"Фрам — полярный медведь" - читать интересную книгу автора (Петреску Чезар)

V. ФРАМ РОДИЛСЯ ДАЛЕКО, В ПОЛЯРНЫХ ЛЬДАХ

Когда веки его наконец смыкались, Фрам видел всегда один и тот же сон — о немногих и смутных событиях своего далекого, давно забытого детства.

Это была история белого медвежонка, пойманного совсем маленьким эскимосами в Заполярье, привезенного оттуда одним матросом в теплый порт и проданного цирку.

Медвежонок этот стал сразу отличаться от своих маленьких белых собратьев. Он был менее пуглив, чем они, сильнее и ловчее их. Быстро усваивал то, чему его учили. Подружился с людьми. Рано понял, что им нравится и что не нравится, что дозволено и что запрещено.

Представление следовало за представлением, и мало-помалу он превратился в знаменитого Фрама, громадного белого медведя, который самостоятельно выходил на арену, выполнял свою программу без дрессировщика, придумывая каждый раз что-нибудь новое. Он понимал шутку, знал жалость.

Все прежнее забылось. Забылась белая пустыня и вечные льды, где ночь длится шесть месяцев и столько же месяцев день, где сутки равны году. Мысль его никогда больше не возвращалась туда.

Он жил среди людей. Был их другом и любимцем, умел читать по глазам их желания. Угадывал их радости и, казалось, понимал даже их горести.

И вдруг теперь в нем пробудился весь тот далекий, давнишний мир. Все забытое снова возникло из дали лет во сне.

И сон этот был всегда один и тот же.

Начиналось с кромешной тьмы. Сырая, студеная ночь в ледяной берлоге.

В этой берлоге на окруженном льдами острове родился Фрам. Родился ночью, которая длится там полгода. Полгода не всходит солнце. Светят лишь звезды в морозном небе и иногда луна. Но чаще всего царит глубокий мрак, потому что луну и звезды скрывают облака. Пурга мчит снежные смерчи, хохочет, свистит, стонет; льдины трещат от холода: такая страсть, что шерсть становится дыбом. Как и все медвежата, Фрам родился слепым. Глаза у него открылись только на шестую неделю.

Пурга не проникала в берлогу. Ее завывания доносились туда снаружи. Но сверху и снизу был лед, а вокруг — гладкие ледяные стены.

Спать медвежонку было тепло: шкура медведицы закрывала его и защищала от холода.

Он находил носом сосок матери — источник теплого молока. Чувствовал, как она мыла его языком и ласкала лапой.

Иногда он просыпался один: медведицы не было. Это означало, что она ушла на добычу.

Но всего медвежонок не понимал. Проснувшись один в темноте, он принимался тихонько скулить, жалобно звать мать и пугался собственного голоса. Испуганный, несчастный, лежал он в берлоге, уткнувшись мордой в ледяную стенку. Было холодно. Вокруг с грохотом лопались льды, пурга ворочала ледяными глыбами, медвежонку чудились шаги.

Полузамерзший, он засыпал снова. И еще сквозь сон ощутив радость, просыпался согретый и счастливый. Теплая шкура опять была тут; рядом был источник молока; мягкая, шелковистая лапа ласкала его и прижимала к брюху. Медвежонок понимал, что вернулось большое, доброе существо, которое защищало, согревало и кормило его: мать. Преисполненный благодарности, он пытался лизнуть ее в нос.

Но какой он еще был неловкий, какой глупый!

Конечно, он не сознавал, какой заботой окружала его мать и как трудно ей было с ним расставаться: она уходила на охоту только тогда, когда ее донимал голод.

Наконец у детеныша открылись глаза. Но ничего, кроме мрака, он не увидел. Темно было и внутри, в берлоге, и снаружи, когда он осмеливался выглянуть из ледяной пещеры.

Раз, только раз он увидел чудо: в небе полыхало огромное пламя. Потом возникла радуга. Свет играл далеко в океане, на сверкающих торосах. Северное сияние. Но откуда было знать медвежонку, что это такое? Он взревел со страху. Пляшущее в небе пламя мгновенно угасло. И снова медвежонка окутала непроглядная тьма. Теперь ему было уже жалко света…

По глупости он решил, что свет убежал, испугавшись его рева. Ему захотелось рассказать матери об этой проделке, и он очень гордо заурчал: знай, мол, наших. Но у матери были другие заботы. Теперь она уже брала его с собой на охоту недалеко от берлоги — учила законам белых медведей.

Мать прижимала его лапой, чтоб он смирно сидел на торосе, пока сама она спускалась к воде. Он не решался посмотреть вниз. Слышал, как шумит, ударяясь о лед, вода, как сталкиваются льдины, но все равно ничего не понимал. Он еще не видел воды, не знал, как плавают гонимые ветром льдины, как они иногда спаиваются морозом и образуют громадное, сколько хватает глаз, поле.

