"Кречет. Книга I" - читать интересную книгу автора (Бенцони Жюльетта)ТРАГЕДИЯ УЭСТ-ПОЙНТАДень подкрался как вор, осторожно скользя своими серыми туманными щупальцами между насквозь промокших стволов сосен, скупо отмеривая бледный свет мрачного неба, все еще набухшего дождем. Двое всадников ехали в молчании всю ночь, ведомые верным инстинктом Тима; несмотря на трудную дорогу, они уже проделали длинный путь, но все еще не выбрались из заболоченного леса. — Я бы дорого дал, если бы смог позволить себе хоть легкий галоп, — проворчал Жиль. — Это проклятое болото никак не кончится… ты хоть знаешь, где мы сейчас находимся? — Довольно смутно… — ответил Тим не оборачиваясь. — Мы где-то в графстве Салливан… Вон та речушка там, внизу, это Тен-Майл-Ривер. Мы проделали немалый путь. — Во всяком случае, нам не повстречались знаменитые пугала ван Варена! Что-то не видать этих ужасных «ковбоев»! Он еще не договорил, как над их головами раздался пронзительный свист, и пустынный лес внезапно ожил. Всадники оказались окруженными людьми весьма сурового вида, одетыми по большей части как крестьяне. Трое встали, перегородив тропинку, и прицелились в путников из ружей. Человек, который выглядел как их предводитель, был наряжен в мундир солдата Гессенского полка . — Ну вот, — сказал Тим, — у тебя и вправду дурной глаз. Тебе бы лучше было промолчать… Вот они, твои «ковбои». — Приветствую вас, благородные путешественники! — провозгласил человек в гессенском мундире. — Какое счастье, что мы повстречали вас, вас и этих великолепных коней, на которых вы так изящно сидите! Не окажете ли вы мне честь, сойдя с них, чтобы я… — Чтобы тебе было удобнее осмотреть наши карманы? — усмехнулся Тим. — Ну что ж, ковбой, ты будешь разочарован: наши карманы пусты, и ты не найдешь в них ни гроша, даже если очень хорошо поищешь. — Жаль! В таком случае мне придется удовольствоваться лошадьми… — Только-то! А что же ты оставишь нам, ковбой? — Жизнь… при условии, конечно, что ты перестанешь называть меня ковбоем. Я не люблю, когда меня оскорбляют. Жиль и Тим переглянулись, и Жиль заговорил: — Извини, друг! Нас предупредили, что мы обязательно встретим здесь большую шайку ковбоев, и мы подумали, что ты и есть тот человек, которого называют Эвенджер. Человек в мундире гессенца опустил ружье и приблизился к обоим всадникам, хмуря брови. Оба его товарища оставались на прежнем месте, не опуская оружия. — Где ты слышал про Эвенджера? Вот уже три месяца, как он исчез, и я ищу его. У меня с ним свои счеты… — Тогда, — прервал его Тим, — если ты не Эвенджер, не ковбой, то кто же ты? Скиннер? — Да, и я горжусь этим! — вскричал незнакомец, ударив себя кулаком в грудь. — Это у нас семейное. Меня зовут Сэм Поулдинг, и никогда еще ни один из Поулдингов не служил королю Георгу, по крайней мере, добровольно. Мы служим делу Независимости… и от ее имени я требую ваших лошадей, потому что нам их, к сожалению, не хватает. Ну, поживее! Слезайте! Я буду огорчен, если мне придется убить вас, — прибавил он, наводя свое ружье в грудь Тиму, который, впрочем, не обратил на это большого внимания. — А мы-то как огорчимся, — вздохнул он. — Но тебе следует подумать хорошенько, прежде чем убить нас, если ты служишь делу Свободы, конечно, или же тебе придется отказаться от наших лошадей и дать нам продолжить наш путь, ведь мы должны найти генерала Вашингтона. Генерал дал нам поручение и ждет нас. Если ему придется ждать слишком долго, а он ждать не любит, и ему доложат, что это Сэм Поулдинг задержал нас в пути, отобрав лошадей, то вряд ли он будет тебе благодарен… А рука у него тяжелая, у нашего генерала… Скиннер улыбнулся широкой улыбкой, открывшей двойной ряд великолепных зубов. Его тело под военным мундиром было грязным, но он не был ни уродлив, ни вульгарен, и его живые глаза смотрели твердо. — Ты небось думаешь, что ты здесь самый умный? Конечно, вы служите при Генеральном штабе, это сразу видать! Может, и ваши лошади служат в виргинской кавалерии? Только… Только не принимайте меня за идиота! — рявкнул скиннер. — Я знаю толк в лошадях, а эти, пусть меня повесят, если это не лошади Красных Мундиров! — Вдруг его глаза сузились, он швырнул ружье одному из своих людей, бросился к лошади Жиля, умело заставил ее встать неподвижно и принялся тереть ладонью лоб животного. — Эй, вы! — запротестовал юноша. — Что это вы делаете? — Вас сильно поливало дождем в горах, и эта скотина вся промокла… Она теряет масть! — ответил скиннер, показывая пальцы, ставшие темно-коричневыми. Продолжая удерживать коня, он порылся в своем кармане, достал оттуда какую-то тряпку неопределенного цвета, некогда бывшую, наверно, носовым платком, поплевал на нее и стал тереть коню лоб с еще большим усердием, затем отступил на шаг, как это делает художник, который закончил свой шедевр и хочет оценить его. Его лицо озарилось улыбкой. — Черт возьми! — воскликнул он, довольно вздохнув. — Пусть меня поразит чума, если это не Виннер, конь Эвенджера! Вот это здорово! — Затем он обернулся к своим людям и приказал: — Эй, вы там! Схватите этих сладкоречивых мерзавцев! Бьюсь об заклад, что они из банды негодяя Эвенджера! Мы поговорим с ними по-нашему… Мы будем судить их! Как Тим и Жиль ни пытались сопротивляться, силы были неравны, им пришлось спешиться и последовать за шайкой оборванцев, которая потащила их к лощине. Вскоре они очутились в месте, служившем, по всей видимости, укрытием для напавших на друзей бандитов: перед ними предстала полуразвалившаяся лачуга на берегу Тен-Майл-Ривер, которая была когда-то мельницей. Их втолкнули внутрь, в единственную уцелевшую комнату, где толпилось множество мужчин и женщин разного возраста и вида. Сэм Поулдинг уселся на бочонке и приготовился начать судилище, а его люди выстроились позади него, опустив свое оружие. — Господа! — объявил он, обведя всех повелительным взглядом. — Сейчас мы будем судить этих подозрительных людей, но прежде следует задать им несколько вопросов, на которые мы советуем им отвечать по всей совести, ежели они хотят избежать… и дать также избежать нам, цивилизованным людям, применения некоторых процедур весьма неприятного свойства. Первый вопрос будет таков: где находится Эвенджер? Напыщенный тон Сэма и его поза натолкнули Жиля на мысль. Этот человек явно пытался придать себе значительности… Выпрямившись во весь рост. Жиль приблизился к нему и склонился в поклоне, достойном посланника, вручающего верительные грамоты. — Боюсь, сударь, что мы оба — жертвы досадного недоразумения. У меня и вправду нет никаких причин отказываться осведомить вас о том, что я и сам бы узнал очень охотно: этот Эвенджер — мой враг, так же как и ваш. Мое имя Жиль Гоэло, я француз и личный секретарь Его превосходительства генерала графа де Рошамбо, командующего экспедиционным корпусом, который послан инсургентам Его христианнейшим Величеством Людовиком Шестнадцатым, милостью Божьей королем Франции и Наварры. А поскольку мы прибыли сюда как друзья, то я