"Дерзкие мечты" - читать интересную книгу автора (Блейк Дженнифер)

23

Джолетта прижала к груди дневник и вытерла глаза, в которых стояли слезы. Она уже читала раньше последние страницы одиссеи Вайолетт, но не в Италии, где разворачивались события. Почему-то теперь все воспринималось гораздо острее. Ей было очень жаль Вайолетт, но также немного и себя. В ее жизни тоже было немало потерь. И последняя из них — тот, кто при других обстоятельствах мог бы стать ее возлюбленным, как Аллин для Вайолетт.

Нет, она не будет об этом думать.

Последняя загадочная запись в дневнике не давала ей покоя, как и тогда, когда она прочла ее в первый раз. Все это было совсем не похоже на ее родственницу. Она никак не могла понять, почему Вайолетт после всего, что случилось, так легко согласилась вернуться домой с Гилбертом. Однако Джолетта знала, что Вайолетт это сделала: все, что она когда-либо слышала о своей прапрапрабабушке, подтверждало подлинность этих событий.

Может быть, Вайолетт согласилась на воссоединение, чтобы вернуться домой, в Новый Орлеан, к родственникам и друзьям, без каких бы то ни было объяснений причин разрыва? Ради ребенка, чтобы маленькая Джованна имела незапятнанное имя и сплоченную семью со всеми вытекающими отсюда преимуществами? Или, может быть, для безопасности — своей и ребенка? Или ей просто хотелось оставить позади все те трагические события, которые произошли с нею в Европе?

Что случилось в Египте в течение последующего года? Почему Вайолетт не осталась в Италии — ведь она писала в дневнике, что могла там остаться? И почему Гилберт предложил ей вернуться с ним? Потому что любил ее или просто хотел спасти свою честь? Из желания восторжествовать над ней или проверить, так ли уж сильна ее привязанность к Италии, поставив ее перед выбором: Европа или прежний образ жизни?

А может быть, согласие Вайолетт являлось своеобразной местью — ее мужу пришлось дать свое имя ребенку того человека, которого, возможно, он сам и убил?

Джолетта по-прежнему хотела знать больше: например, почему Вайолетт перестала вести дневник и как она себя чувствовала, опять возобновив, хотя и при других обстоятельствах, жизнь с Гилбертом? Кроме того, существовал и Джованни. Ей очень хотелось узнать, что с ним стало. Кое о чем она догадывалась, но это были лишь догадки.

Прошло столько времени, и уже невозможно ответить на эти вопросы, смысл всей истории так и останется недосказанным. Как это ни раздражает, но мир устроен именно так беспорядочно, подумала Джолетта, концы не сходятся с концами и повисают без связи в протяженности лет.

И все же она продолжала размышлять о дневнике, и одна мысль не давала ей покоя. Совершенно ясно, что страницы в ее руках — это не та тетрадь, которую начала Вайолетт на пороге своего большого путешествия. Этот факт открывал возможности, о которых она не думала раньше. Что-то могло быть умышленно изменено специально для этой копии, например даты и события; кое-что могло быть добавлено, или опущено, или слегка переосмыслено в соответствии с намерениями Вайолетт.

Не было оснований полагать, что Вайолетт могла это сделать. В конце концов, она вела дневник для себя, а не для того, чтобы кого-то удивить или что-то скрыть. Если бы она хотела утаить свой роман от потомков, достаточно было бы уничтожить записи о нем. Но тем не менее Джолетте хотелось проверить кое-что здесь, в Италии, и дома, в Новом Орлеане.

Стук в дверь прервал спокойное течение ее мыслей. Она догадалась, кто это. Она не только узнала этот стук, но и подсознательно ждала его с того самого момента, как вернулась в гостиницу.

Роун стоял, опираясь одной рукой о дверной косяк. Он осмотрел ее с головы до ног, и, кажется, осмотр удовлетворил его. Он медленно кивнул.

— Думаешь, ты очень хитрая, да?

