"Гнев и радость" - читать интересную книгу автора (Блейк Дженнифер)

Глава пятнадцатая

Почему гостиничный телефон всегда трещит, как аварийная тревога? Джулия как раз прилаживала серьги, когда ее заставил вздрогнуть истерично-резкий звонок. Она чертыхнулась, уронив свои сапфиры. Поначалу Джулия решила не подходить к аппарату. Все равно этого номера не знал никто из ее знакомых. Кроме секретарши, конечно, которой было известно, где Джулия остановилась в Лос-Анджелесе, потому что сама резервировала ей номер в отеле. Но зачем звонить секретарше? Для того чтобы сообщить об очередной неприятности на съемках? Джулия не хотела слышать ни о каких неприятностях!

Но слышать дребезжание телефона, который никак не мог угомониться, было еще большей мукой. Под конец она все-таки сняла трубку и мрачно сказала:

— Алло?

— Мисс Буллард? — послышался голос на другом конце провода. — Это ваш шофер. Лимузин в вашем распоряжении и ждет у подъезда.

— Но я не заказывала машину, — возразила Джулия.

— За вас заказали. Я жду внизу, мисс Буллард.

Возможно, об этом распорядились в оргкомитете кинофестиваля? Приятный жест.

— Я спускаюсь, — уже мягче ответила она.

Джулия отыскала упавшую серьгу, повесила ее, просмотрела свою вечернюю сумочку, чтобы убедиться в том, что не забыла положить туда ключи от номера, губную помаду, немного денег и кредитную карточку на всякий случай. Затем последний раз оглядела себя в зеркале, которое было таким большим, что позволяло видеть себя в полный рост. Ее волосы были заплетены в простую французскую косу, которая аккуратно лежала на спине. Одета она была в шелковое платье, отливавшее золотом и синим кобальтом, с квадратным воротником и широкими рукавами. В ее наряде было что-то от средневекового времени, и он соответствовал ее настроению. Подол длинной свободной юбки был ровен, и нижнее белье не выглядывало. Отлично.

Швейцар открыл ей бронзовые двери отеля, и она вышла на улицу. Лимузин действительно стоял у самого подъезда, а у задней дверцы ее поджидал шофер в черной униформе. Когда она приблизилась, он прикоснулся ладонью к козырьку своей фуражки и открыл перед ней дверцу.

— Мисс Буллард? — спросил он. — Добрый вечер. Прошу садиться.

Она уже наклонила голову, чтобы войти в машину, как вдруг увидела, что на заднем сиденье сидит какой-то мужчина в ослепительно красивом вечернем костюме.

— Привет, Джулия, — проговорил Рей.

Она автоматически приняла его протянутую руку, позволив усадить себя рядом с ним. Шофер закрыл за ней дверцу и пошел вокруг лимузина к своему месту. Она была слишком удивлена и смущена, чтобы сразу что-то сказать. Наконец, она повернулась к Рею и проговорила:

— Не стоило всего этого делать.

В его взгляде сверкнули так хорошо знакомые смешинки.

— Понимаю, но мне показалось, что тащить сюда «мазератти» — это было бы слишком показушно. Кроме того, мне хотелось поговорить с тобой спокойно, а не оглядываться постоянно на машины впереди себя.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Понимаешь, чувство неопределенности вконец одолело меня.

Она осторожно переспросила:

— Чувство неопределенности?

— Да. Относительно того, что я делал перед тем, как заснуть в твоей постели.

— Ничего особенного, — коротко ответила она.

Он внимательно взглянул на ее лицо, по которому гуляли блики уличных огней.

— У меня такое впечатление, что я наговорил кучу глупостей.

— Тогда ты не считал их глупостями. Он глубоко вздохнул, вновь откинулся на свое сиденье и стал смотреть прямо перед собой.

— Знаю. Ладно, начни с самого худшего.

— Ты сказал, что у меня холодные ноги.

— Это было до или после того, как я пытался спорхнуть с перил галереи?

