"Гнев и радость" - читать интересную книгу автора (Блейк Дженнифер)

Глава семнадцатая

— Вэнс не будет больше досаждать тебе, — сказал Аллен, когда они с Джулией дожидались начала съемки эпизода на улице. — Офелия рассказала мне о его подвигах. Я поговорил с ним по этому поводу всего несколько минут назад. Мне кажется, мы пришли к взаимопониманию.

Вэнс стоял в некотором отдалении от них в компании репортерши. В джинсах и майке своего героя Жан-Пьера он выглядел угрюмым и вялым. Через несколько секунд он должен пройти по улице вместе с Саммер, обмениваясь приветствиями и рукопожатиями с группой местных жителей, которым надлежало изображать друзей и соседей. Хорошо, что сценарий не требовал от него слишком живой игры, подумала Джулия, неизвестно, справился бы он тогда с ролью. Хотя, конечно, сказать было трудно; многие, казавшиеся чуть ли не полумертвыми актеры внезапно преображались, как только начинала работать камера.

— Благодарна за заботу, — сказала Джулия, обращаясь к Аллену, — но я бы и сама с этим справилась.

— Возможно, хотя, как мне кажется, мой авторитет произвел на него гораздо большее впечатление, чем кулаки Табэри или твои призывы к здравому смыслу. Во всяком случае, мой разговор с ним полезен еще и тем, что его вполне праведный гнев будет направлен по другому адресу.

— Праведный гнев? — переспросила она. Последние слова заставили ее нахмуриться. Держался Аллен, как всегда, чопорно и одет был безупречно: желто-коричневая шелковая рубашка, на шее галстук с широкими кон-цами, свободные брюки цвета ржавчины с идеальной стрелкой. Джулия в своих кремовых хлопчатобумажных брюках и спортивной майке чувствовала себя рядом с ним плохо одетой.

— За то, что ему сделали выговор, — резко ответил Аллен и беспокойно заерзал под ее взглядом, потянувшись рукой поправить галстук. — Я же не говорю, что с его стороны было справедливо возмущаться тем, что ты отвергла его домогательство.

— А с твоей стороны, справедливо?

— Нет. Хотя некоторые мужчины склонны реагировать именно таким образом, если их домогательства отвергают, особенно публично.

Джулия испытующе вгляделась в его лицо, ей показалось, что он косвенно обвиняет ее в случившемся, но решила, что у него не должно быть таких мыслей.

— Тогда им не следует, — медленно проговорила она, — делать свои домогательства достоянием публики.

— Это несомненная глупость с их стороны. А как ты думаешь, я достаточно помудрел? Может, ты прекратишь доказывать мне, что я не имею на тебя прав, и приедешь ко мне в Новый Орлеан?

— Это не так просто, Аллен, — ответила она.

— Я так и думал. Но в чем же дело? Не собираешься ли ты бросаться в объятия этого болотного человека из-за одного-двух геройских порывов? Неужели ты действительно думаешь, что сможешь бросить все это ради семейного блаженства? — Он жестом обвел бурлящую вокруг их жизнь, наполненную треском камер, звуковой аппаратуры и генераторов, извивающимися как змеи электрическими проводами, осветительными батареями, разбросанными в беспорядке отражателями, орущими и чертыхающимися техниками, которые пытались привести этот хаос в какой-то порядок.

Сдержанно Джулия ответила:

— Никто и ничего не просил меня бросать.

— Вот и хорошо, потому что ты этого никогда не сделаешь; ты не в состоянии это сделать. Это у тебя в крови, это твое наваждение, это то, без чего ты не можешь ни есть, ни пить, ни спать.

— Это просто моя работа, — сказала она.

— Это то, чем ты занималась с юных лет, то, во что ты вложила годы тяжкого труда, над чем ты ломала голову; это ты и есть. Ты не можешь просто отойти в сторону, как это здание не может сойти со своего фундамента.

— Это говорит твоя надежда.

Он непонимающе уставился на нее.

— Что?

— Ты надеешься на то, что я не оставлю свою работу, потому что боишься, что тогда я могу вернуться в Лос-Анджелес и к тебе. Ты не хочешь прямо просить меня о том, чтобы я вернулась. Это наложило бы на тебя больше обязательств, чем тебе бы хотелось. Ты отдаешь себе отчет, Аллен, что прошло уже почти два года с тех пор, как мы задумали пожениться?

