"Любовь одна" - читать интересную книгу автора (Берристер Инга)

1

Ну конечно, дождь льет сплошной стеной. Чего и следовало ожидать, угрюмо подумала Дороти, остановившись у выхода из супермаркета со своей загруженной доверху тележкой.

Утром она слушала прогноз погоды, обещали дождь. Но она безнадежно опаздывала и решила заехать в магазин в надежде, что все-таки успеет «проскочить» до дождя. И, разумеется, попала в самый ливень.

Впрочем, чему удивляться? Исходя из того, что в последнее время у нее в жизни все идет кувырком, вполне можно было предположить, что дождь начнется как раз в тот момент, когда она выйдет из супермаркета. Да еще и машина ее припаркована в самом дальнем углу стоянки. Когда Дороти приехала, свободных мест почти не было, и ей пришлось встать едва ли не в самом конце парковочной площадки.

Одета Дороти тоже была соответствующе. «Летящая» шелковая юбка до пола, светло-кремовая, тоже шелковая, блузка и туфли на шпильках. Не самый подходящий наряд для пробежки по лужам под проливным дождем без зонта и с тяжелой тележкой — по парковочной площадке, как будто специально задуманной для того, чтобы усложнить жизнь покупателям.

Дороти в отчаянии подняла глаза к небу. Нет, дождь и не думает стихать. Наоборот, он стал еще сильнее.

Она уже пожалела о своем альтруистическом порыве. Джефри, муж Тресси — ее давней подруги, а теперь и партнера по бизнесу — попал в автомобильную катастрофу. К счастью, ничего страшного с ним не случилось. Но он все равно лежал дома, и Тресси сидела с ним. Вот Дороти и предложила ей съездить в супермаркет за покупками.

Может быть, не пообещай она помочь Тресси, она бы сегодня вообще не поехала в супермаркет. Дома еще были кое-какие продукты. На ужин и на завтрашнее утро их бы вполне хватило. Но Тресси была так ей благодарна, что Дороти просто не могла отказаться от своего — как теперь выяснилось — опрометчивого предложения.

Она еще раз взглянула на небо. Судя по всему, ливень закончится нескоро. Так что надо смириться с мыслью, что придется бежать под дождем к машине. Не стоять же ей целый день перед входом в супермаркет!

Стиснув зубы, Дороти решительно вышла из-под навеса над входом, толкая перед собой тележку. И тут обнаружилось, что ей попалась тележка с заедающим задним колесом. Странно, в магазине колесо вроде бы не заедало… Дороти вовсе не улыбалось выправлять колесо прямо сейчас — под проливным дождем и стоя в огромной луже. Так что теперь, помимо всего прочего, ей придется еще и сражаться с тележкой, которая то и дело норовит перевернуться.

Обычно Дороти не страдала отсутствием чувства юмора. Но это было уже не смешно. Сегодня был явно не ее день.

От колесиков тележки во все стороны летели грязные брызги. Дороти старалась не думать о том, во что превратится ее шикарная дорогая юбка. А ведь ей еще надо заехать в офис! Впрочем, после таких приключений ей так или иначе придется заехать домой, чтобы переодеться и высушить волосы. Иначе подчиненные просто ее не поймут.

До машины уже оставалось ярда три-четыре.

Дороти с облегчением вздохнула. Но не тут-то было: буквально на нее несся мощный синий «вольво». Она резко остановилась и попыталась убрать тележку с дороги, но проклятое колесо заклинило уже совсем, и тележка начала медленно, но верно заваливаться на бок. Дороти постаралась ее удержать, однако у нее ничего не получилось, тележка перевернулась, и все покупки вывалились прямо в лужу. Но это было еще не все. Доррти не успела убрать ногу, и тележка больно ударила ее по ноге. При этом какой-то железный штырек зацепился за тонкую ткань колготок, те, естественно, порвались.

