теренсе, лежащем на мокрой от росы траве с пробитым пулей лбом. Кто-то сделал другой выбор. Нет. Она не будет об этом думать. Это ничего не изменит. Она сказала Рова-ну правду, что виновата в его смерти. Если бы не она, он никогда бы не приехал в Аркадию и не был бы убит. Она признала свою вину больше года назад, и не отрицает ее сейчас.

Ночь была не холодной, но она замерзла. Это шло изнутри, подумала она. Тихонько пошевелилась, натягивая одеяло до шеи. Волосы натянулись. Рован забыл, что ее прядь была намотана у него на палец. Она не хотела напоминать ему об этом и легла в прежнее положение. Шло время. В лесу послышалось печальное кукование совы, где-то в доме заскрипела половица, а со стороны комнаты Жиля послышался скрип, а затем какое-то щелканье. Рован вдруг оказался рядом с ней.

— Лежите тихо и позвольте мне делать так, — прошептал он ей на ухо, — а если хотите помочь, можете стонать.

До нее дошел смысл его слов, когда он снова пошевелился, а его темная рука легла на белоснежную сорочку и нежно, но властно взяла ее грудь, а рот дотронулся до ее губ.

Жиль! Он приоткрыл свою дверь и в темноте шпионил за ними. Злость охватила ее, и она потянулась к Ровану, скользнув рукой по плечу, по повязке, обвила рукой шею.

Она почувствовала его удивление и даже обрадовалась, что смогла поколебать его самоуверенность хотя бы на некоторое время. И мгновение спустя он так целовал ее, что она поняла — до сих пор его поцелуи носили отпечаток вежливости, и только. Властно, настойчиво, соблазнительно его губы впились в ее, язык дерзко и самоуверенно касался нежной поверхности губ Кэтрин, как бы пробуя их и соблазняя. Он исследовал влажные нежные участки рта, потом окунулся глубже, побуждая к дальнейшему. Когда он попробовал нерешительный, возбужденный кончик ее языка и вовлек его в дуэль, то, без сомнения, можно было назвать победителя. Его язык скользил по гладкой, жемчужной поверхности ее зубов и пил нектар ее нежности, которую она бессознательно ему отдавала. Грудь под его рукой незаметно сделалась твердой, большой палец поглаживал маленький сосок, пока не почувствовал его жесткость под скрывавшим тело батистом. Его нога оказалась у нее между коленями.

Медленное, какое-то обманчивое ожидание росло внутри Кэтрин. Оно набирало силу, тело отяжелело, и она почувствовала, как желание закипает в ней, разливается по венам, распространяется, словно летняя жара, от которой загорается все тело. Тайная радость затрепетала в ней, и она крепче прижалась к человеку, держащему ее в объятиях так крепко, что стон вырвался у нее из горла.

Затем последовал щелчок замка. Рован остановился и поднял голову. На секунду Кэтрин почувствовала на бедре тяжесть меча, лежавшего между ними. Затем он исчез. Нет, это не сабля, а что-то твердое, но теплое и более эластичное. Она отпрянула от него, резко отодвинувшись на самый край кровати.

— Убирайтесь! — закричала она громким шепотом. — Вон из моей постели!

В его молчании не было удивления, только размышление. Он мягко сказал:

— А что, если он вернется?

— Пускай. Я хочу, чтобы вы ушли.

— Хорошо, пусть будет так.

Кэтрин чувствовала в его голосе напряжение. Но в нем не было ни оправдания, ни извинения, ни просьбы. Несмотря на шок из-за случившегося, Кэтрин признала, что в нем были такие запасы нежности и страсти, которые он в себе хранил и контролировал. Но она никогда о них не узнает.

Он быстро, рывком, поднялся. Из окна лился слабый свет, и можно было различить тело Рована, его широкие плечи, тонкую талию, четкую линию бедер. Он направился в смежную комнату.

Он уходил. После всего, что было, она не хотела, не могла вынести спокойного, полного достоинства ухода, громче всяких слов говорящего, что он не вернется.

Они только что так далеко зашли, и теперь было бы глупо отступать из-за чего-то, что в конце концов так мало значило.

— Подождите, — мягко, почти беззвучно попросила она. Но он услышал. Остановился, обернулся.

— Вернитесь. — Это были, наверное, самые трудные слова, которые она когда-либо произносила.

— Вы уверены? — В его словах прозвучала решимость.

