"Долгий путь к чаепитию" - читать интересную книгу автора (Берджесс Энтони)

Глава 7 АЛЬБЕРТ ИДЕТ НА ПОМОЩЬ

Эдгар сел за столик перед экраном и стал ждать. Несмотря на то что на улице уже темнело, комната освещалась только качающейся голубой лампочкой и, разумеется, мерцанием экрана. (Почему, кстати, «качающейся»? Я написал это не думая, неизвестно почему чувствуя, что так оно и было. Откуда-то должно дуть. Ах да — из разбитого стекла вон в том окне. Кажется, поднимается ветер. Возможно, будет дорогостоящая гроза. Ждите.) Внезапно на экране стали загораться слова — медленно, по одному:

У Эдгара сердце зашлось от страха. Он, как и все остальные, слыхал об этой теории относительности, но на самом деле не представлял себе, что это такое. Его первым желанием было броситься вон из комнаты, вниз по лестнице, из Замка, прочь, прочь, куда угодно, и он верил, что сейчас очень сильно захочет — или произойдет еще какое-нибудь чудо — и снова окажется в школе и будет скучать и слушать рассказы про англосаксонских королей. Но дверь была крепко-накрепко заперта, и, чтобы лишний раз напомнить Эдгару, что он в неволе, с потолка начала опускаться, закрывая дверь, толстая железная перегородка. Оставался только один путь на свободу — через люк, и существовал единственный способ заставить его открыться — сделать то, о чем просил его экран:

Вдруг Эдгар услышал пронзительный писк. Он оглянулся, потом посмотрел на пол и увидел, что там сидит серый мышонок. Мышонок кивнул ему, помахал лапкой и начал карабкаться по его штанине. Грустно улыбаясь, Эдгар посадил его на ладонь и сказал:

— Мы с тобой оба узники. Ты мышонок, а я мальчик, но оба мы заперты в этой комнате навеки.

— Чепуха, — возразил мышонок тонко, но звонко. — Я вхожу и выхожу, когда захочу. У меня там щелка, и через нее я могу посещать большой мир, когда только мне заблагорассудится. Между прочим, меня зовут Альбертом.

— Очень приятно, — ответил Эдгар. — Меня зовут…

— У нас нет времени на эту ерунду, — перебил Альберт. — Надо как можно скорее сматывать удочки.

— Удочки? — глупо переспросил Эдгар.

— Ты меня понимаешь. Надо заняться тем, что здесь написано. Относительностью и всем прочим. То есть — извини, идиотизм с моей стороны — только относительностью. Ну-с, приступим. Для начала скажи-ка мне, какова скорость света.

— Послушай, — сказал Эдгар, — не смеши меня. Ты всего лишь мышонок. Что ты можешь знать о…

— Не теряй времени. — Мышонок перепрыгнул с руки Эдгара на стол и оттуда строго смотрел на него, пища от нетерпения. — Скорость света — триста тысяч километров в секунду. Так?

— Наверное, — сказал Эдгар.

— Не наверное, а точно. Чтобы не ломать себе язык этими длинными словами каждый раз, скорость света обозначают буквой с; с, понятно?

— Цеце — это муха.

— Да нет, с, с, с, буква «цэ». Существует ли что-нибудь быстрее, чем с? Соображай быстрее.

Эдгар был уверен, что нет ничего быстрее скорости света, он так и сказал.

— Хорошо, — одобрил мышонок. — Теперь допустим, что со скоростью света движется поезд. Допустим. Это невозможно, но допустим.

— Допустим.

— И по крышам вагонов в направлении движения поезда бежит человек. Представляешь себе? Как в кино. И за этим человеком гонятся полицейские. Он хочет добежать до машиниста и застрелить его.

— За что? — спросил Эдгар.

— О, не теряй времени, — пропищал, приплясывая, мышонок. — Машинист совершил преступление, за которое полиция преследует бегущего человека. И вот они бегут по поезду. Представляешь?

— Вроде да.

— И этот человек мчится со скоростью тысяча километров в секунду.

— Не может быть! — воскликнул Эдгар.

— Не может быть? Когда сам поезд мчится со скоростью триста тысяч километров в секунду? Пошевели мозгами. И тогда, с точки зрения того, кто смотрит на поезд, скорость этого человека равна — чему? Давай, давай, давай! — И малыш запрыгал от нетерпения.

— Скорость человека, — сказал Эдгар, — это скорость поезда плюс скорость, с которой он бежал, — получается триста одна тысяча километров в секунду.

— Вот видишь, — сказал мышонок. — Тогда оказывается, что он движется быстрее скорости света. А ты сказал, что нет ничего быстрее света.

— Значит, я ошибся, — ответил Эдгар.

— Нет, вовсе не ошибся, — сказал мышонок, которого, поскольку он представился как Альберт, мы так и будем называть. — Боже мой! — воскликнул Альберт. — Ветер все крепчает. Скоро начнется очень дорогая гроза. Все дело, — продолжал он, — в наблюдателе. Дело не в том, что свет не самая быстрая штука в мире. Дело в том, кто смотрит — то есть в наблюдателе. Все происходит относительно него, поэтому-то все это хозяйство и называется относительностью.

— Хозяйство? — переспросил Эдгар.

— Хозяйство. Козюйство. Эйкон Базилике[120]. Фадладин[121]. Вся эта штука. О чем я тебе и визжу, то есть твержу.

— Понимаю, — проговорил Эдгар, ничего не понимая. И вдруг за окном вспыхнула молния. — Началась гроза, — сказал он. Какое-то время спустя прогремел гром — ведь скорость звука гораздо меньше скорости света (все-таки, в конце концов, ничего нет быстрее света). На экране загорелись слова:

— Нет! Не надо! Не надо! — закричал Эдгар.