«Вольво» тем временем остановилась в нескольких ярдах от Дороти. Водитель явно намеревался зарулить на свободное место. Впрочем, ей сейчас было не до шикарных синих машин и их водителей, которые ездят как сумасшедшие и едва не сбивают с ног мирных прохожих. Она стояла над рассыпавшимися покупками в полной растерянности. Потом наклонилась было, чтобы их собрать, но тут водитель «вольво» вышел из машины. Он подошел к Дороти, и она машинально выпрямилась, заметив его дорогие, начищенные до блеска туфли и темные брюки, также весьма недешевые с виду. Зато у нее видок был еще тот. Дороти представила, как она выглядит со стороны: пушистые волосы намокли и висят сосульками, облепляя лицо, светлая юбка заляпана грязью, колготы — порваны… Наверняка и косметика потекла. В общем, она являла собой воплощение этакой безалаберной дурочки, абсолютно беспомощной и предельно неприспособленной к жизни. Неудивительно, что владелец шикарного «вольво» проникся к ней искренним сочувствием и решил, что она определенно нуждается в помощи.

Ну что же, решила Дороти, она с благодарностью эту помощь примет. Но тут мужчина заговорил… и Дороти застыла на месте.

Она узнала этот голос. Узнала сразу, хотя в последний раз слышала его — ни много ни мало — десять лет назад! Да, он конечно же изменился за эти десять лет. Стал глуше и жестче… взрослее. Впрочем, и сам обладатель этого голоса не мог не измениться. Все-таки прошло столько лет. Причем последние несколько лет Дункан Эшби-Кросс прожил в Америке, и теперь в его голосе явственно чувствовался американский акцент. Но Дороти все равно его узнала.

От неожиданности она пошатнулась и оступилась. Дункан протянул руку, чтобы ее поддержать, но она отпрянула от его руки, как от огня. Стараясь не поворачиваться к нему лицом — ей совсем не хотелось, чтобы Дункан ее узнал, — Дороти прикусила губу. Она уже собиралась сказать ему, что ей не требуется никакая помощь, как вдруг пассажирская дверца «вольво» открылась, и из машины вышла роскошная молодая дама в изысканном деловом костюме и туфлях на высоченных шпильках. Аккуратно обходя лужи, она подошла к опрокинутой тележке, над которой стояли Дороти и Дункан, и проговорила тягучим скучающим голосом:

— Данк, что ты тут делаешь? Мы уже опаздываем. Хотя мне до сих пор непонятно, почему адвокат твоего деда не мог сам приехать в поместье и нам пришлось ехать в такой жуткий дождь по этому жуткому городку…

Дальше Дороти не слушала. Она наклонилась, чтобы поднять рассыпавшиеся покупки. Но тут у нее подломился каблук, и она упала на колени прямо в лужу. Тихо чертыхнувшись себе под нос, она поднялась на ноги, стараясь не поворачиваться лицом к Дункану. Такой идиоткой она не чувствовала себя уже давно.

— Данк, ради Бoгa, пойдем. Эта девица и без тебя управится. Что ты возишься со всякими малахольными? — В голосе женщины слышалось неприкрытое презрение.

Дороти почувствовала, что краснеет. Она всегда ненавидела свою слишком белую кожу, свои щеки, которые заливались предательским румянцем всякий раз, когда она была смущена. Ненавидела свои светлые волосы. Свои светло-серые глаза… Ей всегда хотелось быть брюнеткой. Смуглой брюнеткой с роскошными длинными локонами и темно-карими глазами — жгучими, проникновенными и выразительными.

Еще тогда — десять лет назад — Дункану нравились именно яркие, экзотические смугляночки. Дороти особенно запомнилась одна девушка, которую Дункан как-то привез из Брайтона. Смуглая, черноволосая, похожая на цыганку красавица с яркими алыми губами и чернющи-ми, будто сверкающие угольки, глазами… Они с Дунканом были неразлучны. Дороти помнила, как она завидовала этой красавице, как жутко она ревновала ее к Дункану. Дороти тогда было пятнадцать. Дункану — почти двадцать два.