Он выглядел смущенным и кающимся, но пытался шутить. Джулия с веселым удивлением разгадала его состояние и спросила:

— Какое это имеет значение? Ты не сделал ничего дурного.

— Тогда почему же ты скрылась, даже не попрощавшись?

— Ты так сладко спал, что было неловко тебя будить. Кроме того, я опаздывала на самолет.

— Об этом я так никогда бы и не узнал, если бы Буллу не удалось это вытянуть из твоей секретарши и потом передать по кругу.

Она склонила голову набок.

— Я не знала, что тебе будет это интересно.

— Это для тебя самой важно? — спросил он, каи будто что-то объясняя.

Может быть. А может, и нет. Он была тронута, и это ее пугало.

Он был слишком красив, слишком богат, слишком силен, слишком умен, слишком чувствителен, слишком внимателен — в нем всего было в избытке. При таком совершенстве не обойтись и без крупных недостатков. И они несомненно были. С прошлой ночи она много об этом думала — благо, времени было достаточно: долгий перелет — хорошая возможность спокойно подумать о многом.

Он никогда так толком и не объяснил, почему он покинул ДЕА, никогда не объяснил, что делает такой человек, как он, в агентстве, которое торгует медпрепаратами. Он говорил, что его жена умерла, но никто не знал, как это случилось, хотя тетушка Тин и упоминала пару раз о его семейной жизни. Ходили слухи, что когда-то у него был роман с Донной и вроде бы не так давно. Он катался по Слепой реке как раз в ту ночь, когда его едва не задел пронесшийся опасно низко самолет — точнее, гидросамолет. Он не мог скрыть своей заинтересованности по поводу судьбы этого гидросамолета. И наконец однажды она нашла его в своем кабинете, просматривающим ее бумаги.

Более того, он имел все, чтобы нравиться людям — Саммер обожала его, Донна зависела от него, Офелия считала, что он будит вдохновение, Стэн восхищался им. Даже Буллу он нравился. Все, за исключением, может быть, Вэнса и Аллена, полагали, что он очарователен. Чтобы добиться этого, ему пришлось пережить много неприятностей.

Зачем?

Чего он хочет?

Должно же быть что-нибудь?

Подозрение, цинизм — они легко вписывались в лос-анджелесскую обстановку, были частью его ландшафта, так же как и пальмовые деревья или смог. Они служили неким защитным экраном, часто необходимым, иногда целесообразным.

Она опасалась Рея Табэри. Это был человек, который при желании довольно легко смог бы сломить ее защиту. Она бы потеряла голову, свою жизнь, ощущение реальности. Она растворилась бы в нем, в его мире, в его умопомрачительных ласках. Она не хотела этого. Она любила жизнь, такой какой она была для нее до сих пор. Да, она металась между личным и творческим. Если ее жизнь с Алленом часто походила на… нечто безличное, это был ее сознательный выбор. Если ее творческая жизнь далеко не всегда ее удовлетворяла, значит, так и должно оставаться.

— Хочешь остаться одной? — спокойно спросил Рей. — Только скажи — и я растворюсь в воздухе.

Ах, какой чувствительный, черт возьми! Все видит насквозь…

— Ладно, не будь смешным, — сказала она с улыбкой, некоторую натянутость которой, кажется, не смогла скрыть. — С кавалером лучше. Я бы заказала себе все сама, если бы подумала об этом раньше.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Смокинг и я удачно сочетаемся с тобой и лимузином, правда?

Она пыталась уменьшить значение его присутствия и неожиданно добилась этого. Однако не чувствовала победу, скорее, смущение.

— Прости, — произнесла она и повернулась, чтобы взглянуть в окно машины на нескончаемый ряд стареньких мотелей, лавок, в которых продавались всевозможные напитки, и прачечных самообслуживания, мимо которых они проезжали. — Просто я не могу взять в толк, зачем ты влез в такие трудности, чтобы приехать сюда, поэтому не знаю, о чем говорить.