думаю, господин Поулдинг, что моей наилучшей защитой будут гостеприимство и учтивость настоящего американского джентльмена. «Американский джентльмен» покраснел от удовольствия и с большим достоинством поклонился в ответ. Жиль продолжал: — Что касается этих лошадей, которых, как мне кажется, вы хорошо знаете, то я осмелюсь признаться вам, что мы… их попросту украли там, в горах, у некоего Якоба ван Барена, который прятал их в старой угольной шахте. Сэм Поулдинг посмотрел на него с видом крайнего изумления. — Ван Барен? Прятал лошадей в старой шахте? Что это еще за выдумки? Старый Якоб столько поработал на своей земле, что его всего скрючило, и он не может даже поднять ногу, чтобы вставить ее в стремя. А что до шахты, так бедняга уже давно в нее не спускается! Зачем ему лошади? — Секунду! — перебил его Тим. — Могу ли я попросить вас, господин Поулдинг, — сказал он, подражая нарочитой вежливости своего друга, — соблаговолить сказать нам, давно ли вы видели Якоба ван Барена и как он выглядит? — О, это самый строгий и самый набожный из всех меннонитов, что я знаю! Это старичок, сморщенный как старое яблоко, с седой бородкой лопатой и длинными волосами, выстриженными на затылке. Он важен и серьезен, как Библия, которую он цитирует по любому поводу и без повода, и у него только одна слабость: его жена Марикье, маленькая старая голландка, пухлая и еще довольно свежая, живая как ртуть и несомненно, наилучшая хозяйка во всем графстве. Вот уж с полгода, как я их не видел. Но не хватит ли вопросов?! — Позволь мне задать еще один! Эвенджер — высокий, худой, но сложен почти так же, как я, с седыми, чуть рыжеватыми волосами, и холодными серыми глазами, не так ли? — Если ты из его шайки, то должен знать, что это — его точный портрет! — усмехнулся Сэм Поулдинг. — Но я не понимаю… — Зато понимаю я! — отозвался Тим спокойным голосом. — Теперь мы ответим на вопрос, который ты нам задал: если ты хочешь найти того кого ищешь, отправляйся к Якобу ван Барену и ты найдешь в его доме твоего врага — он скрывается под его именем. Что же до четы стариков, которых ты нам описал, то поищи их в галерее шахты, по левую руку, в сотне шагов от входа — там их тела закопал Эвенджер. После речи Тима наступило гробовое молчание. Сэм Поулдинг побледнел, а в глазах окружавших его людей сверкала с трудом сдерживаемая ярость. Жиль возмущенно взглянул на Тима. — Ты увидел это в шахте, перед тем как задул лампу? Почему же ты мне сразу не сказал? — Потому что тогда я еще не был уверен… а еще потому что нам нужно было уходить. — Но мы оставили женщин у этого бандита! У убийцы! — Мы не могли поступить иначе. — Знаю и не упрекаю тебя. Но теперь ты отправишься к генералу Вашингтону один. — А ты? — Я?.. — И Жиль повернулся к Сэму Поулдингу. — Верни мне моего коня, дай мне оружие, и я клянусь, что принесу тебе голову твоего врага… — Я сумею сделать это и сам, — мрачно сказал Сэм. — Это удовольствие я не уступлю никому. Теперь я начинаю вам верить. Расскажи мне о том, что произошло в доме ван Барена, и мы посмотрим. Как можно яснее и короче Жиль изложил события, которые привели их с Ситапаноки и Гуниллой к маленькой ферме меннонита. Он честно рассказал обо всем, что они там увидели, что там было сказано и что произошло. Он сказал, наконец, о том, как, торопясь встретиться с Вашингтоном, которому угрожала великая опасность, они были вынуждены покинуть своих спутниц. Инстинктивно, сам не зная почему. Жиль понял, что может довериться главарю скиннеров. В нем было что-то такое, что отличало его от заурядного бандита, взять хотя бы манеру прямо глядеть в глаза людям. Сэм слушал слова Жиля, не перебивая. Когда Жиль закончил, Сэм вопросительно посмотрел на окружавших его людей. Все сделали одно и то же: молча утвердительно кивнули. Тогда Сэм встал со своей бочки и подошел к Тиму и Жилю. — Где вы собирались встретиться с Вашингтоном? — спросил он. — Мы рассчитывали найти его в Пикскилле, там, где расстались с ним, — ответил Жиль. — Его там больше нет. Он продвигается вперед. Его новая штаб-квартира сейчас находится в Тэппене, в двадцати милях к югу и на правом берегу Гудзона, на самой границе с Нью-Джерси. Но может так случиться, что и там вы его не найдете. Я слышал, что он собирался отправиться в Хартфорд в штате Коннектикут, чтобы встретиться там со старшими офицерами французской армии, генералом де Рошамбо и адмиралом де Тернеем, и держать с ними военный совет. — Черт побери! — восхитился Жиль. — Вы хорошо осведомлены. Поулдинг улыбнулся. Тон его стал гораздо более дружелюбным, лицо преобразилось. — Здесь кишмя кишат шпионы, — сказал он, — но и наша осведомительная служба поставлена не хуже, чем у Красных Мундиров. Однако если я правильно понял, крайне необходимо, чтобы вы как можно скорее встретились с Виргинцем? — От этого может зависеть судьба всей войны, — мрачно ответил Тим. — В таком случае вы не можете позволить себе гоняться за Вашингтоном по всей стране, а он перемещается с места на место со скоростью молнии… Мне нужно поразмыслить, а пока я приглашаю вас выпить пива и съесть кусок дичины. — Так мы больше не пленники? — спросил Жиль. — Когда люди сражаются за общее дело, они должны помогать друг другу. Даже скиннеры об этом знают! Вы отправитесь туда, куда призывает вас ваш долг, а я — я поквитаюсь с Эвенджером и попробую помочь вашим подружкам. Жиль без колебаний протянул Сэму руку. — Как мы сможем отблагодарить вас? — Выступив в мою защиту перед генералом Вашингтоном, когда ему надоест моя манера воевать. Ни я, ни мои люди не хотели бы закончить жизнь, болтаясь в петле… — Клянусь в этом всеми бретонскими святыми! Руки Жиля и Сэма соприкоснулись, сжали друг Друга на краткий миг, но с силой, которая лучше всяких слов выражала чувства, владевшие ими обоими. Вокруг них вся шайка захлопала в ладоши. Тим также пожал руку Поулдингу, затем все устроились за столом, где, как по волшебству, появился зажаренный целиком кабан, и стали держать совет, пока двое скиннеров открывали бочку пива, недавно еще служившую креслом их предводителю. На закате Жиль и Тим покинули мельницу на Тен-Майл-Ривер. До самого выхода из лощины их сопровождал лично Сэм Поулдинг и один из его приспешников. Друзья получили в подарок от Сэма карабин, любимое оружие Тима, и пару пистолетов для Жиля. Они получили также точные инструкции и, конечно, своих лошадей. — Но я даю их только взаймы! — уточнил Сэм. — Заполучить Виннера — моя давняя мечта. Так что не обессудьте… Когда вы выполните ваше поручение, найдите моего брата Неда, он тоже возглавляет отряд скиннеров, действующий к северу от Уайт-Плейнс, ближе к Кроттон-Ривер. Вы передадите ему лошадей, а он уж сумеет доставить их мне. Удачи! Несмотря на разбойничьи ухватки, Сэм оказался хорошим советчиком. Его новые союзники так сильно поверили в него, что, не колеблясь, поведали о том, почему так спешили увидеть генерала Вашингтона. Но поскольку определить место возможной встречи с ним представлялось