"Девочка, ты чья?" - читать интересную книгу автора (Кэмпбелл Бетани)

Глава 2

Левой рукой Джей судорожно вцепилась в лацкан пальто, словно прикрывая раненое сердце.

“Она действительно получила удар в сердце”, – с горечью подумал брат Мейнард, и виною тому был он сам. Замкнутый и аскетичный, монах ощущал значительный дискомфорт, когда речь шла об эмоциях и переживаниях, независимо от того, касались они его или других людей.

– Мне очень жаль, что все так получилось, – смущенно пробормотал он, не зная, как утешить убитую горем Джей.

Она сокрушенно покачала головой. Всегда такая живая и энергичная, что брат Мейнард даже избегал ее, Джей теперь казалась совершенно потухшей и безжизненной.

– Нет, нас не купили в Кодоре, – возразила она, – мы с Патриком там родились…

Брат Мейнард согласился на этот тяжелый разговор, уступив просьбам Ноны, чуть ли не на коленях умолявшей его сделать это вместо нее. Он пощадил чувства Ноны, но пощадить ее дочь уже не мог. Это было не в его власти.

– Да, вы были рождены там, но не теми людьми, которых звали отцом и матерью.

– Нет! – Джей замотала головой, – У меня есть копия наших с Патриком свидетельств о рождении.

Мысленно взывая к Богу с просьбой наделить его мужеством, брат Мейнард собрался с духом:

– Эти свидетельства о рождении фальшивые. Врач сфальсифицировал даты и прочее. Это было частью общей договоренности.

Он вглядывался в лицо Джей, напряженно ожидая реакции на свои слова, но оно выражало только неимоверную боль и страдание.

_ Значит, я приемыш? – бесстрастно спросила она.

_ Да.

– И Патрик тоже?

Монах молча кивнул.

– И наша мать вовсе не мать нам?

– Сердцем Нона, конечно, ваша мать. Она любит и заботится о вас по-матерински, как должна заботиться настоящая мать, но в биологическом смысле она не ваша родная мать.

Джей по-детски склонила голову набок.

– И она… она купила нас?

– Она… ей очень хотелось иметь детей, но… Нона и ее муж не могли их иметь. Агентства по усыновлению детей оказались бессильны. Они перепробовали все, пока случайно не узнали об этом враче из Кодора. Ваши приемные родители связались с ним и сообщили о своем горячем желании усыновить ребенка. И однажды им позвонили и сказали, чтобы они приехали в Кодор за девочкой, то есть за вами, Джей. Они выехали из Остина…

– Нет! – с жаром перебила монаха Джей, – Мы жили в Кодоре! – Она сделала акцент на слове “жили”. – Мой отец работал там в нефтяной компании!

– Ничего подобного, – покачал головой брат Мейнард. – Ваш отец действительно работал в нефтяной компании, но не в Кодоре, а в Остине. В Кодоре никогда не существовало такой компании.

– Да нет же! – горячо возразила Джей. – Такая компания действительно существовала в Кодоре! В шестьдесят восьмом году она разорилась, мой отец нашел другую работу, и нам пришлось переехать…

– Джей, такой нефтяной компании в Кодоре никогда не было, – твердо повторил Мейнард. – Ваши родители никогда не жили в Кодоре, они лишь дважды приезжали туда: за вами и вашим братом Патриком. Это правда.

– Но… – озадаченно пробормотала Джей и осеклась. Ей очень хотелось доказать неправоту монаха, но она не знала, как это сделать. – Значит, мы никогда не жили в Кодоре?

– Никогда, – подтвердил брат Мейнард.

– И мама все это придумала? – Да.

– А как же мой отец? Я помню его… правда, слабо… В доме есть его фотографии. Про отца мама тоже придумала? Или он был в самом деле?

– Он действительно существовал и жил вместе с Ноной и вами.

– И отец действительно умер, когда мне было четыре года?

– Да, у него было больное сердце, и он был гораздо старше вашей матери. Возраст, состояние здоровья – все это стало преградой на пути легального усыновления детей.

Джей понимающе кивнула. Потом она довольно долго сидела, разглядывая две фотографии на пианино – свою и Патрика…

– Значит, – сказала она, – мы с Патриком всю жизнь провели во лжи.

