"Бремя любви" - читать интересную книгу автора (Кристи Агата)Глава 2Чарльз умер от детского паралича. Еще два мальчика в школе заразились, но выздоровели. Для Анджелы Франклин, не отличавшейся крепким здоровьем, это был сокрушительный удар. Чарльз, обожаемый, любимый, ее красивый, веселый, жизнерадостный мальчик. Она лежала в полутемной спальне, смотрела в потолок и не могла плакать. Муж, Лаура, прислуга – все ходили на цыпочках. Наконец врач посоветовал Артуру увезти ее за границу. – Полностью смените обстановку и атмосферу. Ее надо расшевелить. Поезжайте туда, где хороший воздух. Горный воздух. В Швейцарию, например. Франклины уехали, а Лаура осталась с няней, днем приходила гувернантка мисс Уикс, приветливая, но неинтересная особа. Отсутствие родителей было Лауре приятно. Можно было считать себя хозяйкой дома! Каждое утро она «заглядывала к кухарке» и заказывала еду на день. Толстая добродушная кухарка миссис Брайтон усмиряла прыть Лауры, и каждый раз меню оказывалось таким, как считала нужным кухарка, но Лаурино чувство собственной значимости не подрывалось. Она тем меньше скучала без родителей, что в уме фантазировала, каким будет их возвращение. То, что Чарльз умер, – это ужасно. Понятно, что они больше всех любили Чарльза, это было справедливо, нечего и говорить, но теперь – теперь в королевство Чарльза вступает она. Теперь Лаура – их единственный ребенок, на нее они возлагают все надежды, к ней обращена вся их привязанность. Она уже представляла себе сцену их возвращения: мама раскрывает объятия… «Лаура, моя дорогая. Ты все, что у меня есть в этом мире!» Трогательные, чувствительные сцены, совсем не в духе Артура и Анджелы Франклин. Но в спектаклях Лауры они были щедрыми и сердечными, и мало-помалу она так во все это уверовала, будто оно уже свершилось. Идя по аллее к деревне, она репетировала предстоящие разговоры: поднимала брови, качала головой, бормотала под нос слова и фразы. Она была так поглощена праздником откровения чувств, что не заметила мистера Болдока, который шел ей навстречу, толкая перед собой садовую корзину на колесиках, в которой он возил покупки. – Привет, юная Лаура. Лаура, грубо прерванная в середине сцены, где мать возвращается слепая, и она, Лаура, отказывается выйти замуж за виконта («Я никогда не выйду замуж. Моя мать значит все для меня»), запнулась и покраснела. – Отца и матери все еще нет, а? – Да, их не будет еще дней десять. – Понял. Хочешь, приходи завтра ко мне на чай? – Ода. Лаура была в восторге. Мистер Болдок преподавал в Университете в четырнадцати милях отсюда, имел в деревне домик, куда приезжал на каникулы и иногда по выходным. Он уклонялся от светской жизни и оскорбил весь Белбери, постоянно и весьма грубо отклоняя любые приглашения. Единственным его другом был Артур, эта дружба выдержала многолетнее испытание. Джон Болдок не был приветливым человеком. Со своими учениками он обращался так язвительно и безжалостно, что лучшие из них стремились превзойти себя, а остальные прозябали на обочине. Он написал несколько толстых неудобоваримых книг о смутных периодах истории, и лишь очень немногие смогли понять, к чему он клонит. Издатели взывали к нему, убеждая сделать книги более удобочитаемыми, но он с суровым видом отвергал их доводы, указывая, что те, кто понимает, и есть единственные достойные его читатели! Особенно груб он бывал с женщинами, и это им так нравилось, что они приходили еще и еще. При всей своей предвзятости и высокомерии он имел неожиданно доброе сердце, которое зачастую, входило в противоречие с его же принципами. Лаура понимала, что быть приглашенной на чай к мистеру Болдоку большая честь, и соответственно подготовилась. Она явилась умытая, причесанная, аккуратно одетая, но все же настороженная, потому что Болдок был опасным человеком. Домохозяйка провела ее в библиотеку, где Болдок оторвался от книги и воззрился на нее. – Привет. Ты что здесь делаешь? – Вы пригласили меня на чай, – ответила Лаура. Болдок глядел на нее в раздумье. Лаура ответила твердым вежливым взглядом, успешно преодолев внутреннюю неуверенность. – Да. – Болдок потер нос. – Хм… да, пригласил. Не знаю зачем. Ну садись. – Куда? Вопрос был в высшей степени уместный. Библиотека была заставлена стеллажами до потолка, полки забиты книгами, а те, которые не поместились, валялись кучами на полу, на столах и стульях. Болдок с досадой огляделся. – Придется что-то предпринять, – недовольно сказал он. Выбрав кресло, загруженное меньше других, он, сопя и пыхтя, сгрузил на пол две охапки пыльных