неразрешимой задачей, Сэм посоветовал разыскать дом своего двоюродного брата, фермера Джошуа Смита, чей дом находился у Теллерс-Пойнт на правом берегу Гудзона, недалеко от крепости Уэст-Пойнт. — Идите к Джошуа! — сказал им Сэм. — Если вы так сделаете, то выгадаете вдвойне: во-первых, если вы пойдете оттуда прямо, то дойдете почти до Теллерс-Пойнт, во-вторых, мой брат, несомненно, самый осведомленный человек на сто миль вокруг. Наконец, если в Уэст-Пойнте произойдет что-нибудь подозрительное, он сразу же узнает об этом и сможет помочь вам, позвав хотя бы брата Неда на выручку. Итак, поблагодарив Провидение за то, что оно привело на их путь бандита по имени Сэм Поулдинг, Жиль и Тим продолжили свое опасное путешествие; они решили больше не останавливаться разве что для того только, чтобы дать лошадям отдых. Сорок восемь часов спустя, на исходе дня, они увидели блеск вод Гудзона под последними лучами заходящего солнца. Несмотря на усталость, это зрелище исторгло у них вздох облегчения, которое Тим выразил следующими словами: — Теперь нам рукой подать до Теллерс-Пойнт. Остается только найти Джошуа Смита: я надеюсь, у него найдется кровать или хотя бы охапка соломы для нас. — Кровать? А если он скажет нам, что Вашингтон сейчас в сотне миль отсюда? Учти, нам, несомненно, придется отправиться туда пешком: лошади слишком устали. Правда, мы всегда можем украсть других лошадей, — добавил Жиль с великолепной небрежностью. — Для бывшего кандидата в кюре ты делаешь успехи! — заметил ему Тим. — Но поспешим! Что-то сегодня быстро темнеет. Они поскакали вверх по течению реки. Вдруг Жиль, следующий за Тимом, придержал лошадь и тихо позвал своего друга. — Гляди! — прошептал он. — Что это там такое? Это был военный корабль, который тоже поднимался вверх по Гудзону, зарифив паруса, в полной тишине похожий на грозный призрак, скользящий, подобно густой тени, в слабом свете сумерек. — Корвет, — прошептал Жиль, — настоящий линейный корабль в миниатюре… Посмотри на эти каронады на носу и корме! Прибавь сюда штук двадцать пушек, которые стыдливо прячутся за тяжелыми веками пушечных портов, и ты поймешь, что он может натворить. Но что корвет делает здесь? — прибавил он, пытаясь совладать с нахлынувшим на него чувством тревоги. — Раньше они появлялись довольно часто, — откликнулся Тим, — они курсировали между Нью-Йорком и фортами на озере Шамплейн, Тикондерогой и Пойнт-Куроном. Однако с начала боевых действий, а особенно с тех пор, как в Уэст-Пойнте выстроили новые укрепления, а реку перегородили цепью, ни одно английское судно не приходило сюда. — Ты думаешь, это английское судно? — Ну да! Я уверен в этом! Пусть на нем и нет флага, сейчас еще достаточно светло, и я узнал его. Это «Гриф», на нем обычно сэр Генри Клинтон совершает инспекционные поездки вокруг Нью-Йорка. В мрачном голосе Тима слышалось нечто зловещее. Стоя на обочине под прикрытием большого дерева, два друга рассматривали изящный корабль. Оба были охвачены одинаковой тревогой, но ни один из них не осмеливался вслух сказать о своих подозрениях. Может, уже слишком поздно? Может, форты Уэст-Пойнта уже выданы неприятелю их бесчестным защитником? Куда мог плыть «Гриф», как не в Уэст-Пойнт, даже если и предположить, что путь к озеру Шамплейн не был еще свободен… — Нужно все выяснить! — сказал Жиль еле слышно. — Найдем Джошуа или же отправимся прямо в Уэст-Пойнт… — Секунду! Давай спустимся ближе к воде, чтобы лучше видеть, что делается на реке. Нужно прежде всего выяснить, один ли «Гриф» здесь находится или же он идет в авангарде флотилии. В последнем случае эта флотилия как раз и может быть предназначена для захвата Уэст-Пойнт… — Или, если крепость уже пала, для захвата Тикондероги и Пойнт-Курона. Однако корабль слишком уж старается пройти незамеченным, как будто прячется. — Тогда последуем его примеру, и как можно тише! Звуки на воде разносятся далеко… Привязав лошадей к дереву, за которым они прятались, Тим и Жиль спустились по откосу вниз, укрываясь за кустами, затем сквозь заросли травы и камыша пробрались к самой кромке воды. Отсюда они могли видеть корму корвета, на котором не горел ни один фонарь, даже сигнальные огни были погашены. Они увидели изгиб реки вверх по течению, и стало ясно, что «Гриф» пришел один: больше кораблей на реке не было. Внезапно корабль почти растворился в темноте: паруса были полностью убраны. Лязг цепи, скользящей в клюзе, нарушил спокойствие тихой реки. — Они становятся на якорь, — шепнул Жиль. — Тише! Слушай! За плеском брошенного якоря друзья услышали раздавшийся тотчас же другой, более тихий: плеск двух весел, с осторожностью погружаемых в воду. Вскоре показался силуэт лодки, направлявшейся к корвету. Темнота сгущалась, но глаза стали к ней уже привыкать. Друзья увидели, как лодка подошла к кораблю, какой-то человек встал в ней, а другой, закутанный в плащ, спустился по веревочной лестнице, сброшенной с борта корабля в лодку, которая тут же повернула обратно к берегу и исчезла в его тени. Плеск весел слышался еще некоторое время, постепенно стихая. На корвете вновь наступила тишина, едва нарушаемая еле слышным скрипом уключин. Жиль, пригнувшись, отступил к кустам и там выпрямился во весь рост. — Странно все это. Что, если мы пойдем и посмотрим? Они решили не идти по дороге, откуда их было бы слишком хорошо видно, а направились по берегу реки вверх по течению так быстро, как это позволяла им осторожность. Очень скоро вновь послышался плеск весел, а когда они увидели саму лодку, то пришлось замедлить шаг, чтобы держаться от лодки на безопасном расстоянии. Вдруг лодка свернула к берегу и исчезла из виду. Через минуту друзья услыхали, как плеск весел сменился хрустом песка под деревянным корпусом: лодку вытаскивали на берег. — Похоже, они прибыли на место, — шепнул Жиль Тиму, — но я ничего не вижу, только большое черное пятно. — Это ельник! Он растет в ложбине между двумя холмами. Я знаю это место, оно называется Лонг-Клов. Мы войдем вслед за ними в лес, но, ради Бога, постарайся идти тише! Уже не впервые Жиль восхищался той непринужденной грацией, с которой Тим, лесной следопыт, передвигался в лесу, не производя никакого шума, но сегодня Тим превзошел самого себя. Его внушительных размеров тело потеряло, казалось, свой вес: ни одна ветка не хрустнула под его ногой, ни один лист не зашелестел, когда он пробирался через подлесок, где ни зги не было видно. Жиль попытался последовать его примеру, и благодаря индейским мокасинам, это ему более или менее удалось. Вдруг Тим остановился, схватив своего друга за руку: в нескольких туазах от них зажегся огонек. Поставленный на пень фонарь освещал троих мужчин. Один из них, одетый как крестьянин, был, несомненно, лодочник; поставив фонарь, он отошел в сторону, чтобы не мешать разговору своих спутников. Это были офицеры, что явствовало из их мундиров, полу скрытых одинакового покроя просторными черными плащами. На этом их сходство кончалось, так как один был офицер