"Ядовитые цветы" - читать интересную книгу автора (Берсенева Анна)

Часть 2

Глава 1

Лиза пришла в себя от того, что невыносимо болела голова. В глазах у неё было по-прежнему темно от боли, но она уже различала голоса и видела, как двигаются над ней какие-то светлые пятна.

— Ну что, в норме? — услышала она густой бас.

— Да в норме, Алексей Фомич. Зря к нам привезли, — ответил другой мужской голос, помоложе. — Сейчас очнется, мозги просто сотрясла немножко, вот и все. Света, дай-ка ей нашатырь.

— Ты её все-таки возьми к себе, Арсений, — снова произнес бас. — Пусть полежит немного, раз уж она здесь. Тем более, красивая.

— Есть, Алексей Фомич! — ответил второй голос. — Света, давай её на каталку переложим и вези в первую травму, там в пятой палате место есть.

Сквозь волны боли и тошноты Лиза поняла, что она в больнице. Как все это неожиданно получилось, как глупо! Наверное, она произнесла это вслух, потому что тут же услышала:

— О, очнулась! Конечно, глупо, девушка, разве такие вещи получаются умно?

Наконец она разглядела лицо врача. Теперь оно было совсем близко от её лица и нависало откуда-то сверху. Он выглядел молодо, глаза у него были внимательные и веселые, зеленая больничная шапочка лихо сидела на светлых волосах. Это было все, что Лиза смогла рассмотреть, пока глаза у неё не заболели от яркого света.

— Вези, Светлана, вези, сейчас я приду, — сказал он. — До встречи, девушка, я теперь ваш палатный врач.

— Ничего страшного, — сказал он через полчаса, войдя в палату, где, кроме Лизы, лежали несколько охающих старушек. — Можешь считать, повезло тебе, водитель молодец оказался, успел свернуть. На зеленый свет надо улицу переходить, и где положено, а не брести, куда глаза глядят. Разве тебя в школе не учили?

— Учили… — слабо улыбнулась Лиза. — А где я?

— Ну, где! В Склифе, конечно, — ответил врач. — «Скорая» мимо ехала, вот и подобрала тебя. Это потому, что рядом, — объяснил он, — иначе бы к нам не повезли с такой ерундой. Знаешь, какая сейчас по Москве стрельба каждый день идет? К нам только тяжелых возят.

«Какие у него глаза!» — подумала Лиза.

Она никогда не видела таких глаз. Ярко-голубые, без всякой примеси, а ресницы длинные и темные… Наверное, после сотрясения и потемнения Лиза видела все особенно отчетливо, точно через увеличительное стекло.

«И он, кажется, не старше меня», — промелькнуло у неё в голове.

Впрочем, она сразу же устала от этих нескольких мыслей.

— Отдохни, отдохни, — спохватился врач. — Я потом ещё зайду — дежурю сегодня. А как тебя зовут? — обернулся он уже с порога.

— Лиза.

— Редкое имя, — заметил он. — А меня Арсений Борисович Долецкий, вот и познакомились. Сейчас тебе сестра укольчик сделает, выспишься — и все пройдет, не бойся!

После укола сон был тяжелым, прерывистым. Лиза то и дело проваливалась в какие-то ямы, в голове шумело, боль то накатывала, то отступала. Она снова видела над собой лицо Арсения, успевала подумать, что никогда не видела таких красивых лиц, — и тут же снова проваливалась в забытье, чувствуя его прохладную руку у себя на лбу.

Хотя Арсений и говорил, что травма у неё ерундовая, Лизе пришлось полежать в Склифе. Боль возвращалась снова и снова, особенно по вечерам, и завотделением Алексей Фомич сказал Николаю, появившемуся наутро:

— Не будем уж тревожить вашу сестрицу. Так-то вроде все нормально, а мало ли что! Голова все-таки, не задница. Лучше понаблюдаем неможко, себе спокойней.

И Лиза осталась в палате, где лежали пять старушек — все как на подбор с сотрясением мозга. Их палатным врачом был Арсений Борисович Долецкий. Когда Лиза думала о нем, сердце у неё замирало.

Она боялась подумать о том, что влюбилась в Арсения с первой минуты — наверное, ещё там, в приемном отделении, когда услышала его голос в темноте полусознания. Это было так удивительно! Лиза давно спрашивала себя, как же можно различить любовь, если понятия о ней не имеешь, — и вот любовь налетела на нее, перепутавшись с сотрясением мозга. И здесь, в склифовской палате, Лиза чувствовала себя такой счастливой, какой не была никогда в жизни.

