"Статьи и рассказы" - читать интересную книгу автора (Деген Ион)

Основательность сапёра

С моим однокурсником Рэмом Тымкином у меня много точек соприкосновения. Начать с того, что в последнем наступлении, во время которого я был тяжело ранен, сапёрная рота старшего лейтенанта Тымкина взаимодействовала с нашей танковой бригадой. Не исключено, что мы встречали друг друга в бою. Во всяком случае, мы вспоминаем одни и те же эпизоды.

В Рэме меня всегда поражала и продолжает поражать невероятная несовместимость олимпийского спокойствия, даже флегматичности, с мгновенной взрывной реакцией. Чаще всего такая реакция вызывает одобрительный смех окружающих.

Лейтенант Тымкин был, пожалуй, единственным, кто внешне не проявил эмоций, когда при вручении гвардейского знамени их отдельному сапёрному батальону произошло экстраординарное событие.

Естественно, что офицеры здорово набрались по поводу присвоения батальону звания гвардейского. К встрече члена военного совета и других генералов батальон построили по четырём сторонам квадратного плаца — каре. Непривычные к строю сапёры выровнялись, как зёрна кукурузы в початке. Высокое начальство, прибыв, поместило себя в центре построения. Развернули бархатное гвардейское знамя. Командир батальона зычно скомандовал: «Смирна-а! Равнение на знамя!». Строевым шагом он направился к центру квадрата, занятому высоким начальством. Но строевой шаг у него получился с некоторым заиканием. Заносило комбата. К чести его надо отметить, что он все-таки преодолел полтора десятка этих невероятно мучительных метров. Согласно ритуалу комбат стал на одно колено, взял угол знамени и наклонился, чтобы поцеловать его. И тут комбата повело. Не только святыню, но даже высокопоставленные сапоги он обрызгал невероятным количеством свиной тушенки и другой закуси, растворенной в желудочном соке и водке. Генералов захлестнуло чувство гнева и отвращения. Полифония угроз содержала полный набор — от обычного мата до тирад, превосходящих по запаху рвотные массы.

Ситуацию усугубляло то, что батальон, несмотря на ужас положения, не мог подавить предательского смеха. Только лейтенант Тымкин оставался невозмутимым. Рэм объяснил свою выдержку количеством водки, принятой до события.

Надо заметить, что при относительно невысоком росте и небольшом в ту пору весе Рэм был способен вместить в себя солидное количество алкоголя. Я это могу засвидетельствовать под присягой.

После окончания войны их батальон расформировали. Старший лейтенант Тымкин и ещё два лейтенанта были направлены в другое подразделение. Гостеприимные офицеры организовали выпивон в честь новоприбывших. Капитан, сидевший слева от Рэма с удивлением произнес: «Ты посмотри! Еврей, а как пьёт!». Капитан едва успел закончить фразу. Рэм врезал его в физиономию и очень спокойно спросил: «А как еврей бьёт?»

Оба Роминых лейтенанта тут же вскочили на всякий случай. Но всё обошлось. Капитан пересел подальше от еврея, умеющего и пить и бить.

Наше знакомство состоялось уже после поступления в медицинский институт.

Абитуриент Рэм Тымкин пришёл по какому-то поводу в деканат. В коридоре на него наткнулся аспирант кафедры патологической физиологии. Молодой, способный. Во время войны он учился в институте. На нас, на серую солдатскую массу он взирал с высоты своей образованности. Через два года он, уже ассистент, вёл нашу группу. Аспирант пальцем указал Рэму на скамейку и приказал:

— Эй, студент, отнесите в аудиторию.

Рэм взглянул на аспиранта печальными выпуклыми глазами и меланхолично ответил:

— Пошел ты на …

Аспирант, словно подброшенный катапультой, развернулся в полёте и ворвался в деканат.

Через несколько минут Рэма вызвали к заместителю декана. Заместитель посмотрел на Рэма сквозь толстые стёкла очков и спросил:

— Товарищ Тымкин, что вы сказали аспиранту …?

— Пошел ты на …, — печально ответил Рэм, не глядя на аспиранта. Тот сидел на стуле сбоку стола в хищном ожидании реванша.

Заместитель декана смущённо заёрзал в кресле.

— Товарищ Тымкин, отдаёте ли вы себе отчёт в своих поступках?

— За четыре года войны я привык отдавать отчёт в своих поступках себе и своему начальству. Я командовал сапёрной ротой. Вы знаете, что значит быть на войне сапёром? Это значит, каждую секунду отдавать себе отчёт. В моих руках была жизнь сотни с лишним солдат. Каждый был человеком, личностью, хотя и среди них попадались такие вот говнюки. — Рэм мотнул головой в сторону аспиранта. — Говнюки стояли передо мной по стойке смирно и не смели дышать. А он позволяет себе сказать: «Эй, студент, отнесите в аудиторию». Да если бы он обратился ко мне по-человечески, я бы не только скамейку отнёс, я бы и его усадил на эту скамейку.

