"Бесстыдница" - читать интересную книгу автора (Блейк Дженнифер)

Глава 5

Поскольку тема конференции имела непосредственное отношение к Франции, вечер, посвященный ее открытию, проводился в одном из старых особняков Французского квартала. В праздничном убранстве дома доминировал голубой цвет — символ Франции. Над входом висели два флага: трехцветный флаг Франции и флаг штата Луизиана, на синем фоне которого изображен сидящий в гнезде пеликан.

На коктейле присутствовал французский посол со своей очаровательной женой — они были снисходительно любезны и явно скучали. То здесь, то там появлялся губернатор, быстро обходя гостей, сверкая обаятельной улыбкой и щедро осыпая окружающих пикантными остротами. Несколько сенаторов и официальных представителей штата пожимали друг другу руки и шептались по углам. Тут же крутились братья Невилл, невероятно довольные собой. Харри Конник-младший оккупировал пространство возле окна неподалеку от двери, откуда можно было быстро и незаметно исчезнуть в любой момент. Куда ни глянь — всюду светились улыбками знакомые лица местных телезвезд. Прошел слух, что на вечер явится сама Анн Раис, и какая-то подвыпившая светская матрона билась об заклад, что на знаменитости будет черное платье. Основную же массу приглашенных составляли люди, имеющие непосредственное отношение к СПОФЛ — мелкие чиновники, школьные учителя, а также те горожане, которые были связаны со старыми французскими эмигрантами.

Так как дело происходило в Новом Орлеане, гвоздем программы стало угощение. Как обычно, подавали необъятные серебряные подносы с горами фруктов, уложенных затейливыми узорами. Повара в высоких колпаках отрезали кусочки мяса от ляжки жареного быка и прямо на глазах у публики начиняли ими булочки. Был тут и молодой картофель, разрезанный пополам, облитый сметаной и посыпанный бусинками икры, и устрицы в полураскрытых раковинах, и пряные отварные креветки, и мясо крабов в соусе, и жареные креветки, завернутые в тонкие пластинки бекона, и еще дюжина разнообразных деликатесов.

Вина и более крепкие напитки разливались в искрящийся хрусталь и разносились официантами, одетыми во все белое. Во внутреннем дворике под открытым небом джаз-оркестр играл какие-то душераздирающие мелодии в бешеном темпе, а в доме квартетом скрипачей исполнялись Верди и Моцарт.

Сегодняшний коктейль мало чем отличался от сотни других, на которых Камми побывала в Новом Орлеане. Самым интересным для нее в этот раз было наблюдать за поведением Рида. Он ходил вместе с ней по залу без видимого стеснения и не выказывал стремления подпереть ближайшую стену, что обычно делают мужчины из южных штатов, оказавшись в незнакомом окружении. Улыбаясь и чувствуя себя совершенно непринужденно в любом обществе, будь то важная персона или группа учителей, Рид первым вступал в разговор и убедительно отстаивал свою точку зрения. Он не только понимал французские слова и отдельные фразы, звучавшие вокруг как неотъемлемая часть сегодняшнего вечера, но и сам иногда говорил по-французски.

Перемена была просто поразительна. Камми снова и снова бросала на него удивленные взгляды, не узнавая в этом джентльмене человека из леса. А ведь она не сомневалась, что Рид был настоящим дикарем; не то чтобы абсолютно невежественным и неотесанным, но, определенно, не интересующимся светской жизнью и не имеющим даже отдаленного представления о языке дипломатии.

Поймав взгляд Камми, когда они одни стояли у открытых дверей, вдыхая прохладный ночной воздух, Рид вопросительно посмотрел ей в глаза, а потом мягко улыбнулся.

— Вечера в посольствах — что в них особенного? — сказал он, пожав плечами, словно не было ничего проще, чем читать ее мысли. — В течение нескольких лет мне приходилось посещать подобные мероприятия в Вашингтоне. Мы бывали на таких приемах вместе с одним моим хорошим другом, французом из Тель-Авива. Сейчас он живет в Нью-Йорке.

— Ты был вместе с ним на войне? — спросила Камми.

Улыбка исчезла с его лица, которое мгновенно сделалось непроницаемо-жестким, а в глазах появился холодный стальной блеск. Когда он заговорил, его голос напоминал скрежет:

— Откуда ты это взяла?

— Ходят такие слухи, — поспешила ответить Камми. — Это неправда?

— Нет, — через секунду проговорил он, — это так. Просто иногда я забываю об этом источнике информации.

Любопытство заставило Камми задать еще один вопрос:

— Ты долго был в Израиле?

