"Старьёвщик" - читать интересную книгу автора (Биссон Терри)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Запад начинается не за Миссисипи и даже не за Айовой, но где-то посреди Небраски, вдоль линии, идущей от Канады к Мехико, грубо говоря, вдоль девяносто восьмой параллели. Эта линия не так заметна как, например, река, и не так внезапна как, например, эскарп, но она присутствует во всем: что-то вроде перетекания, постепенного, но неизбежного, как восход солнца, от наполненных деревьями зарисовок Среднего Запада к запущенной, сухой земле Запада настоящего.

Небо шире и ярче.

– Продолжайте, – сказал грузовик, и мы углублялись на Запад или отрывались от всего, что Западом не являлось.

Мы поменялись: Генри пошла спать, а я сел за руль. Пустота казалась мне воодушевляющей. Рассвет на Западе – чем являлась и всегда останется для меня Небраска – принес чувство просветления: может, в конце концов, все образуется. Я теперь понимаю, что меня тогда посетила просто надежда, которая презирала и опыт, и ожидания, но ведь она всегда такая.

К тому же дела уже пошли на лад, в чем я мог удостовериться, посмотрев в зеркало заднего вида и встретив взгляд огромных карих глаз Гомер, наблюдающих за мной, как обычно.

Почти как обычно.

– Хорошо пахнет, – повторила она своим низким, резким, медлительным голосом.

– Кажется, у нас теперь говорящая собака, – сказала Генри, не открывая глаз.

Мне нравилось, что Гомер снова со мной, чего не скажешь о ее новоприобретенной способности разговаривать. Одно из преимуществ собак (я не приравниваю Гомер к другим собакам, хотя они все в некотором роде одинаковы) состоит в том, что мы можем говорить с ними и они никогда не ответят. Но теперь еще одному «никогда» пришел конец.

– Как ты думаешь, что она имеет в виду? – спросил я Генри.

– Кто ее знает, – ответила она, не открывая глаз, – спроси сам.

Я попытался.

– Гомер! – позвал я. – В чем дело? Что случилось? Как ты научилась говорить? Может, все дело в куппере?

– Странно пахнет, – ответила она.

– Продолжайте, – приказал искатель.

Я и продолжал. Небраска, вообще широкая, сухая и плоская, становилась все шире и суше, и площе, чем дальше мы забирались на запад, втиснутые между конвоем железных фургонов. Междуштатная дорога разрезала серые просторы умирающей травы с одинокими дюнами, выскакивающими то тут, то там, насколько хватало глаз. Никаких деревьев. Никаких городов. Ничего, кроме неба и травы и единичных проблесков песка – или мельницы, неумолимо поворачивающей свои крылья в неумолимом воздухе прерии.

Инверсионные следы самолетов в виде трех белых полос на сером пасмурном небе. Запад! Хэнк Вильямс смотрел на меня из-под шляпы, у двери своего «кадиллака». Какие сокровища, какие секреты таит Запад? Или он лишь иллюзия, как и все в нашей жизни?

Генри проголодалась, поэтому мы потратили одну из десяток на дешевый быстрый завтрак из соевого мяса в «Отдыхе» сразу после города на Платте. Генри съела только пару кусочков, потом убежала в туалет.

– Пищевое расстройство? – спросил я, когда она вернулась.

Оказалось хуже.

– Спазмы. Я не получила свою утреннюю таблетку. А теперь и вечером пропущу прием.

Я поехал быстрее, пристроившись между грузовиками, будто скорость могла каким-то образом заменить «Полужизнь», которой у нас не осталось и не предвиделось, потому что мы были на Западе, где нет блошиных рынков.

– Продолжайте, – сказал искатель.

Я и продолжал, все дальше углубляясь в неизвестный и даже неизведанный Запад.

Я ехал всю ночь. Мы миновали один автомат по сбору пошлин, обозначивший границу Вайоминга. Следующая – Невада, я знал (даже без карты) по учебе в Академии. Генри стонала и охала во сне, звала сначала Панаму, потом Боба. Гомер в некотором роде составляла мне компанию, наполовину дремала, но не спускала с меня одного огромного карего глаза в зеркале заднего вида.

Я решил снова попытаться.

– Ты давно научилась говорить? – спросил я.

– Пахнет неправильно, – отозвалась она.

– Мне тоже так кажется, – вздохнул я. – Я никогда не собирался красть Вильямса. Хотел только послушать его. Его украли у меня, и я собираюсь вернуть пластинку.