английский, а другой — американский. У англичанина были белокурые волосы; молодой, красивый, изящный, с нежными чертами лица, открытым взглядом светлых глаз и мальчишеской улыбкой, он, должно быть, привлекал всеобщую симпатию и надолго удерживал ее. Американский офицер представлял собою полную противоположность своему собеседнику — это был маленький человечек лет сорока, возбужденный и нервный, который, несмотря на негнущуюся ногу, не мог, казалось, и минуты простоять на одном месте. В желтом свете фонаря вырисовывался профиль хищной птицы, и был особенно заметен нервный тик, который с регулярными промежутками подергивал его худое лицо. Жиль услышал, как стоящий рядом с ним Тим задышал часто и прерывисто. — Боже! — выдохнул следопыт. — Тот, поменьше ростом, это Бенедикт Арнольд! Негодяй!.. Пылкий патриот, Тим Токер в свое время стойко принял известие о возможном предательстве героя Саратоги, но теперь Жиль, увидев, как потрясен его друг, понял, что тот до сих пор не вполне в него верил. Однако с этой минуты измена Арнольда стала несомненной. — Твоя страна велика, — прошептал юноша. — На одного предателя сколько приходится героев? Попытаемся подойти поближе: ничего не слышно! Порыв ветра, яростно завертевшегося между деревьями, завывая и шурша листьями, облегчил им задачу. Приблизившись к собеседникам, друзья убедились, что те еще только обменивались обычными любезностями, но тут американский генерал плотнее запахнул свой плащ и принюхался к принесенным ветром запахам. — Похоже, сейчас начнется буря. Лучше бы нам уйти отсюда. Вы сказали на судне, когда вас ждать, майор? — Нет, генерал. Полковник Беверли, который ждет меня там, знает лишь, что я пробуду здесь долго. Может быть, всю ночь. — Отлично! В таком случае не стоит здесь оставаться. Джошуа! На зов из темноты выступил лодочник. При свете фонаря можно было увидеть, что хотя он и одет как крестьянин, но вовсе не похож на такового. Это был человек с тонкими чертами энергичного и холодного лица, производивший впечатление некоторой изысканности. — Генерал звал меня? — Погода портится, а нам еще предстоит обсудить множество деликатных вопросов. Можете ли вы обеспечить нам безопасность и приют на эту ночь? Ваш дом ведь близко? — Мой дом в вашем распоряжении. Я уже принял меры предосторожности и распорядился на этот счет. Я знал, что погода испортится… В доме все спят, а кое-кого я отослал. — Великолепно! В таком случае берите фонарь и проводите нас к себе. Затем Арнольд повернулся к английскому офицеру и объявил: — Вы можете полностью довериться Джошуа Смиту и его жилищу, майор. Он честнейший человек, и гостеприимство для него — священная обязанность. Англичанин поклонился и улыбнулся своей обаятельной улыбкой. — Я не сомневался в этом, генерал, и готов следовать за вами. Все трое направились к дому Смита. Снова поднялся сильный ветер, и тут же упали первые капли дождя. Жиль и Тим подождали, пока троица не удалилась от них на некоторое расстояние: им нужно было прийти в себя после того, что они услышали. Жиль подумал вслух: — Здесь ведь есть только один Джошуа Смит? — Вне всяких сомнений! — ответил Тим. — Я не могу понять, что же происходит, но, наверное, Арнольд здесь не один. Пойдем за ними, а там посмотрим, что делать. — И попытаемся разузнать побольше. Думается мне, что те деликатные вопросы, которые они собираются обсудить, это и есть план сдачи Уэст-Пойнта. В каком-то смысле — весьма добрая весть: значит, еще не все потеряно и мы прибыли вовремя! Желтый огонек фонаря плясал между деревьями, удаляясь. Внезапно он исчез, но и без него преследователи могли различить сквозь пелену дождя постройки фермы с низкими крышами, окруженные изгородью. Все было погружено в полную темноту, но когда они подошли к самой изгороди, то увидели, как в доме на первом этаже зажглись два окна. — Они там, — прошептал Тим. — Подойдем ближе, и молись Богу, чтобы здесь не было собаки… Сквозь калитку в изгороди они бесшумно прошли по тропинке, ведущей к задней стене дома. Ничто не выдало их присутствия. Подойдя ближе к дому. Жиль и Тим остановились, ожидая услышать собачий лай или встретить засаду, но все было тихо. — Только бы не наткнуться на собаку, — сказал Жиль еле слышно. — Но если у Смита и есть собака, то он, должно быть, ее запер, чтобы она своим лаем не выдала присутствия чужих. Без помех друзья приблизились к освещенным окнам и спрятались в кустах смородины, растущих рядом с домом. Из своего укрытия они увидели, что офицеры снимают насквозь промокшие плащи, а Смит стоит наготове, чтобы их унести. В комнате по обе стороны большого камина, где пылал жаркий огонь, стояли два кресла-качалки. На железном треножнике кипел котелок, а на маленьком столике перед огнем расположился большой поднос с оловянными кубками, бутылкой причудливой формы и весьма почтенного вида миской с поблескивающим сахаром и горшочками с пряностями. Чуть подальше на столе стояла лампа, которую зажег Джошуа Смит, и письменный прибор. Арнольд положил на стол белый сверток — это, несомненно, была карта. Пока офицеры устраивались в креслах, Джошуа, продолжая сохранять на лице выражение холодного достоинства, приготовил кипящий грог, затем слегка поклонился и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь со скромностью, достойной слуги из хорошего дома. — Эх! — проворчал Тим. — Мы сможем смотреть на них сколько влезет, сидя тут под дождем, но так ничего и не узнаем. Хорошо было бы разбить стекло… — Я, кажется, придумал, — откликнулся Жиль и, не ожидая ответа, исчез в темноте, оставив Тима одного сидеть в кусте смородины и ругаться про себя на чем свет стоит. Вид предателя, мирно и с удобствами расположившегося со своим сообщником перед огнем и попивавшего дымящийся грог, сваренный из старого, выдержанного рома, тогда как он сам сидит под потоками воды, изливающейся с неба, был совершенно невыносим для Тима, честного американца. Однако, всецело доверяя изобретательности своего французского друга, он решил терпеливо перенести все невзгоды. Действительно, через несколько минут он увидел, как мирная картина, открывающаяся его взору, переменилась. Камин, до того исправно горевший, задымил, сначала чуть-чуть, а затем все сильнее и сильнее. Черное облако дыма наполнило комнату, и оба офицера раскашлялись. Тим едва успел спрятаться в смородину: генерал Арнольд бросился к окну и настежь отворил его. — Мы задохнемся! — услышал Тим голос генерала. — Я позову Смита… — Не нужно! — кашляя ответил ему англичанин. — Это все погода… Должно быть, в трубу попала вода. Оставьте окно приоткрытым, и не надо никого звать, чтобы не терять времени. Не так уж сейчас и холодно! Однако вернемся к нашим делам… Британское правительство через посредничество сэра Генри Клинтона готово высоко оценить ваше возвращение к здравому смыслу и дает вам чин бригадного генерала английской армии, а также сумму в тридцать тысяч фунтов стерлингов. Корвет «Гриф» будет, разумеется, держаться поблизости, чтобы