"Голос в ночи" - читать интересную книгу автора (Голубев Глеб Николаевич)

Возвращение в ад

Тетя встретила меня приветливо и тепло, так что у меня немножко отлегло на сердце.

Она искренне радовалась моему возвращению, выглядела совершенно спокойной, здоровой, нормальной, словно все недавние ужасы мне приснились в кошмарном сне. Тетя пополнела, на щеках у нее появились прежние лукавые ямочки, которые в детстве я любила, бывало, целовать, уходя спать.

Как в добрые, безмятежные старые вечера, мы снова сидели втроем на веранде и пили чай с душистым клубничным вареньем. Тетушка заботливо расспрашивала, не устала ли я в Париже. Доктор Ренар посасывал кривую трубочку. В дверь заглядывали то кухарка, то Розали и умилялись.

Тетя не поминала о нотариусе, а я не задавала никаких вопросов.

Спокойным и безмятежным выдалось и утро следующего дня.

Перед завтраком мы с тетей и доктором Ренаром бродили по саду, слушая веселую перекличку птиц и болтая о всякой всячине. И только когда сели за стол, тетя мимоходом вдруг сказала:

— Да, я звонила нотариусу, он сегодня приедет.

Стараясь говорить так же спокойно и буднично, как она, я спросила:

— А зачем тебе нужен нотариус, тетя?

— Составить одну бумагу. Я тебе потом расскажу. До конца завтрака я сидела как на иголках.

Со стола убирали посуду. Доктор Ренар ушел в сад, чтобы, как всегда, вздремнуть на скамейке в укромной тени.

Мы с тетей остались одни, и она сказала:

— Я много думала последние дни и твердо решила: нам надо изменить свою жизнь. Мы не так живем, недостойно...

Она строго посмотрела на меня. Я молчала, ожидая продолжения.

— У нас слишком много денег, и они мешают нам жить так, как пристало порядочным людям. Я решила оставить себе только этот дом, а все деньги отдать на святые дела. Такова и воля Франца. Он сегодня снова подтвердил ее, — сказала она так просто, словно речь шла вовсе не о человеке, умершем почти год назад. — Ты неплохо зарабатываешь, нам хватит, если, конечно, ты не бросишь меня.

Дальше молчать уже было неприлично, и я торопливо проговорила:

— Конечно, нет, тетя, как ты могла подумать! А кому ты решила отдать деньги?

— «Братству голосов космического пламени».

Я помнила наказ доктора Жакоба и как можно спокойнее и мягче спросила:

— Но почему именно им, тетя? Можно передать деньги какому-нибудь фонду защиты детей. Наконец, просто раздать нуждающимся. А это «Братство»... Ты ведь его совсем не знаешь, никогда у них не была. Почему тебе захотелось отдать деньги именно им?

Этого говорить не следовало.

Тетя сразу помрачнела, насупилась, замкнулась, словно улитка, поспешно прячущаяся в раковину.

— Ты опять пытаешься изобразить меня ненормальной? — грозно спросила она.

— Нет, что ты! Просто меня немного удивило твое решение. Ведь мы ничего не знаем об этих «братьях»...

— Это он почему-то думает о них плохо. А я знаю, что они достойные, честные люди и творят добрые дела. Поэтому и хочу им помочь...

Я все-таки не удержалась и спросила:

— Так тебе сказал голос?

Этого мне совсем не следовало говорить!

Тетя встала и безапелляционно сказала:

— Пожалуйста, после обеда никуда не отлучайся. Приедет нотариус. И доктора Ренара попроси, пожалуйста, от моего имени не уходить. Вы подпишетесь как свидетели, — и, не ожидая моего ответа, ушла к себе.

Я побежала в сад, нашла доктора Ренара, дремавшего на скамейке в глухой аллее с газетой в руках, поспешно и не очень вежливо разбудила его и рассказала о нашем разговоре.

Он выслушал меня не перебивая, но ничего не ответил.