Солнце зашло, но вышла луна, я выключил фары и ехал при лунном свете около сотни миль, просто для забавы. Что-то было в Западе, наверное, пустота, заставлявшая меня ехать, ехать, ехать. Я словно растворялся на ходу. Растворялся.

Следующий автомат попадется нам в Неваде. Когда я оглянулся назад, Генри уже завернулась в ковер вместе с Бобом, а Гомер храпела с закрытыми глазами.

Луна уходила. Я свернул на пустынную стоянку поразмять ноги и помочиться. Там стоял безоконный корпус заправки, пара островков, где раньше находились бензоколонки, уставившиеся на шоссе, словно антилопы. Я выбрался наружу и оказался единственным живым существом на сотни миль вокруг. Не дул ветер, не проезжали грузовики, не горел свет. Потом я допустил ошибку и посмотрел вверх. Появлялись звезды, вначале одна за одной, потом целыми гроздьями от четырех до десяти, потом лентами и полосами из сотен и тысяч. Вскоре все небо сияло…

Я застегивал молнию, когда что-то ударило меня по руке. Я опустил взгляд – с асфальта на меня уставился немигающий красный глаз жучка.

Я почти наступил на него. Но передумал. Поднял и вместо укола почувствовал неописуемо приятную пульсацию.

Я повертел его в руках. Пульсация стала почти интимной. Я чувствовал странную связь с жучком в центре пустоты. Мы в некотором роде ничем не отличались друг от друга: оба стремились куда-то. И ни один не знал куда или почему.

Там стоял один из сломанных старых автомобилей, средневековый «шевроле» с захлопывающимися дверцами и неразделенными сиденьями. Я скользнул на кресло водителя. Руль легко поворачивался, передняя часть стояла на подпорках. Сквозь лобовое стекло виднелись покрытые снегом горы, призрачные в облаках.

Я положил жучка в бардачок и захлопнул его. Потом забрался в грузовик и поехал дальше на запад.

Генри проснулась со стонами, но у меня не осталось таблеток, чтобы успокоить ее. Однако мы нашли немного кофе в придорожном автомате, который заставил нас прослушать минутную рекламу. Я вывел Гомер на прогулку в тележке; она не проявила желания делать свои дела, и я сдался. Куппер Гомер не превратился в шрам, как мой, а возвышался на ее голове, как шляпка в виде гриба, все еще оранжевый и все еще горячий. Я подозревал, что он имел какое-то отношение к новоприобретенной способности Гомер говорить.

– Я поведу, – сказала Генри.

Ей нравилось управлять грузовиком по утрам. Я вдруг понял, что не видел синих птиц уже несколько дней. Они совершенно исчезли со свитера – он стал серым на сером.

– Один восемьдесят на запад, – приказал искатель, и Генри свернула на пустую полосу движения для грузовиков.

Здесь не предвидится ни стоянок, ни услуг. Дважды мы проезжали трилистники междуштатных дорог, одна из них визжала фургонами, вторая пустовала. Но так и не появилось доступа к миру, или не-миру камней и песка, и полыни.

Дорога бежала, прямая как стрела, к загадочным снежным горам на горизонте. Я никогда еще не видя их так близко. Мои веки тяжелели и тяжелели. Я ехал всю ночь, поэтому теперь пробрался в заднюю часть грузовика и проспал там с Бобом и Гомер весь день.

Когда я проснулся, уже наступил вечер и горы исчезли. Или мы их проехали? Генри ничем не могла помочь.

– Я следила за дорогой, – заявила она. – Не за пейзажем. Хочешь немного повести?

– Поверните на южный выезд, – приказал искатель в моем сне. – Через два километра.

Я вздрогнул и сел. Кажется, заснул. Нажал «повтор».

– Поверните на южный выезд, – снова приказал искатель уже наяву. – Через два километра.

Как, даже номера дороги нет? Выезд имел форму трилистника, но шоссе, соединенное с ним, выглядело заброшенным. Дорога называлась междуштатной или по крайней мере четырехполосной, однако сверху асфальт засыпало песком, и в больших трещинах в бетоне росла полынь. Я медленно повернул, и желтый огонек на приборной доске подсказал мне, что мы оказались вне действия станции. Придется самому вести грузовик. Дорога шла на юг к цепочке холмов, похожих на склад костей.

– Продолжайте, – приказал искатель.