— Тебе и не надо ни о чем говорить, — ответил он. — Расслабься и наслаждайся выходным вечером.

Женский кинофестиваль, конечно, не мог равняться с премией Гильдии режиссеров, но это также было торжественное мероприятие. Вот уже семь лет оно проходило ежегодно и было призвано отмечать достижения женщин в кинематографе всего мира. Здесь были представительницы многих стран, включая такие, как Чехословакия, СССР и даже Марокко. Проникновение женщин в эту целиком контролируемую мужчинами индустрию проходило необычайно медленно, несмотря на то что уже довольно много было продюсеров, сценаристов, представителей съемочных бригад и режиссеров женского пола, и это число постоянно росло. Поскольку признание заслуг женщин в кино было делом еще более медленным, они решили сами устраивать себе смотры с наградами.

Там было много света, работали камеры, говорились речи, гремели аплодисменты. Фильм Джулии «Опасные времена» получил теплый и живой прием. Она едва помнила, что именно говорила в своем благодарственном слове, когда ее вызывали на сцену для получения приза как лучшего режиссера. Она всем сердцем была благодарна за признание ее труда. Важнее получения приза была поддержка ее работы, укрепление уверенности в своих силах. Именно такая поддержка ей и была необходима в те минуты.

Спустившись со сцены, озаренной лучами прожекторов, с хрустальным кубком в руках, Джулия направилась к тому месту, где стоял Рей и аплодировал вместе со всеми. Он был здесь для того, чтобы поддержать ее и разделить с ней ее триумф, и она была искренне признательна ему за это. Для того чтобы оказаться здесь и заслужить ее благодарность, он преодолел много препятствий, а она была настолько занята сама собой, что даже ни разу не сказала ему спасибо за все.

С блестящими глазами, очаровательной улыбкой и ощущением радости в сердце она приблизилась к Рею, закинула свои руки ему за шею и прижалась к его сильному телу. Хриплым от волнения голосом она произнесла:

— Я рада, что ты здесь. Я так рада!..

— Я тоже, — проговорил он, улыбаясь и поддерживая ее за талию. — Я тоже.

Когда все закончилось, когда в последний раз сверкнула в глаза вспышка фотокамеры, когда в. микрофон были произнесены последние слова журналистам-телевизионщикам, когда был сказан последний комплимент и пожелание удачи в дальнейшей работе, Джулия и Рей пошли к лимузину. Какое это было облегчение — погрузиться в его мягкое кожаное сиденье, ощутить покой и тишину, чувствовать себя неузнанной за толстыми и темными окнами автомобиля. Как только машина тронулась с места и влилась в поток дорожного движения, она поняла, что этот сумасшедший вечер остался позади. Джулия почти физически ощущала напряжение своих нервов, которого не замечала последние несколько часов. Она была счастлива, но слишком устала, чтобы чувствовать себя комфортно.

— Куда желаешь поехать? — спросил Рей. — Ты голодна? У тебя есть на примете какое-нибудь местечко, куда мы могли бы завернуть?

Джулия откинулась головой на спинку сиденья, пытаясь расслабиться.

— Не знаю. Честно, не знаю. Я бы поела, но не хочу заезжать в «Бистро», «Мортон» или «Ла Скала», или еще какое-нибудь элитарное заведение подобного рода.

С подрагивающей улыбкой на губах он напел что-то из старой новоорлеанской джазовой мелодии, которая стала знаменитой благодаря Сатчмо Армстронгу.

— Что? — сказал он. — Некалифорнийская современная кухня на столе с красным сукном и телефоном?

Она покачала головой:

— Мне не нравится это.

— Я полагал, что в этом городе тебе следовало бы появляться в нужных местах, чтобы казаться преуспевающей, и казаться преуспевающей, чтобы быть преуспевающей.