книг. – Вот. – Он отряхнул руки и чихнул. – Разве здесь никто не вытирает пыль? – спросила Лаура, степенно усаживаясь в кресло. – Пусть только попробуют! – сказал Болдок. – Заметь, за это приходится бороться. Женщине ничего другого не надо, дай только попрыгать с огромным желтым пылесосом да натащить кучу банок с липкой дрянью, воняющей скипидаром или еще чем похуже. Схватит книги и сложит стопками по размеру, не считаясь с тематикой. Потом включит свою вредоносную машину, пожужжит, попыхтит и наконец уходит, страшно довольная собой, а ты после этого месяц не можешь найти нужную книгу. Женщины! О чем только Господь Бог думал, создавая их! Наверно, ему показалось, что Адам слишком зазнался; как же, венец творения, давал имена животным и все такое. Бог решил, что пора дать ему пинка. Не смею сказать, что он был не прав. Но создавать женщину – это уж слишком. Посмотри, во что бедняга вляпался! Прямиком в первородный грех![1] – Мне очень жаль, – сказала Лаура. – Чего тебе жаль? – Что вы так обижены на женщин, потому что я, по-моему, тоже женщина. – Пока еще нет, слава Богу, – сказал Болдок. – Правда, это ненадолго. Это неизбежно, но не будем о грустном. Кстати, я вовсе не забывал, что ты придешь на чай. Ни на минуту. Я притворялся с определенной целью. – С какой? – Ну… – Болдок опять потер нос. – Во-первых, я хотел посмотреть, что ты на это скажешь. – Он кивнул. – Ты прошла тест отлично. Просто очень хорошо. Лаура уставилась на него в полном недоумении. – Была и другая причина. Если мы с тобой собираемся дружить, а похоже, к этому идет, то ты должна принимать меня таким, каков я есть – грубый, неласковый скряга. Понятно? Никаких сладких речей. «Дорогое дитя, как я рад тебя видеть, я так тебя ждал». Болдок повторил последнюю фразу тонким фальцетом, с неприкрытым презрением. Вся серьезность мигом слетела с лица Лауры, она засмеялась. – Было бы очень смешно, – сказала она. – Еще бы. К Лауре вернулась солидность. Она задумчиво глядела на него. – Вы думаете, мы будем дружить? – Дело взаимного согласия. Тебе нравится эта идея? Лаура подумала. – Это немного странно, – с сомнением сказала она. – Дружат обычно дети, они вместе играют. – Не рассчитывай, что я буду играть с тобой «Каравай-каравай, кого хочешь выбирай»! – Это для маленьких, – с упреком сказала Лаура. – Наша дружба будет протекать, безусловно, в интеллектуальном плане. Лаура была довольна. – Я не совсем понимаю, что это значит, но мне нравится. – А значит это, что мы будем встречаться и обсуждать темы, представляющие взаимный интерес. – Какие темы? – Ну… например, еда. Я обожаю поесть. Думаю, ты тоже. Но мне шестьдесят лет, а тебе – сколько? Десять? Вне всякого сомнения, наши мысли на этот счет будут различными. Интересно. Будут и другие темы: краски, цветы, звери, история Англии. – Вроде жен Генриха Восьмого? – Именно. Произнеси имя Генрих, и девять человек из десяти вспомнят жен. Какое оскорбление для человека, прозванного Справедливейшим Принцем Христианского Мира и первостатейного государственного деятеля, – а его вспоминают только за попытки получить законного наследника мужеского пола! Его мерзкие жены не имеют никакого значения для истории. – А я думаю, что его жены очень важны. – Ага! Уже дискуссия. – Я бы хотела быть Джейн Сеймур. – Почему так? – Она умерла, – исступленно проговорила Лаура. – Но умерла и Нан Буллен, и Катерина Говард. – Их казнили. Только одна Джейн была за ним замужем год, родила ребенка и умерла, и все ее ужасно жалели. – Что ж, твоя позиция понятна. Пошли в другую комнату, может, нам чаю дадут. – Какое замечательное чаепитие! – пылко воскликнула Лаура. Она обежала глазами булочки со смородиной, рогалики, эклеры, сандвичи с огурцом и огромный неудобоваримый и жирный кекс с изюмом. И хихикнула: – Вы меня ждали! Хотя , у вас каждый день так? – Упаси Бог! Они дружно принялись за еду. Болдок съел шесть сандвичей с огурцом, Лаура – четыре эклера и попробовала понемножку всего остального. – Я рад, что у тебя хороший аппетит, – сказал Болдок, когда они закончили. – Я все время хочу есть. И меня никогда не тошнит, как Чарльза. – Хм, Чарльз. Я думаю, ты по нему тоскуешь. – Да, очень. Правда. Кустистые седые брови Болдока поползли вверх. – Ну, ну. Кто говорит, что не правда? – Никто. А я скучаю – честное слово. Он серьезно кивнул и стал изучать ее. – Как это грустно – умереть так рано. – Лаура бессознательно подражала кому-то из взрослых. – Да, очень грустно. – Ужасно грустно для мамы и папы. Теперь я – все, что у них осталось в мире. – Вот как? Она смотрела