– Пахнет жутко, – сказала Гомер, проснувшись. Мне приходилось управлять грузовиком, ни на минуту не ослабляя внимания, чтобы не съехать с дороги на песок и камни. Я резко повернул, пытаясь разминуться с кувыркающимся перекати-полем.

– Где мы?

Генри со стоном села и скатилась на переднее сиденье рядом со мной.

– Девятый искатель, наверное, – ответил я. – Почти на месте, надеюсь.

– На месте где? – хмуро спросила она, оглядываясь. – Это нигде. Мы можем умереть здесь.

– Сомнительно, – сказал я.

Но я блефовал. Грузовик, который должен бы иметь в запасе энергию на сотню километров, уже замедлялся. Желтый огонек норовил смениться красным. Может, все из-за поворотов? Песок ссыпался на дорогу кучами, вдвое превосходящими рост человека. Мне приходилось вилять туда-сюда, чтобы объехать их. Иногда колеса попадали на песок.

– Смотри! – крикнула Генри.

В отдалении я увидел точку на шоссе.

Она все росла и росла. Становилась ближе и ближе.

Белый грузовик-лектро ехал на север по южной полосе, потому что северную совершенно засыпало песком. Но места хватало.

Я прижался к краю, чтобы пропустить его.

Такой же грузовик, как и наш! На боку красовалась надпись: «Казино и народные промыслы Индейца Боба».

– Эй! – крикнула Генри.

Она замахала руками, водитель тоже помахал нам по ходу. Явно один из Бобов, я точно узнал его по шляпе, улыбке и даже взмаху руки.

– Стой! – взвизгнула Генри. Я остановился, и она вылетела наружу. Генри махала и кричала, но грузовик просто ехал на север, удалялся, становясь все меньше и меньше.

– У-у-у-у, – застонала Генри, складываясь пополам, когда попыталась забраться обратно в грузовик.

– Продолжайте, – отозвался грузовик.

Как долго мы продержимся без энергии? Грузовик ехал все медленнее и медленнее, сначала сорок километров в чао, потом тридцать. Мы приближались к горам, похожим на кости, и солнце уже собиралось коснуться западного горизонта, когда я увидел первый указатель.

«Казино и народные промыслы Индейца Боба. Леса счастливой охоты».

«Счастливая охота»? Явно именно туда нам и нужно. Именно туда. Я не удивился, когда меня поддержал искатель:

– Сверните к казино.

Следующий указатель гласил: «Сверните сюда к настоящим индейским казино и народным промыслам Индейца Боба».

Я увидел большой бетонный вигвам на полпути к вершине гористого холма прежде, чем заметил поворот. Он выглядел как стартовая шахта, оставшаяся от ракеты. Въезд настолько завалило песком, что мне пришлось остановиться и перейти в режим «осторожно», чтобы механизм сам нашел себе дорогу. Он едва пробрался к стоянке.

– Динь, – звякнул искатель. – Нажмите «выход», чтобы вернуться к геопоиску. Нажмите «меню», чтобы начать новый поиск.

Вигвам трепетал на ветру, и до меня дошло, что он не бетонный и намного меньше, чем представлялось сначала.

А значит, мужчина, стоявший у входа, вовсе не гигант.

Он коснулся шляпы и пошел к нам. Мужчина выглядел немного лучше, чем остальные Бобы, но только до того, как я заметил, что он просто заменил настоящие зубы вставной челюстью. И тогда он стал выглядеть хуже.

– Где казино? – спросил я.

– Давно сдохло, – ответил он. – Кто вы такие?

– Друзья, – представилась Генри. Она уже вылезла из грузовика, объясняясь (как ей казалось) на ходу: – Нас послал сюда ваш брат Боб. У нас плохие новости.

Она уже открыла заднюю дверь и разворачивала Боба.

Глаза мертвеца сморщились как изюм. Губы так ссохлись, что больше не прикрывали зубы. Запах напоминал нечто между сладким и гнилым.

– О Боже, – отреагировал Индеец Боб. – Можно спросить, что случилось?

Генри уже приготовила ответ.

– Спросите сами, – предложила она, протягивая спрей «Последняя воля».

– Разве он не вызывает привыкания? – Индеец Боб покачал головой. – Я так понимаю, вы его друзья, раз привезли его сюда в грузовике.

– Были, – поправил я. – Я также пытаюсь вернуть одну штуку, которую одолжил ему. Очень ценный альбом.

– В обложке Дасти Спрингфилда?

