"Отброшенная в прошлое" - читать интересную книгу автора (Эмерсон Кэтти Линн)

Глава 7

…Прекрасно сложенный человек с чувством мужской гордости оторвался от Лорен, с которой он только что занимался любовью. Не стесняясь своей наготы, он поднялся, затем посмотрел на нее сверху вниз. Его лицо выражало, однако, смущение.

Она тоже посмотрела на него, окинув взглядом молодое стройное тело. На его теле еще не были заметны признаки распутства.

Она смотрела на него, как будто была чем-то ослеплена, не уверенная в его реальности, но завороженная ореолом светлых кудрей, обрамлявших его приятное лицо с тонким носом.

Его чувственные губы двигались, произнося слова, которых она совсем не понимала.

Мужчина ждал, но она продолжала молчать, и он тихо удалился.

Только после того, как он оставил ее одну, она наконец осознала, что полностью раздета. Она все еще ощущала какой-то особенный запах, и ее не покидало чувство сексуального возбуждения. В ней отдавались последние сокращения, которые живо напоминали о том, какие замечательные опущения подарил ей этот молодой человек. Легкая боль между ног доказывала, что оба они хорошо потрудились, чтобы получить это удовольствие.

Постепенно пришло менее приятное ощущение. Это была пульсирующая боль в стопе правой ноги. Она попыталась сесть, но волна головокружения отбросила ее обратно на матрац. Она чувствовала, как в ней поднимается тошнота, и попыталась побороть ее, закрыв глаза.

Через некоторое время она снова рискнула осмотреть то место, где находилась. Нога все еще болела, но комната уже больше не кружилась у нее перед глазами. С величайшей осторожностью она направила взгляд вдоль своего бессильно распростертого тела.

Пространство между ее грудями блестело от пота, но это было больше, чем следствие недавнего полового акта. Тело горело как в лихорадке. Она медленно поднесла руку к своему лбу и обнаружила, что он горел. Через мгновение ее охватила дрожь. Хрупкое тело дрожало от холода, и кожа, которая была влажной и горячей, неожиданно стала холодной и липкой от пота…

Лежа теперь в своей постели в своем доме, Лорен содрогнулась от воспоминания о том, как она была больна. Созерцая свое прошлое, она обнаружила, что понимает все намного лучше, чем тогда.

Сначала ей даже было трудно общаться. Казалось, что вместе со всем остальным она забыла и свой язык.

Туманная завеса, которая покрывала многие детали тех дней, была, видимо, частично результатом лихорадки, но наравне с этим виновато было и густое, болезненно-сладкое облако дыма марихуаны, который постоянно пропитывал атмосферу в их квартире.

Лорен помнила, что она часто спала с тем красиво сложенным молодым человеком. Несмотря на то, что он употреблял наркотики, у него был сильный сексуальный аппетит. Никто из них не заботился об одежде, так как лето было в разгаре.

Зной, казалось, пропитывал стены. В открытые окна не проникало ничего, кроме влажного воздуха. Молодой человек некоторым образом нянчил ее, а затем использовал для своего удовольствия. Он был любовником-эгоистом, который был заинтересован лишь в своем собственном удовлетворении, но тогда она еще этого не знала. И все же она часто получала удовольствие.

Он не обращался с ней плохо. В тот день, когда у нее окончательно прошла лихорадка, он положил ее в старую треснувшую ванну на ножках и пустил воду. Она до сих пор помнила, как она сидела рядом с краном, а он нежно мыл ее всю, с головы до ног, даже ее волосы, очень длинные и спутанные. Потом они медленно и нежно занимались любовью прямо там, в мыльной воде.

Ей никогда и в голову не приходило возражать против чего-либо из того, что он делал, потому что он был для нее всем, что она знала, ее единственной защитой в мире, который она никак не могла начать понимать. Первое время, когда он оставлял ее одну, Лорен мучил страх. Она боялась, что он не вернется. Тот внешний мир, который она мельком видела в окне, приводил ее в ужас. Она была уверена, что умрет, если этот мужчина не будет о ней заботиться.

Она не раз пыталась поговорить с ним, задавая вопросы, но, хотя ей и казалось, что ее слова были понятны, он только качал головой и выглядел растерянным. Его речь сначала тоже была непонятной для нее, но в конце концов она начала немного разбирать ее. Лорен не покидало чувство смущения и растерянности, но понемногу она начала приспосабливаться к своему положению.