Даже теперь, по прошествии стольких лет, воспоминания о той безумной и безнадежной подростковой влюбленности отдавались в ее душе пронзительной болью. Дороти тогда была совсем ребенком — глупым, наивным ребенком. И угораздило же ее влюбиться в парня, который был для нее абсолютно недостижим. Теперь-то она понимала, что ее чувство к нему было просто нелепым и смехотворным.

Впрочем, она поняла это еще тогда. И Дункан сам так сказал. Конечно, не ей. Просто Дороти случайно подслушала разговор Дункана с его дедом.

Она пришла к ним домой якобы для того, чтобы навестить дедушку Дункана — давнего друга ее родителей. А на самом деле надеялась застать дома Дункана и втайне мечтала о том, что он — может быть — уделит ей какое-то время, побудет с ней, поговорит…

Запросто, по-соседски, Дороти вошла через заднюю калитку в дальнем конце сада. Но когда уже подходила к дому, из распахнутого окна на первом этаже донесся голос ее кумира.

Дороти никогда не подслушивала чужие разговоры. Но тут она замерла на месте, словно громом пораженная. Она слышала каждое слово, и все они были для нее точно пощечины. Именно в эти мгновения романтическая юношеская влюбленность в Дункана, замешанная на слепом обожании и восхищении, обернулась горьким презрением к себе. Тогда она действительно возненавидела себя: свою детскую глупость, свою дурацкую наивность. Дороти очень хорошо помнила свои тогдашние переживания. Впечатление было такое, что ее существо раскололось надвое. С одной стороны, она так и осталась глупой девчонкой, которая по уши влюбилась во взрослого парня и, несмотря ни на что, все-таки питала какие-то сумасшедшие надежды на взаимность. Но вместе с тем в самых глубинах ее детской души, переполненной горечью и обидой, родилась другая Дороти. Взрослая и даже немного циничная, эта новая Дороти все понимала и могла только пожалеть наивную девчушку, которой она была еще буквально пару минут назад.

Да, говорил Дз^кан, у него есть глаза. И он все видит. Он видит, что Дороти в него влюблена, и понимает, насколько это опасно. И, конечно, сделает все для того, чтобы она поняла: ее чувства к нему'— это просто ребячество. Что между ними не может быть ничего такого. Причем, угрюмо заметил Дункан в разговоре с дедом, ему было бы намного проще, если бы Дороти не приходила в поместье, как к себе домой, то есть каждый божий день. И он даже обвинил деда в том, что тот сам поощряет девочку приходить к нему в любое время.

— Я люблю эту девчушку, — отозвался Джордж Эшби-Кросс, и в его голосе слышалась искренняя теплота. — У нее доброе сердце, благослови ее Бог. А я одинокий старик. Когда ты уезжаешь, Данк, мне грустно одному в этом огромном доме.

— Я давно тебе говорю: продай поместье и купи дом поменьше. Поближе к городу. Или даже в самом городе.

Они заспорили, а Дороти тихонечко развернулась и ушла.

Она знала, что Дункан уже давно уговаривает деда продать поместье и переехать в дом поменьше. Однако старый Эшби-Кросс был такой же упрямый, как и его внук. Это поместье принадлежало семье еще со времен королевы Виктории.

Первый Эшби-Кросс, переехавший в их маленький городок из Бирмингема и построивший «родовое гнездо», открыл здесь свое дело. Теперь у его потомков была целая строительная корпорация. Бизнес процветал, и старый Джордж Эшби-Кросс не отошел от дел даже тогда, когда мог спокойно уйти на пенсию и жить на доходы от своего предприятия. Он продолжал заниматься делами компании до самой смерти.

А умер он месяц назад. Скоропостижно скончался во сне от сердечного приступа.

