"Иммануил Великовский" - читать интересную книгу автора (Деген Ион)

32. ПУТНЭМ УВОЛЕН ВСЛЕД ЗА ЭТВОТЕРОМ

Тед Теккерей ничего не знал о происшедшем, когда получил очередное письмо от Шапли.

«6 июня 1950 года

Дорогой Тед:

На мое письмо от 8 марта ты ответил 10 апреля. Я бы должен был написать тебе 12 мая, но в ту пору я был на нашей западной наблюдательной станции.

Сомневаюсь, есть ли смысл в дальнейшей переписке по поводу д-ра В. и его невероятно успешных писаний. Определенно, ты, он и его издатели должны быть вполне удовлетворены лидирующим положением его бестселлера из недели в неделю, а я могу быть удовлетворен тем, что я еще не встретил астронома и, вообще, ученого или исследователя любого сорта, который всерьез воспринял бы „Миры в столкновениях“. Одни обратили внимание на умные построения; другие — на очаровательный литературный стиль; а некоторые, полностью реабилитировав д-ра В. (который может делать, что ему нравится в этой свободной стране), не сдержаны в своих обвинениях когда-то уважаемого издателя. Этот пункт указывается во многих обозрениях.

В годичном докладе на заседании важного научного фонда в субботу видный американский физиолог оплакивал темное будущее и явный упадок нашего времени. Мы полностью провалились в нашем научном обучении, подчеркнул он, в противном случае „Миры в столкновениях“ не имели бы такой притягательной силы. Он считает, что д-р В. и сенатор Маккарти являются символами чего-то ужасного и приносящего зло. Но меня это не беспокоит. Время — хороший врачеватель.

Одна вещь беспокоит меня в твоих письмах — намек на то, что каким-то образом я был организатором „крестового похода“ против д-ра В. Из всех астрономов, с которыми приходилось общаться, я — наиболее мягкий и прощающий. Ты обвиняешь меня в том, что я — организатор различных гипотетических крестовых походов и что мои письма в компанию „Макмиллан“ были обжигающими. Как ты неправильно судишь! Я прилагаю копии этих писем, а также копию письма президента компании „Макмиллан“.

Перечитав, я чувствую, как мне грустно, но я не разъярен.

Искренне твой Харлоу.»

Можно понять эту грусть. Шапли считал себя настолько умным и неуязвимым, что вряд ли кому-нибудь удастся содрать с его лица маску добропорядочного ученого-либерала и увидеть истинный облик — кстати, весьма и весьма неприглядный. И вдруг это сделано! Не каким-либо малозначительным противником, которого ко всему можно еще лягнуть упреком в сведении политических счетов. Нет, сделано безупречным Тедом Теккереем, другом и соратником по лагерю либералов.

Грустно…

В письме содержится упоминание имени, которое, возможно, явится отправным пунктом исследований для будущего историка науки: Маккарти.

Конец сороковых и начало пятидесятых годов в Америке. Борцы за мир из самых благородных побуждений делают все возможное, чтобы обезоружить демократические страны и подвергнуть их страшной угрозе, не менее опасной, чем недавно пережитый миром ужас войны с Германией. Из самых благородных побуждений. Действительно, правильно говорят: «благими намерениями дорога в ад вымощена».

Как противодействие этому — неслыханная в Америке, кажущаяся неадекватной реакция бешеного сенатора от штата Висконсин — Джозефа Маккарти, личности, заметим, мало симпатичной.

Больше всего страдает интеллигенция и ее передовой отряд — ученые. Сторонники причинно-следственной философии не замечают парадоксальной ситуации: в Америке происходит не самопроизвольное зарождение фашизма; их неразумная деятельность, их непонимание того, что фашизм не обязательно должен называться фашизмом, вызывают реакцию в стране, в том числе и посягательство на какую-то толику академической свободы. Ученые ущемлены и подавлены. Но, по крайней мере, они остаются полновластными владельцами интеллектуальных ценностей. Они непререкаемые жрецы в храме науки.

И вдруг в этот храм вторгается чужеземец и демонстрирует враждебной черни непрочность «храма» и уязвимость его «жрецов». В такое-то время! Когда всякие «маккарти» только и мечтают прибрать их к рукам!

