"Старьёвщик" - читать интересную книгу автора (Биссон Терри)ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ– Вставай! Я дремал, пытаясь не обращать внимания на боль в ноге. Но когда проснулся, она оказалась тут как тут: глухая пульсация. Небо окрашено в темно-розовый цвет, как плитка в ванной. Грузовик ехал по правой, медленной, полосе шоссе. Мимо проносились фургоны, раскачивая нас порывами ветра. Что-то билось в ветровое стекло. Жучок. – За нами слежка, – сказала Генри. – На грузовике жучок. – Откуда ты знаешь? – тупо спросил я. У меня болела нога и отчаянно хотелось кофе. Генри показала на жучка, бьющегося в ветровое стекло. Он нашел металл в месте соединения стекла и двери и прилип. Я присмотрелся. Дюйм в длину, сделан из серебристого магнитопластика. Крылья, когда он не летел, исчезали, как птицы на свитере Генри (которые тем утром превратились в бескрылые тени, словно ракеты в тумане). – Черт! Где мы? – Джерси. Только выехали из туннеля, примерно милю назад. – Я думал, жучки не могут пересекать границу штатов, – сказал я. – Может, он федеральный. Или даже международный. Может, для них существует исключение, или расширение, или соглашение о передаче сигнала другому жучку. Кто знает? В любом случае он здесь. – Был, – поправил я. Потянулся мимо нее и включил дворники, скидывая жучка. – Он вернется, – предсказала она. – И тот, кто его послал, теперь знает, что мы знаем. – Необязательно. Может, они думают, что просто пошел дождь. Я оглянулся. Там остались башни города, незначительные на фоне нависающего заката. Кузов наполнился таинственными формами, все они постепенно выделялись из тьмы, как игрушки в рождественское утро: картины, тела, собаки. Все, кроме альбома, который мне надо достать. Проблема порождала тупую боль, как рана в ноге. – Куда мы направляемся? – спросил я. – Это выше моего понимания, – пожаловалась Генри. Она кивнула назад, где тело Боба мягко ударялось о тележку Гомер. – Боб сказал нажать «четырнадцать», но тут нет никаких четырнадцати. Искатель все время повторял «поверните, поверните» и завел нас в туннель, потом заглох. – Поверните, – сказал грузовик, будто по подсказке. – Ну вот, снова он за свое! – Ты на четырнадцатой? – Я тебе говорю, – упорствовала она, – здесь нет четырнадцати. – Нам надо найти четырнадцатую кнопку или… – Или что? – Или мы попали в переделку. Ты не сможешь найти Панаму, я – свой альбом, и еще у нас на руках труп. – Ну, вначале мне надо пописать. Мы уже ехали по медленной полосе. Замедлившись еще больше, Генри свернула на невероятных размеров стоянку, окружающую с трех сторон крошечную закусочную. – Надо найти «кабинет задумчивости для девочек», – сказала она. – Я подожду здесь. Мне не хотелось писать с того самого момента, как на моей ноге появился куппер. Когда? Четыре дня назад? Я размышлял о Гомер – означает ли куппер на ее голове, что мне больше не придется ее выгуливать? Генри зашла в закусочную, а я скользнул на сиденье водителя. Искатель представлял собой табло с цифрами справа от кнопок управления. Никакой карты, никакого дисплея. На табло стояло десять цифр и две буквы: А и Б. Я нажал Б, потом четыре, и грузовик сказал: – Определение маршрута, спасибо за терпение. Потом: – Поверните направо, одна миля. На дорогу один-девять на север. Генри вернулась с двумя стаканчиками кофе, и я выехал на дорогу. – Поверните направо, одна миля. На дорогу один-девять на север, – повторил грузовик. – О, да ты волшебник, – проговорила Генри, срывая крышку со своего, а затем с моего стаканчика кофе. Я слышал в ее голосе саркастические нотки, но и вправду чувствовал