Конечно, Дороти знала о том, что Дункан вернулся в город. Он просто не мог не приехать на похороны деда, О его возвращении знали все. Однако никто пока не знал, что он собирается делать с компанией, которую унаследовал от дедушки.

Джордж и Дункан всегда были очень близки. У них было много общего. И при этом они были патологически неспособны работать вместе, как говорится, в одной упряжке. Они попробовали совместно вести дела корпорации, когда Дункан закончил университет. Но поскольку оба были людьми упрямыми и горячими, обсуждение любого — даже самого незначительного — вопроса всегда заканчивалось у них плачевно. Они постоянно ругались и ссорились. В конце концов Дункан уехал в Штаты, где открыл свою фирму по разработке лазерных технологий. Лазеры тогда только-только начали завоевывать место под солнцем. Технологии имели успех, и Дункан не раз предлагал деду использовать их и в строительном бизнесе. Однако старый Эшби-Кросс неизменно отказывался от таких новшеств.

Подобный консерватизм неизбежно привел к тому, что за последние десять лет дела компании Джорджа пришли в упадок. В городе ходили слухи, что теперь Дункан либо продаст дедовскую компанию, либо вообще ее закроет.

Дороти не раз слышала подобные разговоры, но сама в mix не участвовала. Если кто-то спрашивал ее мнение, она холодно и сдержанно отвечала, что, у нее своих дел хватает и ей вовсе не интересны ни дела Дункана, ни он сам. Иногда, правда, она краснела. И этот предательский румянец выдавал ее с головой. Как бы она ни старалась убедить себя самое, что Дункан Эшби-Кросс ей действительно не интересен, на самом деле это было далеко не так. Ведь себя не обманешь.

Конечно, она давно уже излечилась от той — безумной детской влюбленности. Но горечь, обида и злость остались. И ноющая тоска по несбывшемуся, и память о пережитом унижении.

Больше всего Дороти задело даже не то, что Дункан знал о ее чувствах к нему — чувствах очень личных и сокровенных, которые были ее самой страшной тайной, — а то, что он мог с такой легкостью говорить жесткие и насмешливые слова о вещах, которые для нее десять лет назад были самыми важными в жизни.

Именно тогда она со всей ясностью осознала, какая непреодолимая пропасть разделяет пятнадцатилетнюю девочку и молодого мужчину двадцати двух лет. Именно тогда она поняла, что мир детей и мир взрослых — это два разных измерения, которые соприкасаются только поверхностно и никогда — по-настоящему. Именно тогда она осознала: чтобы преодолеть эту пропасть и тоже стать взрослой, ей надо научиться быть такой же, как Дункан: жестокой, бесчувственной и равнодушной.

Однако вскоре Дороти поняла, что еще не готова к такому решительному шагу, и решила не притворяться кем-то, кем она не была, да и вряд ли бы стала. Она решила, что лучше всего оставаться собой, и перестала часами сидеть перед зеркалом, накладывая на лицо изысканный макияж, перестала одеваться и вести себя так, как — по ее мнению — должны одеваться и вести себя взрослые, умудренные жизнью женщины. Она опять влезла в свои старые линялые джинсы и удобные бесформенные свитера. Перестала зачесывать волосы назад и собирать их в высокую взрослую прическу, открывающую лицо, и вернулась к привычным и безыскусным «хвостам». Снова стала много гулять по окрестностям и гонять на велосипеде вместо того, чтобы часами тупо разглядывать журналы мод и изыскивать способы, как переделать себя в смуглую черноволосую красавицу, которым — как она давно уже поняла — отдавал предпочтение Дункан.

Черная краска для волос — купленная в последнем порыве отчаяния — полетела в мусорное ведро. Набор косметики был погребен под бумагами в нижнем ящике стола. Золотые сережки с браслетом убраны в шкаф.