— Мне казалось, что тебе этого не нужно.

Она устало провела рукой по волосам.

— Возможно. У нас было удобное, устраивающее нас обоих соглашение, но ты должен признать, что дальше этого не пошло. И нет смысла стариться сделать из него нечто большее.

— Никогда не подозревал, что у тебя такие мысли, — сказал он, лицо его побледнело, а глаза тревожно расширились.

— У меня их и не было, до последнего времени. Ты думаешь, это грустно?

— Но я люблю тебя, Джулия, — прошептал он.

Она встретила его взгляд, ее глаза потемнели.

— Может быть, но это не мешало тебе увлекаться другими.

— Ты не понимаешь, — сказал он, уже погромче. — Я люблю тебя. Мы были прекрасной парой, ты и я. Мы дополняли друг друга: талант и деньги, контакты и организационные способности, старый Голливуд и новый, старая кровь и молодая энергия. Мы так хорошо работали вместе. С тобой я ощутил себя молодым, полным сил, и я помог тебе добиться успеха. У нас все может остаться по-прежнему.

— Я была с тобой не из-за того, что ты много сделал для меня, Аллен. И тем более ничем не обязана сейчас.

— Тогда почему ты не ушла от меня?

— Я думала над этим. — Она остановилась, не зная, стоит ли продолжать. Наконец, она заговорила: — Когда-то на меня производили большое впечатление гарвардские галстуки и цитаты из Ибсена и Артура Миллера; я думала, что это высший класс. Меня волновало, что ты считал, что у меня есть талант, я была в восторге от того, что ты, как Пигмалион, хотел, чтобы я стала твоей Галатеей. Благодарность переросла в симпатию, привязанность стала привычкой. Я не могу это лучше объяснить.

— О, Джулия, а ты не можешь полюбить меня снова? Попытайся. Все будет по-другому, я обещаю. Раньше я боялся, что, если ты догадаешься, как я отношусь к тебе, ты возьмешь надо мной верх и я стану зависим от тебя, но так больше не будет.

— Но тебе нравилась именно такая моя роль.

— Все это из-за страха. Я очень боялся, чтобы не случилось нечто подобное, как сейчас, боялся, что ты, когда-нибудь осознаешь, на что ты способна, начнешь получать награды вроде этой «хрустальной премии», действительно добьешься успеха. Сейчас наступил именно такой момент.

— Я не знаю… — начала она.

— Подумай еще раз, это единственное, о чем я тебя прошу. Мне тебя так не хватало в эти последние месяцы. Я все время думал, как оторвать тебя от этого фильма, вернуть в Лос-Анджелес, особенно после несчастного случая с каскадером. Когда Булл пришел ко мне с предложением участвовать вместе с тобой в этой картине, я почувствовал огромное облегчение. Я подумал, что он сможет вытеснить тебя, заменить тебя и дать тебе возможность вернуться туда, где твое место.

— Этого не будет; об этом я могу сказать тебе прямо сейчас.

— Я могу примириться с этим.

— Прекрасно. А ты можешь сказать мне, замена меня Буллом имела какой-то скрытый смысл? Предполагалось, что меня никак не отметят за эту работу? Ты хотел действовать наверняка, чтобы я не получила никакого признания?

— Господи, Джулия, не говори так; это сводит меня с ума. Я боялся за тебя и хотел, чтобы ты вернулась обратно в Лос-Анджелес. Больше ничего за этим не стоит.

Но сходила с ума именно она, а не он. На какое-то мгновение в ее голове так ясно возникло подозрение, что Аллен ради того, чтобы заставить ее отказаться от работы, спровоцировал несчастные случаи, в результате чего погиб Пол Лислет и чуть не умерла Саммер, что ей стало нехорошо. Ее преследовала мысль, что, если бы она не завела роман с Реем, он бы отстранил ее от работы в ту же секунду, как приехал. Ее увлечение другим мужчиной создавало ей некоторую защиту, потому что Аллен не мог быть уверенным в том, что она не бросит его окончательно и не свяжет свою судьбу с Реем, если давить на нее слишком сильно.

Ненормальная..

Всюду ей чудились угрозы и заговоры. Этому надо положить конец. Сейчас ей необходимо сосредоточиться на том, чтобы закончить фильм. Как только это будет сделано, все остальные проблемы разрешатся сами собой, поскольку все участники разойдутся каждый своей дорогой. Во всяком случае, большинство из них.