— Довольно долго.

Было похоже, что внутри у Рида поднялись железные щиты и, с лязгом сомкнувшись, перекрыли все доступы к этой теме. Пытаться выяснить еще что-то было бесполезно.

Эти внутренние барьеры, эта твердая сердцевина, приближаться к которой было запрещено, вызывали уважение. И хотя Камми сгорала от желания достучаться до глубин его души, она воздержалась от этого рискованного эксперимента и сменила тему разговора:

— Скажи, почему ты решил пойти сюда? Только серьезно.

Он посмотрел на стакан с бурбоном и содовой, который держал в руке, так, будто только что заметил его.

— Мне показалось, что здесь можно провести время не хуже, чем в другом месте.

— Но мне все-таки непонятно, как тебе удалось достать приглашение.

— Связи.

Это было похоже на правду. Камми видела, как он кивал одной из женщин — офицеров связи из французского посольства. По всей вероятности, с ней он тоже знаком по Вашингтону. А сенатор их округа господин Графтон, имевший влияние на конгресс США, сам перехватил Рида, когда тот ходил освежить напитки, и живо обсуждал с ним что-то целых пятнадцать минут.

Разумеется, он объявился в Новом Орлеане не только ради того, чтобы сопровождать ее на сегодняшнем вечере, как было сказано при встрече. Камми начала нервничать. Неужели у него не возникает никаких сомнений по поводу того, где он проведет ночь? И хочется ли этого ей самой?

— Не помню, чтобы ты говорил, где остановился, — как-то само собой вырвалось у Камми. Странно, она была настолько изумлена внезапным появлением Рида, что так покорно отправилась с ним на вечер, как ягненок на заклание.

— В «Виндзорском дворе», — ответил он, и в синих глазах вспыхнул лукавый огонек. — Как видишь, я не слишком самонадеян.

Легкая улыбка коснулась губ Камми. Секс между двумя совершенно чужими людьми без всяких условий и обязательств на будущее — вот что она предлагала Риду, и он принимал ее предложение. Удивительно, но еще никогда в жизни Камми не ощущала себя до такой степени женщиной. Она чувствовала ласковое тепло взглядов, которые он иногда забывал прятать; замечала, каким глубоким становилось его дыхание, когда она была рядом, как улыбались его глаза, когда он ловил запах ее любимых духов с ароматом гардении; а когда он ненароком задевал ее, тело Камми то напрягалось, то, наоборот, расслаблялось под тонким шелком платья. Это было пугающе, но в то же время просто восхитительно!

Но как бы там ни было, Камми очень сомневалась в том, что у них могут быть другие отношения, кроме тех, что возникли той изумительной ночью. Слишком много капканов стояло у них на пути, слишком много различий было между ними. А еще существовали любопытные глаза, уши и злые языки, от которых некуда скрыться. Камми была уверена в том, что в Гринли уже пережевывались новости об их совместном пребывании в Новом Орлеане. Она слышала эти взволнованные телефонные звонки, видела, как съезжаются тележки в продовольственном магазине. Богатейшее воображение тех, кто не мыслил вечера без телевизионной чепухи, не знало границ. Сплетники, вероятно, уже уложили их в постель какого-нибудь отеля, название которого первым пришло на ум, дали им в руки по бокалу с шампанским и заставили заниматься такими грешными и постыдными вещами, о которых и говорить-то неприлично.

— О чем ты думаешь? — спросил Рид, с интересом рассматривая ее покрасневшее лицо.

Камми подняла задумчивые глаза и сказала:

— О человеческой натуре.

Вечер продолжался. Женщина — офицер связи в шикарном, ослепительно желтом шелковом платье увела Рида в противоположный конец зала, чтобы познакомить со своими друзьями. Двое из них были изрядно навеселе и так громко разговаривали и смеялись, что Риду пришлось склониться почти к самому лицу женщины, чтобы слышать ее.

Француженка была не единственной, кто обратил внимание на Рида. Две молоденькие учительницы по меньшей мере три раза продефилировали мимо него с откровенно-призывными улыбками на взволнованных лицах. Дама в красном, с блеском черных как смоль крашеных волос, жадно пожирала его глазами. Знойное рыжеволосое существо в платье, покрытом сверкающими каплями бисера, подавало ему недвусмысленные знаки через плечо своего лысеющего супруга.

Все это выглядело довольно забавно и развлекало Камми, но пора было уходить, она устала.