— Что?

— Ты отлично знаешь, о чем я говорю.

Он прошел мимо Джолетты, остановился посреди комнаты и, осмотревшись, продолжил:

— Достаточно заставить мужчину задуматься, не нарочно ли ты это сделала.

Она громко захлопнула дверь.

— Я не просила тебя бегать за мной, как мать-наседка. Я взрослая женщина и имею полное право выходить из комнаты без твоего разрешения.

Стоя спиной к ней, Роун оглядел стоявшие рядом две кровати и с расстановкой произнес:

— Когда ты это делала, ты должна была знать, что любые договоренности станут невозможными.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что сказал. До отхода ко сну я перенесу свои вещи сюда.

Она повернулась и посмотрела на него в упор.

— Только попробуй, я попрошу портье вызвать полицию. Я действительно это сделаю.

— Делай, а я скажу им, что это просто ссора любовников. И можешь сколько угодно объяснять любвеобильным итальянским мужчинам, почему во Флоренции тебе вдруг разонравилось то, что доставляло удовольствие в Венеции.

— И у итальянских женщин может меняться настроение.

Роун на минуту задумался.

— Я скажу им: она требует, чтобы я на ней женился, и не пускает меня, пока я не соглашусь.

— Ты не посмеешь.

— Посмотрим. — От решимости, светившейся в его глазах, они приобрели стальной цвет.

Джолетта глубоко вдохнула, затем медленно выдохнула:

— А я скажу, что ты — мошенник, который соблазняет женщин с намерением что-то от них получить.

Его глаза сузились.

— Ты действительно так думаешь?

— Почему бы и нет? — И поскольку он стоял молча, даже не делая попытки ответить, она продолжила:

— Но не стоит устраивать такой цирк, чтобы получить дневник Вайолетт. Оставайся в своем номере и возьми его. Только дочитать, а не насовсем — зачем он тебе насовсем?

— Ты так считаешь? — Вызов в его голосе вдруг исчез.

Джолетта кивнула и, отвернувшись, невыразительно добавила:

— Аллин умер.

— Нет! — воскликнул он с такой болью, словно смерть случилась только что с близким ему человеком, членом его семьи.

Она медленно опустилась на одну из двух кроватей. Ей показалось странным, что она знала, как потрясет его это известие.

— Я предполагал, — сказал Роун, присаживаясь в изножье другой кровати. — Когда Вайолетт жила в Новом Орлеане, о нем ни разу не упоминалось. Может быть, она порвала с ним, но не думаю. И непохоже, чтобы он бросил ее.

Она быстро взглянула на него. Роун сидел, уставившись на свои руки. У нее в голове появилась смутная мысль, и, не успев ее додумать, она спросила:

— Ты помнишь, что ты сказал в Англии, когда я задала тебе вопрос про язык цветов?

— Нет. Наверное, первое, что пришло в голову.

— Ты говорил про розмарин.

— Ну, это все знают. — Он рассеянно улыбнулся. — «Прощай, прощай и помни обо мне». «Гамлет».

— Отнюдь не все, — сухо возразила Джолетта. Он посмотрел на нее с недоумением.

— К чему ты клонишь?

— Ни к чему.

Надо бы ей усвоить — так не бывает, реинкарнированные любовники не возрождаются в другом обличье, чтобы соединиться вновь. Такие вещи — развлечение для людей с чрезмерно развитым воображением, чепуха, не имеющая отношения к реальной жизни. «Протри глаза», — как сказала бы Мими.

— Кто убил Аллина? — спросил Роун. Она подняла бровь.

— Откуда ты знаешь, что его убили?

— Уровень холестерина у людей в те времена был чрезвычайно высок, но он, кажется, был не из тех, кто умирает от сердечного приступа. К тому же кто-то ведь пытался проткнуть его на вокзале.