Шапли бросил в «пришельца» первый камень. Кругами расходятся волны: Гарвардская обсерватория, возбужденные и враждебные астрономы. Никто из них еще не читал книги. Но это никого не волнует, ведь уже создано «мнение». Кругами расходятся волны: знакомые астрономов, знакомые их знакомых — на кафедрах в университетах, в салонах. «Скандальную» тему подхватывают нечистоплотные журналисты.

Представители второй древнейшей профессии обвиняют Великовского в погоне за долларом. Это его-то, человека, во имя науки обрекшего себя и своих близких на материальное положение, даже отдаленно не соответствующее его статусу! (Есть какая-то закономерность в отношении нечистоплотных журналистов к имени Великовского. Она продолжается до сегодняшнего дня. Велика вероятность того, что и в будущем их грязные руки не оставят его в покое.) И только относительно немногие, — те, кто внимательно прочитал книгу, — понимали, какая интеллектуальная глыба, какая высота появилась в современном научном мире.

Однако среди понимающих, были и такие, которые в силу привычки и приобретенных знаний не могли согласиться с этой теорией. …Книга издается вторым, третьим тиражом. Книга продолжает оставаться бестселлером. В университетских общежитиях студенты книгу читают «в подполье», чтобы не навлечь на себя гнев преподавателей и ученых, «имеющих мнение». Но во всем мире есть большая группа читателей спокойно воспринявших и принявших теорию Великовского. Это — инженеры.

Ученые и преподаватели университетов считают себя глубоко оскорбленными. Поэтому они продолжают критиковать книгу, которую не читали, и оскорблять человека, о котором не имеют представления. Кто знает, как восприняли бы теорию Великовского, появись она на десять лет позже…

Четыре года назад Великовский начал поиски издателя. Девять издательств отказались публиковать его книгу. Сейчас крупнейший издательский дом Америки — «Даблдей и K°» — настойчиво добивается согласия Великовского публиковать «Миры в столкновениях». Они увеличили гонорар, превысив сумму, выплачиваемую автору компанией «Макмиллан», они обещали бережное отношение к книге, рекламу, словом, все то, что обеспечивает ее успех. Кроме, разумеется, успеха у читателей.

Впрочем, его уже не надо было «обеспечивать», — он был. 28 июня 1950 года Великовский подписал договор с «Даблдей и K°». «Нью-Йорк таймс» и другие газеты тщетно пытались узнать, что произошло. Они обратились в компанию «Макмиллан» и, естественно, наткнулись на глухую стену. На первый взгляд, может показаться неестественным, что Великовский категорически отказался дать газетчикам хоть какую-нибудь информацию по этому поводу. В ту пору он знал меньше, чем знает читатель этой книги, но достаточно, чтобы поведать кое-что о поведении некоторых ученых. Тем не менее, он молчал. Молчал, как член корпорации ученых, не желавший пятнать знамя, под которым стоял.

И все-таки дотошные журналисты кое-что пронюхали. 18 июня 1950 года в «Нью-Йорк таймс» появилась статья о том, что под давлением научных кругов компания «Макмиллан», имеющая уязвимое «подбрюшье» — отдел учебников — вынуждена была отказаться от самой доходной книги. «Не было ли это цензурой?» — вопрошала газета.

Астрономы продолжали заявлять, что «самое абсурдное» в теории Великовского — это утверждение о коллизиях в историческое время. Никаких коллизий не было и не могло быть! И вдруг в печати появилось сообщение доктора Фреда Уипли (астронома из Гарвардского университета, ассистента Шапли!) о двух столкновениях астероидов с кометой в исторической время. Но все это, включая описанные Великовским коллизии в Солнечной системе, оказалось ничтожным, едва заметным в сравнении с галактическими катастрофами, обнаруженными астрономом доктором Вальтером Бааде из обсерватории Маунт Уилсон и Паламарской и директором обсерватории Принстонского университета доктором Лайменом Спитцером. На заседании Американского астрономического общества, состоявшемся в Блюмингтоне (штат Индиана) 19 июня 1950 года, они доложили о столкновениях звезд и галактик.