– Ну, пожалуй, это слишком сильно сказано, – возразил брат Мейнард, стараясь защитить Нону, которую искренне считал достойной женщиной. – Если посмотреть на это с точки зрения милосердия, сострадания…

Брат Мейнард продолжал стоять перед Джей на коленях, словно кающийся грешник. Впрочем, он и впрямь чувствовал себя кающимся грешником.

На щеках девушки вспыхнул гневный румянец. Она вцепилась в подлокотники кресла.

– Значит, все, что касается нашей семьи, – ложь?! Все сплошная ложь?! Как же она могла? Зачем лгала нам все эти годы?

– А разве она могла рассказать вам правду? Ведь Нона совершила противозаконное деяние. Как же можно было признаться в этом ребенку?

– Она могла хотя бы сказать нам с Патриком, что мы ее приемные дети!

– И Нона, и ваш отец… они оба собирались сказать вам об этом, когда вы подрастете и сможете понять их. Однако ваш отец внезапно умер, а Нона после смерти мужа не нашла в себе сил и мужества сделать это трудное признание. Она просто не знала, как поступить.

“Она не знала, как поступить…” Джей закрыла лицо руками.

Нона, всегда такая правильная и богобоязненная, в течение тридцати лет чудовищно лгала своим детям.

“Я носила тебя под сердцем целых девять месяцев, я чуть не умерла в родах, и вот как ты поступаешь со мной!” – именно так говорила Нона, с укором глядя на Джей, когда та, уже двадцатитрехлетняя девушка, переехала жить к Адаму Гаррету.

Приблизительно то же самое она произнесла, когда Джей и Адам поженились, а спустя несколько лет развелись. “Ты должна была прислушаться к словам родной матери. Я знала, что рано или поздно он тебя обманет! Все матери отлично разбираются в таких вещах”.

Она говорила об обмане! Родная мать!

Джей резко поднялась с кресла и подошла к пианино. Взяв фотографию Патрика, она уставилась на нее в полной растерянности, словно надеясь услышать ответ любимого брата.

Мейнард медленно поднялся с колен.

– Вашими биологическими матерями были несчастные, попавшие в беду девушки, не смевшие публично признаться в своем материнстве. Но они хотели, чтобы ваши жизни сложились лучше, поскольку сами ничего не могли сделать для вас.

– Мы с Патриком были нежеланными, незаконнорожденными детьми?..

– Тогда было совсем другое время, – мягко возразил брат Мейнард. – Страшное клеймо позора ложилось на девушку, оказавшуюся в подобном положении…

– Не надо, прошу вас! – поморщившись словно от боли, оборвала его Джей. – Для меня это звучит неубедительно.

Она поставила на место фотографию Патрика и некоторое время стояла молча, пытаясь овладеть собой. Когда к ней вернулось самообладание, Джей проговорила:

– Простите, я вовсе не хотела обидеть вас. Я понимаю, вам понадобилось большое мужество, чтобы рассказать мне обо всем, но сейчас, по-моему, мне пора поговорить с моей… с Ноной.

– Я понимаю ваши чувства… – торопливо начал брат Мейнард.

– Вот и хорошо.

Джей направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Нет, она не разрыдалась перед монахом, как тот со страхом ожидал.

– Нона в своей комнате? – почти спокойно спросила Джей.

– Я понимаю ваши чувства, – повторил Мейнард, – но и вы должны понять чувства вашей матери. Она… она не хочет говорить с вами.

Джей повернулась и с удивлением уставилась на монаха.

– Что? – Она не верила своим ушам. Он беспомощно развел руками:

– Нона не хочет видеть вас… по крайней мере пока не хочет. Ей стыдно.

– Ей действительно должно быть стыдно. – Джей вздернула подбородок.

– Она надеется, что вы хорошо все обдумаете, чтобы не жалеть потом о сказанном сгоряча. Ведь ей известна ваша вспыльчивость…

– Да она просто боится встретиться со мной!

Брат Мейнард скрестил на груди руки.

– Я жалею, что ваши отношения с матерью никогда не были гладкими… я понимаю ваши чувства, но сейчас не время для гнева. Сейчас речь идет не о вас с Ноной, а о Патрике, вашем брате.

Джей вздрогнула.

– О моем брате?

– Да! – убежденно подтвердил монах. – Все остальное можно обсудить и уладить позднее.

Джей упрямо поднялась еще на одну ступеньку.

– Я хочу поговорить с ней. Сейчас!