— Послушай, Джулия, — сказал Аллен голосом низким и тихим прямо ей в ухо. — Я не собираюсь умолять тебя на коленях, но я и не сдаюсь. Я хочу, чтобы ты подумала над тем, что я тебе сказал. Как следует подумала. И потому, может быть, довольно скоро, мы найдем время и место поговорить об этом серьезно. Многое зависит от этого. Больше, чем ты можешь себе представить.

Это прощальное слово прозвучало вычурно и дразняще, оно чем-то напомнило название старой песни. И по этой причине оно было трогательным; Аллену это далось нелегко. Джулия, глядя ему вслед, медленно покачала головой. Этот день она решила полностью посвятить работе.

Сегодняшний эпизод должен был показать Саммер в ее новеньких джинсах, майке и спортивных ботинках, а также какое место занимает Жан-Пьер в общине. Позже, когда утреннее солнце уйдет и, по прогнозам, должен был пойти дождь, они отснимут, с каким энтузиазмом Саммер и Вэнс покупают новую одежду, которая превращала Саммер из городской девочки в сорванца из глубокой провинции.

Саммер вместе с матерью находились близ фургончиков, которые подтащили к стоянке бакалейного магазина. Аннет возилась с волосами Саммер, заплетенными в косу, обрызгивая их лаком, чтобы ни один волосок не вырвался из прически, а девочка извивалась и кашляла.

Джулия оторвалась от своей беседы с кинооператором и махнула рукой девушке-секретарше.

— Скажите Аннет, чтобы она оставила в покое волосы Саммер. Они должны выглядеть так, как причесал их ее отец, а не так, как будто она вышла из модного салона.

Девушка отправилась выполнять поручение Джулии. Краем глаза Джулия наблюдала, как она приблизилась к Аннет, как та швырнула расческу и баллончик с лаком в воздух, так что Саммер пришлось увернуться, чтобы они не попали в нее. Аннет бросилась на Саммер, стараясь ухватить ее за косу. Саммер снова уклонилась, ударив мать по рукам, повернулась и убежала. Аннет бросилась было за дочерью, но, покачнувшись, остановилась. Она что-то кричала девушке-секретарше, потом круто повернулась и заковыляла к своему фургончику. Когда дверь за ней захлопнулась, секретарша ушла, вращая глазами.

— Нализалась, — покачал головой Энди Рассел. — Тяжело Саммер терпеть все это. Если нам удастся залечить ее шишку за сегодняшнее утро, можно считать, нам повезло.

Джулия согласилась, хотя, впомнив Вэнса и его состояние прошлым вечером, была уверена, что не только алкоголь виновен в проблемах Аннет. Между ее бровей пролегла морщина, когда она вернулась к разговору с кинооператором, прерванному этим инцидентом.

Когда, наконец, камеры заработали, Саммер еще не пришла в нормальное состояние. Походка ее была напряженной: она держалась неестественно прямо и едва касалась руки Вэнса. Ей постоянно приходилось напоминать, чтобы она смотрела перед собой, а не себе под ноги. Ее улыбки были натянутыми и слишком быстро угасали. Просьбы и уговоры вызывали слезы и отнюдь не улучшали дело.

С каждым повторным дублем Вэнс раздражался все больше и ругал девочку вместо того, чтобы помогать ей. Это влияло на его собственную игру, поэтому он шествовал по улице, почти волоча за собой Саммер, а на крупных планах скрипел зубами.

Наконец, Джулия объявила перерыв. Взяв в пищеблоке две банки кока-колы, она подошла к груде проводов, на которой, подперев подбородок руками, сидела Саммер. Она протянула одну банку девочке, потом уселась на землю рядом с ней. Они открыли банки, дернув за ушко жестяной крышки. Они пили и смотрели, как машины огибали улицу, закрытую для проезда из-за киносъемок.

Немного погодя Джулия спросила:

— О'кей, солнышко, что произошло?

Саммер потерла большим пальцем запотевшую банку.

— Все так и смотрят на меня.

— Это естественно. У тебя одна из главных ролей.

— Я говорю обо всей нашей группе. Они все меня жалеют, А Вэнс вообще не хочет со мной работать; он говорит, что дети всегда отвлекают на себя все внимание зрителей.