— Кому-нибудь другому, может, это и следовало бы сделать, но не мне. Я дочь своего отца, и среди множества бед, которые принесло мне это родство, я обладаю одним преимуществом: Булл в свое время уже все это проделал, так что мне не надо особо беспокоиться.

— Куда же?

— Какое-нибудь уединенное местечко с камином, где можно было бы вдыхать влажный воздух океана и наслаждаться отменной едой. Что ты по этому поводу думаешь?

— Мило, если только…

— Что?

— Ничего. Так где ты хочешь найти для себя все эти удовольствия?

— Бэль Эр. Комнатное обслуживание. Мой номер.

Он устремил на нее взгляд, который она никак не смогла истолковать из-за того, что в салоне автомобиля было темновато.

— Ну, что еще? — спросила она.

— На место Грейвсенда? Или Булла?

— А! Так тебя интересует, что я буду делать в отеле сегодня вечером? Все просто: я решила предаться удовольствиям.

— И это все?

— Не нравится, да? Хочешь сражаться с дорожным движением в направлении дома Аллена в Сан-Марино? Или рисковать по прибрежному шоссе в такую ночь до дома Булла в Малибу? — На этот раз у нее в голосе было слишком много резкости. Она жалела, что не могла его вполне контролировать. Может, он не обратит на это внимания?

Он сказал:

— Итак, нейтральная территория? Почему все-таки не к ним?

— Потому что я не испытываю ни к тому, и к другому особой сердечности! Тебе это хотелось знать?

— Да, — ответил Рей.

Она удивленно взглянула на него, и то, что она увидела в его глазах, заставило сердце забиться сильнее. Господи, как у него это получается?! Он не двинулся с места, не пошевелил ни одним мускулом, — ну, разве что улыбнулся, — однако у нее едва дух не захватило. Главное было — не показать ему этого.

Придав своему голосу спокойный тон, она проговорила:

— У меня в отеле есть номер, очень уютный. Я получила его только потому, что являюсь дочерью Булла, — вот оно, преимущество, о котором я тебе говорила. Пока я буду заказывать ужин, ты можешь устроиться у камина и погреть свои кости.

— Значит, я приглашен? — суховато спросил он.

У нее начало истощаться терпение, и она сама не знала: смеяться или раздражаться этому.

— Приглашен, хотя я удивлена тем, что тебе так долго пришлось это объяснять.

— Просто я стараюсь изо всех сил воздержаться от — как это говорится? — ковбойской тактики.

Она хмыкнула:

— Точно. Поэтому ты позвонил мне сегодня и спросил, не нужна ли мне машина.

— Я забыл.

В этот вечер он находился в каком-то странном расположении духа: отдаленный, удрученный, молчаливый и почти мрачный. Может, это была просто реакция на ее настроение? На недостаток ее тепла, приветливости?

— Ладно, не дуйся. С твоей стороны это было очень мило, и я это оценила высоко, — проговорила она.

— Значит, ты еще способна принимать сюрпризы?

— Способна, — серьезно ответила она.

— Я это запомню.

Спустя несколько минут лимузин повернул в каньон, где проходила дорога, ведущая к отелю. Они проехали мимо водоема со знаменитыми лебедями — те спали, укрыв головы под крылья. Впереди засветились огни Бэль Эра, этой торжественной архитектурной конструкции. Рей отпустил шофера с лимузином. Спустя еще пару минут Джулия уже открывала ключом дверь в свой номер. Рей стоял за ее спиной.

Номер был роскошным, здесь было все самое — или, по крайней мере, очень — дорогое. Отделан он был в зеленых тонах с розовыми оттенками, вся мебель — из светлого дерева. Общий вид был неказенный, жилой. Бельевой шкаф, на котором стоял телевизор, тумбочка в ногах сосновой кровати, несколько столиков — большой и маленький — из бронзы и стекла — антикварные вещи. Настольные лампы с подставками из розового мрамора были сделаны в итальянском стиле. Диван и стулья были современными, большими и удобными, обитыми тканью «кановас», гармонировавшей с пухлыми подушками на огромной кровати. Каминная плита, сделанная из натурального камня, выгодно украшала комнату. Мебель, стоявшая на балконе, была железной, выкрашенной в цвет краски яри-медянки. В больших каменных горшках стояли розовые герани и английский плющ.