Медведица возвращалась с окровавленной мордой. Это означало, что она ловила рыбу или ей удалось убить моржа, тюленя или другого водного зверя. Возвращалась она с охоты сытая. Оба отправлялись домой, в берлогу. И всегда медведица подталкивала детеныша мордой, чтоб он шел впереди. Она же следовала за ним, охраняя его от неведомых хищников.

Привыкнув к темноте, медвежонок думал, что ночь продолжается бесконечно. Он еще не видел дневного света, не видел солнца и потому не представлял себе, что это такое. Жизнь казалась ему прекрасной и так, в темноте. У него был надежный защитник. Теплого молока было вдоволь. Правда, его пятки немного мерзли, когда приходилось долго идти по льду, но кожа у белых медведей толстая, потому что они живут в стране вечных снегов, в самых холодных местах земного шара.

С некоторых пор медведица стала проявлять признаки беспокойства. Она все чаще вставала, подходила к устью берлоги и смотрела всегда в одну и ту же сторону. Потом возвращалась. А немного погодя уходила снова.

Медвежонок следовал за ней, как щенок. Он лишь позднее понял, чего ждала мать. Там, куда она смотрела, край неба начал постепенно синеть. Сперва ночь просто стала светлее, затем над горизонтом появился синеватый просвет. Потом — медвежонок дважды успел за это время выспаться и четыре раза поесть — синева стала краснеть. А еще через столько же времени на том месте показалась багровая полоска. Полоска длиннела, ширилась, росла ввысь… И после еще одного сна медвежонок с изумлением и даже некоторым страхом увидел в небе огненный шар.

Он повернул морду в ту сторону и завыл.

Но этот шар, не в пример северному сиянию, не испугался его и не угас, а наоборот, поднялся еще выше, и все ледяные поля, все торосы так заискрились, что на них стало больно смотреть. Прошло достаточно времени, пока глаза медвежонка привыкли к яркому свету и он осмелился взглянуть в ту сторону, не рыча.

Так состоялось его первое знакомство с солнцем и дневным светом. С солнцем, которое в Заполярье ослепительнее, чем где бы то ни было на свете, и которое не заходит несколько месяцев кряду.

Так начался самый длинный день.

Мороз, однако, сдал не сразу. Прошло немало времени, пока наконец снега и льды растаяли местами от теплого ветра, подувшего издалека, невесть из каких стран.

Все кругом искрилось и сверкало белизной. Гребни гор на их острове блестели, как зеркала… Далеко на горизонте плавали громадные ледяные острова. Они то удалялись друг от друга, то сближались и спаивались, образуя бесконечный мост. Иногда перед медвежонком открывались обширные зеленые разводья. Однажды он увидел, как на льдине проплыли другие белые медведицы с детенышами.

У всех было по два медвежонка. Только он был у матери один.

Медведица стала собираться в дорогу. Медвежонок не понимал, зачем это нужно, и не хотел уходить из берлоги. Тут у него было хорошее, надежно защищенное от пурги логово. Он боялся, как бы опять не началась ужасная темная ночь.

Ему неоткуда было знать, как долго продлится полярный день и через сколько месяцев снова закатится солнце. Не знал он и того, что белые медведи путешествуют на ледяных плавучих островах туда, где много моржей и тюленей, рыбы и зайцев-беляков.

Они пустились в путь. Медвежонок, как всегда, шел впереди, медведица за ним.

Когда им встречались трещины или торчавшие изо льда скалы, медвежонок оборачивался — спрашивал у матери, как быть. Медведица выходила вперед на несколько шагов и осматривала местность, потом брала медвежонка передними лапами и, поднявшись на задние, переправляла его через скалу или бережно переносила через трещину, на дне которой тонкими струйками сочилась вода.

Они остановились только тогда, когда увидели перед собой большое ледяное поле, приткнувшееся к суше.

С большими предосторожностями мать с сыном спустились на него. Поле отделилось от берега и поплыло вместе с ними, уносимое океанским течением. На их плавучем острове попадались широкие полыньи, где иногда показывались страшные и блестящие черные головы. Они быстро уходили под воду, потом снова появлялись на поверхности, цепляясь за кромку льда длинными, изогнутыми наподобие багра клыками. Это были моржи — самая лакомая добыча для белых медведей.

Возле одной из таких полыней медведица прижала детеныша лапой, чтобы он сидел смирно, и медвежонок послушно вдавился в снег. Она тоже легла, скрытая торосом.

Ждать пришлось долго.

Наконец у края полыньи показалась блестящая круглая голова и зацепилась за лед клыками. Голова осмотрелась — не грозит ли опасность? Потом из воды поднялось туловище, опираясь на короткие обрубки, не то ноги, не то крылья, — ласты. Зверь выбрался на лед и разлегся на солнышке. За ним последовал второй, потом третий, четвертый…

Вскарабкавшись на лед, они выискивали себе место, ложились и засыпали.

Медведица крадучись обошла их, отрезав им путь к отступлению, к воде, и, дождавшись подходящего момента, бросилась на крайнего моржа. Ух, как заколотилось у медвежонка сердце!..