— По-видимому, те же люди. Вайолетт не пишет, да я и не уверена, что она это знала. Возможно, сам Гилберт прятался поблизости — видели, как кто-то наблюдал за виллой. Меня не удивило бы, если он нанял людей для этого дела. Благоразумием он не отличался.

— Кажется, старина Гилберт не слишком хорошо знал женщин; по большей части он сам виноват в своих несчастьях. Но и у него имелись некоторые основания, чтобы быть сердитым.

— Ты его оправдываешь? — удивленно спросила Джолетта.

— Я просто хотел сказать, что именно скучные и чопорные мужчины порой бывают особенно ревнивы. К тому же в те времена считалось правильным не только ревностно реагировать на дурное поведение жены, но и наказывать ее за это.

— Кажется, Гилберт так и полагал.

— Но ясно, что он выбрал не лучший способ вернуть жену.

— Но вернул-таки! Вот что мне трудно понять.

— И да и нет, — возразил Роун.

— Что ты имеешь в виду?

— Ему не удалось вернуть ее по-настоящему, поскольку впоследствии они никогда не жили вместе.

— Кто тебе сказал? — резко спросила Джолетта, и глубокая складка пролегла у нее между бровями.

— Мать Натали, когда она рассказывала о том, как Вайолетт начала производить духи на продажу, — ответил он, по-прежнему сосредоточенно думая о своем. — Как бы там ни было, мне кажется, что быть мужем и не сметь притронуться к любимой женщине из-за того, в чем сам виноват, — это просто пытка.

Еще одна параллель, если угодно, подумала Джолетта. Роун тоже не смеет прикоснуться к ней из-за того, в чем сам виноват. Или он не это имел в виду? Может быть, она слишком усердно читает между строк? В самом деле, нужно обуздать воображение и слушать собственно слова.

— Ты жалеешь Гилберта? — снова спросила она.

— А ты нет? Ну хоть немножко? Конечно, он был ханжа, типичный викторианец. Но все же человек отправляется в Европу с прелестной молодой женой, мечтает о красиво обставленном особняке, о семье, а возвращается ни с чем. А годом позже приставляет к виску дуэльный пистолет и делает попытку вышибить себе мозги. И даже это у него не получилось — остался инвалидом.

— Я всегда думала, что с ним произошел несчастный случай.

— Так было объявлено. По словам Эстеллы, тогда все объяснили тем, что он якобы чистил пистолет. Чтобы замять скандал, я полагаю.

— Он прожил еще долго, — тихо сказала Джолетта, вновь переживая эти давние смерти, давние трагедии, вызванные брошенными сгоряча словами и поступками, продиктованными гневом. И, помолчав минуту, добавила:

— Может быть, я лучше пойму все, если завтра найду могилу Аллина.

— Ты знаешь, где искать?

— Ориентировочно у церкви возле той виллы. Но можно позвонить синьоре Перрино.

— Или просто поехать туда и посмотреть, — сказал Роун, явно искушая ее. — Машина, которую я взял напрокат, еще со мной.

Это было предложение, но она не могла принять его. Ведь он из неприятельского стана. Однако Джолетта не успела ответить ни «да», ни «нет», как он заговорил вновь:

— Ты не голодна? Я сегодня еще не обедал.

— Я тоже. Начала читать дневник и забыла обо всем.

Он укоризненно покачал головой.

— Не стоит переживать. Ты хочешь поздний ужин? Нет проблем. Это же Италия, bella signorina. Что до меня — я умираю от голода.

— Ты не обедал из-за меня?

— Как преданный страж. Ты не испытываешь ко мне даже жалости?

— Я чувствую раздражение и усталость, но только не жалость.

— Но ты со мной пообедаешь?

Было бы ошибкой позволить ему уговорить себя, поддаться его участию и полной обаяния улыбке. Джолетта отдавала себе в этом отчет, но ничего не могла с собой поделать. И все же, уже приглаживая волосы щеткой и подкрашивая губы, она ломала голову: как не позволить ему провести эту ночь в ее комнате, по возможности не устраивая безобразной сцены. Нет, она ни за что не останется с ним здесь, чего бы это ни стоило.