Арсений приходил не позже восьми, и Лиза видела, что он старается не сразу идти к её кровати. Он дотошно расспрашивал старушек о давлении, о сне и стуле, словно оттягивая минуту, когда сядет рядом с ней и они посмотрят друг другу в глаза… Конечно, он обязан был расспросить всех больных, но Лиза чувствовала каждое его движение, каждую мысль. Весь он был точно внутри нее, и она догадывалась о том, что он сделает или скажет, ещё прежде, наверное, чем он понимал это сам.

И он был такой красивый! На вид ему было лет двадцать пять, не больше. Да, ведь он и сам рассказывал, что его оставили в Склифе после интернатуры; значит, он год назад окончил институт. Когда Арсений садился рядом с её кроватью, Лиза видела сначала только его глаза и не могла от них оторваться. Потом она разглядела его губы — дивную линию, напоминающую лук. Она рассматривала его, словно картину, возвращая себе в воспоминаниях каждую минуту, проведенную рядом с ним, и поэтому каждая минута растягивалась, и мысли о нем заполняли весь её день.

Она не хотела, чтобы Арсений замечал все это. Но и сам он смотрел на нее, конечно, не как на любую другую пациентку, это не могло укрыться от Лизы. Когда их глаза встречались, взгляд Арсения становился удивленным и даже растерянным. Он как будто бы не понимал, что происходит — с ним или с нею? Лизе казалось, что он старается отвести глаза — и не может, как завороженный.

Она помнила, как прохладна была его рука в ту, первую, ночь. Каждый раз, когда Лиза вспоминала об этом, дрожь пронизывала её, перехватывало дыхание. Она согласна была ещё раз пережить ту тяжелую ночь — только чтобы ещё раз ощутить его прикосновение… Она сколько угодно готова была оставаться в душной палате со старушками. Где ещё она могла видеть его каждый день? Она чувствовала, что каждая новая разлука с ним — просто разлука на ночь, когда он не дежурит, — становится для неё все невыносимее, и с ужасом думала о том дне, когда ей придется выйти из больницы.

Виктор появился в палате на третий день.

— Ну, Лизонька, разве можно так! — сказал он, входя и ставя рядом с кроватью две огромных корзины — с цветами и с фруктами. — Я просто еле в себя пришел, когда узнал! Что стоило позвонить, поехать на машине? Или это у вас такие представления о социальном равенстве?

Он старался казаться невозмутимым и ироничным, как всегда, но Лиза видела, что в глазах у него тревога. Она покраснела, потом побледнела. Боже, ведь она совершенно забыла о нем за эти дни, ведь даже не вспомнила ни разу! Чувство, так неожиданно налетевшее на неё три дня назад, было таким всепоглощающим, что в её душе и в памяти не осталось места никому. Да что там, вся её прежняя жизнь представлялась ей сном, она ждала только тех минут, когда Арсений сядет на стул у её кровати и глаза их встретятся…

— Как вы себя чувствуете, Лизонька? — спросил Виктор.

— Н-нормально, — едва выдавила она. — Спасибо, что навестили.

— Как же нормально — бледная, говорите с трудом! Склиф, правда, место надежное, ошибиться здесь не должны, но все же… Я уже поговорил с вашим завотделением, он тоже уверяет, что все в порядке. Бедная вы, бедная! О чем же вы думали, Лиза, разве можно переходить улицу, не глядя?

Правда — о чем она думала? — попыталась вспомнить Лиза. Она вдруг вспомнила ту учительницу географии, о которой рассказывал ей Павел. Может быть, и с ней произошло что-то подобное?

— Вам все привет передают — Паша, Гриша, Никита. Не забыли их еще? — сказал Виктор.

Конечно, Лиза их не забыла. Но какими далекими они казались ей сейчас, а ведь ещё неделю назад она расстраивалась, что не может встретиться с ними! Она улыбнулась и слабо кивнула.

— Вот что, Лизонька, врач не велел вас утомлять. — Виктор поднялся. — Надеюсь, вас вскоре выпишут, тогда и поговорим. Мы ведь собирались с вами поговорить, правда?

Он прикоснулся к Лизиной руке тем же легким, неуловимым движением, каким делал это прежде, и пошел к выходу.

— Ишь, какой к тебе приходил! — заметила старушка Зинаида Ивановна. — Цветов-то, цветов! И зачем столько? Дорогие ведь, неужто деньги девать некуда?