– Предположительно он направляется к александрийцам.

– Ш-ш-ш! – прошипел Индеец Боб, прижав палец к губам (его версия предупреждения Бюро о бутлегерстве?). – Вы опоздали меньше чем на день.

Он указал в сторону шоссе.

– Вы имеете в виду грузовик, который проехал мимо нас?

– Нет. Тот доставлял товары. Другой грузовик их увозил.

Он указал в другую сторону.

– Куда? – поинтересовался я.

– Ш-ш-ш-ш!.. Никто не должен знать. В том-то и суть. Никто не знает больше одного шага. Хотя, может, он есть в искателе.

– Здесь последняя остановка искателя, – заметил я.

– Тогда, может, предпоследняя. Или ее вообще там нет. Я собираюсь пообедать. Составите мне компанию?

– Хорошо пахнет, – высказалась Гомер.

– Говорящая собака!.. Она не откажется от супа?

Внутри вигвам оказался размером с комнату мотеля и обставлен так же, с белой деревянной кроватью, шкафом и телевизором. На стене даже висела картина, изображающая Париж в дождь.

– Где тут у вас «кабинет задумчивости для девочек»? – спросила Генри.

Выяснилось, что снаружи и слегка поменьше, чем «кабинет».

Индеец Боб открыл четыре банки консервированного супа (одну для Гомер, которую я приволок с собой), и, пока бульон грелся без огня прямо в банке, он рассказал мне историю Бобов. Она мало чем отличалась от той, что я слышал от последнего Боба.

– Наша жизнь одинока, – говорил Боб. – Вы, возможно, считаете нас бутлегерами, но нам отказали в образовании. Нам гарантировали работу после покупки концессии казино, но кому нужна работа с маленьким заработком? Мы выторговали нечто совсем бесполезное. Иногда с индейцами такое случается. Еще супа?

– Смешно пахнет, – вставила Гомер.

– Немногие Бобы остались в городе, как тот, которого вы называете своим Бобом, другие перебрались в оставшиеся резервации. Некоторые подались в армию. Три Боба служат на авианосце в Средиземном море, на «Дельфине». Никто из нас так и не женился. Как будто мы родились с дырой вместо сердца. Понимаете, о чем я? Незаполненная пустота.

– Я понимаю, о чем вы, – заверил я.

– Им следовало сделать девушек, – продолжал Боб. – А так мы как бы незаконченны с самого начала. Единственный, кто влюбился, – тот, которого вы называете вашим Бобом.

– Влюбился? – спросила вернувшаяся из «кабинета задумчивости для девочек» Генри. – Вы уверены? – Мы все стараемся поддерживать связь, – пояснил Индеец Боб. – Девушка из Бруклина. Александрийка. И вот он наконец, дома. – Я не знала, что он меня любит, – сказала Генри. Несколько вымученных синих птиц появилось на свитере, пока она сидела с повлажневшими глазами над своим чаем. – Я думала, он делает все для Панамы.

– Он даже не знал, как найти Панаму, – напомнил я, и синие птицы исчезли.

После супа Генри свернулась калачиком у маленькой керосиновой плитки и заснула. Вигвам трепетал на ветру, словно парус. Индеец Боб отвел меня вверх по холму на кладбище. Вылинявший деревянный указатель на воротах гласил: «Леса счастливой охоты, дом храбрецов».

– Мы все сюда возвращаемся или пытаемся, – сказал он. – Не спрашивай почему. Может, это заложено в генах. Может, нас так научили. Даже Боб, потерявшийся в море (изначально на «Дельфине» плавали четверо), в конце концов оказался тут. Сейчас здесь четырнадцать полных могил.

У кладбища стояли ворота, но не было ограды. Строгое, печальное и опрятное. И каменистое. Семьдесят семь могил в семь рядов по одиннадцать, на твердом боку холма с видом на пробегающую мимо междуштатную дорогу. Шестьдесят три пустые дыры. Семьдесят семь крестов, все из белого пластика, все с надписью «Роберт Текумзе Легкоступ» с отпечатанной датой рождения (20…) и пустым местом для даты смерти. У четырнадцати пустое место заполнено карандашом.

– Все могилы вырыли экскаватором одновременно, – продолжал Индеец Боб. – Их постепенно засыпает песком, приходится раз в год обновлять. Одно из условий соглашения о разрыве с университетом. Не хотите виски?

Он потянулся к одной из открытых могил (не больше полуметра в глубину, как и все остальные) и вытащил бутылку «Эй, милашки!».