Она наблюдала за ним на протяжении всего дня. Они жили вместе в маленькой трехкомнатной квартире, и он выходил на улицу только за тем, чтобы добыть продукты. Подражая ему, она научилась кипятить чайник, заваривать растворимый кофе и курить, сливать воду в туалете. Затем она нашла в шкафу одежду, он учил ее надевать на себя отдельные вещи. Затем он забавлялся, снова снимая их с нес.

Она никогда не думала, что их квартира отвратительна, хотя там было грязно и кишели насекомые. Она не знала, что когда-либо жила в месте, лучшем, чем это. Она принимала, как должное то, что матрац на полу служил им кроватью. Остальная мебель была немногочисленна: шаткий деревянный стол, два стула, сплетенных из тростника, набор дорогих кожаных чемоданов, которые использовались для тройной цели: как столы, как подставки для ног и ящики для хранения вещей.

Утренний свет просачивался сквозь грязные окна, когда она проснулась, впервые не чувствуя давящей головной боли или каких-либо других болезненных ощущений. Она поднялась. Сегодня она была прекраснее, чем обычно. Ее мужчина любовался ею.

— Лорен?

Она нахмурила брови, растерявшись, и попыталась повторить это слово, но было очевидно, что она была неспособна произнести его. Он заставил ее повторить слово за ним, снова и снова, как эхо, пока она, наконец, не произнесла его правильно.

— Ты Лорен Кендалл, — сказал он. Уже привыкнув к его голосу и произношению, она вскоре начала понимать его. Он пытался ей сказать, что ее имя Лорен Кендалл. Его же звали Роб Сетон.

— Ты помнишь что-нибудь о себе? — спросил он.

Она покачала головой и замерла в ожидании, глядя на него. Серьезное выражение лица Роба ничего не выдавало, и его узкие голубые глаза были ясны. Он собрал свои длинные, неопрятные, как обычно, волосы и закрепил их резинкой.

— О'кей, — сказал он. — Вот что. Ты Лорен Кендалл. Тебе восемнадцать лет и у тебя нет никакой семьи. У тебя есть только я, и я расскажу тебе все, что тебе надо знать о себе. Понятно?

— Понятно, — как эхо, ответила она.

— О'кей. Я знаю много о твоей личной жизни. Я скажу тебе то, что важно.

В тот день он начал рассказывать, прибавляя деталь к детали. Он заставлял ее все повторять, в то же время поправляя ошибки в ее речи. Он особенно акцентировал тот факт, что оба они были американцы, хотя в данный момент они были в стране, которая называлась Англия.

Она поняла, что это были два разных места, но для нее осталось загадкой, что хотел сказать Роб, когда засмеялся и сказал, что он новый Генри Хиггинс[2].

Однажды, когда он еще раз оставил ее одну, она почувствовала, что хочет узнать больше о мире, который находился за пределами этой трехкомнатной квартиры.

— Я хочу выйти, — сказала она, когда он вернулся.

— Нет, не ходи, — сказал он. — Это очень опасно. И кроме того, тебе будет трудно понять произношение англичан.

Она и не думала настаивать. Она признавала его полную правоту во всем.

Когда Роб понял, что она забыла грамоту, он начал учить ее читать вслух. Ей вскоре очень понравилось читать журналы, которые он приносил ей, особенно те, в которых было много цветных иллюстраций. Из них она узнала, как люди одеваются, она открыла для себя много такого, что и представить себе не могла. Робу пришлось объяснить ей, что такое футбол, гольф и опера.

Мало-помалу она получила некоторые знания о современной жизни и немножко уверенности в себе. Она все еще боялась, когда он оставлял ее одну, и ей приходилось следовать собственным инстинктам, не дожидаясь его указаний. Лорен убирала в квартире, училась готовить, и когда обнаружила маленький ящик с портняжными инструментами, засунутый в карман чемодана, она принялась чинить себе одежду. Она плакала, когда Роб выходил из себя. Откуда ей было знать, что он предпочитал джинсы с рваными коленками? Он взбесился, когда обнаружил, что разрезы аккуратно заштопаны.