Арсений тоже покосился на благоухающую корзину, но ни о чем не спросил, и это расстроило Лизу. Значит, ему совсем безразлично, что с ней происходит?

Она не могла думать сейчас о Викторе. Неужели она прежде сомневалась в чем-то, спрашивала себя, не влюблена ли в него? Эти размышления казались теперь Лизе смешными. Как можно сомневаться в любви, разве что-то может быть яснее этого чувства? Виктор хороший, конечно, хороший, но что же из этого? Теперь Лиза знала, что скажет ему при встрече…

Через неделю она совсем выздоровела. Лиза и сама понимала, что с легкими головными болями, которые у неё время от времени бывали, не держат в Склифе. Гуляя днем по длинному коридору, она успела насмотреться таких травм, о которых думать не могла без содрогания. Как это Арсений спокойно осматривает больных, к которым и подойти-то страшно?

За ту неделю, что Лиза провела в больнице, приехала Наташа и, конечно, тут же прибежала её навестить. После охов и ахов, к которым Лиза уже привыкла, Наташа сказала:

— Лизуша, ты не передумала насчет Германии? Ведь я договорилась. И знаешь, с кем? С моими друзьями, Нойбергами. Это отличная семья, вот увидишь! Он профессор в Институте славистики, жена его работает в одном бюро, сыну восемь лет. По-моему, никаких трудностей у тебя там не будет. Если бы ты знала, какие они вообще все неприхотливые в Германии, просто удивительно. Детей кормят, чем под руку попадется! Я тебе потом расскажу — впечатлений уйма!

Наверное, Наташа знала о Викторе, потому и спрашивала о Германии так осторожно, словно уговаривала. Лиза не хотела её обидеть, но сейчас она могла думать только об одном: сколько времени она ещё проведет здесь, долго ли ещё придется ей видеть Арсения?

Она плакала по ночам, представляя, что все это кончится не сегодня-завтра и ей придется расстаться с ним — скорее всего, навсегда, не бегать же за ним потом, не караулить же у входа? Этого не может быть, что им придется расстаться! Лиза рыдала в подушку, когда понимала, что так оно все-таки и произойдет и ничего с этим не поделаешь. Зачем же судьба позволила ей встретить его, чтобы тут же потерять?

Лиза часто наблюдала за ним украдкой и восхищалась каждым его шагом. Ей нравилось, как спокойно и внимательно Арсений выслушивает жалобы больных, каким сосредоточенным становится его лицо, когда привозят новеньких и на весь коридор разносятся стоны. И как он шутит с медсестрами, жуя на ходу бутерброд, — тоже нравилось Лизе. Он все делал как-то удивительно — легко и красиво, как никто другой.

Они мало разговаривали: Арсению вечно было некогда, ритм его жизни был просто сумасшедший.

«Как же можно, — поражалась Лиза, — после дня работы — да какой работы! — дежурить ещё целые сутки?»

Она не могла припомнить, чтобы у него бывали выходные.

— Лиза… — сказал он однажды, остановив её в коридоре; голос у него был какой-то смущенный.

— Я знаю, — сказала она. — Выписывать меня пора?

— Пора, Лиза, — подтвердил он. — Ты ведь сама понимаешь, что все у тебя в порядке.

Он говорил об этом так, словно речь шла не о выписке, а о тяжелой операции. Значит, тоже чувствовал что-то? Это немного взбодрило Лизу, но она тут же представила, что эта их встреча, может быть, последняя, и едва не заплакала.

— Когда же? — спросила она.

— Завтра? — ответил он вопросительно. — Позвони брату, пусть заедет за тобой.

Этой ночью Лиза не могла уснуть, хотя приняла двойную дозу элениума.

— И чего ты вертишься все, чего крутишься? — недовольно ворчала старушка Софья Алексеевна. — Какие у тебя заботы такие, чего ты сама не спишь и другим не даешь? Ей-Богу, никакого человеческого понимания в тебе нету!

Чтобы не слушать этого, Лиза набросила длинный халат, привезенный ей из дому Колей, и вышла в коридор. Здесь было неуютно и тоскливо, как в любом больничном коридоре. Горел тусклый дежурный свет, пахло хлоркой от свежевымытого линолеума. Лиза села на жесткую банкетку и заплакала.

Она не услышала шагов Арсения по длинному коридору: он всегда ходил бесшумно и стремительно. Лиза увидела его, когда он уже стоял рядом с ней.

— Лиза, что с тобой? — испуганно спросил он. — Голова болит опять?