— Что же вы молчите? Посоветуйте, что делать.

— Не знаю, — беспомощно ответил старик, пожимая плечами. — Я совсем запутался, Кло.

— Надо ей помешать!

— Как?

— Ведь она ненормальна, надо ей запретить подписывать эту бумагу.

— Она совершенно нормальна, — покачал головой Ренар.

— Но ведь ей внушил это голос!

— Это вы утверждаете с доктором Жакобом. Но доказательств нет. Как медик, постоянно наблюдающий за нею, я должен сказать, что она действительно была одно время нездорова, но теперь поправилась.

— Поэтому тетя и приглашает вас в свидетели вместе со мной — именно потому, что вы думаете, будто она выздоровела. Но она больна, больна, уверяю вас!

— Любой консилиум признает ее совершенно здоровой и юридически дееспособной. Скорее вас, дорогая моя, признают ненормальной, послушав ваши рассуждения о каком-то голосе, что-то внушающем тете.

Доктор Ренар рассуждал трезво. И все-таки нужно же что-то предпринять!

Я кинулась звонить Жакобу, все время оглядываясь на дверь — как бы не вошла тетя. Но никто не отвечал, даже матушка Мари, видно, куда-то ушла.

Злиться было бесполезно. Ведь мы договорились, что я буду звонить по вечерам. Не мог же Морис целыми днями сидеть у телефона, словно на привязи.

Я снова помчалась в сад, нашла доктора Ренара в задумчивости расхаживающим по аллейке и, с трудом переводя дыхание, попросила:

— Милый доктор, а вы не можете все-таки объявить ее ненормальной? Хотя бы на несколько дней, пока Морис что-нибудь не придумает...

— Но моя врачебная честь... Как вы могли мне предложить это? — ответил он, насупившись, таким тоном, что я пожалела о своей просьбе, и проговорил наставительно: — «Если хочешь поступать честно, принимай в расчет и верь только общественному интересу, а не окружающим людям. Личный интерес часто вводит их в заблуждение...»

— Опять Гольбах? — сердито спросила я.

— Нет, Гельвеций, — и грустно добавил, опустив седую голову: — Я и так уже начал ей лгать из-за вас, Клодина...

Обед прошел в тягостном, похоронном молчании. А вскоре после обеда за воротами раздался требовательный гудок автомобиля.

Я никогда не встречалась с нотариусами и представляла их по читанным в детстве романам Диккенса. Поэтому, когда вместо зловещего сухопарого старика крючкотвора в торжественном черном сюртуке появился совсем молодой человек спортивного вида, я изумилась. И приехал он не в старомодной карете, а в новеньком ядовито-красном «ягуаре».

Молодой человек, с машинальной учтивостью склонив стриженую голову, внимательно и безучастно выслушал, что ему сказала тетя, и деловито застучал на привезенной портативной машинке. Через несколько минут он положил на стол документ, который нам предстояло подписать.

Тетя дважды внимательно прочитала его и твердо, решительно подписалась. Потом как свидетель подписался доктор Ренар, стараясь не смотреть в мою сторону.

Настала моя очередь. Теперь они все трое смотрели на меня: тетя — сердито и требовательно, со все нарастающим гневом, старенький доктор Ренар — сочувственно и, как мне показалось, виновато, а молодой нотариус — просто с досадой на непонятную задержку.

— Ну? — насупилась тетя.

Я взяла ручку и подписала, стараясь не разрыдаться. Глаза мне застилали слезы, я ничего не успела прочитать, кроме заголовка «Дарственная» и первых двух строчек:

«Я, нижеподписавшаяся, Аделина-Мария Кауних, находясь в здравом уме и твердой памяти...»

Швырнув ручку на стол, я убежала в сад и там наплакалась вдоволь. Несколько раз мимо проходил озабоченный доктор Ренар, негромко окликая меня. Но я забилась в самую глушь кустов и не отзывалась.