И подходящий случай представился. Маленький ресторанчик находился через пять домов от гостиницы. Там подавали блюда североитальянской кухни с французским привкусом, простые, но отлично приготовленные.

Несмотря или, возможно, благодаря неурочному часу народу было полно, причем большинство столиков занимали постоянные посетители, явных туристов особенно не наблюдалось. Официант своей манерой поведения дал понять, что если их ужин будет состоять меньше чем из пяти блюд, это будет равносильно нанесению оскорбления ресторану и ему лично. По заведенному там порядку они съели суп и салат, макароны и филе барашка с молодой морковью и спаржей, крем-карамель на десерт, запивая все это соответствующими винами и ликером с запахом миндаля и постоянно удивляясь, как итальянцам удается вместить в себя столько пищи.

Выйдя из ресторана, они направились к гостинице, как вдруг увидели идущих навстречу Натали и Тимоти.

— Портье сказал, что посоветовал вам этот ресторан, — объяснила Натали, — а я не поверила, что вы пошли есть в итальянское время.

— Еще неделька, — подхватил Роун, — и мы будем куда больше похожи на итальянцев, чем они сами.

— Вы-то можете это выдержать — вон вы какие стройные, а мне пришлось бы сразу отправиться на воды для похудения. Я хотела спросить Джолетту, что такое она сказала Цезарю? Он мне звонил, совершенно убитый горем, но я ничего не поняла.

— Ничего я ему не говорила, — ответила Джолетта.

— Все-таки, наверное, сказала. Он сходит с ума, хочет вернуться в свой родной городок — какое-то небольшое местечко под Венецией с непроизносимым названием, чтобы там прийти в себя. Его обидело то, как ты на него смотрела, и из-за тебя он сам себя перестал уважать. По крайней мере, так я поняла.

— А-а… — протянула Джолетта.

— Наверняка ты знаешь, что с ним случилось. Цезарь замечательный парень. Честное слово, я жалею, что попросила его отнестись к тебе поласковее.

— Я тоже, — тихо сказала Джолетта.

— Наверное, не надо было этого делать, хоть я и не знаю, что произошло, — сокрушалась Натали. — Мне просто показалось, что будет неплохо, если кто-нибудь сблизится с тобой и попробует выведать, что ты затеваешь.

— О боже, Натали! — с негодованием воскликнул Тимоти. Кровь ударила Джолетте в голову, она медленно сжала кулаки.

— Это был нечестный трюк, — медленно проговорила она. — Тебе не пришло в голову, что, может быть, Цезарь это понял и почувствовал себя виноватым?

— Цезарь? — Натали подняла брови. — Не думаю, что он способен чувствовать вину.

— По-моему, ты его недооцениваешь, — серьезно сказала Джолетта.

— А ты нет? — с нервным смешком воскликнула Натали. — Честно говоря, не понимаю, на что тебе жаловаться — тебя никак не задело знакомство с ним. Я думала, моей кузине польстит внимание красивого мужчины, эдакая amore по-итальянски.

— Очень мило с твоей стороны. Может, я должна сказать тебе спасибо? — Джолетта изо всех сил старалась, чтобы в ее голосе не прозвучали обида и гнев, кажется, ей это не удалось.

Натали слегка покраснела и по-прежнему вызывающе продолжила:

— Так или иначе, пострадала одна только я. У меня с Цезарем был роман, но после того, как я познакомила вас в Париже, он едва обращает на меня внимание. Этот красавчик питает нежные чувства к тебе — может быть, потому, что ему кажется, будто он спас тебе жизнь в той смехотворной автокатастрофе. Наверное, благодаря этому он почувствовал себя галантным, благородным и так далее.

— Извини, — усмехнулась Джолетта. — Я вовсе не хотела разрушить ваши отношения.

Натали наградила ее злобным взглядом.

