"Статьи и рассказы" - читать интересную книгу автора (Деген Ион)

Памяти Семёна Вортмана

На кораблях крылатых мчатся гёзы. Они в ночи, как стая лебедей. М звёзды белые, как розы, Купают лепестки в воде. Играют флейты и стучат стаканы. Сегодня пир, а завтра смертный бой. Так трепещите, чёрные сутаны! Мы прикрываем Фландрию собой! Дрожит Филипп в своём Эскуриале. Везде измена чудится ему…

Стихи звучат в ночной тишине пустынных улиц. Семён Вортман преподающий историю искусства в Черновицком художественно-прикладном училище, читает мне, студенту-медику, свои стихи о Тиле Уленшпигиле.

Ты помнишь, Тиль, как пахнут розы в Брюгге, Как в тихой Шельде плещется волна, Как сладостно, бродя вдвоём с подругой, Любовный кубок осушать до дна? На вертеле уже каплун зажарен. Стекает жир с коптящихся колбас. Сок виноградный за стеклом янтарен. И запевает песню чей-то бас.. Ты помнишь? Нет, я ничего не помню. Лежит распятой родина моя. Не суждено вернуться в отчий дом мне, Пока в цепях фламандская земля. Костры, распятья, виселицы, плахи, Щедроты инквизиции святой, Испанские солдаты и монахи, И надо всем паук — Филипп Второй. О. Фландрия, не вереском покрыты Холмы твои…

Как завороженный, я слушаю стихи Семёна Вортмана. Я ещё не видел произведений фламандских мастеров. Я ещё вообще ничего не видел. Весь мой жизненный опыт — девять классов средней школы и четыре года войны. К Сене я относился с пиететом. Он старше меня. Но не разница в возрасте причина того, что я, чуть выше ростом, смотрел на него снизу вверх. В танковой роте, которой я командовал ещё совсем недавно, в ту пору девятнадцатилетний, тоже были тридцатилетние старики. Но среди них я чувствовал себя равным. А Сеня… Почему я тогда не записал его стихи? Как мало я запомнил. И точно ли?

С Вортманом меня познакомил его друг, молодой талантливый врач-гинеколог Георгий Оснос. Сейчас я изредка встречаюсь с Жорой, живущим в Хедере. Мы вспоминаем, как с опаской я читал ему мои фронтовые стихи, а потом — маэстро Вортману. Эти стихи летом 1945 года предали анафеме в Доме литераторов в Москве. После этого я вообще боялся читать их. Сеня был первым слушателем моих послевоенных опусов. Добрым и снисходительным критиком. Я не смел спросить, почему не опубликованы его прекрасные стихи. У меня не было сомнений в том, что ему хочется увидеть их опубликованными. Не случайно же в начале холодной войны в одном из стихотворений, в котором он описал Генеральную Ассамблею ООН, у него был остановивший меня образ:

Когда здесь атомную бомбу, Как дипломата, вводят в зал.

Эти стихи определённо были написаны для публикации. Жаль, я не спросил.

Уже значительно позже, уже расставшись с Семёном Вортманом после окончания института, уже познакомившись с натюрмортами фламандских мастеров (правда, ещё в репродукциях), я увидел их в стихах о Тиле Уленшпигеле. И вообще, как много живописи было в его поэзии. Но вероятно самым демонстративным с этой точки зрения было его стихотворение о Исааке Левитане. Я никогда не видел его на бумаге. Запомнил только, когда Сеня читал. И запишу его так, как слышал, когда Сеня читал, когда названия картин Сеня подчёркивал особой интонацией и лёгким взмахом руки. Эту интонацию я посмею передать большими буквами.

Сидеть в тени. Писать пейзажи. Следить за перелётом птиц. В какие краски мир наряжен! Им нет названий, нет границ. Как передать цвета и тени, Прозрачность голубых небес, Кусты лиловые сирени И рыжеватый хвойный лес? Он любит русскую природу, Как, может быть, никто другой. И по весне БОЛЬШУЮ ВОДУ, И колокольчик под дугой. Багрец осеннего наряда, Прозрачный акварельный день. Печаль ЗАПУЩЕННОГО САДА, И ПОКОСИВШИЙСЯ ПЛЕТЕНЬ. ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН плывёт и тает. НАД ОМУТОМ повисла мгла ВЕСНА ПОСЛЕДНЯЯ. Он знает, Он видит: молодость прошла. Промчалась, как ВОДА БОЛЬШАЯ. А с ней — надежды и любовь. И, губы тихо вытирая, Он на платке находит кровь. Ведь годы падали, как плети. Так изувечена душа, Что сорок лет, как два столетья, Он прожил, яростью дыша. А Чехов пишет: „Будем снова Сидеть на крымском берегу. Поправитесь, даю вам слово. Я вашу дачу берегу“. Нет, поздно, друг мой, слишком поздно. Да и к чему? Он так устал! Как хороши сегодня звёзды, Которых он не написал. Не написал и не напишет. Не тронет кистью полотна. А в небесах над плоской крышей Немая скорчилась луна.

После окончания института в 1951 году я не встречал Семёна Вортмана. Часто, очень часто вспоминал его. Не сомневался в том, что такой талантливый поэт не может не писать. Но стихов его я не находил в печати. Постепенно взрослел. Для меня уже больше, чем в полную силу, дошёл смысл стихов Маяковского:

Хорошо у нас в Стране Советов. Можно жить, Работать можно дружно. Только вот поэтов, к сожаленью, нету. Впрочем, может это и не нужно.

В 1977 году наша семья репатриировалась в Израиль. Типичные для всех олим первые месяцы жизни в новой стране. Следует ещё учесть такой немаловажный фактор, как перепад уровней брежневской Совдепии и оглушившей нас демократии, как пережитые мучительные месяцы неизвестности и страха после подачи документов на выезд, неустроенность, переезды с квартиры на квартиру. Короче, абсорбция для пакидов, а для нас адаптация. На первых порах я с жадностью накинулся на книги, о которых раньше мог только мечтать. Постепенно расширялся круг чтения. В Израиле издавались вполне приличные русскоязычные журналы. Одним из них был „Круг“, который редактировал высокопрофессиональный журналист Георг Мордель. Ответственным секретарём журнала был некто Шимон Орт. Некто, потому что, в отличие от умных статей Морделя, даривших нам, зелёным олим, необходимую информацию, Шимон Орт не выступал в своём журнале как автор.

В одно прекрасное однажды — мы жили уже на третей квартире — раздался телефонный звонок. Я сразу узнал голос моего кумира Семёна Вортмана, хотя прошло чуть больше тридцати лет после нашей последней встречи. Выяснилось, что Сеня т есть тот самый Шимон, ответственный секретарь журнала „Круг“. До сих пор не могу забыть обалдения, когда я услышал Сенин голос. Я не успел его ни о чём расспросить. а, собственно говоря, в этом не было необходимости. Сеня сказал, что рад моему существованию в Израиле, о котором он недавно узнал, что через несколько дней позвонит мне и мы договоримся о встрече. Я с нетерпением ждал звонка. Но Сеня не звонил. Спустя непродолжительное время я узнал, что звонка не будет. Не бывает звонков оттуда…

Предполагаю, что у читающих эти строки могут возникнуть вопросы. Но точно такие же вопросы возникали у меня, и я не знал на них ответов. Разница между нами только в том, что я СЛЫШАЛ великолепные стихи настоящего поэта Семёна Вортмана. Благословенна память его.