Медведица вцепилась моржу в голову. Медвежонок услышал, как у него хрустнули кости, увидел, как морское чудовище задергалось в предсмертных судорогах. Остальные с испуганным ревом сползли в воду и ушли вглубь.

Когда добыча перестала подавать признаки жизни, медведица негромким урчанием подозвала к себе медвежонка. Тот опасливо подошел, делая два шага вперед и шаг назад. Он еще никогда не видел смерти и не знал, что мертвый зверь не опасен. Распоров моржу брюхо когтями, медведица принялась есть теплое мясо и запивать его горячей кровью, урчанием приглашая медвежонка попробовать.

Он попробовал, но вначале не нашел в моржовом мясе особого вкуса. Оно показалось ему чересчур жирным. И запах у него был противный. Есть мясо он научился позднее, когда этот запах стал возбуждать у него голод.

Но к охоте пристрастился сразу…

Они поплыли дальше, переходя с одной льдины на другую. Завидев греющегося на солнце моржа или целое моржовое стадо, медвежонок вцеплялся зубами в шкуру матери — сигнализировал. Медведица отталкивала его лапой: сиди, мол, смирно, не дело глупого детеныша учить мать охотиться! Она никогда не делала оплошностей, никогда не упускала добычу.

Но охотилась она только тогда, когда ее одолевал голод. Когда она убивала моржа, они надолго прерывали свое путешествие, отсыпались, обследовали окрестности, всегда возвращаясь к остаткам добычи, пока не обгладывали последней косточки. Все это время десятки моржей могли спокойно вылезать на лед: сытая медведица даже не поворачивала головы, чтобы на них посмотреть.

Однажды их плавучий остров уперся в высокий, скалистый берег. Берег тянулся, сколько хватал глаз, — ледяные глыбы вперемешку со скалами.

Медведица обрадовалась: видно, не подозревала, что ее ждет здесь погибель. Она весело вскарабкалась по обледенелой скалистой круче.

Наверху расстилалось плоскогорье, прорезанное неширокими распадками. Медвежонок очень удивился, впервые увидев в них бархатный мох, зеленые лужайки и нечто уже вовсе непонятное: лужицы крови.

Он было сунулся их лизать, но тут же испуганно отпрянул. Это была не кровь. Это были цветы. Цветы полярного мака.

Медведица принялась рыться во мху мордой — искать какие-то коренья. Она урчала от удовольствия и звала к себе детеныша — пусть он тоже полакомится. Очевидно, моржовое мясо и жир ей приелись. Ее организм требовал чего-то более свежего и ароматного.

Дальше они шли уже гораздо медленнее и осторожнее.

На снегу виднелись странные следы. Следы неведомых зверей, следы птиц.

Следы эти терялись в распадках, где снег уже стаял, зеленела чахлая травка и цвели цветы. Медведица не отпускала от себя медвежонка и часто нюхала воздух. Влажный ветер приносил чуждые ей запахи. Почуяв их, она быстро убегала, то и дело оборачиваясь, и пряталась за скалы или вздыбленные льдины.

Именно тут медвежонок впервые услышал собачий лай.

Когда до его слуха донесся этот новый для него звук, он замер на месте, с поднятой лапой.

Медведица тотчас подошла к нему, готовая защитить его от невидимой опасности, медленно поднялась на задние лапы и навострила уши, вращая глазами и широко раздувая ноздри.

Но лай отдалился. Он слышался теперь все слабее и слабее, пока вовсе не смолк.

Несколько минут они ждали не двигаясь. Потом медведица стала поворачиваться на задних лапах, как на крутящемся стуле, принюхиваясь к ветру. Лай не возобновился, но ветер продолжал приносить странный, незнакомый кислый запах. Это был запах людей и собак, неизвестный не только медвежонку, но и медведице.

Коротким урчанием она подала ему знак: надо сейчас же уходить. Оставаться тут было небезопасно. В неприятном запахе и лае неведомого животного таилась угроза.

Они поспешили к берегу, но ледяные острова успели тем временем отделиться от скал. Их унесло океанским течением. Впереди простиралась безбрежная зеленая пучина, в рябой поверхности которой солнце отражалось, как в миллионах чешуек. Лишь далеко-далеко, там, где небо встречается с океаном, маячили плавучие ледяные горы.

Медведица поняла, что она и ее детеныш — пленники острова. Острова, где слышен лай неизвестных животных, где ветер приносит чужой, кислый и противный запах, который отравляет чистый, как родниковая вода, воздух.

Она принялась лизать мордочку медвежонка с удвоенной нежностью, словно знала, что скоро потеряет его, словно предчувствовала свою гибель.

Но несмысленыш-медвежонок стал беззаботно играть и резвиться.

Солнце стояло высоко среди неба. Лучи его преломлялись во льдах. В соседнем распадке стиснутая со всех сторон льдом и снегом зеленела полоска мха, росла травка и алели цветы.

Катаясь по мягкому мху, медвежонок срывал зубами чахлые полярные маки.