Она не знала, сколько времени прошло с того момента, когда она потеряла память. Знание календаря еще не было включено в ее программу обучения. Она пыталась вспомнить, и ей казалось, что было все еще лето, или, может быть, ранняя осень, настолько погода была приятной и теплой.

— Сегодня важный день, Лорен, — объявил он однажды.

— Почему?

— Я собираюсь научить тебя писать. Это твой паспорт, — сказал он, доставая его из маленького чемодана, который он всегда держал закрытым. Он показал ей квадратную черно-белую фотографию. — Это ты, веришь или нет? Почему-то фотографии на паспорте всегда чертовски плохи.

Заинтригованная, она смотрела на изображение. Она, конечно, не помнила, как выглядела раньше. Через минуту Лорен поднесла паспорт к маленькому треснувшему зеркалу над раковиной в ванной и начала сравнивать свое отражение с лицом на снимке.

Роб был прав. Если бы он не сказал ей, что это ее лицо, она вряд ли узнала бы себя. С маленькой фотографии на нее глядело существо с встрепанными волосами, которые закрывали большую часть лица. Фотография была сделана в анфас, из-за этого была непонятна форма и длина ее носа. Вдобавок ко всему, фотограф заснял ее в момент, когда она сузила глаза и оскалилась в подобие улыбки. Зубы на фотографии выглядели весьма нелепо.

— Лорен, выходи оттуда, — позвал Роб. Естественно, она сразу же повиновалась, прогоняя чувство неловкости. Если Роб сказал, что это ее фотография, значит, это было действительно так.

— Тут твое имя, дата рождения, — указал Роб, когда она вернулась в большую комнату и села рядом с ним на потрепанном матраце, — и еще место рождения — Дэриен, Коннектикут. Коннектикут — это штат в Америке. Вот здесь записан штат и страна, — он показал пальцем. — Вот твой рост, цвет волос и глаз. Пять футов три дюйма. Волосы каштановые, глаза голубые. Повтори.

— Пять футов три дюйма. Каштановые. Голубые.

— Правильно. А вот здесь твоя подпись, — Роб подчеркнул ее длинным желтым ногтем и бросил на подругу строгий взгляд. — Я хочу, чтобы ты научилась копировать ее.

Он дал ей бумагу и ручку и наблюдал за ее усилиями, пока она не научилась хорошо копировать эти каракули. Затем он положил перед ней другой лист бумаги, на котором был напечатан какой-то текст.

— Теперь подпиши это.

— Что здесь написано? — спросила она после того, как сделала то, что он хотел.

— Это письмо судебному исполнителю по поводу твоего трастового фонда, Лорен. В день твоего совершеннолетия весь доход стал твоим. Мы планировали с тобой требовать его.

— Зачем?

— Чтобы мы смогли поехать домой. Как только получим эти деньги, направимся прямо в Штаты. Больше не надо будет прятаться. Больше не надо будет жить в помойках, вроде этой…

Когда Адам вернулся с подносом, Лорен, казалось, совсем запуталась в своих мыслях. Но она подняла глаза, заметила его, улыбнулась, и на время он успокоился.

Благодаря долгому отдыху к ней вернулся аппетит, и Лорен с жадностью принялась жевать поджаристые сэндвичи с сыром и помидорами, которые он принес. Вскоре, со вздохом удовлетворения, она откинулась на подушки.

— Наелась.

— Хорошо.

Она была стоически покорна.

— Мне кажется, у тебя есть вопросы, Адам?

— Есть несколько, но сначала мы должны поговорить кое о чем еще.

К решительной нотке в его хриплом голосе добавилась и легкая улыбка.

— Я действительно тогда потеряла память.

— Я верю тебе, Лорен.

Он взял у нее поднос и поставил на пол.

— Ты не подашь мне щетку для волос? — попросила Лорен. — Мне надо привести себя в порядок.

Он подошел к туалетному столику. Его собственное отражение в зеркале устало взирало на него. Последние несколько дней были нелегки для Адама так же, как и для Лорен.

Он сел на полу около их кровати и подал жене щетку для волос. Щетка была из красивого черепахового набора XIX века, который Лорен всегда держала на виду. И Адам не в первый раз подумал, как хороши эти вещи. В Лорен всегда было что-то старомодное. К этому же относилось, как он полагал, и ее влечение к такому мужчине, как он сам.