— Одна из сторон жизни профессиональной актрисы, — сказала Джулия, — это не думать о том, что могут сказать о тебе другие люди. Как бы тебе понравилось играть с Вэнсом любовную сцену, зная, что он тебя терпеть не может? Актрисы постоянно с этим сталкиваются.

— Это другое, — пробормотала девочка, заливаясь краской.

— Не совсем. Ты делаешь только то, что должна делать, а другие пусть сами беспокоятся, как они играют. В каком-то смысле это относится и к твоей маме. Ты не отвечаешь за то, как она себя ведет, только за то, как ты относишься к этому сама. Если ты не хочешь, чтобы тебя жалели, тогда не жалей себя сама.

— Но вы не понимаете! Я не могу изображать, как я подпрыгиваю от счастья на глазах у миллионов, триллионов людей, если мне грустно.

— Нет, можешь. Тебе просто надо вспомнить то время, когда тебе было хорошо. Вспомни, что ты ощущала, как ты это показывала, как двигалась, как смотрела на людей. Вспомни — вспомни, что ты чувствовала, когда танцевала вместе с Реем на свадьбе. Тогда тебе было весело?

— Да, пожалуй, — слабая улыбка появилась и исчезла с лица девочки.

— Было, было. Так что вообрази себе, что Вэнс это Рей. Вообрази, что это Рей купил тебе новую одежду и что вы двое идете… ну, например, кататься на лодке или удить рыбу. Ты можешь это сделать?

Брови девочки то поднимались, то опускались. Она поджала губы и дергала ими из стороны в сторону. Подняв свою банку с кока-колой, она сделала большой глоток, как будто внезапно ее одолела жажда, и коротко рассмеялась.

— Я попробую, — произнесла она.

— Прекрасно, — сказала Джулия, в свою, очередь, рассмеявшись от облегчения. — Беги и скажи гримерше, чтобы она тебе все подправила, и мы сделаем еще один дубль.

Пока Джулия стояла и смотрела, как девочка идет в гримерную, рядом с ней послышался шорох шагов. Она сразу догадалась, что это Рей, она узнала звук его шагов и терпкий мужской запах. Она уже оборачивалась к нему, когда он проговорил:

— Ты очень хорошо поговорила с ней.

— Это труд небольшой, она прекрасно играет, если сосредоточится.

— Но ты очень терпелива, а это кое-что другое.

Эта похвала доставила ей такую радость, какую она и не ожидала. Она отвернулась, чтобы, он не заметил, как вспыхнуло ее лицо, и одновременно что-то забилось у нее в горле, когда до нее дошло, что он пришел не потому, что беспокоится о Саммер, как она сначала подумала, а специально искал ее. Она судорожно глотнула и быстро, пока не прошло это мгновение, сказала:

— Послушай, я хочу сказать тебе…

— О том, что случилось вчера вечером… — подхватил он. Они оба остановились.

— Леди в первую очередь, — спокойно произнес он.

Она встретила его взгляд, но сама была далека от спокойствия.

— Не знаю, что ты думаешь насчет Вэнса. Но он… он был не в себе.

— Ты хочешь сказать, что он по уши накачался наркотиками?

— Именно. Я только хотела сказать, что очень рада, что ты оказался на месте.

Рей долго смотрел на нее, и напряженные морщины вокруг его глаз понемногу исчезли. Он глубоко вздохнул.

— Я даже растерялся… когда увидел, как он свалил тебя на землю… и как ты защищала его. До меня не сразу дошло, почему ты так поступила. Я не привык размышлять только исходя из того, что лучше для фильма.

— Это привычка, иногда она заводит меня слишком далеко, — объяснила Джулия.

Он понимающе улыбнулся.

— Я увидел, что у тебя горит свет, и шел спросить насчет эпизода при закате. Я подумал, что ты могла бы дать мне несколько советов, как вести себя с женщиной, которая так зла на тебя, что не желает даже разговаривать, как режиссера, естественно.

— Естественно, — повторила она. — Я могла бы посоветовать тебе не замечать, что она сердится на тебя.

Он склонил голову набок и посмотрел на нее сверху вниз.

— И что это значит?

— Булл все рассказал мне. Он объяснил, что вы хотели снять эту сцену для фона, на котором будут идти титры с перечислением всех участников. Ты мог бы потрудиться сам все объяснить, вместо того чтобы уйти, не сказав ни слова.