Джулия подошла к кофейному столику перед диваном, сдвинула с середины крашеную фарфоровую пепельницу и кувшин и поставила на освободившееся место свой хрустальный приз. Она предложила Рею чего-нибудь выпить и протянула ему меню комнатного обслуживания, а сама пошла в ванную переодеться. Когда она вернулась оттуда, Рей стоял перед камином и смотрел попеременно то на хрустальный кубок, который держал в руке, то на языки пламени, жадно лизавшие дрова в камине. В другой руке у него была банка «Хейнекена». Он был в рубашке с короткими рукавами, пиджак висел на спинке одного из стульев.

— Наверное, ты действительно хорошо знаешь свое дело, — проговорил он.

Она медленно подошла к бару, чтобы налить себе бокал вина.

— Ты говоришь это, потому что я получила премию?

— И потому, как говорили все о твоей картине.

— А вот я не уверена, хорошо знаю свое дело или нет, — ответила вдруг Джулия. — Я редко об этом думаю. Хотя у меня был хороший учитель, этого отрицать не буду.

Он взглянул на нее. На несколько секунд его взгляд задержался на ее шелковом комбинезоне бирюзового тона и итальянских кожаных сандалиях того же цвета.

— Ты правда не знаешь?

— Я не знакома ни с одним человеком, занятым в искусстве, который бы точно знал, хороша его работа или нет. Она может лишь удовлетворять человека или нет. И все.

— А как же мнение критиков? Результаты продаж?

— Мнение критиков — это мнение отдельных компетентных людей, вот и все. Что касается результатов продаж, то поверь мне, бывают времена, когда на рынке хорошо идет только халтура. На этом нельзя строить объективные суждения. Истина выясняется лишь по прошествии долгого времени. Ты что же, предлагаешь людям искусства ждать годами и больше ничего не делать?

— Боюсь, до последнего времени никогда не воспринимал кинобизнес как что-то серьезное.

С этими словами он поставил кубок на столик, на стеклянной поверхности которого хрусталь был почти невидим.

— Это способ заработать себе на пропитание, — без улыбки сказала она.

— Ты когда-нибудь задумывалась над тем, чем занималась бы, если бы не ставила фильмы?

Размышляя над вопросом, она смотрела в свой бокал.

— Может, стала бы сценаристом. Хотя, впрочем, им не позавидуешь, когда их мнение расходится с мнением режиссера или актера. У сценаристов не должно быть развитого самолюбия.

— Или должна быть страсть к деньгам, которая перекрывала бы самолюбие.

— Не знаю. Представляю себе восторг человека, который видит, как на его глазах оживают и двигаются его персонажи, которых он создал за пишущей машинкой. — Она помолчала, потом кивнула в сторону меню, которое лежало на столике перед диваном. — Ты уже выбрал, что хочешь?

Он внимательно посмотрел на нее, и улыбка тронула его губы.

— Давно.

Она встретилась глазами с его взглядом и задержалась на нем, на его открытости и дразнящем обещании, пока не почувствовала, что ей становится жарко, что она больше не может на него смотреть. Джулия отвела глаза и крепко ухватилась за меню, безуспешно пытаясь скрыть мелкое подрагивание своих пальцев.

Они заказали семгу с чесночно-сливочным соусом, эстрагон с овощами и бело-шоколадный торт с ягодами на десерт.

По их просьбе ужин с калифорнийским вином им накрыли перед камином.