отвезти вас и миссис Арнольд в Нью-Йорк, как только в крепости все будет подготовлено для сдачи. Корвет нашел превосходное место для стоянки, где мы, кстати, и провели прошлую ночь в ожидании вашего сигнала… Тут рядом с Тимом появился Жиль, еще более мокрый, чем раньше. Вода текла с него ручьем, но он улыбался. — Что скажешь? — прошептал он, указывая на все еще сильно дымящий камин. — Правда, здорово? — Как ты это сделал? Налил туда воды? — Нет. Я положил на трубу большой плоский камень. Теперь камин будет дымить до тех пор, пока Смит не залезет на крышу, чтобы посмотреть, в чем дело… Ну, что? Интересный у них разговор? — Просто захватывающий! Слушай же… В комнате заговорщики продолжали обсуждать цену предательства в несколько нервном тоне. Арнольд говорил, что суммы в 30 тысяч фунтов стерлингов недостаточно, указывал на огромное преимущество, которое получат англичане, когда он выдаст планы обороны крепости Уэст-Пойнт, количество солдат и пушек, вплоть до неисправных. — Я могу даже дать вам текст выступления генерала Вашингтона на последнем военном совете, — прибавил предатель. — Это было шестого числа сего месяца… а также и отчет об общем положении наших войск. Тим отвернулся, и его стошнило. Жиль, бледный и с каплями пота на лбу, не мог оторвать взгляда от этого человека, который ради денег на его глазах предавал братьев, друзей, самую землю своей страны, виновной лишь в том, что она не захотела оставаться колонией, а решилась принадлежать самой себе. В ответ в комнате послышался вдруг ставший ледяным голос майора. — Сударь! — сказал он. — Нам стало известно, что совсем недавно генерал Вашингтон доставил в Уэст-Пойнт значительное количество золота, привезенного из Франции на кораблях шевалье де Тернея. Англия не будет препятствовать тому, чтобы вы взяли этого золота столько, сколько сможете: в трюмах «Грифа» достаточно места. Но я не уполномочен более обсуждать предложенные вам условия. Вы их принимаете… или же я ухожу, а наш разговор откладывается! На красном фоне все еще дымящего камина вырисовывался зловещий хищный профиль Арнольда: заложив руки за спину и нахмурив брови, он размышлял. Жиль почувствовал, что Тим тянет его назад, со всеми предосторожностями покинул свое укрытие и перешел в еще более густую тень под старой яблоней, росшей у входа в огород. В тишине ночи, до того нарушаемой лишь шумом дождя и завываниями ветра, вдруг послышались другие звуки: отдаленные выстрелы мушкетов и еще более далекое эхо пушечных залпов. — Что это? — шепотом спросил Жиль. — Английские и американские позиции все еще расположены вперемежку. Между здешними землями и Нью-Йорком мало мест, где не стреляют друг в друга. Но я хотел тебе кое-что сказать… Я прошу тебя вернуться в кусты у дома и ждать там, пока не кончится это дьявольское совещание. Затем, когда они закончат или когда рассветет, ты отправишься на то место, где мы оставили лошадей. — А ты? — Я тоже кое-что придумал! Мне пришла в голову одна мысль… а так как нам нужно знать все об этом проклятом Арнольде, придется разделиться. До скорой встречи! И Тим, по своему обыкновению, исчез во мраке так бесшумно, что и кошка не проскользнула бы тише, а Жиль вернулся на свой наблюдательный пункт, чтобы остаться там на долгие часы, превратившись в слух. Арнольд и англичанин дали огню в камине потухнуть, и в комнате не было больше дыма, но они были столь поглощены разработкой своего адского плана, что даже не подумали закрыть окно. Со своего места Жиль видел, как они склонились над большой картой, обсуждая маршруты движения войск и нанося их на карту. В глазах и всем облике Арнольда сверкал такой яркий ум, что Жиль почувствовал восхищение и одновременно отвращение. У предателя были все задатки великого человека, но он сам намеренно принижал себя, разрушал легенду о себе ради роскошной жизни. В своем дьявольском азарте генерал даже не замечал полных грустного презрения взглядов, которые изредка бросал на него его собеседник. Молодой майор британской армии имел о чести солдата иное, отличное от генерала Арнольда, представление… Где-то по соседству астматическим голосом хрипло пропел петух, разбудив петуха в курятнике Смита, и тот, в свою очередь, торопливо пропел свое «кукареку». Эхом его торжествующему пению вдруг совсем рядом раздался пушечный выстрел. Склонившиеся над картой собеседники резко выпрямились. Пушка выстрелила еще раз… — Кто стрелял? — спросил англичанин. — И в кого? — Не знаю, — ответил Арнольд. — Я даже не знал, что здесь есть пушка… В этот момент в комнате появился Джошуа Смит с подзорной трубой в руке. Он окинул взглядом холодную комнату, увидел потухший камин, распахнутое окно… — Ночь была такая теплая! — улыбнулся ему англичанин. — Мы решили насладиться ею. — Ваш проклятый камин дымит как сто индейских вождей! — проворчал Арнольд. Жиль воспользовался приходом Смита, чтобы покинуть свое укрытие в кустах смородины. Светало, и его могли заметить. Прячась за кустами, он быстрым шагом добрался до калитки, одним прыжком перескочил через нее, несмотря на то что его мышцы немного одеревенели от долгой неподвижности, пригибаясь, вернулся назад вдоль изгороди и расположился за ней прямо напротив окна. Джошуа Смит стоял у окна с обоими офицерами, и глядел в подзорную трубу. Жиль отчетливо расслышал его слова: — «Гриф»! Это по нему стреляют! — Кто? Кто стреляет? — завопил Арнольд вне себя от ярости, позабыв всякую осторожность. — Единственная пушка, которой мы располагаем в этих местах и до самого Уэст-Пойнта, находится на посту полковника Лэмба. Но он слишком далеко! — заметил Смит. — Можно подумать, что стреляли с поста капитана Левингстона… у которого пушки нет! Боже мой! Корабль поднимает якорь… Он уходит! Утренний бриз, сменивший ночную бурю, донес смех англичанина. Затем Жиль услышал его спокойный голос: — И оставляет меня здесь! Как я понимаю, мне придется теперь добираться до Нью-Йорка пешком… — Я найду вам лошадь, сударь, и лично провожу вас, если понадобится! — заявил Джошуа Смит. — Никто не скажет, что вражеский парламентер пришел ко мне, а я не обеспечил его возвращения. Дело идет о моей чести! Окно наконец закрылось, и Жиль больше ничего не смог услышать, но последние слова фермера заставили его задуматься. Смит сказал «вражеский парламентер». Может быть, Смит не сообщник Арнольда? Или он сам не знает, какому черному делу помогает? Может быть, и его обманул этот хромой дьявол? Похоже, Арнольд выдумал для него сказку о каких-нибудь предварительных переговорах о перемирии ввиду наступающей зимы, когда военные действия будут значительно затруднены. Размышления Жиля были прерваны стуком копыт, и ему пришлось сжаться в комок, чтобы совсем скрыться за изгородью. Отряд кавалеристов под командованием офицера подлетел к дому Смита и остановился на всем скаку. Офицер слез с седла, вошел в дом и секунду спустя вернулся с генералом Арнольдом, которому подвели коня. Вставив ногу в стремя, генерал обернулся к Джошуа