— Тогда отступление казалось наилучшим выходом. Неизвестно, кто из нас больше погорячился, я или Булл, и мне не хотелось ухудшать положение, если я вдруг скажу что-нибудь не то.

— Когда-нибудь тебе придется сказать мне, — произнесла она легко, — чем тебе так не нравится правда. Это то, что я ценю очень высоко.

Он не ответил, его лицо изменилось под ее взглядом, стало темным, непроницаемым. Сомнения закрались в ее душу, и вместе с ними таяла радость. Невольно напрашивался вопрос: правду ли ей сказал Булл?

Им надо было спешить. Они теряли нужное освещение, солнце то выходило, то вновь скрывалось за медленно собирающимися тучами. Воздух стал тяжелым, душным. Бриз, который дул все утро, начал набирать силу, закручивая спиралью пыль, обертки от жевательной резинки, сухие опавшие листья платанов. Порывы ветра гнали их по улице, как стаю испуганных морских существ. Кинооператоры пытались защитить свои объективы. Офелия вынула из сумочки японские заколки и укрепляла ими свой «конский хвост», чтобы не мешал. Аннет стояла у двери своего фургончика и смотрела на небо, как будто для нее было жизненно важно увидеть первую каплю дождя.

— Давайте еще раз! — крикнула Джулия. — Последний, самый лучший дубль. — Все заняли свои места. Наступила тишина. Хлопнула хлопушка. Ровно зарокотали камеры.

Все вышло замечательно.

Солнце пробилось в чистое пространство между сгущающимися тучами, так что освещение стало постоянным. Ветер стих. Саммер, играя, выворачивалась из руки Вэнса, любовалась собой, своей одеждой, проходя мимо витрин магазинов, и щебетала, как будто и не слыхала о таком явлении, как страх перед камерой. Она заставила Вэнса улыбнуться, что еще больше украсило эпизод. Она вела себя, как ребенок, избавленный от тесного выходного платья и туфелек со скользкой подошвой. Она была воплощением любящей дочери и маленькой роковой женщины. Она вся была счастье и восторг. Она была просто великолепна.

Когда они дошли до конца улицы, все восторженно приветствовали ее и хлопали в ладоши, кое-кто облегченно вздохнул. И в этот момент начался дождь.

Это был не мелкий дождь и не редкий, когда капли падают разрозненно, как бы предупреждая. Только что дул теплый ветер и солнце уходило за тучу, и вдруг начался потоп. Капли дождя были огромные, величиной о блюдце. Они шлепались об тротуар, вздымая пыль, мешаясь с ней, текли мутным потоком, от которого поднимался пар, и воздух наполнился запахом внезапной сырости.

Саммер, возбужденная, счастливая из-за своего удачного выступления, выбежала с криком на улицу и закружилась как волчок, подняв кверху руки и лицо навстречу дождю. Джулия не могла не улыбнуться при виде радости девочки, тогда как сама она бросилась в укрытие под навес витрины магазина. Эта радость была заразительна; Джулия была готова выйти и присоединиться к Саммер.

Ее мысль прервал вопль, пронзительный, животный.

— Прекрати сейчас же, дура! Прекрати!

Это была Аннет. Она бежала от фургона, размахивая руками и разбрызгивая босыми ногами грязную воду, которая уже покрывала тротуар. Взгляд у нее был совершенно дикий, рот широко открыт в крике. Волосы быстро намокли и прилипли к голове, тонкий хлопковый брючный костюм болтался на ее худом теле, как свежевыстиранное белье на веревке.

Саммер, улыбка которой моментально исчезла, начала отступать. Аннет настигла ее. Она схватила девочку, притянула к себе и стала хлестать ее рукой по лицу.

— Дура! Идиотка! Я тебе покажу, как устраивать спектакли! Только попробуй заболеть, слышишь? Только попробуй! Если ты заболеешь, кто будет зарабатывать нам на жизнь?

Аннет трясла девочку и сама тряслась, как огородное пугало на сильном ветру. Она била ее по щекам, выкрикивала требования и угрозы. Саммер кричала, умоляла мать перестать, одновременно искусно уклоняясь от ударов, и плясала у держащей ее руки Аннет, пытаясь вырваться.