Она принялась расчесывать свои спутанные волосы. Ее движения были скованны. Она знала, что муж видит это. Он жалеет ее и поэтому осторожничает. Обычно он переходил сразу к делу. Хотя часто случалось, и чаще, чем Адаму хотелось бы, что он ругал себя за то, что был слишком прямолинеен.

На мгновение Адам засомневался в себе, но нетерпеливо отбросил сомнение. Он сделал то, что должен был сделать. Лорен поняла бы это, если бы у него была возможность объяснить.

— Пока ты спала, я говорил с доком Бринквудом о том, что ты мне сказала. Фактически у нас было два разговора. Он сказал мне, что есть амнезия, которая отнимает у человека не только память, но и самые обычные навыки. В тяжелых случаях жертвам даже приходится заново учиться говорить.

— Временная полная амнезия, — сказала Лорен.

Она энергично расчесывалась, прячась за водопадом своих каштановых волос.

— Мне показалось, ты говорила, что совсем не ходила к доктору. Не так ли?

— Я читала кое-что специально по этой теме. К этому у меня был личный интерес, ты же понимаешь. Самое важное, что амнезия была временной. Обычно это не длится более нескольких недель.

— Возможно, есть исключения.

— Возможно.

— Доктор, по-моему, думает, что надо беспокоиться больше о твоих галлюцинациях, чем о потере памяти.

— Навязчивые идеи, — поправила она. — От недостатка сна.

— Ты уверена?

— Я надеюсь. Они пропали, когда я, наконец, выспалась.

Казалось, се не огорчило то, что муж разговаривал с Бринквудом. Это был хороший знак. Адам начал было рассказывать ей, что думает Бринквуд, а затем заколебался.

— Я тоже надеюсь, что хороший сон вылечил тебя, но у меня такое чувство, что не все так просто. Я хочу знать, Лорен…

Ее лицо, уже и без того бледное, стало еще бледнее, и рука со щеткой застыла.

— Что знать?

— Все, — дело уже нельзя было повернуть вспять, и он упорно продолжал. — Я хочу, чтобы ты начала с той картины в музее и провела меня через каждый ночной кошмар, каждую навязчивую идею. Все детали, Потом мы решим, что делать.

— Ты хочешь моей исповеди?

— Просто расскажи, — поправил он. Она, казалось, все еще сомневалась. Адам ломал голову, как разрядить тяжелую атмосферу, которая возникла между ними.

— Только факты, мадам, — добавил он фразу из роли Джека Вебба. На ее лице появилась мимолетная улыбка.

— Тебе надо запомнить одну вещь, Адам. Я мало что понимаю из всего этого, — Лорен остановилась, как бы не решаясь продолжать, покусывая нижнюю губу. — Ты обещаешь не перебивать?

Он кивнул, она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, но ее голос все еще дрожал, когда она начала говорить.

— Ты прав, — призналась она. — Возможно, это действительно началось с той картины в музее. Увидеть на ней свое собственное лицо было жутко.

Лорен смотрела прямо перед собой в пустое пространство. Ее пальцы бессознательно вертели щетку для волос.

— Я выписала каталог выставки. Там должна быть репродукция. Ты можешь сам это увидеть.

Адам подумал — найдет ли он сходство? Когда Лорен начала пересказывать ночной кошмар, который ей приснился в Нью-Йорке, его глаза остановились на гравюрах XVIII века, вставленных в рамы, которыми она украсила стены их спальни. На каждой из них были изображены две хорошо одетые женщины, занятые беседой. Их платья, украшенные турнюрами и кружевами «фишу», были выписаны детально, что особенно нравилось Лорен.

Адам плохо разбирался в портретной живописи. Ему всегда казалось, что лица на работах европейских художников старых школ похожи друг на друга, и эта повторяемость несомненно отражает недостаток мастерства художника. Принадлежала ли картина в Нью-Йорке к той же категории? Возможно, там просто стандартное лицо, и сотни разных женщин могут заявить, что в нем есть их черты.

— Адам?

— Извини. Я задумался.

— Я просила тебя не делать замечаний, но думала, что ты собираешься слушать, — в се словах слышался сарказм.