Камми знала такие семейные пары, прожившие в браке не один десяток лет, которые безошибочно понимали друг друга без слов: стоило одному из супругов бросить через комнату утомленный взгляд, как другому становилось ясно, что подошло время откланяться. Вряд ли такой прием годился для них с Ридом, но Камми все же решила попробовать и стала пристально смотреть ему в затылок.

Рид обернулся, встретился с ней глазами и едва заметно кивнул. Камми почувствовала, что у нее перехватило дыхание. В этот момент кто-то легонько тронул ее за локоть.

— Миссис Хаттон, весь вечер мне очень хотелось побеседовать с вами, но каждый раз, когда я намеревался подойти к вам, вы были заняты. Можно ли попросить вас уделить мне несколько минут?

Возле Камми стоял сенатор Графтон — высокий, слегка сутуловатый мужчина с вытянутым лицом, гладко зачесанными волосами и меланхоличными глазами — точь-в-точь портрет позднего Джефферсона Дейвиса. Любезно поздоровавшись с ним, Камми приготовилась слушать.

— Мне хорошо известно, каким влиянием вы пользуетесь в Гринли как активная общественница, — начал сенатор с милой улыбкой, — и я бы хотел просить вашей поддержки в этом деле с бумажной фабрикой. Шведский конгломерат стремится выйти на американский рынок, и, естественно, ему не нужны лишние проблемы. Я знаю, что старшее поколение вашего города отличается консервативностью, поэтому существует вероятность, что с продажей фабрики возникнут кое-какие трудности. Но я уверен: вы согласитесь со мной в том, что перспектива создания двух тысяч новых рабочих мест гораздо важнее любой застарелой традиции.

Камми была в явном недоумении:

— Так вы имеете в виду… вы говорите, что какая-то шведская компания ведет переговоры о покупке фабрики?

— Разве вы не знали? А я решил, раз вы с Сейерзом, то… — сенатор замялся, почувствовав себя неловко от такого промаха.

— Нет, я ничего не знала, — искренне сказала Камми, — и я не уверена, что мне нравится эта затея, пусть даже она обещает расширение производства.

— От этого выиграет весь штат. Я говорю о финансовом аспекте, конечно.

Поскольку отец Камми в какой-то мере занимался охраной природы, ей были хорошо знакомы проблемы промышленного загрязнения окружающей среды, а нежная привязанность к лесу пробуждала в ней самый непосредственный интерес к вопросам экологии. Склонив голову набок и спокойно глядя на сенатора, она рассудительно заметила:

— Однако при нынешнем объеме производства поддерживается разумный баланс между водным бассейном и лесным массивом. Что же случится, если мощность фабрики увеличится? Не будет ли негативных последствий?

Сенатор Графтон поправил галстук, выражение сильного беспокойства появилось на его лице.

— Честно говоря, этим занимается другой департамент, но я уверен, что будет сделано все возможное, чтобы выполнялись требования инструкций.

— Инструкции — это хорошо, но они не всегда контролируют качество воды, которую люди пьют, и воздуха, которым они дышат. И не забывайте о дикой природе. Две тысячи рабочих мест, как я полагаю, означают расширение производства почти вдвое. Для этого потребуется в два раза больше сырья, то есть деревьев, которые будут срублены. Вместе с лесом будет погибать и животный мир. Этот ваш проект учитывает то, какой урон будет нанесен окружающей среде?

— Боюсь, что не смогу ответить на ваш вопрос. Моя задача состоит в том, чтобы способствовать развитию промышленности на территории штата — как отечественной, так и иностранной. Моей главной заботой является увеличение государственного дохода, а также повышение уровня жизни людей.

Поймав взгляд Рида, который направлялся в их сторону, сенатор поспешил завершить беседу:

— Люди — вот моя забота, самая первая и самая важная. Об остальном, я думаю, вы поговорите с Сейер-зом. Только он, как держатель основного пакета акций, имеет право сказать последнее слово.

Сенатор коротко и сухо кивнул и отошел к ожидавшему его помощнику. Рид проводил его внимательным взглядом и повернулся к Камми.

— По-моему, ты уже догадался, о чем у нас шла речь.

— Думаю, да.

Подавляя возмущение, Камми тихо спросила:

— Почему ты ничего не рассказал мне?

Рид ответил после непродолжительного молчания:

— Я сейчас не думал об этом, да и в двух словах обо всем не расскажешь. Я с радостью побеседую с тобой на эту тему, но только не здесь. Может быть, за ужином?

Камми подумала, что ресторан будет подходящим нейтральным местом, гораздо более удобным, чем чужая квартира, где она остановилась.

— Где? — спросила она просто.

Рид посмотрел на циферблат золотых часов.