себя волшебником после решения проблем сначала с жучком, а потом с искателем. Мы услышали «шлеп-шлеп-шлеп» по грузовику: жучок вернулся. Я решил не обращать на него внимания и просто ехать вперед. Теперь, когда наступил день или почти день, я мог разглядеть внутренность кузова в зеркале заднего вида. Конечно, в нем все отражалось наоборот, поэтому то, что казалось картинами в рамках, сваленными слева, на самом деле являлось собакой в тележке и телом, медленно, но верно, врезающимся в еще неоформленную массу на полу – и так далее. Я не заметил никаких пластинок или даже компакт-дисков. Гомер катилась вперед, когда я жал на тормоз, и обратно, как только я давал газу, куппер на ее голове сиял теплым розовым блеском. Или его тоже искажало зеркало? Может, она едет вперед, когда я жму на газ? Может, солнце садится? Может, моя собака умирает? – Твоя собака всегда рычит? – спросила Генри. – Раньше с ней такого не случалось, – ответил я. – Может, ей просто лучше. Хотя сам я в своих словах сомневался. – Сверните через милю на дорогу один-четырнадцать на север, – вмешался грузовик. – Ищите стройку, без задержек. – О нет! – воскликнула Генри. – В дебри! Дорога стала четырехполосной, потом двухполосной. Она изгибалась, затем свернула к цепи низких холмов, покрытых редеющими лесами. – Дебри, – повторила Генри, приканчивая кофе и выбрасывая стаканчик в окно. Я скривился, но она меня проигнорировала. – Дебри, а потом что? Я пожал плечами: – Зависит от тебя. Я только хочу найти брата Боба и забрать свой альбом. А ты, наверное, продолжишь путь. – Вместе с тобой. – Что ты имеешь в виду? – Что ты собираешься делать, вернуться и работать старьевщиком? Отдать альбом? – Мне придется найти его до конца месяца. А пока я возьму больничный. – Фантазер, – фыркнула она. – А как насчет копа, которого ты убил? – Случайность, – возразил я. – Ты сама фантазерка, раз считаешь, что сможешь найти Панаму, который пробыл в подполье девять лет. – Восемь. – Поверните налево, одна миля. Крайняя дорога вверх, – прервал нас грузовик. Так как никто и не желал продолжать разговор, вмешательство искателя мы восприняли с благодарностью. – Поверните налево, одна миля. Крайняя дорога вверх. Я повернул налево, как раз за щитом со стрелой, также указывающей налево: «Казино „Рамапо“. Ночь в среду – грандиозная ночь!» – Дебри, – повторила Генри, качая головой. Мы ехали по узкой дороге, извивающейся вокруг вершины небольшой горы. Миновали пару выгоревших домов, затерявшихся между деревьями. Перед каждым стоял сгоревший автомобиль. Реликвии, оставшиеся от «Скандала о страховке от астероида» двадцатых годов, или скорее от закона, который сделал расчистку незаконной. Появилось больше указателей: «Джексон Уайт. Индейские народные промыслы. Пейнтбол. Водные игры. Букмекеры. Магазин подарков. Домашняя пища. Лотерейные билеты». – Думаешь, оно как-то связано с «Индейцем Бобом» на грузовике? – осведомился я. – Гм. – Ваше место назначения в миле впереди. Искатель явно отправлял нас в казино. По мере того как мы продвигались по холму, указатели становились больше и скученнее. – Поверните влево у магазина подарков. Поверните на стоянку. Появилась усыпанная гравием парковка под самым большим указателем. С одной стороны находилась длинная торговая палатка, а с другой – крошечное бетонное казино, похожее на шпиль засыпанной церкви. «Казино „Рамапо“. Джексон Уайт. Индейские народные промыслы. Букмекеры». Казино никогда не закрываются. Внутри один видеоавтомат звенел и бибикал. Две женщины в костюмах сидели на низенькой скамеечке и колдовали над автоматом, как рабочие на