Раньше Дороти хвдила в гости к Джорджу Эшби-Кроссу едва ли не каждый день. Теперь же она приходила в поместье только тогда, когда Дункан уезжал в Лондон. Ее родители, безусловно, заметили это. Но, как люди тактичные, они никогда не расспрашивали дочь о причинах такой внезапной перемены в ее привычках.

А потом Дункан уехал в Америку.

Теперь Дороти снова могла приходить к дедушке Джорджу — так она называла его с детства — хоть каждый день. Конечно, Дункан иногда приезжал в родной город, но обычно ненадолго, и Дороти всегда удавалось устроить так, чтобы за это время они с ним ни разу не встретились.

Она надеялась, что это будет и впредь. Во всяком случае, она собиралась приложить к тому все усилия.

Но судьбе было угодно, чтобы они все-таки встретились. Вот только место и время для этой встречи всемогущая судьба выбрала более чем неподходящие. Сейчас Дороти вовсе не походила на интересную, элегантную и вполне уверенную в себе деловую женщину, владелицу собственного агентства по подбору персонала для фирм и компаний технического профиля. Вымокшая до нитки, в юбке, измазанной грязью после идиотского падения в лужу, с огромной дырой на колготках — сейчас она напоминала самой себе ту нескладную, неуклюжую и вечно растрепанную девчонку, какой она была десять лет назад.

Конечно, со временем гадкий утенок превратился в прекрасного лебедя. Но сейчас это было незаметно. Да, уныло подумала Дороти, сегодня — явно не ее день.

Она так и стояла, отвернувшись от Дункана, В голове вертелась единственная мысль: только бы он не узнал меня, только бы не узнал… И очень надеялась, что он ответит на уговоры своей нетерпеливой подруги и уйдет наконец. Однако Дункан не спешил уходить. Он стоял на месте и пристально смотрел на Дороти, Та демонстративно повернулась к нему спиной. Ну теперь-то он должен понять, что ей очень желательно избавиться от его непрошеного присутствия.

Но Дункан не понимал. Или же не хотел понимать. Краем глаза Дороти заметила, как он нагнулся, поднял тележку и принялся собирать рассыпавшиеся покупки. Она тоже присела и начала поднимать свертки и складывать в тележку, стараясь при этом не поворачиваться к Дункану лицом.

Они одновременно схватились за баллончик крема для бритья, который Дороти купила для Джефа по просьбе Тресси. На мгновение руки их соприкоснулись.

Десять лет назад такое случайное прикосновение наверняка отозвалось бы в ее душе неземным восторгом. Тогда она и не хотела от Дункана ничего большего. Тогда простое касание рук было бы для нее таким же чувственным и возбуждающим, как самая смелая и откровенная ласка… Может быть, именно из-за этих сладостно-болезненных воспоминаний о том, какой беспомощной и уязвимой она была перед ним однажды, Дороти резко отдернула руку. Отдернула, словно обжегшись.

А потом случилось именно то, чего она так боялась. Удивленный такой странной реакцией, Дункан присмотрелся к ней повнимательнее. И хотя Дороти с риском вывихнуть шею отвернула голову как можно дальше в противоположную от Дункана сторону, а намокшие волосы облепили лицо, он все равно узнал ее.

— Дорри, это ты?

Ну и что ей было делать? Продолжить ломать комедию? Сделать вид, что она — не она? Но это был бы уже полный идиотизм. Да и унизительно как-то…

Дороти заставила себя выпрямиться и повернуться к нему. Она даже сумела изобразить вежливую улыбку) долженствующую показать, что она узнает старого друга детства, но при этом явно дает ему понять, что прошлое для нее живо только в воспоминаниях.

— Здравствуй, Дункан. Мне говорили, что ты приехал.