— У нас заказан столик в «Луи XVI» приблизительно на это время.

«Луи XVI», мрачноватый и изысканный в своем красно-золотом убранстве, был одним из городских бастионов французской континентальной кухни. Его официанты отличались высоким профессионализмом и были начисто лишены рабского угодничества. Камми была благодарна Риду за то, что он пригласил ее сюда. Она с рассеянным наслаждением пробовала сменявшие друг друга великолепно приготовленные блюда. Все ее мысли сейчас занимала бумажная фабрика.

Скорее всего, так все и было, как говорил Рид: ничего конкретного относительно продажи фабрики решено не было. Представители шведского конгломерата присутствовали на фабрике в качестве наблюдателей, они объездили окрестности городка, чтобы составить представление о размерах земельных угодий, полноправным собственником которых являлась «Бумажная Компания Сейерз-Хаттон», а также тех участков леса, которые были арендованы ею на девяностодевятилетний срок. Шведы заключили договор с одной из независимых бухгалтерских контор, которой поручалось провести анализ финансовых операций предприятия. Срок проверки истекал через две недели. Но официального предложения о покупке еще сделано не было, и ни одна из сторон не имела перед другой никаких обязательств.

Камми слушала рассуждения Рида, сосредоточившись не на смысле слов, а на интонациях его голоса. Когда он замолчал, она откинулась на спинку стула и медленно проговорила:

— Ты ведь именно поэтому вернулся домой, правда? Чтобы продать фабрику?

— Я вернулся домой, потому что мне позвонил отец и попросил приехать, вот и все. В ту же ночь у него случился сильнейший сердечный приступ, и я бы очень удивился, если бы мне сказали, что переживания из-за продажи фабрики здесь ни при чем. Но нельзя отрицать и того, что перспективы расширения производства весьма заманчивы. Ты и сама это понимаешь.

Да, Камми понимала. Понимала она и то, что он мог хотя бы упомянуть о возможности такой сделки, он же не обмолвился ни словом. Почему? Предпочитал молчать до тех пор, пока дело не будет сделано, опасаясь найти в ее лице лишнего противника? Или считал продажу исключительно своим личным делом?

Откровенно говоря, она не имела к фабрике никакого отношения. Предприятие принадлежало Риду, за исключением той доли прибыли, которая досталась по наследству Киту и его брату Гордону, и только Рид имел право распоряжаться им по своему усмотрению. У него не было никакой необходимости обсуждать с ней свои проблемы так подробно, как он делал только что. И все же, как ни крути, в данном случае на карту было поставлено очень многое: от исхода этой сделки зависела жизнь не одного человека.

Взяв в руки бокал с вином, Камми стала медленно поворачивать его, наблюдая, как играют в золотистой жидкости отблески света стоявшей на столе свечи. Не глядя на Рида, она сказала:

— А ты подумал о том, как это все отразится на жизни Гринли и всей округи?

— Я подумал не только об этом, — немедленно отозвался он. — Гринли — умирающий городок, ты не заметила этого до сих пор? Половина магазинов на главной улице закрыта. Два из трех автомобильных салонов прогорели. Когда-то в городе было три кинотеатра, семь или восемь ресторанчиков, три или четыре парикмахерских. Теперь ничего этого нет. Куда же, скажи, все подевалось?

Камми едва заметно пожала плечами.

— Многие магазины перестали существовать, когда открылся «Уол-Март». Действительно, не стало комиссионки, магазинчика уцененных вещей, но ведь в «Уол-Марте» работает вдвое больше людей, чем во всех исчезнувших лавочках, вместе взятых. Рестораны закрылись, когда появились передвижные экспресс-кафе. Понимаешь, люди сейчас более подвижны. За покупками они стремятся ездить в большие города, где шире выбор машин, одежды, где можно спокойно посидеть в каком-нибудь ресторанчике, не здороваясь через каждые две минуты с очередным знакомым или родственником. Так что дело совсем не в том, что люди уезжают из Гринли.

— И все же они уезжают, — настаивал Рид. — Как бы мы ни старались сохранить рабочие места, многие процессы на фабрике приходится автоматизировать, чтобы остаться конкурентоспособными на рынке бумагопроизводителей. А это значит, что сегодня на производстве занято меньше людей, чем десять лет назад.

— Но ведь и детей теперь рождается меньше, — вставила Камми.

— Да, это так, но этот факт не имеет значения, кроме одного аспекта — семьи стали жить более обеспеченно, и все больше денег тратится на образование детей; дети учатся, получают дипломы и, не найдя себе занятия в Гринли, уезжают в Новый Орлеан и Батон-Руж, в Атланту и Лос-Анджелес. Так не должно продолжаться.