конвейере. Одна скармливала ему монеты, а другая нажимала кнопки. Они выглядели довольно угрюмо. Генри пошла искать «кабинет задумчивости для девочек». Кажется, она справляла нужду за нас обоих. В стене обнаружилось окошко кассира, зарешеченное, как в древнем банке. За ним в крошечной комнатке дремал мужчина в ковбойской шляпе. Он носил рубашку с профилем Джеронимо и надписью: «Один любопытный индеец». На шляпе красовались перо и бахрома на полях. Я постучал по окошку ногтем. Если я и гадал, как мы найдем брата Боба (ведь мы даже имени его не знали), то сомнения мои рассеялись, как только дремлющий мужчина проснулся и приподнял поля шляпы с бахромой. Он оказался близнецом Боба. – У вас есть брат? – спросил я. – По имени Боб? – Боб? Он слегка повернулся на стуле, и вот он, тут как тут! Я увидел альбом Хэнка Вильямса, прислоненный к кассе. – Простите, но… По идее я собирался вначале завладеть альбомом, а затем сообщить ему о Бобе. Все испортила Генри, вернувшись из «кабинета задумчивости для девочек» и оттеснив меня в сторону. – Боюсь, у нас плохие новости! – выдохнула она. – Боб… он… то есть его… в общем… Боба убили. Застрелили. Прошлой ночью. – Боб? Кассир снял свою ковбойскую шляпу и ударом кулака сделал ее плоской как блин. Потом аккуратно вернул ей прежнюю форму и снова надел. – Какой Боб? – Ваш брат, – пояснила Генри. – Мы привезли его сюда, потому что он сам так захотел. Это место запрограммировано в искателе в грузовике. Четырнадцатое. – В его грузовике? – Любопытный индеец встал, попятился из раздевалки, закрывая за собой узенькую дверь. – О, кажется, понял. Где он? – На стоянке. – Извините, насчет альбома, – начал я, показывая на пластинку через стекло. И индеец, и Генри проигнорировали меня и направились к стоянке. Я отчаянно уставился сквозь решетку на альбом, прислоненный к кассе. Хэнк Вильямс выглядел еще более потерянным и несчастным, чем всегда. Две женщины все еще кормили автомат. Я мог подождать здесь, вместе с ними, в полутьме, или последовать за Генри и братом Боба наружу. На пути к выходу я остановился прочитать плакат на стене, как раз рядом с дверью. Пластиковый, но когда я постучал по нему ногтем, он зазвенел, как бронзовый. «Джексон Уайт» был сумасшедшим сообществом беглых рабов и индейцев, приютивших их, плюс нескольких сочувствующих белых, женатых на некоторых из беглых. Они жили в связанных между собой крепостях в крошечных крутых горах Рамапо в Нью-Джерси всю Гражданскую войну и затем до конца столетия, пока не исчезли, как и большинство подобных архаичных коммун, после Второй мировой войны. После Этнического закона 20… года, предоставившего ей историка и археолога, небольшая коммуна возродилась и занялась исследованием своей собственной истории. Наше казино посвящено памяти Джексонов Уайтов, отдавших свои жизни демократии во Второй и Третьей мировых войнах. Рамапо, Нью-Джерси, 925 футов/282 метра. Мне всегда нравилась идея крепости, хотя редкие леса (явно горные) позади и вокруг стоянки не предполагали и не возбуждали подобного ощущения. Возможно, просто поменялась местность. Генри и Один Любопытный Индеец уже одолели половину пути к стоянке и теперь хрустели по гравию под слабым утренним солнцем. Я нагнал их у грузовика, который мы оставили незапертым. Генри отворила заднюю дверцу, Гомер распахнула один глаз-пуговку и зарычала. – Ваша собака? Сколько? – Она моя собака, – сказал я позади них. – И она не продается. – Я просто пытался быть вежливым, – оправдывался он. – Так положено у индейцев. Если бы мне хотелось собаку, то явно не в тележке и не с блином на голове. Где ты его