Адам понимал, что ей необходимо выговориться, и сам настаивал на этом. Он устроился поудобнее на кровати, откинувшись на спинку, и сказал:

— Я внимательно слушаю.

Скоро Адам обнаружил, что молчать было труднее, чем он ожидал. Он героически боролся с желанием задать вопрос за вопросом и ясно понимал, что Лорен долго размышляла, безуспешно ища разумное объяснение этим слишком реальным видениям. Она рассказала мужу вес, что помнила, посеяв в нем тревогу. Он и не подозревал, что она так часто погружалась в эти кошмары, что они следовали один за другим, вплоть до вчерашнего дня.

— Я даже помню вкус яблока, которое ела во сне, — задумчиво сказала Лорен. — Потом, прямо перед тем, как ты пришел и разбудил меня, я снова увидела себя в суде. Председательствовал сэр Рэндалл Слифорд. Секретарь делал записи. Присяжных, конечно, не было. Секретарь крикнул: «Джейн Малт, войди в зал суда», — и я увидела себя входящей в комнату. Со мной вошел стражник, который следил, как бы я не убежала, но я уже знала, что бежать некуда. Вся процедура была очень короткой. Меня обвинили, затем объявили приговор. Никакого защитника. Никакого права апелляции. Никакого помилования, — она замолчала, погруженная в свои мысли. — Теперь я знаю, почему.

Ее невидящий взгляд был прикован к щетке, которую она держала в руках. Она так сильно сжала рукоятку щетки, что пальцы побелели.

— Почему он так хотел наказать тебя? — спросил Адам, наклоняясь ближе, чтобы увидеть глаза своей жены.

Лорен грустно улыбнулась.

— Джейн Малт была неверной женой, и жена сэра Рэндалла тоже изменяла ему, когда он еще служил при дворе Генриха VIII. Я думаю, что любовник леди Слифорд был влиятельной особой, может, даже сам король. Это помешало сэру Рэндаллу в то время как-то отомстить. Но потом он все же заставил ее расплатиться. Он отыгрался на мне, когда приговорил меня к смерти.

Адам долго молчал. Лорен говорила так убедительно, что если бы он не знал, что это всего лишь сон, то мог бы поклясться, будто она описывала подлинное событие и подлинных людей из своего прошлого.

Он откашлялся и снова откинулся на высокую спинку из красного дерева. Лорен нахмурилась, и се осторожность начала возвращаться к ней. Она боялась его реакции на то, что она ему сказала.

— Бринквуд рекомендовал, чтобы ты поговорила с доктором Джарвисом Бьюмонтом, Лорен. Может быть, завтра?

Глаза Лорен сузились.

— Сам говори с ним, — пробормотала она. — Я не хочу.

— Лорен…

Он был уверен, хотя и не видел ее лица, что она по-прежнему покусывает нижнюю губу. После долгого молчания Лорен заявила;

— Я уверена, это было последнее видение, Адам. Мне не нужно лечение.

— Но встреча с врачом все же не повредит, — ответил муж. — Только профилактическая беседа.

Пытаясь убедить се, Адам принялся рекламировать методы Джарвиса Бьюмонта, как завзятый коммивояжер, продающий стиральные машины.

Лорен не оборачивалась к нему лицом.

— Я понимаю тебя по-прежнему, Адам. Доктор Бьюмонт, может, и замечательный, но дело не в нем.

Лорен оставила в покое свою щетку для волос, но теперь ее пальцы нервно мяли простыню.

— А в чем?

— Я не хочу говорить об этом ни с кем. Я уже поступила плохо, рассказав тебе.

— Если ты не хочешь проконсультироваться с Бьюмонтом о видениях, то, может быть, расскажешь о твоей амнезии?

Она наконец повернулась, и он увидел, что ее глаза гневно сверкают. Подбородок упрямо вздернулся. Она села, выпрямила спину и сказала с нарочитым спокойствием:

— Я отказываюсь говорить об этом с незнакомым человеком. Я сама справилась с тем, что когда-то потеряла память. И уж, конечно, я справлюсь с этими галлюцинациями, которые со мной иногда случаются.

— Лорен…

— Я не шучу. Иди к этому Бьюмонту, если от этого тебе будет легче, но не надейся, что я пойду.