Джулия замерла на месте, ужаснувшись от жестокости этой сцены, оторопев от безумия, слышавшегося в воплях Аннет. Между тем проходили секунды. Тут она бросилась в дождь, перепрыгнула барьер и вбежала в заблокированную улицу. Она схватила Аннет за руку, трясла ее, требуя прекратить издевательство. В то же время она увидела, как с другой стороны, перепрыгивая через веревку, стулья и ящики с инструментами, наклонив голову от дождя, приближается Рей.

Через минуту он появился рядом. Он оторвал Аннет от: Джулии и скрутил ей за спиной руки. Саммер упала спиной на мокрую от дождя землю. Лицо ее покраснело, но было бледно вокруг рта, искривленного от подавляемого плача. Потом она поднялась на ноги и побежала так, как будто хотела обогнать бурю и ярость своей матери.

Джулия посмотрела на Рея, лицо которого выражало отвращение к женщине, которую он держал, и глазами он указывал ей на Саммер. Круто повернувшись, Джулия бросилась за девочкой. Она догнала ее уже за самым последним фургоном и грузовиком с генератором, на краю объездной улицы, где по обеим сторонам проносились машины, разбрызгивая лужи. Джулия поймала ее и без слов притянула к себе, крепко обняв обеими руками. Сначала напряженное, как струна, тело девочки сопротивлялось ей, потом послышался сдавленный плач. Саммер крепко обняла Джулию, спрятала лицо у нее на груди, все ее тело сотрясалось от рыданий. Джулия гладила ее по голове, бормотала что-то успокаивающее, защищая ее своим телом от дождя. Так они и стояли, пока к ним не подъехал «чероки» Рея.

— Ты знаешь, что говорят? — спросила Мадлин. Она шлифовала пилочкой ногти, наводя окончательный блеск на свой французский маникюр, рядом с ней стоял только что налитый бокал с шампанским, которое пенилось, как микстура от желудка. Голос у нее был довольно громкий и был хорошо слышен, несмотря на шум дождя по металлической крыше лодочного клуба и оживленный разговор членов съемочной группы, рассевшейся вокруг них как в каком-нибудь университетском центре. Они наработались сегодня, снимая виды болот во время дождя, чтобы использовать это в эпизоде, где Мадлин должна была брести в болотной жиже в поисках палатки Жан-Пьера, отправившегося на рыбную ловлю.

— Да, знаю, — отвечала Джулия.

— Говорят, что этот фильм сглазили, — продолжала актриса, как будто ей было мало того, что она уже сказала. — Сначала погибший каскадер, потом несчастный случай, чуть было не приключившийся с Саммер, а сейчас и Аннет попала в больницу на «обследование», хотя всем известно, что она совсем сбрендила на почве кокаина и алкоголя. Во всяком случае, Аннет — это последняя капля. Все говорят, что должно что-то случиться, чтобы вернулась удача, или этот фильм окончится полной катастрофой.

Джулия сухо спросила:

— И какой выход предлагают эти все?

— Булл. — Ответ был прямым. — Все думают, что, может быть, он принесет удачу.

— От их доверия у меня просто теплеет внутри.

Мадлин потянула за концы черный свитер, который она накинула на плечи поверх черной шелковой блузки и который постоянно сползал.

— Я понимаю, но таков шоу-бизнес, верность до конца или до тех пор, пока тебе не изменит счастье, как уж получится. Но если серьезно, разве это исключено? Я к тому, почему он вообще здесь?

— В гостях.

— Ну да, конечно, и я полагаю, у тебя есть акции золотых рудников Луизианы, которые ты хотела бы продать?

— Я… хотела узнать его мнение по некоторым вопросам.

— Я так и знала! Ты меня не обманешь; я покрутилась достаточно в этом деле, не говоря уже о постели и столе зала заседаний директоров. Я знаю, когда колеса начинают вертеться со скрипом. Первое, что они в таких случаях делают — это меняют или главнуютероиню, или режиссера. Откровенно говоря, дорогая, я бы предпочла, чтобы из нас двоих ушла ты.

Джулия улыбнулась про себя на невозмутимый намек актрисы, что она считает себя «звездой» в этом фильме. Мадлин не понравилась бы мысль о том, что только благодаря ее многолетнему опыту она имеет право на это место.

— Как дела у Саммер? — спросила Мадлин.

— Все хорошо. Они с тетей Тин прекрасно поладили; занимались приготовлением имбирных пряников. Я надеюсь, что к утру синяки на лице Саммер побледнеют и их можно будет скрыть за гримом.