Поздний час, тихое потрескивание пламени и тепло, идущее от камина, танцующие отражения на серебре и хрустале, гармония запахов горящего дерева, вина и великолепной еды, — все это создавало в ней ощущение какого-то приглушенного совершенства. Джулия чувствовала, как напряжение начинает постепенно отпускать ее. Они мало разговаривали во время еды, да им и не нужно было переговариваться. Когда ужин подошел к концу, Джулия сняла со столика тарелки с десертом и выкатила его из номера, поставив в холле у своей двери. Рей в это время пошел готовить кофе в блестящем немецком кофейнике. Когда ароматный напиток был приготовлен, они вернулись к огню камина. Джулия скинула свои сандалии и пристроилась с ногами в кресле. Рей опустился прямо на пол, закрытый ковром, оперся здоровым плечом на кресло и вытянул свои длинные ноги к огню. Джулия передала ему его тарелку с десертом и взяла свою.

Наконец, последний кусок торта был съеден, последняя чашка кофе выпита. Огонь в камине стал меньше. Джулия, чувствуя расслабленность, поудобнее устроилась в кресле, отложив в сторону свою тарелку и чашку. Подложив под руку подушку, она положила на нее голову и стала наблюдать за Реем, смотревшим на огонь в камине. Джулия негромко спросила:

— Ты весь вечер что-то уж очень тих. У тебя еще болит плечо?

Он поднял на нее непонимающие глаза. Казалось, он был где-то далеко, когда она задала свой вопрос. Ему потребовалось время на то, чтобы уяснить себе его смысл. Наконец, он покачал головой.

— Нет, все нормально.

— Тогда что-то другое?

Он улыбнулся.

— Ничего особенного.

Она отнюдь не была уверена, что он говорит правду. Вдруг ей страшно захотелось поговорить с ним о том, что случилось на съемках, заставить и его задуматься над теми вопросами, которые все еще мучили ее по ночам. Но она чувствовала, что этого не следует делать — он слишком тесно сам был связан с теми событиями. Она еще не совсем понимала его, так что не стоило рисковать.

— Знаешь, — проговорил он, улыбаясь, — я пытался сконцентрироваться на своих лучших намерениях… Что тут смешного?

— Ничего, — ответила она и махнула рукой, давая понять, что ничего не произошло, а сама закрыла ладонью свою улыбку.

— Я также, — продолжал он, сузив глаза, — пытался не искать в твоем приглашении больше смысла, чем там было заложено, или искать тайное значение твоих слов. Особенно я уцепился за твое предложение погреть у камина мои кости.

Она прищурилась, затем выпрямилась в кресле и поставила ноги на пол. Джулия боялась, что ей будет скучно от этих разговоров, но вместе этого ощутила сильный интерес.

— Ну и что?

— Я терзался отчаянием. У меня возникли проблемы с этой шелковой штучкой, которую ты надела. С того места, где я сижу, она выглядит чистейшей провокацией. Но я могу ошибаться.

— Ты ошибаешься.

— В чем? — спросил он с мольбой во взгляде.

— В чем? Я что-то должна сказать?

— Да, — проговорил он, подходя к ней и садясь прямо перед ее креслом. — Это твоя комната. Твое очаровательное тело. Твое неотъемлемое право сказать мне… идти или остаться.

Голос его, его великодушная покорность, сдерживание себя показались ей более провоцирующими, чем что-либо на свете. Желание, покоившееся в глубине ее сознания в течение многих часов, в этот момент заполнило ее всю. Она ощутила тепло и радость, признательность и желан-ность его присутствия здесь. Свою роль сыграли и поздний час, и их уединение. Ответ мог быть только один.

Она проговорила, скрывая в голосе нежность:

— Останься.

Выражение его лица мгновенно изменилось.

— Учти: я не имел в мыслях оказывать влияние на принятие тобой решения, — спокойно произнес он.

— А что ты имел в мыслях? — спросила она, лаская рукой его жестковатые темные волосы.

— Ждать. Ждать, пока ты сделаешь то, что сама захочешь.

— Теперь ты знаешь, что я хочу.

Она пристально смотрела сверху на его голову и свои пальцы.

— Знаю ли?

Она повернулась так, чтобы видеть его лицо.