отсутствующим взглядом. Она опять была в своих мечтах. «Лаура, дорогая, ты все, что у меня есть. Мой единственный ребенок. Мое сокровище». – Тухлятина, – сказал Болдок. Это было у него одно из проявлений беспокойства. – Тухлятина! Тухлятина! – Он с досадой потряс головой. Лаура, пошли в сад. Посмотрим на розы. Расскажи, что ты делаешь целыми днями. – Ну, утром приходит мисс Уикс, и мы занимаемся. – Старая кляча! – Вам она не нравится? – Да у нее на лбу написано: «Гэртон». Лаура, запомни, ни за что не поступай в Гэртон! – Что такое Гэртон? – Женский колледж в Кэмбридже. Когда я о нем думаю, у меня мурашки бегут по коже! – Когда мне исполнится двенадцать лет, я пойду в – Вы думаете, мне там не понравится? – Опасаюсь, что понравится! В том-то и дело, лупить других девчонок хоккейными клюшками по ногам, ходить в гости к обожаемой учительнице музыки, затем продолжать учебу в Гэртоне или в Самервилле. Ну ничего, пара лет у нас еще есть, пока не случится худшее. Возьмем от них все. А что ты будешь делать, когда вырастешь? Ты уже думала? – Я думала, что могла бы лечить прокаженных. – Ну, это еще ничего. Только не приводи их в дом и не подсовывай мужу в постель. Так сделала Святая Елизавета в Венгрии. Неразумное рвение. Конечно, перед Богом она святая, но жена никудышная. – Я никогда не выйду замуж, – тоном отречения сказала Лаура – Нет? Я бы на твоем месте вышел. Старые девы хуже замужних женщин. Конечно, при этом не повезет какому-то мужчине, но подозреваю, что из тебя получится жена получше других. – Это было бы не правильно. Я должна буду ухаживать за мамой и папой, когда они состарятся. У них же никого нет, кроме меня. – У них есть кухарка, горничная, садовник, большой доход и куча друзей. С ними все будет нормально. Родителям приходится расставаться с детьми, когда приходит срок. Иногда к обоюдному облегчению. – Он резко остановился возле клумбы роз. – Вот мои розы. Нравятся? – Очень красивые, – вежливо ответила Лаура. – Я люблю их больше, чем людей. Хотя бы за то, что они недолго живут. – Он твердой рукой взял Лауру за плечо. – До свиданья, Лаура. Тебе пора идти. Дружба не должна быть в тягость. Я был рад тебя видеть. – До свиданья, мистер Болдок. Спасибо. Мне тоже было очень приятно. Вежливые формулировки легко слетали с ее губ. Она была воспитанной девочкой. – Молодец. – Болдок похлопал ее по плечу. – Так и надо говорить. Учтивость – это пароль, который заставляет колеса крутиться. Вот дорастешь до моих лет, тогда говори что угодно Лаура улыбнулась и вышла через железную калитку, которую он перед ней распахнул. Потом в нерешительности обернулась. – Ну, что еще? – Так мы правда договорились? Я имею в виду, насчет дружбы? Болдок потер нос. – Да, – сказал он со вздохом. – Думаю, да. – Я надеюсь, вы не очень против, – встревожилась Лаура. – Не очень Мне надо привыкнуть к этой идее. – Да, конечно. Мне тоже. Но я думаю… Я думаю… Это будет очень приятно. До свиданья. – До свиданья. Болдок смотрел на удаляющуюся фигурку и сердито бормотал: «Во что же ты вляпался, старый дурак!» Он направил стопы к дому, где его поджидала экономка миссис Роуз. – Девочка ушла? – Да, ушла. – О Господи, что же она так мало побыла? – Вполне достаточно. Дети и низшие классы никогда не умеют вовремя попрощаться. Приходится делать это за них. – Ну и ну! – Миссис Роуз возмущенно глядела на него, пока он проходил мимо нее в дом. – До свиданья, – сказал ей Болдок. – Я иду в библиотеку и не хочу, чтобы меня снова беспокоили. – А на ужин. – Что хотите, – отмахнулся он. – И заберите все эти сладости. Съешьте сами или скормите кошкам. – О, спасибо, сэр. У меня племянница… – Хоть племяннице, хоть кошке, кому угодно. Он вошел в библиотеку и хлопнул дверью. – Ну и ну! – опять сказала миссис Роуз. – Сварливый старый бобыль! Но я-то его понимаю, не то, что другие. Лаура пришла домой, исполненная чувства собственного достоинства. Она просунула голову в окно кухни, где горничная Этель осваивала премудрости тамбурной вышивки. – Этель, у меня есть друг, – сказала Лаура. – Да, дорогуша, – сказала Этель и забормотала: – Пять цепочек, два раза в следующую петлю, восемь цепочек… – У меня есть друг, – повторно сообщила Лаура. Этель продолжала бормотать: – Пять двойных цепочек, потом три раза в следующую петлю – что-то получается не так… Где же я упустила? – У меня есть друг! – прокричала Лаура, разъяренная полным отсутствием понимания. Этель с удивлением подняла голову. – Надо потереть, дорогуша, – потри, – расплывчато ответила она. Лаура с отвращением отвернулась. |
|
|