– Она написала вам письмо. – Брат Мейнард взял с каминной полки конверт. – Там вы найдете все объяснения. Нона хотела, чтобы вы прочитали его, прежде чем начинать разговор.

Он протянул Джей довольно толстый конверт, но она не взяла его. Повернувшись, она стала быстро подниматься по лестнице.

Рядом с дверью в спальню Ноны висела старая фотография, на которой Джей и Патрик были запечатлены вместе с пасхальным игрушечным кроликом. Каждый раз, когда Джей стучала в дверь, фотография подрагивала и качалась.

– Открой, Нона! – громко потребовала Джей. – Я знаю, ты здесь! Ты не имеешь права прятаться! Нона, Патрику необходима правда! Открой – или я… я…

Брат Мейнард мягко положил руку на плечо девушки.

– Джей, прошу вас… она права. Сейчас не время…

Стряхнув с плеча его руку, Джей еще настойчивее стала стучать в дверь.

– Черт побери! Нона, открой! Я не шучу!

– Джей, не надо, прошу вас… – смущенно бормотал за ее спиной брат Мейнард.

Но было уже поздно. Негромко щелкнул замок, и дверь тихо отворилась. На пороге стояла Нона – худенькая светловолосая миниатюрная женщина лет шестидесяти с заплаканным лицом. Она смотрела на дочь со страхом и жалостью.

В сердце Джей бушевали противоречивые эмоции. Лицо Ноны, такое родное и изученное до последней морщинки, показалось ей теперь странным и чужим.

Нона сегодня казалась особенно хрупкой и беззащитной. Она стояла на пороге своей спальни, и у нее трогательно, почти по-детски дрожал подбородок.

Полногрудая и длинноногая Джей была почти на голову выше Ноны. Та всегда говорила, что Джей похожа на Селесту, ее сестру, которая ростом пошла в отца. Селеста умерла задолго до рождения Джей. Существовала ли она на самом деле? Или это было еще одной выдумкой Ноны?

У Ноны были серо-зеленые глаза, у Джей – небесно-голубые. Нона всегда объясняла это ирландским происхождением отца. Интересно, цвет чьих глаз унаследовала Джей?

До того как Нона поседела, у нее были темно-русые волосы, о чем хорошо знали Патрик и Джей. Нона всю жизнь красила их и неустанно повторяла, что в молодости они были совсем светлыми, но после родов сильно потемнели, и будто Джей унаследовала от нее скандинавские светлые волосы. Теперь Джей понимала, что Нона не имеет никакого отношения к цвету ее волос. Стоявшая перед ней женщина, которую она всю жизнь звала матерью и которую вроде бы хорошо изучила, казалась чужой, незнакомой и даже загадочной.

Всегда отличавшаяся прямой осанкой, Нона теперь заметно сутулилась, словно ожидала от дочери удара. Ее лицо, всегда такое ухоженное и чопорное, распухло и покраснело от слез. Она так постарела, что Джей это сбило с толку и даже слегка испугало.

– Надеюсь, – охрипшим голосом сказала Нона, – ты не станешь раздувать скандал.

“Она очень изменилась, – подумала Джей. – И вместе с тем осталась такой же правильной, как всегда…”

– Если это скандал, – возразила Джей, – то не я начала его.

– Войди. – Нона отступила в глубь комнаты. – Если ты так настаиваешь на разговоре, пусть он произойдет с глазу на глаз.

– Я буду в гостиной, – раздался из-за спины Джей смущенный голос брата Мейнарда. – Если я понадоблюсь, Нона, вы найдете меня там.

Джей с удивлением обернулась. Интересно, почему он решил, что понадобится Ноне? Неужели Мейнард собирается защищать ее от Джей?

Монах заметно побледнел, и по всему было видно, что ему хочется как можно скорее убраться вниз, в гостиную. И все же он старался держаться любезно.

– Джей, – обратился он к девушке, – Нона заботилась о вас всю жизнь, помните об этом, равно как и о том, что сейчас важнее всего состояние вашего брата, Патрика.

Джей не нравились советы Мейнарда, его манера говорить, даже само присутствие монаха. Но когда он поспешно спустился вниз, ее охватило отчаяние и чувство вины. Мейнард прав.

Девушке не хотелось оставаться с Ноной наедине, но та уже закрыла дверь.

Нона стояла возле кровати, спиной к Джей. Шерстяной плед на кровати был смят, из-под него выглядывала мокрая от слез розовая подушка.