— Да ладно, я, наверное, сама виновата. Но каково мне было узнать, что Роун пришел к такому же результату совершенно самостоятельно?

— Большое спасибо, Натали, но я сам разберусь, — сурово оборвал ее Роун.

— Ох, — вздохнул Тимоти. — Кажется, наговорили мы тут предостаточно. Так что, если Джолетта не захочет больше считать нас родственниками, я ее пойму.

— Ну, спасибо, милый братец, — яду в голосе Натали не стало меньше.

Молодой человек, не отвечая на реплику сестры, повернулся к Джолетте.

— Послушай, мне очень жаль, что все так получилось. Еще мне жаль, что у тебя ничего не вышло — Натали говорила, что ты побывала во всех местах, упомянутых в дневнике, и ничего не нашла. Не бери в голову. Со всеми бывает. Но семья должна держаться вместе. Так что, если мы чем-нибудь можем тебе помочь, скажи лишь слово.

— Кажется, — медленно произнесла Джолетта, — как раз можете.

— Ну, отлично.

Джолетта поймала на себе подозрительный взгляд Натали.

— Вы ведь остановились здесь в той же гостинице, что и я? В твоем номере две кровати?

— Подожди, Джолетта! — Роун быстро схватил ее за руку.

— А что, с твоим номером что-то не так? — поинтересовалась Натали.

— Не с номером, а с системой безопасности.

— Я что-то не понимаю.

— Она хочет сказать, — раздраженно пояснил Роун Джолетте, — что я присматривал за тобой с чересчур близкого расстояния.

— То есть из одной комнаты? Тебе не кажется, что это слишком… — поглядев Роуну в лицо, Натали запнулась и поспешно добавила:

— Ничего, ничего.

— Похоже, он думает, что мне угрожала опасность, — сказала Джолетта.

— Тебе и угрожала опасность, — вставил Роун.

— С тех пор как мы попали в Венецию, все было в порядке.

— То есть с тех пор, как я заступил на ночные дежурства.

— Господи, Джолетта! — воскликнула Натали. — Я и не знала, что ты такая покорительница сердец.

— Я — нет. Ко мне лично это не имеет отношения.

— Теперь уже не имеет? — мягко спросил Роун; Тимоти выбросил руку вперед, как регулировщик.

— Хватит, прекратите, — сказал он. — Я уверен, Натали не будет возражать, если ты станешь спать в одной комнате с ней.

— Тим, ты забыл, — поправила его сестра, — в гостинице нет свободных номеров, со мной уже мама.

— Да, правильно. — Он снова повернулся к Джолетте. — Ну что ж, я могу спать на второй кровати, если тебе так спокойнее.

— В этом нет необходимости, — резко бросил Роун.

— Подожди-ка минутку, — медленно проговорила Натали. — Джолетта — моя кузина, и, если она не хочет, чтобы ты был в ее комнате, я думаю, лучше тебе туда не заходить.

— Твоя забота трогательна, но несколько запоздала, — ответил Роун.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Тимоти.

— Вашу кузину едва не убили — и где вы были тогда? А со мной Джолетта в безопасности — в том числе и от моих посягательств, так что на этот счет можете не беспокоиться. А что до остального, я ее охраняю и буду делать это впредь. Хотите помешать — попробуйте.

Тимоти открыл было рот, но, встретив взгляд Роуна, сглотнул и промолчал. Натали тоже ничего не сказала, лишь стояла и смотрела на защитника Джолетты с удивлением и заинтересованностью в серо-голубых глазах.

Роун не стал ждать. Он коснулся руки Джолетты, и она двинулась за ним

— отчасти потому, что глупо было стоять посреди улицы, отчасти просто рефлекторно, думая в это время о другом.

Наконец, осознав, что идет за ним, Джолетта остановилась и без обиняков заявила:

— Ты не можешь переместиться в мой номер сегодня.

Роун пригладил волосы и, обхватив руками затылок, устремил взор в ночное небо, словно ища вдохновения.