— Старичок, а? — спросил, показывая головкой на экран, Альберт. — Что ж, мы освободим тебя отсюда через элейский[122] палатюнат[123], а может, даже быстрее. Итак, закон скорости распространения света должен быть один для всех, поэтому нам остается только искривлять пространство и время. Пусть у тебя есть брусок длиной один метр. Какой он будет длины?

— Один метр и будет.

— Нет, нет, нет, — запрыгал Альберт. — Один метр было бы в покоящейся системе. В двигающейся же системе его длина будет равняться — э-э — корню из единицы минус квадрат скорости двигающейся системы, деленный на квадрат скорости света. Быстро представь это себе и увидишь формулу на экране.

Эдгар стал представлять формулу изо всех сил, и она действительно появилась на экране — серебристая на черном фоне, хотя ее не особенно было видно из-за вспышек молнии:

— И, — сказал Альберт, — хочешь верь, хочешь не верь, но, если ты поместишь часы в движущуюся систему, они будут тикать не раз в секунду, а чуть медленнее.

Грянул гром, и хлынул ливень. Тут в дверь постучали, и нежный голос позвал:

— Эдгар? Эдгар? Ты здесь, Эдгар?

Эдгар от ужаса не мог вымолвить ни слова. Он глотал воздух.

— Я знаю, что ты здесь, — сказал голос. — Я иду к тебе. Одним ударом кулака проломлю дверь, и мы будем вместе. Так приятно, так уютно — ты и я!

Нежный голос превратился в могучий рев, перекрывший гром. Эдгар слышал, как кулак проламывает дверь.

— Нет, не надо, нельзя! — заорал он.

— Скорей! — пропищал Альберт. — Не ори, а объясняй, что такое теория относительности. Давай!

— Теория относительности, — начал Эдгар, — гласит, что, гласит, что, гласит, что…

— Я буду с тобой через несколько секунд, Эдгар, — произнес голос за дверью. — Конечно, я не смогу войти: слишком уж я большой, но я просуну руку, и нащупаю тебя пальцами, и поймаю тебя, и все будет так уютно, так приятно!

Молния, наверно, во что-то попала — Эдгар услышал, как с грохотом рушатся камни и кирпичи. Затем заговорил гром:

— Буммммм!

— Скорей! — пропищал возбужденно приплясывающий Альберт.

Экран тоже мигал:

СКОРЕЕ СКОРЕЕ СКОРЕЕ.

— Скорость света, — выговорил Эдгар — сердце у него билось так страшно и глухо, что он почти не слышал собственных мыслей, — равна тремстам тысячам километров в секунду для одного наблюдателя, но это не так для другого наблюдателя, удаляющегося от первого наблюдателя. И тем не менее мы знаем, что скорость света всегда одинакова. Поэтому мы должны пересмотреть условия, в которых находятся сами наблюдатели…

— Я выломал дверь! — прокричал голос. — Теперь я примусь за эту железяку. Полагаю, я прогрызу ее зубами.

— Скорей, скорей, скорей, — пищал Альберт.

СКОРЕЕ СКОРЕЕ СКОРЕЕ — вспыхивал экран.

— Это означает, — продолжал Эдгар, задыхаясь, — что, если кто-то бежит по крыше поезда, который движется со скоростью света, он думает, что движется только с той скоростью, с которой бежит. Но для того, кто стоит и смотрит на поезд, он движется со скоростью с плюс тысяча метров в секунду. Одно событие происходит относительно одного человека, или наблюдателя, а другое — относительно другого. Это и называется относительностью.

— Уууууу! — взревел оглушительный голос. — Я сломал себе передний верхний зуб. Железо очень жесткое. Но я скоро, мальчуган, очень-очень скоро. Уууууу! Ужасно болит! — Рев сотрясал весь дом. Гром тоже ревел, будто от жалости.

— Скорей, скорей, скорей! — ревел, то есть пищал, Альберт.

СКОРЕЕ СКОРЕЕ СКОРЕЕ СКОРЕЕ СКОРЕЕ

— Поэтому, — продолжал Эдгар, задыхаясь, — человек, смотрящий на человека, бегущего по крыше поезда, может считать, что этот человек бежит со скоростью света, а не быстрее — ведь быстрее невозможно, — только если он удлинит секунды — то есть секунды в движущейся системе, то есть в поезде. По-моему, так.

— Ты хочешь сказать, — пропищал Альберт, — что в движущейся системе пространство сжимается, а время удлиняется.

— Я хочу сказать… — повторил Эдгар и с громадным облегчением увидел, что люк приходит в движение. Тяжелая плита начала подыматься, и послышалась сладкозвучная музыка, как бы приветствуя его на пути к свободе.

— Удачи, — пропищал Альберт. — Ой, я вижу его пальцы. Заберусь-ка лучше в свою щель.

И он убежал. Эдгар горячо поблагодарил его вслед и сам бросился к люку, чтобы залезть в открывшееся отверстие. Он оглянулся и увидел, что рука уже протиснулась через пролом от вышибленной двери и корежит железную перегородку. Вот рука зашарила по комнате; она была очень волосатая и со сломанными ногтями. Рука начала заполнять всю комнату.

— Сейчас я тебя поймаю, вот-вот нашарю. Ах, Эдгар, как чудесно мы проведем время вместе!

Эдгар видел перед собой сплошную тьму. Он полез в нее, нащупывая ногами ступеньки. Но ступенек не было — только длинный плавный спуск. Эдгар полетел вниз, скользя сквозь тьму.