У Джей перехватило дыхание. Комната, наполненная сентиментальными вещицами и фотографиями, весьма походила на храм безвозвратно ушедшего детства.

– Обернись, посмотри на меня, – тихо сказала Джей Ноне.

Та повиновалась. В молитвенно сложенных руках был зажат бумажный носовой платок. Она походила на перепуганного кролика, но Джей усилием воли подавила жалость.

– Это правда? – с вызовом спросила она.

– Да, конечно.

– Конечно? Что ты хочешь сказать этим “конечно”?

Нона подняла голову.

– Я бы не стала заставлять брата Мейнарда лгать.

– Зато ты сама всю жизнь лгала нам, – съязвила Джей. Вздрогнув всем телом и болезненно съежившись, Нона еще крепче сжала в руках носовой платок и уставилась на фотографию Патрика.

– Все, что я делала, я делала из любви к вам, моим детям.

– Ты купила нас! – почти выкрикнула Джей. – И кормила нас сказками все эти годы!

В наполненных слезами глазах Ноны блеснул гнев.

– Мы с мужем использовали все легальные способы усыновления детей! Все! И ни один не был для нас доступным! Нам говорили, что возраст и состояние здоровья твоего отца служат непреодолимым препятствием для этого…

– И сколько же ты за нас заплатила? Мне просто интересно, во сколько нас оценили! Или мы достались тебе со скидкой?

– Все было совсем не так! И при чем тут деньги? Те несчастные матери хотели сохранить все в тайне. Они не могли содержать своих детей, не могли предать огласке сам факт рождения, и тот врач помогал пристроить их детей в хорошие, любящие семьи, такие как наша…

– Скажи мне, – холодно перебила ее Джей, – тебе дали возможность выбирать? Или пришлось брать что попало?

– Доктор пристраивал детей в хорошие семьи, – упрямо продолжала Нона, – где бы их любили и дорожили ими…

– Это у него был такой бизнес? Он занимался продажей детей?

– Нет! – с жаром возразила Нона. – Просто время от времени какая-нибудь девушка попадала в беду и… Тот доктор считал аборты большим грехом. Он знал, что для таких нежеланных детей обязательно найдутся хорошие приемные семьи. К тому же он отдавал детей далеко не всякому… Доктор всегда тщательно проверял предполагаемых приемных родителей…

– Но он продавал детей! Продавал, как телят или поросят! Он делал это нелегально, и теперь не осталось никаких регистрационных документов…

– Это было абсолютно частным делом! И никого постороннего не касалось!

– Это касалось нас с Патриком! – отрезала Джей. – Ты могла бы по крайней мере сказать нам, что ты нам не родная, а приемная мать. Если бы мы узнали это от тебя еще в детстве…

– Но я и есть ваша настоящая мать! В моем сердце и моей душе вы и есть мои родные дети! Мои, и больше ничьи!

– Поэтому ты и не говорила нам правду? Ты сама уверовала в то, что мы твои родные дети?

На лице Ноны мелькнуло виноватое выражение, и она отвернулась.

– Я хотела сказать вам об этом… когда вы станете постарше… Потом умер Джон, и у меня не осталось никого, кроме вас с Патриком. Вы были моими детьми, а я вашей матерью – и остаюсь ею и поныне!

Нона показала дрожащим пальцем на фотографию, где была запечатлена Джей в короткой пышной юбочке и балетных тапочках.

– Ты помнишь эту юбочку? – дрогнувшим голосом спросила Нона. – Я сама сшила ее тебе, потому что именно так делают все матери.

Джей растерянно провела рукой по спутанным волосам.

– Я не отрицаю этого, но…

– А помнишь, как ты сломала руку и я ухаживала за тобой днем и ночью? – продолжала Нона. – А помнишь, как тяжело ты болела ветрянкой? А потом гриппом, и лежала в постели несколько дней в бреду и в жару? Все это время я не отходила от тебя ни на шаг, ночей не спала…

Джей отлично помнила все это. Она помнила и гораздо более серьезные ситуации, когда Нона вела себя как любящая мать. И все же теперь к чувству благодарности примешивалась горечь разочарования.

Интуиция подсказала Ноне, что гнев Джей сменился растерянностью.

– Сними пальто, тебе ведь жарко. – Она внимательно посмотрела на дочь.