— Ты не пришла на похороны. Франческа так и не поняла, показалось ей или же в его голосе действительно прозвучало осуждение. Она и вправду чувствовала себя виноватой. Но, с другой стороны, вовсе не обязана оправдываться перед Дунканом. Да и что бы она сказала?! Да, я не пришла на похороны дедушки Джорджа, потому что там был ты, а я не хотела с тобой встречаться?! Конечно, со стороны могло показаться, что она просто черствый и бездушный человек и поэтому не выбрала время даже на то, чтобы отдать дань уважения старинному другу ее семьи. Но это была неправда. Она любила дедушку Джорджа так, будто он был ее родным дедом. И уважала его безгранично. И навещала чуть ли не через день…

Но она все равно постаралась устроить так, чтобы в день похорон ее не было в городе.

Ее отец давно вышел на пенсию, и они с мамой уехали жить в другой город — в пятидесяти милях отсюда, поближе к сыну, старшему брату Дороти, у которого уже была своя семья. А когда Эшби-Кросс умер, они вообще были за границей. И Дороти воспользовалась их отсутствием как предлогом для того, чтобы уехать из города. Ей якобы нужно было проверить, все ли нормально в доме родителей. Предлог, надо признать, получился жалким. Но больше она ничего не придумала. Однако ей действительно было необходимо уехать. Смерть дедушки Джорджа потрясла ее до глубины души. В одиночку она еще могла как-то справиться со своим горем. Ей было бы намного сложнее, если бы на похоронах она встретила Дункана.

Если ее решение и удивило друзей и знакомых — которые знали, как она сильно любила и уважала старого Эшби-Кросса, — они все-таки были людьми тактичными и воздержались от каких-либо комментариев.

Неожиданная смерть Джорджа потрясла весь городок. Да, старику было уже под девяносто, но он всегда был таким сильным и бодрым… таким живым.

Джордж Эшби-Кросс скончался скоропостижно. Умер во сне от сердечного приступа. Это была милосердная смерть. Он не мучился, не болел, но от этого никому было не легче — никому, кто был близок к нему, кто любил его и уважал.

Из родных у него не было никого, кроме Дункана. Но зато у него было много друзей. И держался он молодцом. В последние годы дела компании Эшби-Кросса вел управляющий, однако Джордж продолжал каждый день приезжать в главный офис, чтобы быть в курсе всего.

Его будет теперь не хватать очень многим.

— Мои папа с мамой уехали, и я обещала им присмотреть за домом, — холодно отозвалась Дороти на обвиняющее замечание Дункана.

Только теперь она заметила, что он по-прежнему держит в руке баллончик с пеной для бритья. При этом он смотрел на этот несчастный баллончик с каким-то странным выражением тихого бешенства. Дороти поймала себя на том, что невольно загляделась на его руку. Такую красивую, такую сильную… Она тяжело проглотила слюну и отвела глаза. Ведь решила же, что не позволит себе вновь подпасть под его неодолимые чары — чары всепоглощающей и притягательной силы, свойственной большинству красивых и уверенных в себе мужчин.

— Тебя ждут, не хочу тебя задерживать, — выдавила она, очень стараясь, чтобы ее голос звучал холодно и спокойно.

— Ты меня не задерживаешь, — отозвался он. Но Дороти решила, что он сказал это неискренне.

Судя по всему, элегантная спутница Дункана уже едва сдерживала раздражение. Она нетерпеливо постукивала туфелькой по мокрому асфальту, а на ее красивом точеном лице отражалась неприкрытая ярость. Как ни странно, она была вовсе не жгучей брюнеткой, а платиновой блондинкой. Очень красивая женщина, да. Но то была равнодушная и холодная красота. Небесно-голубые глаза были слишком пронзительными, их взгляд — слишком презрительным. Дороти невольно поежилась.

— Данк, мы опаздываем, — в очередной раз повторила роскошная блондинка.

Дороти с вызовом повернулась к ним спиной и продолжила собирать в тележку рассыпавшиеся покупки. Когда она в очередной раз выпрямилась, чтобы сгрузить в тележку подобранные покупки, Дункан протянул ей баллончик с пеной для бритья. Ей пришлось перегнуться через коляску, чтобы его забрать.