— Наверное, ты прав. То, что нам нужно, это развитие какой-нибудь новой промышленности. Слишком долго Гринли был захолустным городком, где вся жизнь вращалась вокруг одной-единственной бумажной фабрики.

— Я с тобой совершенно согласен, — серьезно сказал Рид, — но этого не произойдет до тех пор, пока мы не будем иметь свободного доступа к национальному рынку, проще говоря: четырехполосной магистрали до центра Северной Луизианы. А для этого нужно, чтобы в казне штата появились дополнительные деньги. Этого мы дождемся через много лет, когда завершится очередной экономический цикл. Шведы же предлагают свои услуги сейчас.

Камми подалась к нему всем корпусом и напряженно заговорила:

— Им потребуется слишком много леса, пусть даже они не начисто вырубят его, хотя и это вполне возможно. Дожди быстро размоют почву, которую больше не будут удерживать корни деревьев, и все ручьи, речки, озера и пруды заплывут илом. Очень многие из этих водных артерий еще не оправились от загрязнения сороковых-пятидесятых годов, а с новой угрозой им просто не справиться; так что нашему округу придется затратить на восстановление природных ресурсов столько же средств, сколько прибыли дадут новые рабочие места, а может быть, и больше!

— Но природоохранная служба следит за состоянием водного бассейна, — сказал Рид с едва заметным раздражением. — Она не допускает такой катастрофы.

— Не исключено. Однако она не станет бить в набат, если кое-где начнут исчезать ручьи. А именно так и получится.

— Но зато будут созданы две тысячи новых рабочих мест; люди перестанут уезжать отсюда, наоборот, начнется приток рабочей силы, здесь поселятся новые семьи. Несколько тысяч человек станут жить лучше!

— Есть и другая сторона дела, — упорствовала Камми. — Естественно, что в случае расширения производства будет затронут тот лесной массив, который расположен непосредственно за теперешней фабрикой. А ведь это девственный лес, которого почти не осталось в нашем штате. До сих пор там не было вырублено ни одного дерева. Единственное, к чему приложилась человеческая рука, так это к расчистке нескольких просек для прогулок и двух-трех полян для пикников. Рид поджал губы.

— Я прекрасно об этом осведомлен, потому что мой отец, а до него — его дед, приложили немало усилий, чтобы сохранить заповедные места в первозданном виде.

— А осведомлен ли ты о том, что эта зона является одним из немногих мест обитания красноголового дят-ла? Тебе известно, что красноголовый дятел — вид, ко-торому грозит вымирание?

— Но ведь это же не единственное место…

По его тону Камми поняла, что Рид начал сдавать позиции и переходить к обороне. Она твердо продолжила:

— Нет, не единственное, зато самое лучшее. Всем дятлам нужен старый лес, они ведь не могут выдалбливать дупла в молодых сильных деревьях, которые лесничество обычно высаживает на места вырубок. К тому же в коре таких деревьев невозможно найти насекомых, колонии которых селятся, как правило, в подгнившей, трухлявой древесине. Кстати, насчет древесины: дятлам требуется твердая древесина, а не та сосновая поросль, что поднимается на месте старых лесов, срубленных для нужд фабрики.

— С каких это пор, — с издевкой спросил Рид, — ты стала экспертом по среде обитания красноголового дятла?

— Я наблюдала за ними всю жизнь! Мой отец очень любил птиц. Он называл этих дятлов «индейцами».

— Мой тоже так называл их, — мягко сказал Рид. — И мне хотелось бы сделать все возможное, чтобы спасти этих симпатичных пичужек, но, видишь ли, люди для меня гораздо важнее птиц.

— Ты цитируешь сенатора, — сердито, с пренебрежением бросила Камми. — Мог бы быть чуть-чуть пооригинальнее.

Рид был совершенно спокоен.

— А ты не подумала о том, что это сенатор цитирует меня?

Камми бросила на него уничтожающий взгляд. Дрожащими от обиды и гнева руками она вцепилась в край стола и срывающимся голосом проговорила:

— Совсем не важно, кто сказал это первым. Это только предлог для того, чтобы делать все, что тебе выгодно, отмахнувшись от разумных доводов.

— Разумными в данном случае, — ровным тоном заметил Рид, — я считаю свои аргументы.

— Бесспорно! Ты придумал себе оправдание, чтобы успокоить совесть, когда придет время забрать денежки и скрыться. Все очень просто!