Смиту. — До скорой встречи, Смит, — сказал он, может быть, излишне громко. — Не делайте ничего без приказа. Вы слышите? Ничего! — Слушаюсь, генерал! Я буду ждать. Жиль подумал, что пора уже встретиться с Тимом и все рассказать ему. Смысл последних слов предателя был ясен: англичанин останется в доме Смита, пока не найдется способ доставить его к английским позициям. Вряд ли англичанин станет расхаживать среди бела дня в своем красном мундире среди позиций американских войск. Укрываясь за изгородью. Жиль спустился к реке, никем не замеченный: помогла суматоха, вызванная стремительным отбытием генерала Арнольда. Очутившись у воды, юноша пустился бежать и быстро преодолел расстояние, отделявшее его от дерева, где были привязаны лошади. Там он нашел Тима, обтирающего травой лошадей, которых он уже покормил: судя по всему, они ничуть не пострадали от лившего всю ночь дождя. Тим был в превосходном настроении и даже что-то насвистывал за работой. Он так спокойно и радостно приветствовал своего друга, как если бы они только что покинули мягкие кровати после ночного отдыха. — Может, расскажешь мне про пушку? — весело спросил друга Жиль. — Это должно быть интересно! Тим ответил другу широчайшей улыбкой. — Хорошо придумано, а? Я знал, что у полковника Лэмба, чей пост находится выше по реке, есть хорошенькая маленькая пушечка, которую довольно легко переносить. Я убедил полковника одолжить ее коменданту небольшого форта, что стоит неподалеку, хотя отсюда его совсем не видно, некоему капитану Левингстону. Это было не так-то легко: Лэмб держался за свою пушку как за фамильную драгоценность. Левингстону пришлось поклясться, что он вернет пушку еще до полудня на случай внезапной проверки. Но ты видишь, это подействовало: как ни хорошо спрятался «Гриф», он ушел отсюда. Теперь твоя очередь. Рассказывай, как обстоят дела… В нескольких словах Жиль рассказал ему все, что он слышал и видел ночью, не забыв упомянуть и о результатах произведенной его другом канонады, затем, весь горя боевым пылом, предложил: — Арнольд уехал! Англичанин сейчас один в доме Джошуа Смита. Почему бы нам не отправиться туда? Захватим его в плен и отведем к генералу Вашингтону! — Это было бы, наверное, возможно, если бы Джошуа Смит действительно был предателем, но после твоего рассказа я думаю, что он уверен, будто служит делу Независимости, помогая встрече английского парламентера с большим начальником из Уэст-Пойнта. Он нам не поверит, и нам не поможет ни он, ни гарнизон Уэст-Пойнта, ни Левингстон. Хочешь, я скажу тебе; чем это кончится? — Можешь не продолжать, я понял! Нас примут за шпионов или сумасшедших и вздернут на виселицу… — По той причине, что нас отведут прямехонько к генералу Арнольду… Да, так все и будет! Нужно придумать что-то другое. Не забывай: мы с тобой больше похожи на бандитов с большой дороги, чем на честных солдат, воюющих за правое дело. Все, что нам нужно, — это захватить красавчика майора, но сделать это надо там, где ему не сможет помочь Арнольд. Только тогда мы сможем отвезти его к Вашингтону в качестве более веского доказательства, чем россказни какого-то индейца. — На словах-то проще простого, — поддел Тима Жиль. — Остается только исполнить сказанное! Так что же мы теперь станем делать? — Лошади готовы. Подкрепимся немного: Левингстон, славный парень, не только дал овса для наших лошадей; мой вид вызвал у него жалость, и он снабдил нас солидным запасом всякой еды… а потом в путь! — В путь? Не лучше ли продолжать наблюдение за домом Смита? А вдруг сегодня ночью Смит перевезет англичанина на своей лодке на тот берег? — Это невозможно! Тогда майору придется пересечь Пикскилл и наши позиции. Если он хочет добраться живым до английских аванпостов в Уайт-Плейнс, ему нужно спуститься по этому берегу реки до Кингс-Ферри: только там он сможет перебраться на другой берег. По всей вероятности, он будет без формы, но ты ведь достаточно нагляделся на него, чтобы узнать? — Я узнаю его, даже если он оденется лесным разведчиком или протестантским пастором! — Вот и хорошо!.. Тогда, вместо того чтобы сидеть здесь, рискуя быть схваченными, мы отправимся в Кингс-Ферри и будем спокойненько ждать его там, на другом берегу… Доводы Тима были весьма убедительными, однако Жиль все же не совсем разделял его уверенности. Неприятное, почти болезненное ощущение, которое он испытывал сейчас и впоследствии ставшее для него чем-то вроде шестого чувства, заставляло его противиться плану Тима. Как знать, не найдет ли Арнольд, чьи ум и сообразительность были известны всем, какого-либо иного способа выручить своего сообщника, переодев его, например, в мундир офицера американской армии, чтобы без помех провести через позиции американцев, пока его преследователи напрасно будут ждать в Кингс-Ферри? Тиму Токеру, конечно, не слишком понравилось то, что друг отвергает его идею, но Жилю казалось, что риск слишком велик, о чем он без обиняков и объявил. К его большому удивлению, Тим, не колеблясь, принял его доводы. — От этого дьявола всего можно ожидать! Но тогда есть только одно место, где англичанин обязательно проедет: брод на Кроттон-Ривер. Если мы не встретим его в Кингс-Ферри, то уж на Кроттон-Ривер поймаем его наверняка! Теперь хватит разговоров! Поехали! В ответ Жиль только пришпорил коня. Не успели друзья добраться до переправы через реку, как снова начался дождь и принялся хлестать всадников своими струями с таким усердием, точно был зол на них. День был серый, тяжелые плотные облака низко ползли от одного края долины к другому, проливая на землю ледяной водопад дождя, от которого не могла защитить никакая одежда. Вода в реке, и так уже высоко поднявшаяся, походила на ртуть и продолжала подниматься все выше. — Интересно, высохну ли я когда-нибудь? — пробормотал Жиль сквозь зубы. — Мне кажется, что я уже превратился в рыбу. Сгорбившись в седле под струями проливного дождя. Жиль и Тим скакали по заросшей лесом долине. Они уже не чувствовали ни усталости, ни холода, ни даже пронизывающей насквозь сырости. Одна лишь безжалостная мысль, одно лишь страстное желание гнали их вперед: захватить эмиссара англичан и привезти Вашингтону доказательства предательства генерала Арнольда, доказательства письменные, документы, которые составлялись на глазах Жиля. Этой цели они и намеревались достигнуть любой ценой, какие бы препятствия ни пришлось преодолеть… Первое препятствие встало на их пути в образе двух вооруженных ополченцев с еловыми веточками на обтрепанных треуголках. Вторым препятствием стало то, что паром не ходил. Друзьям объяснили, что командование приказало держать его здесь, чтобы не пришлось в спешке тянуть его с противоположного берега в том случае, если английские корабли сделают попытку подняться вверх по реке к Уэст-Пойнту. Разъяренный Тим уже открыл было рот, чтобы запротестовать, но Жиль взглядом остановил его и добродушно заявил: — Ну что ж, подождем! Если мы не можем переправиться, то, значит, и никому другому не