Так я просидела до темноты, а потом пошла в кафе у шоссе и позвонила Жакобу.

— Н-да, все осложняется. Жаль, что не удалось отговорить ее, — сказал он, выслушав мой рассказ. — Хотя, впрочем, это вряд ли было возможно. Уж они, конечно, постарались ее обработать как следует. Так что не огорчайтесь. А вот вам подписывать, пожалуй, не стоило.

Помолчав, словно ожидая от меня ответа, он добавил:

— Попробуем задержать вступление дарственной в силу. Что-нибудь придумаем. Вы слышите меня?

— Слышу.

— Но не верите, да?

— Вилли ваш приехал наконец? — ответила я встречным вопросом.

— Звонил, что завтра прилетает. Мы с ним сразу же приедем. Можно будет остановиться у доктора Ренара?

— Думаю, да. Он проникся к вам большим уважением.

— Предупредите его, пожалуйста, но так, чтобы никто больше не знал о нашем приезде, — как бы их не спугнуть.

Подумав, он добавил:

— Может, вам подать жалобу на незаконность дарственной? С тетей вы, правда, окончательно поссоритесь, но хоть время выгадаем. Впрочем, бессмысленно. Вы же сами подписались свидетельницей, а теперь вдруг придете с жалобой. Глупо. Ладно, потерпите еще, а потом я все возьму в свои руки.

«А что толку?» — хотела я спросить, но удержалась.

— Пожалуйста, до нашего приезда не оставляйте тетю ни на минуту одну. Пересильте себя, сделайте вид, будто ничуть не сердитесь. Следите за нею днем и ночью, ни на миг не выпускайте ее из виду!

— Почему? Зачем вы меня пугаете?

— Я вас не пугаю, а просто прошу быть внимательной. Дело приняло серьезный оборот, мало ли что может случиться, — туманно ответил Морис.

Я так устала, что не стала больше его расспрашивать, попрощалась и по тропинке, смутно белевшей в лунном свете, побрела домой.

Ночь была тихой, приветливой, мирной. Уютно и ласково сияли огоньки в селении под горой. Там, кажется, пели...

Мной овладела полная апатия. Хотелось одного: поскорее добраться до постели и завалиться спать. Пропади они пропадом, этот голос и все тревоги!

Я спала до утра как убитая. А потом одно событие за другим начали обрушиваться лавиной, и все понеслось, завертелось, словно в детективном фильме...

Весь день я неотступной тенью ходила за теткой по пятам, стараясь беззаботно и весело болтать и все время с тревогой ожидая какого-нибудь происшествия: ведь не случайно Морис велел быть настороже?

Откуда ждать нападения? Я вспомнила, что рассказывал доктор Жакоб о внушенных преступлениях, и на сердце становилось все беспокойнее...

Но день прошел мирно и спокойно. И, кажется, я хорошо сыграла свою роль: тетя опять подобрела, ледок, образовавшийся между нами после вчерашнего, растаял.

Доктор Ренар охотно согласился приютить у себя Жакоба с его приятелем-инженером.

— Хоть на целый месяц — мне будет только веселее...

После обеда он ушел к себе, чтобы приготовиться к встрече гостей. К ужину опоздал, подмигивал мне, делал таинственные знаки, а улучив удобный момент, шепнул, как опытный заговорщик:

— Приехали. Передают вам привет.

Мне стало смешно. Очень уж все, несмотря на серьезность положения, напоминало игру в сыщиков. Даже доктор Ренар увлекся и чувствует себя великим конспиратором...

Вечером, когда тетя ляжет, я хотела навестить Мориса и познакомиться с долгожданным Вилли. Но все получилось иначе.

После ужина тете стало плохо. Она жаловалась на резкую боль в желудке. Поставили тарелку, но боли становились все сильнее. Я позвонила доктору Ренару.

Он осмотрел тетю, побранил нас за грелку и озабоченно сказал:

— Похоже на приступ аппендицита. Надо ее немедленно отвезти в больницу.