Ярость огнем вспыхнула в его синих глазах.

— Наоборот, все очень непросто!

— Еще бы! — со злостью продолжала Камми. — Я сама возьмусь за это дело и не дам тебе спать спокойно. Я создам общественные комитеты, организую петиции, вызову представителей прессы. Я подниму такую шумиху, что ты не обрадуешься! Ты не сможешь слышать слово «швед», а «шведы покупают бумажную фабрику» — и подавно!

Рид выпрямился на стуле и резким движением отодвинул от себя тарелку. Он протянул к Камми руку, словно хотел дотронуться до нее. Но она отшатнулась, и его ладонь легла на стол.

— Послушай, Камми, — он понизил голос, — если ты собираешься делать все это из-за того, что случилось прошлой ночью…

— Прошлая ночь не имеет к этому никакого отношения.

— Правда? — переспросил он. — А мне показалось, я напугал тебя, и ты решила выбросить меня из своей жизни. И как раз подвернулся удобный случай.

Камми напряглась.

— Если бы я хотела избавиться от тебя, то не стала бы искать никаких удобных случаев! — отрезала она.

— Возможно, все получилось неприятнее, чем ты представляла, но больше у тебя проблем не будет — я ухожу.

— Я сказала тебе…

— Да, ты сказала, — перебил он. — Трудно поверить, что кто-нибудь может до такой степени любить дятлов!

Официант, выросший за спиной Рида, выбрал не совсем подходящий момент, чтобы спросить, не нужно ли принести еще чего-нибудь.

— Да. Счет, — ответил Рид. Его убийственно спокойный тон и лед в глазах были защитной стеной, за которой скрывались эмоции, слишком бурные для цивилизованного общества.

Официант, лицо которого стало белее перекинутой через руку салфетки, мгновенно испарился, чтобы сделать все возможное для ускорения процедуры расчета.

Рид проводил Камми до дома, но заходить не стал — она не пригласила его, так как не была уверена в том, что ее нервозное приглашение соблазнит его. «Я довольна», — сказала она себе, делая упор на последнем слове. Камми не принадлежала к тому типу женщин, в которых гнев пробуждает сексуальность, и ее вовсе не интересовал мужчина, который печется о деньгах больше, чем о красоте окружающей природы. Ей уже довелось побывать замужем за одним из таких.

Мало-помалу злость стала уходить, уступая место депрессии. Какое-то время Камми казалось, что Рид не такой, как все, что он особенный. Как больно было ошибиться. Конференция прошла словно в тумане. Она ходила на заседания и участвовала в работе комитетов, но с трудом понимала, что обсуждается и какие решения принимаются.

Она заходила со знакомыми в бар, чтобы выпить по бокалу вина и поболтать, но потом, как ни силилась, не могла вспомнить, что кому говорила.

Камми гуляла по Французскому кварталу; любовалась картинами странствующих художников, выставленными на площади Джексона, заказывала кофе с молоком в «Кафе дю Монд», купила гранатовый браслет в антикварном магазинчике на Королевской улице. Она водила подругу, которая не знала города, по району Садов; выбирала себе летний костюм на Канале; провела вечер в «Пат О'Брайен», приложив максимум усилий, чтобы увидеть дно бокала невероятных размеров, наполненного до краев какой-то зажигательной смесью под названием «Ураган». Все это было приятно, но мысли ее были заняты другим.

Все свободное время Камми было занято составлением черновых набросков того, чем она займется сразу же по приезде домой, как начнет воплощать в жизнь свои угрозы. Она развернет против Рида такую кампанию, какая ему и не снилась. Вполне возможно, ей не удастся переубедить его, но он обязательно почувствует, когда все закончится, что побывал в настоящем сражении. Она заставит его почувствовать это.

Камми вздохнула с облегчением, когда конференция наконец закончилась и можно было начать сборы домой.

Воскресным вечером, выруливая на подъездную дорогу к «Вечнозеленому», она увидела стоявший во дворе «Лендровер» Кита. Только этого ей сейчас и не хватало! Камми захлестнула волна дикого раздражения, смешанного с тревогой. Автомобиль загораживал въезд в гараж, а сам Кит, по всей видимости, находился в доме.

Он был на кухне. Стоял, прислонившись к открытой дверце холодильника, поедая прямо из сковородки персиковый коблер и запивая его молоком из пакета.

— Эй, я проголодался, поджидая тебя, — сказал он, изобразив улыбку маленького мальчика, когда увидел, с каким отвращением Камми на него смотрит. — Кроме того, никто не умеет так готовить персиковый коблер, как Персфон.