— Ты считаешь, что я не могла сказать «нет»?

— Я считаю, что это было бы несправедливо.

— После того как я завлекла тебя? Или из-за твоих последних действий? Я не такая чопорная.

— И?..

— И ты не будь чопорным, — улыбаясь, проговорила она и поцеловала его.

Однако он не хотел торопиться утолить свое желание. Вместо этого он наложил на себя длительную эротическую «эпитимью», превратив их страсть в удивительную игру. Джулия полагала, что сама будет главенствовать в ней, позволять это и не позволять то. Но он не обращал никакого внимания на ее слабые сдерживания и протесты. Он расстегивал то, что хотел, целовал там, где хотел. Наконец, расслабившись, она стала наслаждаться его ласками, и вскоре ее шепот согласия стал больше походить на шепот требования.

Сотрясаясь от тихого смеха, он упал вместе с ней на пол, и они покатились по ковру в свете гаснущего огня камина. Джулия чувствовала, как неистово колотится ее сердце. Кровь толчками прибывала к самой заветной части ее тела. Рей крепко прижимался к отвердевшим соскам ее грудей — и не было ласки сильнее. Его бедра и ноги с мягкими волосами давили на ее нежные бедра и ноги. Она вдруг почувствовала себя уязвимой, но не испытала ничего, кроме радости. Она слышала его негромкий голос, сжимала в объятиях его сильное тело, и большего она не хотела.

То, что происходило с ними, казалось колдовством, без передышки и раскаяния, это был удивительный взрыв эмоций и чувств, ощущение безумного сладострастия и красоты. Он и в этот момент не забывал о галантности: когда все близилось к концу и наступил самый важный миг, он неожиданно приподнялся на локтях и спросил с улыбкой:

— Так, значит, разрешаешь?

— Да, — ответила она и закрыла глаза.

И снова прошептала, когда огонь в них медленно угасал:

— Да.

Она проснулась совершенно обнаженной, но заботливо укрытой одеялом на своей кровати. Застекленные двери, выходившие на балкон, были широко распахнуты, и в комнату влетал свежий воздух, напоенный ароматом перца и свежескошенной травы. Легкие занавески мягко колыхались. Рей стоял на пороге балкона. Его крепкое, мускулистое тело было четко очерчено в лучах утреннего солнца. Его бедра были обмотаны полотенцем, повязка на его больном плече казалась меньше. Видимо, он сделал себе новую перевязку.

Она смотрела на него и наслаждалась. Он стоял прямо, будто врос в землю, — эту его позу она подмечала и раньше. Это было тем более странно, что другого такого расслабленного человека она не знала.

Джулия улыбнулась, вспомнив про его вежливый вопрос вчера ночью. Она смотрела на него и удивлялась тому чуду, что он находится с ней, в ее комнате и спал рядом. И снова она не находила ответа на вопрос: зачем ему это было нужно? Чего он этим хотел достичь? Должно же было что-то быть.

Джулия решила, что сможет подумать об этом позже — подозревать его в чем-то было еще рано.

— Зачем ты встал? — сонным голосом спросила она.

Он повернулся к ней и улыбнулся через плечо.

— Я смотрел на дождь.

— На дождь? В Калифорнии?! — Она так резко села на постели, что подушки упали на пол. Одеяло спустилось с плеч и открыло ее по пояс.

— Именно. Он пришел с океана. Да еще с каким туманом! Не самый удачный день для полетов.

— Да? Какая жалость, — проговорила она, пытаясь понять его настроение и намерения.

— Согласись? — сказал он. Сняв полотенце, он направился к ней.

— Тогда, может, завтра? — пробормотала она, уступая ему место рядом с собой. У него были влажные волосы, а кожа пахла свежестью утра и мылом. Он обнял ее, и она поежилась: его пальцы были холодными.

Он тихо прошептал:

— Может.