взял? – Ее, – поправил я. До меня начинала доходить суть надписи на футболке Одного Любопытного Индейца. Гомер все еще рычала, поэтому я выгрузил тележку из грузовика на землю, сразу оба колеса, и потащил ее за машину в тень. Как только индеец исчез из виду, Гомер перестала рычать. – Жди здесь, – сказал я (очень глупо: куда она могла деться из своей тележки?) и вернулся к задней дверце грузовика. Рот Боба все еще оставался закрытым. Бесцветные глаза широко распахнуты. Один Любопытный Индеец закрыл их кончиками пальцев. – Это он, – опознал Один Любопытный Индеец. Он снял шляпу, пригладил ее и надел обратно. – У меня возникло нехорошее предчувствие, когда он уезжал прошлой ночью. Кто застрелил его, копы? – Нет, – ответила Генри. – Да, – сказал я. – Можете попрощаться с ним, если хотите, – предложила Генри, порывшись за пазухой и доставая «Последнюю волю». – Я слышал о нем, – признался индеец. – Его называют «Верное дело», правда? – Правда, – согласилась Генри. – И действует? – Клянусь. Помоги мне открыть его рот. Эту часть я просто ненавидел. Поэтому присоединился к Гомер за грузовиком, в тени. Она снова рычала. – Что на сей раз? – спросил я. Она подняла нос по направлению к грузовику, в то же время постукивая по тележке хвостом. Я совсем забыл о жучке. Размером и формой он напоминал магнит на холодильник. Я отодрал его от грузовика и зашвырнул в лес. – Хорошая мысль, – похвалил я Гомер, похлопывая ее по голове. Куппер на ощупь стал теплым, почти горячим. Я вернулся к грузовику, к открытой дверце. Я ничего не пропустил. Генри и Один Любопытный Индеец все еще пытались открыть рот Боба. В конце концов они справились с помощью ложки. Генри потрясла баллончик и брызнула ему на нёбо. – О нет! Боб, или скорее покойный Боб, дернулся и застонал. Его глаза открылись и закрылись опять. Руки крепко сцепились вместе, я почти слышал, как затрещали кости, когда пальцы нашли друг друга и сплелись намертво. Его дыхание становилось непереносимым. Я чувствовал его по всей стоянке. «Последняя воля» выскребает остатки воздуха из клеток легких, и после дозы любой покойник осиливает пару небольших предложений в зависимости, конечно, от состояния легких на момент смерти. Легкие Боба оказались хоть куда. – Я умер? О нет! – Боб, я с тобой, – позвал Любопытный Индеец. – Кто «я»? – Роберт. Боб. Должно быть, что-то случилось. – Могу поклясться, что-то случилось! Что-то ужасное! Я умер, и всем наплевать! – Мне не наплевать, Боб, – вмешался Любопытный Индеец. – Нам не наплевать. Мы просто не показываем виду. Так принято у индейцев. Но будь уверен, мы устроим тебе достойные похороны. – Мертв! Что может быть хуже! – Не знаю, – сказал Любопытный Индеец. Он снял шляпу, снова пригладил ее и надел обратно: – Боб, ты обязан помочь мне найти Панаму, – сказала Генри. – Прости меня, Генри! – прокаркал он. С меня хватит. – Счастливо оставаться вам всем! – заявил я. – Только отдайте мне альбом, и я уберусь восвояси. Один Любопытный Индеец повернулся и посмотрел на меня, моргая от яркого солнечного света. Он приспособил шляпу так, чтобы она затеняла его глаза. – Альбом?.. О, вы имеете в виду Хэнка Вильямса. Значит, вы тот самый парень. – Да, я действительно имею в виду Хэнка Вильямса, – подтвердил я. – Да, я действительно тот самый парень. И да, я действительно хочу получить обратно свой альбом. – Слишком поздно, – покачал головой Один Любопытный Индеец. – Вы уверены, что вы не коп? – Он не коп, – успокоила Генри. – Я вам скажу, когда бывает слишком поздно! – прохрипел Боб. – Слишком поздно, когда вы умерли и всем на вас наплевать! – Его голос превратился