— Товарищ Тымкин, видите ли… понимаете, вы будущий врач, так сказать, культуртрегер. Медицинский институт — не сапёрная рота. Пожалуйста, постарайтесь пользоваться только нормативной лексикой.

Спустя много лет бывший заместитель декана сумел убедиться в том, что товарищ Тымкин отдаёт себе отчет в своих поступках. Именно к доктору Тымкину, к лучшему в городе торакальному хирургу, он обратился, когда ему понадобилась сложная операция на лёгком.

Ох, как непросто стать настоящим врачом. Учиться надо систематически и упорно. Настойчиво, с последовательностью сапёра Рэм накапливал знания, начиная с первого курса.

Забавный случай в какой-то мере может проиллюстрировать основательность накопленных Рэмом знаний.

Как-то по пути в институт на лекцию по марксизму-ленинизму он встретил своего старого друга. Пришлось пропустить первую пару, преступно предпочтя гениальнейшему учению солидную выпивку в забегаловке. На вторую пару, практическое занятие по органической химии, он приплёлся в таком виде, что студентам пришлось скрыть его в углу под грудой пальто и шинелей.

Доцент задал довольно сложный вопрос. Он вызывал у одного студента за другим. Студенты гадали, путались, но, увы, никто не мог ответить правильно. И вдруг из-под груды пальто и шинелей прозвучал правильный ответ, излагаемый слегка заплетающимся языком. Доцент удовлетворено заключил:

— Наконец-то я услышал трезвый ответ.

Группа затряслась от хохота.

До самого моего отъезда в Израиль в 1977 году не прерывалась наша с Рэмом дружба. Мы жили в разных городах, но пользовались всякой оказией для встречи, которая всегда вливала в меня ещё толику эликсира молодости.

Однажды в нашем доме я познакомил двух бывших офицеров-сапёров — Виктора Некрасова и Рэма Тымкина. В тот вечер Виктор с необыкновенным мастерством прочитал два своих рассказа — «Король в Нью-Йорке» и «Ограбление века». Рэм слушал, затаив дыхание. На обычно слегка меланхоличном лице сиял нескрываемый восторг. После ухода Некрасова Рэм сказал:

— Ты сделал мне самый дорогой подарок. Бóльшего в своей жизни я не получал.

А на следующий день позвонил Некрасов:

— Отличный парень твой Рэм. Я почувствовал к нему симпатию в тот самый момент, когда взглянул на него и ощутил его рукопожатие.

С Рэмом в очередной раз я встретился в Сиэтле (штат Вашингтон) через несколько дней после землетрясения. Жена Рэма с удивлением рассказывала, как он вёл себя, когда, по её словам, земля разверзлась.

В тот момент он читал, лёжа на диване в квартире на пятнадцатом этаже. Люстра сумасшедше раскачивалась от стены до стены. Из буфета со звоном посыпались хрустальные бокалы и рюмки. А он продолжал лежать, не меняя позы. Жена, ухватившись за стол, чтобы удержать равновесие, испуганно произнесла:

— Рэм, чего ты лежишь? Происходит нечто ужасное!

— Успокойся, Ниночка. В моей жизни происходило более ужасное.

Рэм Тымкин действительно видел более ужасное. Он был курсантом Киевского артиллерийского училища, когда началась война. Курсантов бросили на защиту Москвы. Там, в боях более страшных, чем сиэтловское землетрясение, Рэм Тымкин был ранен впервые. А потом было ещё много боёв и ещё несколько ранений. И самое ужасное случалось уже тогда, когда старший лейтенант Тымкин командовал ротой сапёров.

Меня не удивил рассказ Нины о том, как Рэм отреагировал на землетрясение. За пятьдесят пять лет нашего знакомства я никогда не видел Рэма выходящим из берегов. Даже в моменты, когда он безусловно был разъярён, на его лице не исчезало выражение меланхолического спокойствия или снисходительная, всепрощающая улыбка.

С Рэмом и моим свояком мы закончили ланч в китайском ресторане. Свояк предложил Рэму зубочистку. Рэм мгновенно отреагировал:

— Для этого зубы надо иметь.

Вероятно, гироскопом, всегда удерживающим Рэма в устойчивом состоянии, является потрясающе развитое чувство юмора. Бывший незаурядный торакальный хирург сейчас уже пенсионер. Я не видел, как он оперировал. Знаю только из восторженных рассказов коллег и пациентов. И в каждом рассказе непременно какая-нибудь деталь о чувстве юмора доктора Тымкина в самых экстремальных обстоятельствах. О юморе, который врачует.

2001 г.

P.S. Благословенна память замечательного Человека… 2006 г.