Арсений присел перед ней на корточки, стараясь заглянуть в глаза. Лиза отняла руки от лица и взглянула на него. Он тут же отвел взгляд.

— Ну-у, вот не ожидал от тебя! — Арсений старался говорить бодрым, «докторским» тоном, но видно было, что он вот именно старается. — Ведь ты уже совсем здорова, чего же плакать-то? Знаешь, — неожиданно предложил он, — пойдем-ка в ординаторскую. Я дежурю сегодня, чаю попьем, пока меня в приемное не позвали. Не надо плакать, ну пожалуйста!

В ординаторской никого уже не было. Чайник посвистывал на столе.

— У меня сегодня бутерброды отличные, — сказал Арсений, разворачивая сверток. — А позавтракать не успел. Светку позовем?

— Как хочешь, — ответила Лиза.

— Да у нее, наверное, Костя сидит в сестринской, — решил Арсений. — Знаешь, из девятой палаты, которого тоже выписывают завтра? Не будем звать, хорошо?

— Не будем, — согласилась Лиза.

Слезы её уже высохли, и она просто радовалась, что они сидят вдвоем, что дымится в чашках горячий чай, что Арсений никуда не спешит и смотрит на неё своими синими глазами, которые кажутся сейчас темными в тени длинных ресниц…

— За твое выздоровление, Лиза! — поднял он чашку. — Не забывай нас.

— Не забуду, — ответила Лиза, поднимая свою чашку. — Я тебя не забуду…

— Меня не забывай… — вдруг тихо согласился он. — Хорошо, что ты выписываешься, но мне тебя будет недоставать.

Лиза не верила своим ушам. Впервые он говорил с ней так, не стараясь казаться бодрым и посторонним. Неужели?..

— А кто это к тебе приходил? — вдруг спросил Арсений. — Ну, который цветы принес, которого охранник ждал в коридоре? В смысле — тебе он кто?

Значит, он все-таки замечал то, что с ней происходило! Лиза готова была засмеяться и закружиться по ординаторской.

— Это… Это Колин хороший друг, вот и все, — сказала она.

— Он звонит каждый день, о тебе справляется, и я подумал… — Арсений не стал объяснять, что именно он подумал, но сразу повеселел. — Коньячку бы сейчас выпить за твое выздоровление, да нельзя!

Он замолчал. Молчала и Лиза. Они сидели рядом за столом, чай остывал в двух чашках, а они смотрели друг на друга, не замечая ничего, не чувствуя неловкости от своего молчания. Лиза чувствовала, что говорить сейчас не надо, что слова не нужны и невозможны. Да она и не смогла бы ничего сказать, потому что задыхалась от чувств, которые её переполняли.

Арсений поднялся и сделал шаг к ней. Лиза тоже встала. Он взял её руки в свои и впервые посмотрел ей в глаза, не отводя взгляда. Горло у неё перехватило. Стол разделял их, и они не заметили, как обошли его. Лиза почувствовала, что Арсений целует её — еще, и еще, он не мог оторваться от её губ, поцелуи их были долгими, у неё то темнело, то светлело в глазах, но всегда она видела совсем рядом его глаза, полуприкрытые длинными ресницами, и готова была раствориться в них, чтобы не кончался поцелуй, не размыкались объятья…

— Не уходи, — попросила она, когда они остановились на мгновение.

— Но ведь надо, Лиза, милая, мне пора, — тихо ответил он. — Можно я тебе позвоню завтра? Ты домой поедешь?

— Домой… Куда же еще?

— Не обижайся, ладно? Я же на работе…

Арсений снова поцеловал её.

— Какие губы у тебя, — прошептал он, почти отталкивая Лизу от себя. — Ложись, постарайся уснуть, я завтра ещё загляну перед твоей выпиской.

Лиза не помнила, как вернулась в палату.

— То вертится, то шляется! — снова заворчала бессонная старушка. — Господи, хоть бы уж выписали тебя поскорее, нету от тебя никакого сострадания!

Лиза не слышала ни ворчания, ни оханья. Она легла прямо в халате поверх одеяла и обхватила себя за плечи руками. Неужели он любит ее? Как же неожиданно свалилось на неё это счастье, как просто! Она до сих пор чувствовала прикосновение его губ, её словно пронизывало электрическим разрядом от одного только воспоминания о его поцелуях. Руки у Арсения были тонкие и сильные, он прижимал её к себе так крепко, как будто боялся, что она исчезнет. Лиза готова была скорее умереть, чем расстаться с ним.

Она уснула незаметно для себя — просто поцелуй длился и длился, и объятия не размыкались…