Камми поставила к стене дорожную сумку, потом сняла с плеча маленькую дамскую сумочку из мягкой черной кожи и положила ее на стол. С трудом сдерживая себя, она спросила:

— Как ты сюда вошел?

Прежде чем ответить, Кит поставил сковородку с коблером в холодильник и сделал большой глоток молока.

— Я случайно увидел, как к дому подходил муж Персфон. Он нес тебе ужин. Ну я и сказал ему, что сам занесу.

Все это значило, что Кит уговорами и угрозами заставил мужа Персфон, ветерана с протезом вместо ноги, который был вдвое старше его, отдать ключ домработницы. Интересно, сколько времени ему пришлось ждать, чтобы выследить старика?

— Замки в дверях этого дома исправно работают уже сто лет, иначе бы я сменила их. А так как я не собираюсь этого делать, то требую вернуть мне ключ Персфон, — сказала Камми.

Кит засунул руку в карман и посмотрел в лицо Камми, о чем-то размышляя. Потом вытащил большой металлический ключ на кольце и позвякал им перед собой.

— Предлагаю обмен, — заявил он.

— Что это значит?

Кит не спеша допил оставшееся в пакете молоко, закрыл дверцу холодильника и бросил ложку, которой ел коблер, на стол. Затем достал из кармана какую-то желтую бумагу и положил ее на стол поближе к Камми.

— Я подсчитал, сколько будет стоить ремонт «Ровера».

Камми подумала, что нужно будет выбросить остатки коблера и купить новый пакет молока. Не прикасаясь к желтому листку, она резко спросила:

— В честь чего я удостоилась лицезреть это?

— Ну, не надо таким тоном, детка. Ты ведь знаешь, что стоишь мне двух фар, не говоря уже о капоте.

Камми была отнюдь не расположена вести этот разговор. Отчетливо выговаривая каждое слово, она произнесла:

— Я не твоя детка и никогда ею не была, я, насколько тебе известно, презираю мужчин, которые называют женщин детскими именами. Если у тебя проблемы с твоим «ровером», то разбирайся с ними сам. Меня они абсолютно не волнуют. Твои долги меня не касаются.

— Но у меня же нет денег! — запротестовал Кит, разводя руками.

— А у меня есть, ты это хочешь сказать?

— Ведь это ты разбила машину, и ты это знаешь.

— Значит, стоило.

— Эй, я, наверное, схожу с ума — ты думаешь, о чем говоришь? Ты же стреляла в меня. А я просто проезжал мимо по дороге.

— Ты не просто проезжал, ты преследовал меня. Угрожал мне.

— Ты сама вынудила меня, поэтому возможно, что я самую малость переборщил. Да никто бы не стерпел на моем месте! Ты должна учесть это обстоятельство.

Камми посмотрела ему прямо в глаза.

— Мне кажется, что вместо этого снова возьму в руки пистолет и на сей раз уже не промахнусь.

— Я бы, конечно, испугался, — сказал Кит, приподняв одну бровь, — если бы не был уверен, что ты не обидишь блохи, не то что человека.

Спокойным голосом, в котором звучала стальная нотка предупреждения, она проговорила:

— Я бы не советовала тебе быть настолько самонадеянным.

Прошло не менее двух секунд, прежде чем Камми поняла, откуда у нее взялся этот тон. Рид. Конечно же, это его ровная и одновременно опустошительно-пугающая интонация.

Кит откинул голову назад и широко раскрыл глаза.

— Должно быть, твои выходные пошли насмарку, раз у тебя такое паршивое настроение, милочка. Что случилось? Неужели Сейерз не удовлетворил твои требования?

Камми знала и раньше, что Кит пустой, мелочный, эгоистичный, но о том, что он человек недалекого ума, она не подозревала до тех пор… до тех пор, пока не провела несколько часов в обществе Рида Сейерза. Такое открытие вовсе не способствовало улучшению ее «паршивого настроения».

— Убирайся, — угрожающе процедила она.

— Зачем же сразу так, дорогая? Пока я ждал тебя, у меня было время подумать о том незначительном эпизоде — я имею в виду тебя и Рида. И знаешь, я пришел к выводу, что тебе просто захотелось попробовать другого мужчину. Из чистого любопытства. Ведь, кроме меня, у тебя никого не было. Я все понимаю, правда, я понимаю тебя.

— Значит, ты именно поэтому спал с другой женщиной? Хотел попробовать чего-нибудь другого? Из чистого любопытства?

— Черт возьми, мужчинам требуется разнообразие! Может быть, и женщинам его хочется, откуда я знаю.