Адам перестал сдерживаться. Он резко вскочил на ноги и сердито посмотрел на свою жену. Она ответила ему вызывающим взглядом.

— Вчера вечером, — напомнил он ей, отчетливо произнося каждое слово, — ты согласилась с тем, что тебе нужна помощь.

— Это было вчера. А сегодня… Хватит беспокоиться обо мне! Я сама решу, что мне делать.

Он снова резко сел, тесно прижавшись бедром к ее бедру, приблизил лицо к ее лицу. Ей стало страшно. Адам схватил ее за руки и был удивлен, когда почувствовал, какие они холодные.

— Я думал, что ты меня любишь, Лорен, и доверяешь.

— Я вышла за тебя замуж. Но не давала тебе права принимать решения за меня.

— Ты приняла решение сама, добровольно. Вчера вечером ты была уверена, что тебе нужна помощь и хотела попросить ее.

Она попыталась высвободить руки, но у нее не получилось. От гнева на ее щеках выступили два ярких пятна.

— Вчера вечером мне было плохо, я не понимала, что говорю.

С неожиданной, холодной яростью Адам осознал, что женщина, которая была его женой на протяжении пяти лет, женщина, которую, как ему казалось, он знал, считает его чужим человеком.

— Если бы этих кошмаров не случилось, ты бы никогда не упомянула о своей потере памяти, не правда ли?

— Конечно, нет.

— Черт побери, Лорен!

Он отпустил ее и отсел подальше. Адам был слишком взвинчен, чтобы не поддаться искушению схватить жену за плечи и изо всех сил встряхнуть. Он принялся нервно расхаживать по комнате, засунув руки в карманы и испытывая острое желание разнести весь старый хлам в пух и прах. Молчание затягивалось.

— То ты откровенничаешь, то вдруг все скрываешь… Как ты думаешь, мне это приятно? Она следила за ним, насторожившись.

— Мне никогда не казалось, что ты так желаешь знать подробности моего прошлого.

— Очевидно, это было моей ошибкой. И потом, ты могла бы сама что-нибудь рассказать о себе.

— Ты меня никогда не спрашивал. Я не думала, что для тебя важно то, что было со мной до того, как мы встретились.

Адам не ответил. Он засунул руки в карманы и свирепо посмотрел на Лорен из угла спальни. Она робко попыталась улыбнуться.

— Казалось, ты был удовлетворен, когда узнал все, когда удостоверился, что я еще не была замужем.

Адам почувствовал приступ ревности.

— Очевидно, я был так ослеплен своим желанием, что забыл о здравом смысле.

Адам не ждал, что тридцатилетняя женщина может быть девственницей, и не спрашивал о ее прежних любовниках. Он только предполагал, основывая свой вывод на образе жизни Лорен, что до него ее встречи с мужчинами были нечастыми.

— А откуда ты знаешь, что ты не была замужем? — язвительно спросил он. — Амнезия! Кто знает, может…

— Адам!

— Что?

Она вздрогнула от его резкого вскрика, но затем снова собралась, приняла гордую позу, опираясь на горы подушек, отделанных кружевом, испепеляя мужа взглядом, которому могла бы позавидовать сама королева Виктория.

— Может быть, я многое не помню, но уж, конечно, мне рассказали достаточно подробностей моей прежней жизни, и я могу уверить тебя, что я не была замужем. Мои первые восемнадцать лет я проведав очень хороших учебных заведениях.

Его глаза сузились.

— Но факт остается фактом, что ты не помнишь и тебе не могли рассказать всех подробностей. Ни один человек, каким бы хорошим другом он ни был, не может знать о тебе все, — ему в голову пришло неприятное ревнивое подозрение. — А вообще, что это был за друг?

— Неважно.

— Черта с два неважно!

Но она была непреклонна. Никакие аргументы не могли заставить ее думать иначе. Она не хотела больше говорить ни слова о своем прошлом.

Следующим утром Лорен по-прежнему казалось, что выхода из ее затруднительного положения нет. Любое из решений, о которых она думала, могли привести к неприятностям в отношениях с Адамом, которых Лорен не хотелось портить. С тяжелым вздохом она взяла в руки иголку.

Лорен все еще удивлялась, как вчера, после ужасной ссоры с Адамом ей удалось заснуть. Первый раз за эти дни она спала свои нормальные восемь часов. Ей не снились ни сны, ни кошмары.