Великовский с удовлетворением прочитал этот доклад. Он живо представил себе, как должны были отреагировать на него присутствовавшие на заседании Шапли и Струве.

Однако все это выходило за пределы его повседневных забот. Главной из них была работа над «Веками в хаосе» — книгой, которую предстояло опубликовать.

Были радости и горести, не имевшие отношения к работе. Из Израиля приходили добрые письма от Шуламит. Рут вышла замуж и уехала с мужем в Калифорнию.

Немногочисленные пациенты, число которых Великовский по-прежнему жестко лимитировал, стали источником дополнительной, не публикуемой в газетах информации о том, как мир реагирует на книгу и на то, что происходит вокруг нее.

Десять лет скромной, а иногда — более чем скромной жизни. Тяжелый, мало вознаграждаемый труд. Отсутствие возможности сделать обеспеченной жизнь семьи.

Но ни единого слова, ни единого намека, ни единого осуждающего взгляда со стороны Элишевы. Только понимание и поощрение. Мог бы он осуществить все то, что сделал, не будь у него такой жены?

На фоне абстракции и вакханалии, учиненной группой ученых, на фоне грязной истории с издательством «Макмиллан» объявление «Миров в столкновениях» национальным бестселлером номер один явилось для Великовского в какой-то мере утешением, но, увы, не компенсацией. И даже появившиеся деньги имели для него ценность только потому, что можно было доставить радость Элишеве, подарив ей вещи, которых она была лишена.

Еще в конце зимы норковая шуба стала первым подарком, купленным на гонорар, полученный от издательства «Макмиллан». Шуба действительно понравилась Элишеве.

Но она сумела внушить Иммануилу, что жизнь и без материальных благ ей вовсе не в тягость. Конечно, в ветреную и промозглую нью-йоркскую зиму норковая шуба предпочтительнее скромного пальто, но только потому, что хорошему нет предела.

Можно перезимовать и в пальто.

Великовский оценил такт и юмор Элишевы не только как любящий муж. Он уловил подавленные, глубоко запрятанные желания.

Но второй подарок!.. Прекрасная скрипка Амати. Элишева не могла оторваться от нее. Она даже не пыталась скрыть своего восторга. А Иммануилу это доставило еще большую радость.

Утром 20 июня 1950 года Великовскому позвонила сотрудница компании «Макмиллан» и, попросив не упоминать ее имени, сообщила, что Джеймс Путнэм уволен с работы.

Люди подавлены. Уволен редактор книги, ставшей национальным бестселлером номер один, человек, вся жизнь которого была связана с компанией «Макмиллан» и принадлежала ей.

Великовский не мог поверить услышанному. Тут же он позвонил Путнэму и убедился в достоверности печальной вести. Путнэм пытался скрыть свою подавленность, но Великовский отлично понимал, что чувствует этот добрый и благородный человек.

Вечером того же дня Великовский позвонил Гордону Этвотеру. Трубку сняла миссис Этвотер. Она сказала, что муж уехал на Бермуды, где он участвует в гонках яхт.

Великовский сообщил ей, что завтра состоится созванная им пресс-конференция, на которой он расскажет об увольнении Путнэма. Ему хотелось бы также рассказать об обстоятельствах увольнения ее мужа. Миссис Этвотер настоятельно попросила не упоминать об этом.

Пресс-конференция состоялась на следующий день. Великовский рассказал, почему и как он сменил издательство, рассказал о разговоре с Бреттом и об увольнении Путнэма. В четверг, 22 июня 1950 года «Геральд трибюн» и несколько других газет опубликовали статьи о пресс-конференции.