удастся! И я вижу вон там гостиницу… — Ты что, рехнулся? — заворчал Тим. — В гостиницах надо платить, а у нас нет ни цента! — Точно! Ни цента… зато есть несколько долларов, которым мы обязаны любезности нашего друга Сэма Поулдинга. Он дал их мне тайком, а я позабыл сказать тебе об этом. В долг, конечно, по дружбе… — Сэм дал тебе денег? Вот уж никогда бы не подумал, что он будет так щедр! — сказал озадаченный Тим. — Я тоже, — рассмеялся Жиль. — Просто… я заметил, что один из его карманов оттопыривается, и в нем что-то звенит… и что он нахально открыт. Мы вернем деньги позже… если Господь сохранит нам жизнь! Глаза Тима сделались круглее монет, чудесным образом появившихся из кармана промокшего насквозь сюртука его друга. — Вот это да! — несколько раз повторил он. — Кто бы мог подумать, что бывший кандидат в кюре сумеет так ловко залезть в карман грабителя с большой дороги! — Если бы ты знал, на что были способны мои предки в прошедшие века, то ты бы не удивлялся. А ведь речь не всегда шла о жизни или смерти, — не без удовольствия объявил последний отпрыск благородного рода владетелей де Лаюнондэ. — Так что, едем в гостиницу? — Уж меня-то упрашивать не придется! Секунду спустя друзья уже сидели у камина. Поставив ноги на подставку для дров, они глядели, как дымятся подошвы их обуви, и попивали кипящий грог, за которым должен был последовать ароматный и густой луковый суп. Жиль расположился так, чтобы видеть дорогу и пристань парома. — Тебе бы надо немного поспать! — заботливо сказал Тим, после того как суп был съеден. — Не думаю, что они доберутся сюда раньше вечера. Я бы и сам охотно поспал… — Спи, если хочешь! Я спать не буду… Я разбужу тебя, если увижу что-нибудь подозрительное… — Если ты не поспишь сейчас, то вечером будешь никуда не годен! — Что ж, посплю в седле, а ты послужишь мне поводырем. И кто знает, может быть, мы сегодня не уедем отсюда… Жиль прислонился спиной к камину, чувствуя приятную истому от его огня; однако он был начеку и внимательно следил за всем, что происходило на дороге. Время шло и шло, а он пил чай, чашку за чашкой, иногда перекидывался парой слов с ополченцами, заходившими в гостиницу погреться, или с хозяйкой гостиницы, маленькой, тощей, ходившей вприпрыжку женщиной. Она была одета в черное, как и подобает вдове, но ее поблескивающие глаза с видимым интересом глядели на всякое существо мужского пола, попадавшее в поле зрения. Высокий белокурый юноша, с такой элегантной небрежностью носивший донельзя обтрепанные одежды, привлекал ее внимание своими небесно-голубыми глазами, которые на его загорелом, почти как у индейца, лице походили на окошки, сквозь которые видно утреннее небо. Хозяйка то и дело подходила к нему, что страшно раздражало Жиля, потому что ее черные юбки заслоняли окно, сквозь которое он наблюдал за происходящим снаружи. После рассказа о героической смерти мистера Салливена, ее дорогого супруга, павшего в битве при Монмут-Корт-хаус, она пустилась в воспоминания о признаниях в любви и поцелуях под цветущими яблонями Норткастля, как вдруг необъяснимое чувство тревоги заставило Жиля встать. — Извините меня! — бросил он хозяйке и подошел к окну: сердце его бешено забилось при виде двух всадников, подъехавших к парому и разговаривавших с охранявшими его ополченцами. Всадники были одеты в одинаковые коричневые камзолы с серебряными пуговицами и темные плащи, на головах у них были черные треуголки, но, взглянув на их лица, Жиль понял, что это и есть те, чьего появления он так упорно поджидал. Это были Джошуа Смит и английский майор, одетые как честные американские буржуа! Переговоры между вновь прибывшими и ополченцами затянулись. Вдруг Жиль увидел, как англичанин достал из-под плаща лист бумаги, протянул его ополченцу, который принял бумагу со скучающим видом, прочел, затем пожал плечами как человек, вынужденный делать что-то нехотя, и пошел к хижине паромщика, а всадники не спеша взошли на паром. Проклиная все на свете. Жиль подскочил к Тиму, столкнул его со скамьи, где тот спал, и подтащил к окну. — Смотри… Они нашли выход! Затуманенные сном глаза Тима сразу прояснились, он изрыгнул такие проклятья, что его отец-пастор заболел бы, если бы услышал своего сына, затем ринулся к двери, почти сорвав ее с петель в яростном порыве, и что было мочи побежал к посту ополченцев. Жиль мчался следом за ним, но, как они ни спешили, все равно не успели: паром отошел от берега и его уже далеко отнесло течением. — Какого черта! — завопил Тим, не помня себя от возмущения и ярости. — Вот уже несколько часов мы сидим в этой харчевне из-за того, что ваш проклятый паром не ходит больше на тот берег якобы по приказу свыше! Так почему же те двое переправляются на нем? Ополченец с флегматичным видом пожал плечами, достал из кармана трубку и медленно принялся набивать ее. — Никак нельзя было отказать им, старина! У них есть приказ от самого главного, пропуск, подписанный самолично генералом Арнольдом! Не годится отказывать такой важной персоне! И нечего так злиться, старина! — добавил он, не обращая ни малейшего внимания на выкрики и брань Тима. Жиль рассмеялся, желая успокоить своего друга. И, боясь, как бы ополченец не разозлился, поспешно сказал: — Тим, этот человек прав! Кричать тут бессмысленно: даже при демократии бывают такие несправедливости! И, обратившись к ополченцу, Жиль спросил: — Наверное, эти господа по меньшей мере члены Конгресса, раз у них есть такой пропуск? Вы случайно не знаете, куда они направляются? Обрадованный неожиданной поддержкой, ополченец ухмыльнулся, затем величественно сплюнул и ответил: — Члены Конгресса? Да что вы! Это Джошуа Смит, богатый фермер, которого здесь все хорошо знают, а тот, другой, — его двоюродный брат из Олбани. Они едут в Лонг-Гроув, что в двух милях отсюда, к Пендлтону, родственнику Смита… и, кажется, по важному делу! С этими словами ополченец удалился, оставив Тима и Жиля смотреть на реку, которая будто насмехалась над ними. — Нужно переправиться! — сказал Жиль сквозь зубы. — Без парома это невозможно сделать, а уж тем более с лошадьми! Я вижу только один выход. — Какой же? — Дождаться ночи, когда все уснут, и угнать паром. — Да, но при условии, что он вернется, в чем я сомневаюсь, ведь паромщик живет на том берегу. Он, должно быть, страшно рад, что его «вынудили» вернуться домой! Казалось, что спокойствие начинает изменять Жилю. — Нужно спуститься еще дальше вниз по реке и найти другой паром! А ведь ты говорил мне про брод, где англичанин обязательно должен будет пройти… Главное, очутиться там раньше него! — От этого места река становится гораздо шире. Нам придется дойти до самого Тэппена, чтобы сесть на паром в Доббс-Ферри, а потом подняться вверх по течению до Кроттон-Ривер. Друзья возвратились в гостиницу в самом мрачном настроении, не утешила их даже широкая улыбка миссис Салливен, которая испугалась было, что «красавчик» уйдет, не заплатив. — Ужин будет готов через минуту, — весело объявила