— Нет, — с трудом, но честно ответила она.

— Хорошо, — в голосе можно было даже уловить улыбку. — Я тоже.

Он вернулся, скользнул под одеяло, но остался на своей половине кровати. Кэтрин лежала, вглядываясь в темноту и стараясь ни о чем не думать. Ее колотило. Она только сейчас поняла, как замерзла, легла на спину, натянула до подбородка одеяло и подоткнула его под плечи.

Ее рука задела холодный металл ножен меча. Она ее испуганно отдернула и вдруг почувствовала тепло. Оно исходило от Рована де Блана, как от солнца, сильным жаром которого он хотел окутать ее. Она покрылась гусиной кожей, в ушах застучало. Кэтрин повернулась к человеку, лежащему рядом. Медленно потянулась пальчиками через меч, пытаясь узнать источник тепла. Но в то же время боясь придвинуться слишком близко и дотронуться до него, тем более, что кровать прогнулась в его сторону. Пытаясь сохранить приличный баланс, она заснула.

Рован проснулся, как обычно, с ясным сознанием происходящего. Он не шевельнулся. Кэтрин лежала, тесно прижавшись спиной к его груди. Бедра ее вдавились в живот, а ноги переплелись с его ногами. Дышала она легко, ритмично поднимая и опуская грудь. Ее нежность и свежесть ударили ему в голову и подняли новую волну мучительного желания. Ведь она была тут, у него в руках. Желание сжать ее, такую нежную, невинную, в объятиях было так сильно, что потемнело в глазах. Как просто и хорошо было бы забыть о всех обетах и обязанностях и…

Нет. Об этом запрещено думать.

Он также чувствовал, что под ними лежал меч. Рукоятка впилась ему под мышку, а острие ножен находилось под коленом. Каким чудным препятствием оказался меч!

Как он подвинулся ночью, или это она? Он, кажется, вспомнил, почти уже во сне, тот миг, когда она оказалась рядом. Он, должно быть, тогда проснулся. В конце концов, у него все-таки присутствовало сознание, чтобы не взять ее за талию и не придвинуть к себе.

Или это он? Он, кажется, припоминал нежные упругие изгибы ее фигуры, прикрытой батистом ночной сорочки. Слава богу, она не проснулась. А после он мало что мог вспомнить. Они оба крепко спали. Правда, перед этим она была какой-то беспокойной, тяжело вздыхала, ворочалась. А он прислушивался к каждому ее вздоху, каждому шелесту одеяла и боялся подумать о том, что ей неудобно лежать в таком положении. А может, и нет, раз смогла найти мир и покой в его объятиях. А может ли ее беспокойство рассказать о ее жизни? Связано ли это как-то со смертью Теренса? Он обязательно должен подумать об этом, когда сознание будет ясным.

Ему очень не хотелось, но нужно было как-то восстановить прежнюю дистанцию между ними, чтобы обоим не смутиться, когда она проснется, а то его тело слишком реагирует на это положение, и не будет ничего хорошего, если она проснется с криком или бросится бежать вниз в ночной сорочке. Отодвинуться от нее и не потревожить — было почти невозможно. Но надо попытаться, ведь для него было очень важно не предать того хрупкого доверия, которое она ему оказала.

Слишком поздно. Она повернулась, вздохнула, а он лежал неподвижно и ждал, что она освободится от его объятий. И тут он почувствовал, как она вся напряглась и отодвинулась на свою половину матраца, а секунду спустя осторожно вытаскивала свою шелковую прядь из-под его согнутой руки, на которой покоилась ее голова.

Наверное, она лежала и смотрела на него.

Желание открыть глаза, встретить ее взгляд и разгадать ее мысли и чувства в эту минуту было таким сильным, что он даже испугался за себя. Такую роскошь он себе позволить не мог. Несмотря на все ее очарование и неудержимое желание, испытываемое к ней, она каким-то образом была причастна к смерти его брата. Пока он мог позволить себе одну маленькую слабость. Только одну. Рован притворно вздохнул и повернулся на спину — от меча, от Кэтрин. Открыв глаза, он несколько секунд смотрел в потолок, потом потянулся, сладко зевнул, вытащил руку из-под головы и взглянул на свою партнершу. Медленно улыбаясь, немного охрипшим, ласковым голосом произнес: «Доброе утро. Хорошо ли вы спали?»