— Это твое, я так думаю.

Какая-то странная нотка, прозвучавшая в его голосе, заставила Дороти повнимательнее присмотреться к нему.

Взгляды их встретились. Дороти невольно задержала дыхание. Она уже и забыла, какие красивые у него глаза — серые, точно осеннее небо в дожде. И предельно выразительные. Однако сейчас его взгляд не выражал вообще никаких чувств, лицо оставалось непроницаемым. Он заметно повзрослел. Его черты стали жестче. И именно эта жесткость, которой не было раньше, задела какую-то чувствительную струну у Дороти в душе. Она вдруг с поразительной ясностью осознала, что перед ней стоит до умопомрачения красивый мужчина. И главное — сексуальный мужчина, привлекательный и абсолютно недосягаемый. Дороти никогда не строила иллюзий на свой счет. Она была интересной женщиной. У нее было определенное обаяние. Кое-кто даже считал ее красивой. Но она хорошо понимала, что в ее внешности нет ничего выдающегося. В отличие, скажем, от подруги Дункана. Та сразу же привлекала внимание своей красотой и изяществом.

Конечно, у Дороти были поклонники. Свидания, вечеринки —ч все, как положено. Но при этом она ни разу еще не встретила человека, который стал бы настолько ей близок, что она не раздумывая отдала бы ему всю себя. Никто из тех, кто приглашал ее на свидания и добивался ее внимания, не привлекал девушку настолько, чтобы она безоглядно в него влюбилась или решилась лечь с ним в постель.

Она забрала у Дункана баллончик. При этом ее поразил его взгляд: пристальный, испытующий, но в то же время холодный и отстраненный. Ей показалось, что между ними вдруг поднялась невидимая стена. Глухая стена, отделяющая два мира, которые существуют в разных плоскостях и никогда не соприкоснутся.

Впрочем, чему удивляться? Дункан и раньше всегда держал ее на расстоянии. Правда, тогда — десять лет назад — Дороти отчаянно убеждала себя, что в его отношении к ней все-таки есть какая-то теплота, какой-то интерес… Теперь-то она понимала, что выдавала желаемое за действительное. Но тогда ей действительно казалось, что она ему нравится.

И тем сильнее была горечь разочарования. Тем больнее обида.

Она не винила Дункана в том, что он так жестоко разбил ее сумасшедшие мечты и убил ее глупое чувство к нему, замешанное на безоглядном, слепом восхищении и обожании. Но Дороти на всю жизнь усвоила этот урок и давно решила для себя, что больше уже никому — никому — не позволит так сильно задеть свои чувства. Где-то она прочитала, что оскорбление чувства — это опасность. Фраза ей очень понравилась. Зная, в чем состоит опасность, ты можешь ее избегнуть. И Дороти давно поклялась себе, что больше она не допустит того, чтобы кто-то оскорбил ее чувства. Конечно, ни в чем нельзя зарекаться. Но даже если она когда-нибудь полюбит мужчину, она все равно не откроет ему всю глубину своих чувств. Потому что она уже знает, как это больно — когда над тобой смеется человек, который был для тебя всем.

Тогда, в пятнадцать лет, она была просто наивной дурочкой, теперь — взрослая женщина. И давно уже переросла подростковую восторженность. Она даст Дункану понять, что давно уже не та девочка, которая млела от каждого его взгляда. —

Та девчонка не упустила бы ни одной возможности быть рядом с Дунканом. Сама упорно искала с ним встреч. С восхищением ловила каждое его слово… Она его просто боготворила, мысленно умоляла обратить на нее внимание, проявить к ней интерес, полюбить ее.