Но Джей и не думала снимать пальто. Она смотрела на ночную лампу с керамическим основанием в форме лягушки. Эту лампу подарил Ноне Патрик, когда учился в колледже.

Патрик! Ее пронзила острая боль.

– Патрик уже знает обо всем? – спросила Джей. – Не слишком удачный момент ты выбрала, чтобы сообщить ему эту новость.

– У меня не было иного выбора. Я сказала Патрику всю правду, потому что люблю его… Дело в том, что анализ крови показал некоторые характерные особенности тканей его организма. Они с Мелиндой надеялись, что ты сможешь стать для Патрика донором костного мозга. Но я-то знала, что это невозможно.

Сердце Джей пропустило несколько ударов.

– О каких особенностях ты говоришь? – Она уставилась на Нону.

– У Патрика очень редкий биологический тип. – Нона проглотила слезы, глядя не на Джей, а на ее отражение в зеркале.

– Что ты хочешь этим сказать? – Девушка похолодела от дурного предчувствия.

– Найти донора будет очень, очень трудно…

Нона молча взяла со столика маленькое фарфоровое ярко-розовое сердце. Когда-то Патрик и Джей подарили ей эту безделушку на День святого Валентина.

– Очень трудно? – машинально переспросила Джей.

– Да, очень трудно. – Медленно поворачивая фарфоровое сердце в руках, Нона наблюдала за игрой света на его блестящей поверхности.

У Джей закружилась голова, перед глазами замелькали картинки из прошлого, оказавшегося насквозь лживым. Она присела на край кровати и, обхватив голову руками, тихо проговорила:

– Никак не могу поверить в реальность происходящего. Я хочу поговорить с Патриком. Мне необходимо поговорить с ним.

– Сегодня звонить уже слишком поздно. В Бельгии сейчас далеко за полночь.

– Тогда я сама поеду к нему. Полечу первым же рейсом…

– Вряд ли тебе следует лететь в Бельгию. Патрик в изоляторе, все посещения строго ограничены.

Подняв голову, Джей воинственно посмотрела на Нону.

– Я хочу видеть его. Я поеду к нему.

– Он не хочет, чтобы мы к нему приезжали, – вздохнула Нона. – Мелинда совершенно ясно дала понять, что Патрик не хочет вводить нас в расходы на дорогу и волновать…

– Узнаю Патрика, – слабо улыбнулась Джей. – Играет в благородство… Но в такое тяжелое время, как теперь, ему просто необходима семья.

Как только с губ сорвалось слово “семья”, Джей ощутила болезненный укол в сердце. Ирония судьбы! Выпрямившись, она так посмотрела на Нону, словно та была коварной самозванкой, занявшей место ее родной матери.

Поставив фарфоровое сердце на столик, Нона сделала шаг к Джей. На ее лице промелькнуло что-то похожее на слабую надежду.

– Вот именно! – воскликнула она. – Теперь, как никогда, Патрик нуждается в семье! Ему необходимы кровные родственники! Но Патрику нужны и мы с тобой! – Нона с силой схватила Джей за руку. – Ты понимаешь, о чем я? Мы его семья! Но сейчас нужно разыскать кровных родственников Патрика, его биологическую семью! – Опустившись на постель рядом с дочерью, Нона с жаром продолжила: – Наибольший шанс – найти подходящего донора среди кровных родственников Патрика! – Лицо Ноны озарила надежда. Ее взгляд выражал огромную любовь и раскаяние из-за тридцатилетнего обмана.

– Мы должны разыскать его биологическую семью, Джей, – снова заговорила она. – Я знаю, что ты сумеешь это ради Патрика. Ему нужен донор! – Нона поднесла руку Джей к губам и стала лихорадочно целовать ее. – Прошу тебя, – бормотала она, – не ради меня, ради Патрика! Найди его семью, прошу тебя!

– Я… я… – промолвила Джей, – разумеется, сделаю для Патрика все на свете! Но ведь я даже не знаю, с чего начать поиски.

– Начинать нужно в Кодоре. Поезжай туда, где вы оба родились. Это будет логичное решение.

– Кодор?

– Ты прочла мое письмо? Брат Мейнард передал тебе мое письмо?

– Да, но я его еще не читала.

– Я там написала все. – Нона опустила голову. – Все, что мне известно о вашем с Патриком происхождении. – Она коснулась щеки дочери. – Ты поедешь в Кодор? – Голос Ноны дрогнул. – Ради Патрика… Поедешь?