— Это очень благородно со стороны старой леди оставить ее у себя, пока Аннет находится в клинике для наркоманов.

— Это была идея Рея.

— Но она не обязана была соглашаться, — сказала Мадлин. Немного помолчав, она продолжила, понизив голос: — Может, мне не надо этого говорить, но я бы не удивилась, если бы узнала, что это Вэнс дал Аннет такое, от чего она сошла с катушек. Он и сам в последнее время был не совсем в форме, а перед тем как появилась репортерша, он захаживал к ней утром. Аннет старше его на несколько лет, но это же не помеха, я права? Ей было очень тяжело, когда он стал поглядывать на сторону.

Джулия понимающе кивнула головой. Она и сама подозревала то, о чем говорила Мадлин. Вслух она произнесла:

— Не думаешь ли ты, что он специально дал ей сверхдозу?

— Ну, это трудно сказать. Должно быть, Аннет уже давно пристрастилась, потому что очень мучилась. Ты знаешь об этом? Но подумать только, тратить такую уйму денег на болеутоляющее. Уже от одного этого можно заболеть, когда тысячи долларов уходят как в песок, растворяются в воздухе, и все ради укола и забытья. Сколько одежды и драгоценностей, машин и домов на берегу моря можно купить вместо этого! Не удивительно, что люди занимаются продажей наркотиков, если можно сделать такие легкие деньги.

— Остановить спрос — и остановится предложение, — проговорила Джулия почти про себя.

— Что ты сказала?

— Ничего. Это то, что сказал другой человек.

Взгляд Мадлин задержался на ней на секунду дольше, но потом она быстро повела плечом и убрала свою пилочку для ногтей.

— Знаешь, я все время думаю о нашем дорогом старине Булле. Может, стоит поговорить с ним, вспомнить веселое времечко. Это может быть полезным, чтобы получить один-два эпизода в фильме. Что ты на это скажешь?

— Я сомневаюсь в этом, — прямо ответила ей Джулия.

— Ах, ладно, попытка не пытка.

Мадлин выскользнула из кресла и направилась к выходу, звеня браслетами и поправляя рукой прическу. Высокие каблуки стучали по твердому полу, и шелк ее черной с разрезом юбки обвивал ноги. Джулии, смотревшей ей вслед, стало ее немного жаль. Ей пришла в голову мысль, что Мадлин не осознает, что ее пристрастие к одежде, украшениям и другим роскошным вещам тоже своего рода мания. Или она думала, что ее внешность поблекла в сорок лет, и она чувствовала необходимость осторожно продвигаться среди руководителей, умасливая таких мужчин, как Булл, ради еще одного эпизода или строчки текста. Из нее никогда бы не вышло хорошей актрисы: у нее не хватило бы стойкости.

— Я думал, она никогда не уйдет.

Это произнес Стэн. Он, прихрамывая, добрался до кресла, освобожденного Мадлин, и тяжело рухнул в него. В руках он держал чашку кофе размером с цветочную вазу и пожелтевшими большим и указательным пальцами мял неистребимую сигарету.

— Мадлин в порядке, — сказала Джулия с улыбкой.

— Точно, но я не хотел говорить при ней. Или при ком еще, между прочим.

— Ты не хочешь подышать воздухом? Здесь становится похоже на коптильню.

Они прошли к дверям и вышли под металлический навес над входом. В лицо им ударил свежий и сырой воздух. Падающий дождь был похож на плотные серые шторы, колеблющиеся на ветру. Капли громко стучали в навес над головой, но не усиливались до рева, как в замкнутом пространстве. Джулия прислонилась к стене и ждала.

— Я правильно понял? Действительно, Булл начинает работать? — спросил Стэн, и слова вылетали из него, как пулеметная очередь.

— Думаю, ты не ошибся, хотя я еще не сообщила ему об этом и кому-либо другому, кстати.

— Тогда не делай этого.

— Что?

— Ты меня слышала. Не делай этого. Как только это случится, меня здесь не будет.

— Почему?

— Ты знаешь почему. Мне не нравится Булл, никогда не нравился, и я ни за что не буду работать с ним.

Лицо Стэна было серьезным. Он не шутил. Джулия, поняв это, почувствовала такой приступ усталости, что ей пришлось напрячь колени, чтобы они не дрожали. Она спокойно сказала:

— Стэн, ты сделал так много в этом фильме, осталось совсем чуть-чуть. Почему ты не можешь потерпеть?