— Насколько я понимаю, тебе важно насытить свою плоть, а кто там пострадает от этого,

тебе плевать. Неужели тебе не жаль Иви Прентис?

Его лицо помрачнело.

— Иви мы не будем трогать, если ты не возражаешь.

— Я нисколько не возражаю. Отправляйся к ней. Твое место там.

— Сознайся, ведь ты говоришь это только из ревности, да? Ты же хочешь, чтобы мы снова были вместе. Я знаю, что это так. Иначе бы ты давно изменила завещание.

То, что сразу после свадьбы они составили завещания на имя друг друга, казалось весьма разумным и практичным решением. Завещания, к которым прилагались полисы по страховке жизни и здоровья, касались недвижимости. Камми и думать про них забыла.

— Безусловно, Кит. Спасибо за напоминание. Я займусь этим завтра же, — сказала она, сердито сверкнув глазами.

— Давай-давай, продолжай в том же духе, — нахмурившись, проворчал он. — Чего ты от меня хочешь, Камми? Чтобы я встал на колени и слезно молил тебя о прощении?

— Нет уж, спасибо, хотя в этой позе ты бы смотрелся неплохо.

— Я пытаюсь быть достаточно великодушным, чтобы не заострять внимания на твоем маленьком приключении с Сейерзом. Неужели это не является доказательством того, как мне хочется вернуть тебя?

Такой откровенный цинизм заставил Камми рассмеяться.

— Может быть. Но, по-видимому, у тебя нет ни малейшего представления о том, какие чувства я к тебе испытываю. Я хочу, чтобы ты убирался из этого дома. Немедленно. Или я позвоню шерифу.

— Ты не сделаешь этого.

Камми решительно направилась к висевшему на стене телефону, и Кит поспешно сказал:

— Ну хорошо, хорошо. Подожди минутку.

Кусая губы, он наблюдал за ее рукой, нависшей над трубкой.

— Ладно. Давай мне деньги, чтобы оплатить счет, а я верну тебе ключи. И мы будем в расчете.

Скорее всего стоило согласиться на его условия, но Камми была не настолько глупа, чтобы вот так просто дарить ему деньги. Кит тотчас же потратил бы их, а через неделю опять пришел бы к ней с неоплаченным счетом.

— Дай мне ключ и эту твою бумажку, — сказала она, — и я сама все улажу.

— Бог мой, — запричитал он, — ты была когда-то такой славненькой доверчивой крошкой…

— Это было до того, как я вышла за тебя замуж.

Его лицо искривилось в презрительной усмешке.

— Я слышал, что Сейерз практикуется на убийстве женщин. Тебе лучше держаться от него подальше.

Взглянув на Кита, Камми неожиданно вспомнила о фабрике. По-кошачьи медленно и осторожно она вынула ключ из его протянутой руки и взяла со стола счет.

— Скажи, ты знал, что есть такая компания, которая хочет выкупить фабрику?

На лице Кита застыла настороженная подозрительность.

— Откуда ты узнала об этом?

— Неважно. Ты знал и никому не говорил ни слова, потому что слух моментально разнесся бы по городу. Мне интересно, по какой причине ты держал это в секрете?

— Это касается только фабрики. Кроме того, еще ничего не решено окончательно. Было сделано предварительное предложение. Я бы выглядел идиотом, если бы разболтал прежде времени о сделке, которая может и не состояться.

Его доводы не были лишены основания, и все-таки Камми чувствовала, что он чего-то недоговаривает.

— Мне кажется, — сухо заметила она, — тебя вполне устроил бы такой поворот дела.

— А почему, собственно говоря, он не должен меня устраивать? Понятно, мы с Гордоном будем иметь не так много, как Сейерз, но я рассчитываю на приличный кусок.

И в ту же секунду Камми осенило.

— Но если мы помиримся и будем жить вместе, то я получу законное право на половину твоей доли. Такая перспектива тебя не очень-то обрадовала бы, верно?

Он торопливо шагнул ей навстречу, но тут же остановился: это движение заставило Камми попятиться к двери. Протянув ей руку, Кит сказал:

— Говорю тебе как на духу — я бы не возражал. Может быть, наши отношения наладились бы, потому что я бы больше не чувствовал себя материально зависимым от жены.

— Твои деньги растаяли бы за год, — заметила она, покачав головой. — И мы снова вернулись бы к тому, с чего начали.

— Эх, Камми, — вздохнул он и, внимательно глядя на нее, задумчиво произнес: — Неужели там, где мы начали, было так уж плохо?