Иногда ветер исчезает внезапно, как солнце, и впечатляющая тишина падает на Землю. Такая перемена особенно поразительна на Западе. Мы с Бобом отхлебнули виски, потом еще, затем он положил бутылку обратно в могилу, рядом с двумя короткими лопатами.

– На утро, – сказал Боб. – Я помогу вам с похоронами. Еще одна наша традиция.

«Ты мне поможешь? – подумал я. – Он твой брат. А я просто проезжал мимо».

Но вслух ничего не сказал. Существуют способы сделать все, что угодно, и способы сделать так, чтобы все устроилось само собой.

Как только солнце уходит с Запада, становится холодно.

Я спал в вигваме с Индейцем Бобом, Генри и Гомер, уложенными вокруг маленькой керосиновой плитки, как цифры на часах. Проснулся посреди ночи пописать. Вначале не понял, где я, потом узнал хлопанье материи.

Снаружи дул ветер. Я нырнул за вигвам пописать, но он не защищал от ветра из-за своей округлой формы!

Я застегивался, когда почувствовал, как что-то ударило меня по руке. Вначале я решил, что это камень, ветка, лист, принесенный ветром. Потом увидел маленький красный глаз, глядящий с земли между моих ног.

– Ты.

Я положил жучка в карман, утром с ним разберусь. К тому же мне нравилась его теплая пульсация, когда я сворачивался калачиком возле керосиновой плитки.

Мне снилось, что я на шхуне, плыву на Запад. Я спас моряка с острова в форме кости. Своего отца, папу.

– Где ты пропадал? – спросил он.

Или мне только приснилось, что мне снился сон?

Наступило утро. Ярко светило солнце. Генри стонала, а Индеец Боб склонялся над ней с чашечкой жутко пахнущего зеленого чая.

– Кактусовый чай, – сказал он.

– Ей нужна «Полужизнь», – объяснил я.

– Кактусовый чай, – повторил он, как будто предлагал индейский заменитель таблеток.

И кажется, сработало. Генри застонала, выпрямилась и снова заснула,

Я вышел наружу, на слепящее солнце и холодный ветер. Жучок все еще сидел у меня в кармане. Он дарил мне такое потрясающее ощущение, что я не мог убрать с него пальцев. Я огляделся в поисках кувшина или банки. Но какой смысл? Похоже, от него не избавиться.

Я посадил его на бок грузовика и смотрел, как он соскальзывает вниз, в поисках места, где спрятаться. Придется разобраться с ним позже. Вначале похороны.

Индеец Боб уже открыл грузовик и шел вверх по холму с Бобом на руках. Я двинулся следом с Гомер в тележке. Стоял ясный, чистый солнечный день. За моей спиной вигвам трепетал и хлопал, словно парус. Мы остановились у ворот, и я положил лопаты в тележку рядом с Гомер.

– Интересно пахнет, – отметила она.

Я решил взять с собой виски и сунул бутылку туда же.

– Одна проблема, – сказал я, направляясь за Бобом к кладбищу. – Нам нужен Боб, чтобы завести грузовик.

– Я могу вам помочь.

– Но вы не едете с нами.

– Тогда просто не выключайте его, – ответил Боб. Мы посадили нашего Боба между двумя открытыми могилами и вытащили лопаты из тележки. – Выбирайте.

– Разве вы не хотите сами?

– Как пожелаете. Тогда здесь.

Мы приступили, и, пока Боб разматывал нашего Боба, я нацарапал дату смерти – пятнадцатое октября (так мне показалось, я не следил за днями с тех пор, как мы уехали из Нью-Йорка) 20… на кресте шпонкой из ручки тележки. Потом мы уложили Боба в могиле как могли прямо.

Могила оказалась слегка короткой, а он – слегка согнутым.

Индеец Боб склонил голову, я последовал его примеру. Он сказал что-то на непонятном языке и передал мне «Эй, милашку!».

– Холодно пахнет, – заявила Гомер.

Она становилась настоящим проповедником. Мы накрыли Боба и, прикончив виски, пошли вниз.

Индеец Боб шел первым, первым и услышал визг. И побежал. К тому времени как я добрался до вигвама, он стоял в дверном проеме, загораживая проход.

– Не входите, – сказал он. – Дайте, я сам справлюсь. Я знаю, что делать. Вы только будете мешать.

– Мешать чему?!

– Девушка Боба. Она рожает.