В это утро они с Адамом почти не разговаривали. Между ними словно пролегла пропасть, хотя они, как обычно, позавтракали и поцеловались на прощанье. Он уехал на работу, но Лорен знала, что он отправился к доктору Бьюмонту, и ужасно боялась новых вопросов.

Могла ли она вообще рассказывать ему о Робе? О том, как она жила с ним? Адаму бы это совсем не понравилось. Он бы разозлился, если бы узнал, что она жила с другим мужчиной три года. Он был бы взбешен, если бы узнал, что его жена употребляла наркотики и не находила в этом ничего предосудительного.

Адам даже не испытывал искушения попробовать марихуану, когда учился в колледже. Он также не скрывал своей уверенности в том, что есть четкие границы между хорошим и плохим. Как же он мог отреагировать на то, что его жена не всегда видела эту границу? Что она нарушала законы, полностью сознавая, что делает?

Единственно возможным было и дальше отказываться говорить о ее прошлом, но за это решение надо было заплатить высокую цену. Честность и доверие были так же важны для Адама, как и законопослушание.

Вышивание занимало руки Лорен, но ее мысли были с Робом. Ей надо было разобраться, что она на самом деле думала о тех годах, найти причины, из-за которых она оставалась с ним, после того, как осознала, что его в ней интересовал лишь постоянный доход от ее трастового фонда.

Она не могла гордиться этим периодом своей жизни, но она не могла изменить то, что случилось.

Лорен продолжала работать над полотном, мысленно возвращаясь к событиям тех лет, и едва она сосредоточилась на этих воспоминаниях, как те без всякого предупреждения неожиданно исчезли…

Лорен снова звали Джейн. Она была младше, чем на картине, но старше, чем она была на том яблоневом дереве. Что-то ее волновало.

Ее большие голубые глаза удивленно расширились, когда она, охваченная благоговейным страхом, осмотрела комнату, в которой очутилась. Никогда раньше ее не приглашали в такие великолепные покои. Каждый дюйм стены был покрыт гобеленами. В комнате были настоящие стеклянные окна, открывающие вид на поде и сад. В воздухе чувствовался запах розмарина.

— Тебя зовут Джейн?

Девушка резко повернула голову. Она долго смотрела на богато одетую женщину, которая обратилась к ней, упиваясь красотой ее прекрасного бархатного платья, расширяющегося книзу, парчового корсажа и рукавов. В деревне говорили, что сэр Рэндалл любил, когда его жена была красиво одета, но это превзошло все ожидания Джейн. По сравнению с этим одеянием серое шерстяное платье девушки казалось отрепьем. Она опустила глаза.

— Отвечай мне, девушка. Тебя зовут Джейн?

— Да, мадам.

— Ну, Джейн, пошевеливайся. Ты здесь затем, чтобы показать мне, как хорошо ты умеешь работать.

— Да, мадам.

Она очень хотела понравиться. Если бы она вернулась домой ни с чем, ее бы побили.

С терпением, которого Джейн не ожидала от такой важной персоны, леди Слифорд показала ей стежки, которые она должна была использовать для того, чтобы повторять рисунок гобелена в вышивке.

— Настоящий гобелен делается на станке, — объяснила леди, — но мы можем производить их более простым способом, с помощью иголки.

Джейн сразу же принялась за работу, заполняя полотнище стежками елочкой.

Леди Слифорд внимательно рассмотрела ее работу. Затем она взглянула на девушку и подала ей маленький квадратный кусочек ткани с изображенной на нем сложной эмблемой.

— Вышивай.

Вскоре, под руководством леди Слифорд, которая помогала подбирать цвета, начал вырисовываться основной контур, и наставница кивнула Джейн одобрительно.

— Из тебя выйдет толк. Когда ты сделаешь достаточно таких кусочков, я научу тебя вырезать их и накладывать на большие бархатные полотна.

— А что будет потом из этих полотен? — дерзнула спросить Джейн.

— Портьеры, — ответила леди, — или покрывала…

Трель телефонного звонка быстро вернула Лорен к действительности. Так ей казалось сначала.

Она ошиблась. Видения не прекращались. Хуже того, она больше не была уверена в том, что сможет справиться с ними одна, без посторонней помощи.