— Почему? Чего ты так боишься? Неужели ты предпочитаешь опять столкнуться с подонком, который обшаривал твою комнату в Люцерне, или оказаться в канаве, как случилось под Болоньей?

— Ты властный, ты манипулируешь людьми…

— Это недостатки характера, но не причины.

Джолетта широко открытыми глазами неподвижно смотрела на витрину, полную изящных кожаных туфель, которая была у него за спиной, пока их цветовые пятна не начали сливаться.

— Ладно, — вздохнула она. — Что ты хочешь от меня услышать? Что я боюсь своих чувств к тебе? Хорошо, я это сказала. Но мне не нравится, когда моими чувствами играют ради собственной выгоды. Я боюсь влюбиться в кого-то, а потом узнать, что меня попросту используют, и однажды проснуться в одиночестве. Ты сказал, что хочешь защищать меня. Замечательно, если это возвышает тебя в собственных глазах. Так вот, я тоже хочу защитить себя. Я… я просто стараюсь обезопасить себя…

— Джолетта. — Роун попытался взять ее за руку.

— Нет! — Отдернув руку, она отступила на шаг. — Пожалуйста, не говори мне нежных слов, перестань приносить цветы и соблазнять меня. Мне это не нужно. Я этого не хочу. Я мечтаю только, чтобы эта поездка скорее кончилась, а потом я постараюсь держаться от тебя как можно дальше.

Его голубые глаза потемнели.

— Я не хотел тебя обидеть.

— Люди часто делают то, чего вовсе не хотели делать. — Джолетта избегала смотреть на него.

Мимо них проехала машина, из которой доносились громкие звуки музыки и взрывы смеха. Но Роун и Джолетта ничего не замечали вокруг, погруженные в свои мысли.

— Если ты хочешь избавиться от меня, то не обязательно ждать конца поездки, — произнес Роун, делая над собой усилие.

Джолетта посмотрела на него. В свете уличных фонарей его лицо казалось немного бледным, но по-прежнему суровым и непроницаемым.

— В самом деле? — спросила она.

— Начиная с этой минуты.

Слова молодого человека прозвучали твердо и непреклонно. Джолетте не хотелось испытывать его терпение, однако это нужно было сделать.

Она отступила на шаг — Роун не сдвинулся с места. Еще на шаг — он сунул руки в карманы.

— Тогда до свидания, — сказала она.

Он не ответил.

Джолетте не оставалось ничего другого, как повернуться и пойти прочь, что она и сделала. Но, уходя, она чувствовала, как в ее душе разрастается боль. Ей должно было стать легче, ведь она избавилась от него, не так ли? Она добилась того, чего хотела.

Хотела ли?

Роун смотрел, как Джолетта идет вниз по улице — выпрямив спину, расправив плечи, с высоко поднятой головой. Ему нравились ее изящество и достоинство, ее тонкий вкус. Ему нравилось даже, как она велела ему уйти. Господи, да он просто любит ее!

Хорошо бы ему ничего не знать об этих духах. А еще лучше, чтобы его мать ничего не знала о них. Прошло то время, когда он считал, что они могут принести огромный успех. Теперь ему нет дела до того, удастся восстановить их формулу или нет. Он даже думал: лучше бы они были утрачены навсегда. Ну и что, в самом деле? Всем хорошим вещам рано или поздно приходит конец.

Может быть, пришел конец и его отношениям с Джолеттой? Может, пора отойти в сторонку, заняться чем-нибудь еще, подумать о других вещах? Она не хочет, чтобы он был рядом, он ей не нужен.

Похоже, ему до нее никак не достучаться, не найти нужных слов и не придумать, как убедить ее в том, что она нужна ему ради нее самой. Он любит ее так сильно, что без нее его душа наполняется невыносимой болью, а сердце изнывает, словно под тяжестью пудовой гири.

Но ничего не поделаешь. Прощай, любовь.

По крайней мере, у него осталась та гвоздика.