в шепот. – Точно, – согласился я. – И что значит «слишком поздно»? Я видел его там, в вашем офисе. Альбом не принадлежал Бобу, он не имел права его продавать. Он мой. – Он не продавал мне пластинку, – признался Один Любопытный Индеец. – Мы просто оказывали услугу. Он хотел сделать что-нибудь для александрийцев. Он просто был Бобом. – Просто отдайте его мне, ладно? – Слишком поздно. – Что значит «поздно»? – Пошли со мной, – предложил Один Любопытный Индеец. Он зашагал по стоянке, и я поспешил за ним, но Генри окликнула нас. – Стойте, стойте, стойте! – крикнула она. – Мы не можем просто уйти и оставить Боба. – Не можем? – удивился индеец. – Как долго действует ваш спрей? – Кажется, уже перестает, – ответила Генри. – Мы скоро вернемся, – пообещал я. Я потерял интерес к Генри и ее синим птицам. Меня никогда не интересовал Боб. Меня интересовал мой альбом и как бы отсюда убраться, вернуться на работу, выгнать копов из моего дома, достать моей собаке… достать моей собаке что? Гомер лежала в тележке задом наперед, нос покоился у ручек, а хвост свешивался спереди. Она умирала от рака, и я мог только оставаться с ней до конца. – Мы скоро вернемся, – дал я слово, похлопав ее по теплому купперу на голове. Потом пошел за Одним Любопытным Индейцем через стоянку в казино. Он не стал отпирать клетку кассы. В решетке сделали очень большие зазоры, Боб просто протянул руку между прутьями, достал альбом и вручил его мне. Слишком легкий. Пустой. – Они вложили пластинку в другую обложку, – объяснил он, – наверное, из соображений безопасности. Мне понравилась картинка, поэтому я оставил ее у себя. – Кто они? – Александрийцы. А кто еще? – Где я могу их найти? – Ну, это секрет на миллион долларов, не так ли? По слухам, в Вегасе, а там кто его знает. Я последовал за ним наружу, на стоянку, на солнечный свет. Генри и Гомер ждали нас в тени за грузовиком. Боб снова умер, свернулся, как орех кешью, на боку: Глаза оставались широко распахнутыми, он начинал вонять, пока только чуть-чуть. – Вам следовало выяснять все с Бобом, – сказал Один Любопытный Индеец. – Боб хотел подарить им альбом просто так. Мы только отправили его по назначению. Отсюда он попадет к другому брату, Бобу, на Запад. И со временем доберется до александрийцев. Теоретически, по крайней мере, дело обстоит так. – Два брата, и оба Бобы? – Индейский обычай. Но его нет ни здесь, ни там. Знаете что, я собираюсь сделать вам предложение, от которого невозможно отказаться. Вы забираете себе грузовик и все, что в нем есть, и даете слово, что отвезете тело Боба к его брату, чтобы там похоронить. Здесь мы ничего не можем для него сделать. – Другому брату Боба? – переспросила Генри. – Куда? – Вы найдете его где-то на дороге к Вегасу. В Небраске или Айове. – Вы даже не знаете точно? – не поверила Генри. Она начинала злиться или по крайней мере говорить раздраженно. Но меня предложение заинтриговало. Небраска, Айова, Вегас! И все на Западе. – Он есть на искателе, восьмой или девятый. Вначале попробуйте девятый. – Может, вам следует оплатить наши расходы? Меня поразили дерзость и жадность Генри. Вначале казалось, что Любопытный Индеец тоже испытывал подобные чувства. Он повернулся на каблуках и пошел по стоянке к казино – потом вынырнул из него с кучей красных, белых и голубых фишек. – Фишки?! Генри все еще изображала из себя свирепую фурию. – Они лучше, чем золото, – ответил он, кидая фишки через окно на приборную доску грузовика. Позже мне предстояло пожалеть, что он не сказал нам, сколько стоит каждый цвет. – Adios, amigos! – крикнул он нам вслед, когда мы отъезжали. |
||
|