– Поеду. – Джей подумала о том, что Нона в свое время наломала дров, а теперь хочет, чтобы она исправила все это.

Разрыдавшись, Нона упала в объятия дочери.

В глазах девушки не было слез. Обняв Нону, Джей начала машинально покачиваться из стороны в сторону, словно это она была матерью, а Нона – ее дочерью.

Наплакавшись, Нона уснула, и Джей укрыла ее шерстяным пледом.

Все еще не вполне оправившись от потрясения, Джей сидела на кухне вместе с братом Мейнардом. Перед ней стояла нетронутая чашка черного кофе, рядом с которой лежало письмо Ноны – четыре убористо исписанных листа.

Джей смотрела на письмо с ужасом, будто ждала, что бумага вот-вот превратится в сказочное кровожадное существо со смертоносным клювом, нацеленным прямо в нее.

– Я все же не понимаю, почему с костным мозгом для Патрика возникли серьезные проблемы, – обратилась она к брату Мейнарду. – Вы человек ученый, не так ли? Не объясните ли мне, в чем тут дело?

– Видите ли, в клетках любой ткани человеческого организма есть шесть антигенов, которые способны комбинироваться в тысячах вариантов, А в идеале комбинации антигенов донора и реципиента должны полностью совпадать. Даже если у Патрика не было особенностей в антигенах, шансы подобрать нужного донора были бы чрезвычайно низкими – один из двадцати тысяч.

Джей похолодела. С трудом переведя дыхание, она заставила себя задать безмерно страшивший ее вопрос:

– Однако у Патрика не совсем обычные антигены. – Каковы же реальные шансы найти для него подходящего донора?

– Один на миллион.

“О Боже! Это конец!” – пронеслось в голове Джей, и она чуть не разрыдалась от чувства безысходности.

Открыв небольшой черный блокнот, брат Мейнард показал девушке ряд чисел, которые ни о чем ей не говорили.

– Это тип антигенов Патрика. – Монах подчеркнул последнюю группу цифр и букв. – А вот это – тот самый антиген, из-за которого возникли дополнительные проблемы, – ДРО406. Это чрезвычайно редко встречающаяся комбинация.

“Будь ты проклят, ДРО406!” – подумала Джей.

– Первые пять типов встречаются у людей разных рас, но этот, ДРО406, бывает только у азиатов.

От удивления Джей захлопала ресницами.

– У Патрика азиатская кровь?

– Да, – кивнул брат Мейнард. – Среди его предков были азиаты.

– Что ж, нам нужно искать донора-азиата.

– Да, – кивнул монах, – и врачи уже ведут поиски, но доноров-азиатов, зарегистрированных в Европе или США, оказалось очень мало.

– Значит, следует искать донора в Азии!

– В Азии недостаточно донорских центров…

Вскочив, Джей подошла к кухонному столу. Над плитой висел незатейливо вырезанный из дерева попугай – еще один подарок Патрика, который он преподнес Ноне много лет назад. Взглянув на попугая, Джей задохнулась от слез.

– Поиски донора ведутся непрерывно, – тихо сказал брат Мейнард. – Возможно, удастся найти подходящего для Патрика…

Как можно полагаться на удачный случай в подобной ситуации? Нет, Джей не позволит себе такую роскошь! Она нежно дотронулась до деревянного попугая.

– Нона права, – заключила Джей. – Я должна разыскать его кровных родственников.

В кухне воцарилось томительное молчание. Наконец монах произнес:

– А если их не удастся разыскать? Ведь никаких официальных документов об усыновлении Патрика нет. И случилось это не вчера, а тридцать лет назад.

Все еще касаясь попугая, Джей думала о лежащем на столе письме Ноны.

– Мне известен город и имя врача – Роланд Хансингер. С этого и надо начинать поиски.

Брат Мейнард замялся:

– Я звонил в справочную службу Кодора. Там не знают никакого Роланда Хансингера. У них вообще не зарегистрирован ни один Хансингер.

– Мне известно название клиники: медицинский центр “Санисайд”, – возразила Джей.

– Такой клиники в Кодоре больше не существует, – вздохнул брат Мейнард. – Мне очень жаль, но это так.

На Джей его слова произвели не слишком большое впечатление.

Она знала, что должна делать, и уже ничто не могло остановить ее. У Джей не оставалось иного выбора.