Но той девчушки больше нет. Она умерла в ту минуту, когда невольно подслушала разговор Дункана с дедом и поняла, что он знает о ее чувствах к нему — знает и говорит о них с таким презрительным небрежением. Тогда она твердо решила для себя доказать ему, что он все неправильно понял. И в общем-то ничего для нее не значит. Вот почему она начала избегать встреч с ним — избегать с таким же упрямым упорством, с каким раньше искала эти встречи.

Десять лет у нее это получалось. И надо же было такому случиться, чтобы сейчас они все-таки встретились! Пусть даже случайно,

Дункан нагнулся и поднял коробку с печеньем. Дороти едва ли не вырвала коробку у него из рук. Получилось», конечно, грубо. Но ей очень хотелось поскорее собрать покупки и уехать отсюда. Она себя чувствовала полной идиоткой. И еще никак не могла понять, почему какой-то жалкий баллончик с пеной для бритья — который она купила для Джефри, прихворнувшего мужа Тресси — вызвал у Дункана такое явное неодобрение.

— Дункан, пойдем уже.

Роскошная блондинка обращалась к Дункану, но смотрела она на Дороти. Причем ее взгляд выражал уже неприкрытое раздражение. Женщина взяла Дункана под руку. У нее были длинные, ухоженные ногти безупречной формы, покрытые ядовито-алым лаком.

— Ты знаешь, что он кое-что оставил тебе по завещанию?

Дороти уже все собрала и направилась было к своей машине, но его резкий, едва ли не едкий тон заставил ее обернуться.

— Да, я знаю, — спокойно отозвалась она, не поднимая глаз.

Кларенс Хэксли, адвокат Джорджа, уже связался с ней и сообщил, что тот оставил ей по завещанию коллекцию дрезденских фарфоровых статуэток.

В первый раз она увидела эти «куколки», когда ей было лет шесть. Она влюбилась в них с первого взгляда. Она могла разглядывать их часами. А в прошлом году, как раз на Рождество, дедушка Джордж сказал ей, что написал завещание и что после его смерти дрезденская коллекция перейдет ей, Дороти. Теперь, вспоминая об этом, она с трудом сдерживала слезы.

Он и раньше ей говорил, что когда-нибудь все его статуэтки будут принадлежать ей. Но Дороти никогда не принимала его слова всерьез. Она знала, что это очень дорогая коллекция. Но и дедушка Джордж знал, что Дороти полюбила эти фарфоровые фигурки еще тогда, когда она и понятия не имела об их ценности, выраженной в деньгах.

Это был очень ценный подарок. Ценный, в том смысле, что это был дар любви — подарок от чистого сердца. Но Дункан, похоже, думал иначе. Судя по его резкому тону, он едва ли не подозревал Дороти в том, что она сама упросила Джорджа оставить ей по завещанию такую ценную — дорогостоящую коллекцию.

Она вызывающе вскинула голову, но больше ничего не сказала.

— Я почему об этом заговорил. Ты так до сих пор и не забрала статуэтки. Может, зайдешь как-нибудь — заберешь?

Дороти молчала. Не могла же она сказать Дункану, что не пришла забрать статуэтки только потому, что не хотела встречаться с ним?!

Часы на ратушной башне пробили десять. Дункан нахмурился.

— Мне сейчас надо идти… Но нам обязательно нужно…

— Дункан, мы пойдем или нет?

Дороти резко отвернулась и направилась к своей машине. Она вдруг ощутила, что ее бьет озноб. Руки дрожали. Ноги стали как будто ватными. Она убеждала себя, что все это — из-за дурацкой тележки, которая перевернулась в лужу. Но ведь себя не обманешь… Ее теперешнее истерическое состояние было вызвано вполне определенной причиной.

Хотя, с другой стороны, это было смешно и нелепо. Так разволноваться из-за случайной встречи с Дунканом Эшби-Кроссом! Было бы из-за чего волноваться. Она давно уже переросла свою юношескую влюбленность. Дункан Эшби-Кросс ее не волнует с пятнадцати лет.

Вот так вот.

Или не так?