— Моя шкура, может быть, немного стоит, но я ее ценю.

Его загадочный отказ даже после того, как она высказала свое мнение насчет его ультиматума, вызвал в ней раздражение. Только этого еще не хватало ко всем неприятностям!

— О чем ты говоришь? Мне можно об этом узнать? Если между вами что-то не так, то объясни, ведь мне ничего не известно.

— Это наши с Буллом дела, они тянутся с очень давних пор. Если ты хочешь знать, поинтересуйся у него. После того как он уедет отсюда.

— Я не хочу интересоваться у него. Я хочу, чтобы ты рассказал мне все как есть, без всяких вокруг и около. В чем дело?

Он молчал и кусал губы, глядя на дождь. Его глаза в темных кругах беспокойно бегали, как бы ища, куда деться.

— Я жду, — требовательно проговорила Джулия.

Он продолжал молчать, лишь изредка смотрел на нее и вновь отводил глаза, медленно сжимая в кулаки руки.

— Ну хорошо, — произнесла Джулия, — ты не обязан объяснять мне. Но не жди, что я скажу Буллу, чтобы ом исчез по одному твоему слову.

Он шумно выпустил изо рта воздух и облизал языком губы. И только когда Джулия оттолкнулась от стены, чтобы снова вернуться в клуб, он выговорил:

— Дело касается твоей матери.

Она никак этого не ожидала. Джулия резко повернулась, как будто внутри у нее сработал мотор.

— Какое отношение может иметь к этому моя мать?

— У нее была связь. Со мной.

Джулия ничего не сказала, не могла ничего сказать. Она попыталась представить свою мать — такую изысканную, добросердечную, с ее живым умом, ее любовью к цветам, древности и старым домам, — увязшую в каких-то тайных свиданиях со Стэном, попыталась представить их вместе в потных объятиях. Это не удавалось.

— Пусть это тебя так не шокирует. Я тогда был другой. Мы все были другими.

Непослушными губами Джулия проговорила:

— Что же случилось?

— Ничего особенного. Булл, как всегда, развлекался на стороне, с актрисой из своего фильма, яркой блондинкой. Я был в том же фильме главным каскадером. Он послал меня отвезти свою жену куда-то в гости, чтобы она не мешала ему. Твоя мать была красивая женщина; ты очень на нее похожа. Я влюбился в нее с первого взгляда и стал приходить к ней с тех пор уже по собственной воле. Когда твоя мать узнала о блондинке, она решила отплатить Буллу как можно больнее. Я подвернулся кстати. Вот, собственно, и все, хотя она знала, как я относился к ней. Я считал, что мне повезло.

— Ну хорошо, у вас была связь, но я не понимаю, почему…

— Это не все. Твоя мать не слишком хорошо хранила тайны: По правде говоря, я не уверен, что она хотела сохранить эту тайну. Булл обо всем узнал. Через несколько дней он уехал на съемки вестерна. Я тоже там участвовал. Булл заставил меня делать трюк с фургоном, который понесли лошади. По сценарию в нем был динамит для золотой жилы. Фургон должен был упасть с горы и взорваться. Я сказал ему, что это опасно, но он все время повторял, как это здорово будет выглядеть на экране. Динамит взорвался раньше времени. Я спрыгнул, получил хромую ногу, но мне еще повезло, что я остался в живых.

Джулия смотрела на него, не шевелясь.

— Ты говоришь, что Булл знал о тебе и о матери и поэтому подверг твою жизнь опасности?

— Можно и так сказать.

— Я не могу поверить в это.

— Можешь поверить, потому, что он именно так поступил. Правда, я должен признаться, в то время он был сам не свой. Видишь ли, твоя мать никак не хотела говорить ему, чей это ребенок, которого она носит, его или мой.

— А тебе… она сказала? — Джулия почти не расслышала свой вопрос. Хорошо еще, что стена за ее спиной была крепкая, потому что ноги почти не держали ее.

— Она сказала, что твой отец Булл. Хотя мне в голову приходили сомнения.

— Почему?

— Твоя мать была не такая, как другие, и мне казалось, она не хочет, чтобы я чувствовал себя обязанным по отношению к ней. После этого несчастного случая с фургоном она бросила Булла, бросила его из-за этого и приехала сюда, в Луизиану. Сказала, что не может жить с человеком, который не лучше убийцы.