На следующий день они вылетели и во второй половине дня добрались до места, где проходили съемки. Когда они находились в самолете, солнце закатывалось за горизонт — большой красный шар, врезанный в небо. Намечался знаменитый оранжево-розово-пурпурный болотный закат. Вдали тянулась четкая полоска деревьев. Джулия, наблюдая из машины меняющиеся цвета на небе, жалела что не успела на закат. Он действительно обещал быть великолепным.

Они повернули к месту парковки. Вокруг было тихо, но Джулия этому не удивилась. Она знала, чувствовала, что все будет в порядке, но все-таки — для своего спокойствия — решила заглянуть сюда перед тем, как ехать к тетушке Тин.

Домики на колесах, трейлеры и лодочный клуб пустовали. Очевидно, все были в мотеле либо отправились в Новый Орлеан, стараясь ухватить побольше удовольствий за время ее отсутствия. Лишний выходной — разве можно было его упустить? Охранник со своего поста — помощник местного шерифа подрабатывал здесь — отсалютовал Джулии, когда она вышла из «чероки», который они взяли в аэропорту. Она подождала Рея, и они вместе приблизились к охраннику.

— Что-нибудь здесь происходит? — спросила она.

— Все как обычно, — ответил тот, выходя из-под небольшого навеса, где стоял, засунув руки за ремень, на котором болтался пистолет в кобуре. — Все на реке с Буллом Буллардом.

Холодок пробежал по спине Джулии. Попытавшись улыбнуться и сохранить голос спокойным и ровным, она спросила:

— С Буллом? Что он опять затеял?

— Забрал всю команду и ушел снимать закат, насколько я понял.

— Что?! Впрочем, мне следовало этого ожидать.

— Джулия… — начал позади ее Рей.

Она резко обернулась к нему:

— Ты отвезешь меня на реку? Здесь должна быть какая-нибудь лодка!

— Тебе не кажется, что лучше подождать их возвращения? Они скоро вернутся.

Она поняла, что он имеет в виду. Солнце скоро скроется и на землю опустится ночь. Но для нее это сейчас не играло никакой роли.

— Нет, — решительно сказала она. — Если не хочешь ехать…

— Я поеду, — мрачно прервал он.

Его катер на подводных крыльях все еще был привязан к доку с того самого дня, когда он разъезжал на нем от лагеря к месту съемок. Через несколько минут они уже неслись по реке и ветер бил им в глаза.

Долго искать им не пришлось. Булл снимал на ближайшем от лагеря открытом канале. Там можно было установить камеры не только для того, чтобы поймать во всей красе закат и линию деревьев, но и медленное продвижение пироги со стариком Джо на корме. Он медленно двигал шестом, направляя лодку прямо в сгущающиеся тени.

Боль и возмущение захлестнули Джулию, когда она увидела, что там происходит. Она отказывалась верить своим глазам. Камеры со снятыми фильтрами были установлены на тщательно выбранных позициях и подготовлены к тому, чтобы ухватить все оттенки умирающего заката, розовые и золотые отражения, подрагивающие в зеркальной глади воды. Она так часто видела это перед своим мысленным взором, что на секунду забыла обо всем на свете и застыла, пораженная, в несущемся катере.

До ее слуха долетел далекий рокот мотора — вдали показался одиночный бот Вэнса. Актер стоял у штурвала. Он лихо развернулся перед камерами и поравнялся с пирогой. Вэнс отсалютовал старику Джо. Тот коротко кивнул и стал смотреть вслед удаляющемуся боту. Камеры тоже стали поворачиваться.

Джулия обернулась к Рею, и тому пришлось увеличить скорость. Воздух свистал в ушах. В ее голосе чувствовалась боль и тоска, когда она воскликнула:

— Ты сказал ему! Ты сказал Буллу о закате!

Он молча взглянул на нее, и она увидела сожаление в его темных глазах.

С приближением катера на подводных крыльях на съемочном судне наметилось оживление. Булл повернул голову в сторону дочери. Он снял наушники и хриплым голосом громко крикнул: — Стоп!