В компании преследования Великовского участвовало незначительное число представителей американской науки. Но это были громогласные, кричащие представители. Большинство молчало — либо не сформулировав своего мнения, либо не желая высказать его: ни «за», ни «против». Были и другие. Их не интересовала буря, поднявшаяся вокруг книги и ее автора. Они знали, как прокладываются пути в науке. Их реакция была известна Великовскому и нескольким его друзьям. Примером такой реакции стало письмо профессора Роберта Пфейфера Великовскому:

«Позвольте мне, прежде всего, поздравить вас, не с тем, разумеется, что ваша книга стала „мчащимся бестселлером“, а с великолепными качествами содержания и формы этой книги. Я читал ее, полный восторга, впитывая содержание, подхваченный космической драмой, которую вы развернули передо мной. Я был изумлен глубиной и широтой вашей эрудиции, равной которой я не встречал нигде, за исключением, возможно, „Упадка Запада“ О. Спенсера»…

Письмо Пфейфера согрело Великовского в трудную пору. Но Пфейфера можно было заподозрить в пристрастности: он был другом. К тому же Пфейфер — не астроном, и в исторических доказательствах, приведенных в «Мирах в столкновениях», он, конечна, не нашел противоречий. Но можно ли было обвинить в пристрастности профессора Вальтера Адамса?

Еще летом 1946 года, после неудачной попытки получить поддержку у Шапли, Великовский запросил у Адамса, директора Паламарской и Уилсоновской обсерваторий, информацию об атмосфере Венеры. И получил от того ответ, что никаких данных о содержании углеводородов в атмосфере этой планеты нет. В конце весны 1950 года, когда уже бушевала вакханалия, учиненная Гарвардской обсерваторией и последовавшими за ней астрономами, Великовский послал профессору Адамсу экземпляр своей книги, приложив короткое письмо. В ответ в июле 1950 года он получил от профессора Адамса большое письмо. Адамс в частности писал:

«Прочитав вашу книгу, я определенно не согласен с критиками, о которых вы пишете.

Книга произвела на меня сложное впечатление. В вводных главах, я думаю, вы честно и разумно привели сведения, относящиеся к происхождению Солнечной системы.

Астрономы просто еще не знают ответов на эти вопросы, хотя наблюдается некоторый прогресс, так как время от времени предлагаются гипотезы, подлежащие обсуждению и критике.

Вы должны были потратить невероятную уйму времени и усилий, чтобы сопоставить массу мифов, преданий, надписей и цитат. Я убежден, что вы оказали действительную услугу ученым и публике, скомплектовав воедино материал, который мало доступен и требует исследовательской работы, чтобы быть обнаруженным. С другой стороны, я не могу избавиться от ощущения, что вы переоценили этот материал, как доказательство».

Адамс писал, что примитивные народы в маленьких странах, лишенные контакта с окружающим миром, как маленькие дети, могли воспринимать и реагировать на извержения вулканов, землетрясения и т. д. Жители Помпеи, вероятно, думали, что настал конец света. Ссылка на то, что примитивные люди не видели Венеру, хотя и интересна, но всего лишь негативное свидетельство. Адамсу легче поверить в то, что по какой-то неизвестной причине Венера не была причислена к планетам, чем вовсе не существовала. Естественно, что в письме профессора Адамса критика и дальше велась с позиций современной астрономии, хотя именно из обсерваторий, директором которых он был, шесть недель назад вышла работа о коллизиях между звездами и даже галактиками.

Адамс закончил свое письмо несогласием и неудовольствием по поводу преследований, которые обрушились на автора «Миров в столкновениях».

В своем ответе Великовский показал, почему он не согласен с профессором Адамсом, сравнивающим древние народы с «маленькими детьми». Изучая историю, он убедился в том, что древние люди были большими стоиками, чем мы. Он ссылался на письмо очевидца гибели Помпеи, Плиния Младшего — Тациту, из которого видно, что эта катастрофа не была воспринята как всемирная. Из преданий, легенд и исторических записей извлечены не только данные о приливных волнах, землетрясениях и извержениях вулканов. Это рассказы о Солнце, изменившем свое место, о горящем мире, о Полярной звезде на новой позиции, о Венере, присоединившейся к семье планет…

«Возможно, я утешаю себя, — писал Иммануил, — но идея, что наша переписка не будет выброшена в бумажную корзину истории, не покидает меня. Не знаю, как выразить вам свою благодарность лучше, чем написав подробный ответ на ваше письмо».

Великовский не ошибся. Они стали друзьями. Их оживленная переписка продолжалась до смерти Вальтера Адамса в 1956 году. К ней обращаются сегодня. К ней еще будут обращаться поколения биографов и историков науки.