Я тут же отвезла напуганную тетю в Сен-Морис. Там врачи тоже решили, что у нее острый аппендицит, и даже начали готовить тетю к операции. Но, к счастью, утром ей стало немножко лучше, она заснула.

В полдень я уже могла уехать домой, — тетя явно поправлялась, хотя врачи хотели еще понаблюдать за нею. Видимо, просто утка с грибами, приготовить которую тетя давно просила Лину, оказалась слишком тяжела для ужина. Или грибы попались не очень свежие.

Едва я вернулась домой, пришли доктор Ренар, Морис и такой же круглолицый и коротко остриженный молодой человек меланхолического вида.

— Познакомьтесь с Вилли, — представил его Жакоб, похлопывая по плечу.

Не очень похож на технического гения...

— Как тетя? — спросил доктор Ренар.

Я рассказала.

— Значит, она еще побудет в больнице? — обрадовался Морис. — Превосходно! Вилли, беги за аппаратурой. Мы сейчас же обследуем ее комнату. Нельзя упустить такую возможность.

Вилли ушел, а Морис торжественно сказал доктору Ренару:

— Я попрошу и вас, уважаемый коллега, присутствовать при этой маленькой вынужденной операции, чтобы ни у кого не возникало сомнений в благородстве и чистоте наших намерений.

У старика был недовольный и смущенный вид.

— «Всякого рода беспринципная деятельность приводит к банкротству...» — произнес он.

Но Жакоб сделал вид, что не расслышал.

— Вот и Вилли. Быстро, не будем терять времени.

Инженер достал из сумки целую кучу хитрых приборов, и они с Жакобом начали методично, сантиметр за сантиметром обшаривать пол, потолок, стены.

Доктор Ренар, нахохлившись, сидел у окна.

— Ни-че-го, — сказал Вилли. — Теперь мебель.

Они так же тщательно осмотрели всю мебель, настольную лампу, рамки картин, занавески на окнах, обшарили со своими приборами всю кровать... Осмотрели и соседнюю комнату.

— Непонятно, — обескураженно пробормотал Жакоб, озираясь вокруг.

— Можешь быть спокоен, мы проверили все, — меланхолично откликнулся Вилли, сматывая провода и укладывая приборы в сумку. — Здесь нет никаких приемников.

Жакоб стоял посреди комнаты, покачиваясь на носках, и повторял:

— Совсем непонятно...

Загадки продолжались. Вечером вдруг раздался звонок. Я взяла трубку. Незнакомый женский голос спросил:

— Госпожа Кауних?

— Нет, это ее племянница. Что вы хотели?

— Могу я попросить фрау Кауних?

— Она в больнице. Что вы хотели?

— О, какая жалость! А что с ней?

— Подозревали приступ аппендицита, но, кажется, обошлось.

— Она находится в больнице в Сен-Морисе?

— Да. А кто это говорит?

Трубка не ответила, хотя я некоторое время слышала в ней притаенное дыхание. Потом раздались гудки отбоя. Кто это был?

А утром позвонили из больницы и сказали, что тетя чувствует себя вполне здоровой и просит поскорее приехать за нею.

— Все прошло за одну ночь, — удивлялся пожилой добродушный врач, провожая нас с тетей до машины. — Упал лейкоцитоз, прошли боли, желудок стал хорошо прощупываться. Поразительно!

Тетя слушала его с легкой усмешкой...

И я вдруг поняла: ночью она опять слышала голос! Это он сделал ее здоровой и приказал вернуться домой.

Мне не терпелось рассказать об этом Морису. Но до вечера я не могла оставить тетю одну. И он не подавал никаких сигналов через доктора Ренара, — наверное, так требовали правила игры... Я немножко обиделась и вечером не пошла к ним.

Только на другой вечер за ужином доктор Ренар украдкой сунул мне записочку:

«Все готово. Если хотите услышать голос, приходите часов в одиннадцать к нам. Морис».