она. — Скажу не хвалясь, что вы останетесь довольны. А затем я приготовлю для вас по хорошей комнате. Заведение у меня скромное, но в моих комнатах есть все, что пожелаете… если только вы не поспешите продолжить ваше путешествие и не захотите после ужина переправиться на другой берег! — Мы и вправду очень торопимся, — ответил ей Жиль, — но нехорошо смеяться над нами, сударыня. Вы ведь знаете, что этой ночью никто не может переправиться на другой берег… — Я вовсе и не думаю смеяться! Я знаю, что вы торопитесь: видела, как вы весь день наблюдали за паромом, а когда он отплыл с теми людьми, бросились к реке как безумные! Тем не менее это можно устроить: у меня есть лодка! Она достала из посудного шкафа оловянные тарелки и расставила их на столе. Жиль разочарованно вздохнул: — На лодке невозможно переправить лошадей, а нам без них никак нельзя обойтись. В ответ хозяйка только рассмеялась. — Что до ваших лошадей, то скажу вам, что кроме лодки у меня есть сын. Он кузнец в деревне на том берегу и может нанять там лошадей. Вы оставите мне ваших коней, а взамен я дам вам записку для Неда, и он вам даст других, свежих. Отдадите их ему, когда вы вернетесь за вашими. Ох!.. Молодой человек!.. Что за вольности вы себе позволяете! Жиль в восторге схватил вдову в объятия и запечатлел два звучных поцелуя на ее щеках в знак благодарности, значительно более искренней, чем ее негодование. Словно помолодев на десять лет, хозяйка, вздымая юбками ветер, бросилась в кладовую, чтобы извлечь оттуда свое самое лучшее варенье. Тим восхищенно посмотрел на своего друга. — То, что ты так нравишься женщинам, иногда доставляет немало хлопот, но должен признать, что временами это бывает чертовски полезно! В этот вечер в гостинице не было других посетителей. Ужин, которым грациозно командовала миссис Салливен, прошел очень весело. Друзья услышали окончание истории о герое Монмут-Корт-хаус и его нежной половине; Жиль, в свою очередь, рассказывал о своей родной Бретани, а Тим — о своей поездке в Париж, затем провозгласили не один тост за здоровье генерала Вашингтона, за которое было выпито немало наилучшего виски покойного мистера Салливена. Наконец, к 9 часам вечера, стали готовиться к отъезду. Пока молодые люди проверяли свое оружие, миссис Салливен вышла из комнаты и вскоре вернулась с курткой без рукавов из толстого сукна на подкладке из овчины, которую она набросила на плечи Жиля. — Эта куртка моего покойного мужа, — сказала она и улыбнулась со слезами на глазах. — Теперь уж ему, бедняге, ничего больше не нужно, а вам она пригодится, ведь одежка на вас — одно название… — Миссис Салливен, вы лучшая из женщин! — взволнованно сказал Жиль. — Я буду рад увидеть вас снова. Жиль еще раз поцеловал ее так, как целовал бы Розенну или свою мать, если бы она ему позволила. Тим энергично пожал хозяйке руку, и друзья ушли в ночь, чтобы добраться до маленького лодочного сарая, что она им указала. Несколько минут спустя они уже гребли к противоположному берегу, на котором горело в ночи несколько огоньков. Течение было сильным, но погода улучшилась, и Друзья так усердно налегали на весла, что через самое короткое время уже достигли другого берега реки. — Осталось найти кузнеца! — объявил Тим, выпрыгнув из лодки на маленький причал. Наступивший день застал их у брода на Кроттон-Ривер. Прием, оказанный им сыном миссис Салливен, которого они подняли с постели среди ночи, не уступал гостеприимству матери. Он дал им лошадей, возможность пару часов отдохнуть, а также осведомил о том, что с наступлением ночи к Пендлтону прибыли двое всадников. Теперь Жиль и Тим, сидя на своих лошадях, прятались за деревьями и наблюдали за бродом, отмеченным кольями, вбитыми в дно реки, которую сами они пересекли без труда. Ожидание оказалось недолгим. Пара зимородков возмутила спокойные воды реки и взмыла в небо, когда какой-то всадник начал спокойно переходить реку в отмеченном месте. Острые глаза Жиля тотчас же узнали его: это был англичанин. — Вот и он… но почему-то один, — прошептал юноша. — Странно… — Ничего странного! Английские позиции уже недалеко; Смит, должно быть, решил, что теперь нечего опасаться, и вернулся домой. Офицер казался совершенно спокойным. Небрежно направляя лошадь одной рукой, тогда как другая свисала вдоль бедра, он с полуулыбкой созерцал зеленый пейзаж, свежеумытый вчерашним ливнем. Стояло прекрасное тихое утро, где не было места войне. Казалось, что майор и не помышляет ни о какой опасности. — Вперед! — произнес Жиль, когда лошадь англичанина ступила на берег. С пистолетом в руке он вышел из-за скрывающих их деревьев и вместе с Тимом преградил путь майору, которого, ввиду отсутствия шляпы, ему пришлось приветствовать легким поклоном. — Сударь, — вежливо сказал он, — благоволите считать себя нашим пленником и отдать нам бумаги, что вы получили от генерала Арнольда! Если майор и был удивлен, то нисколько не показал этого. — Кто вы, сударь? — спросил он мягко. — Хоть по нашей одежде этого и не скажешь, но мы оба служим в армии Соединенных Штатов. — У вас не американский акцент… — Я солдат короля Франции, но вы должны знать: нынче это одно и то же. Отдайте же бумаги, сударь! Нам доподлинно известно, что вы делали в доме Джошуа Смита. Англичанин пожал плечами; улыбка его оставалась такой же спокойной и приятной, как прежде. — Мне кажется, сударь, что вы не совсем в своем уме, и я не знаю, о каких бумагах вы говорите. Может быть, об этой? Тут он вытащил сложенный вдвое лист бумаги, на котором действительно красовалась подпись генерала Арнольда. Это был как нельзя более убедительный и по всем правилам оформленный пропуск на имя Джона Андерсона, эсквайра, живущего в Олбани и направляющегося в Норуолк. — Речь идет совсем не о пропуске, и вы прекрасно об этом знаете! Прошу вас сойти с лошади! — Как вам будет угодно! Под прикрытием Тима, державшего англичанина под прицелом своего карабина. Жиль тщательно обыскал его, но ничего не нашел. — Ну это уж слишком! — воскликнул он. — Я ведь своими собственными глазами видел, как этот предатель Арнольд передал вам планы оборонительных сооружений и данные о войсках в крепости Уэст-Пойнт! Англичанин рассмеялся и, более не обращая внимания на Тима, шагнул к своей лошади, отошедшей немного в сторону. — Надо полагать, что вам померещилось, — сказал он со вздохом. — Могу ли я теперь продолжить путь? Однако Жиль чувствовал, что в поведении англичанина есть нечто настораживающее. — Что это с вами? — спросил он насмешливо. — Вы, кажется, захромали? — Да, я поскользнулся вчера, когда слезал с лошади, — ответил майор. — Пустяки, всего лишь легкое растяжение… — Правда? Тем не менее прошу вас, будьте столь любезны и разуйтесь. Англичанин побледнел, и Жиль понял, что угадал верно: бумаги, которые они искали, были здесь, в башмаке, между пяткой и чулком. — Теперь бумаги наши, Тим! — радостно сказал он, протягивая драгоценные листки своему другу. — Гляди! Он был столь счастлив, что не увидел внезапно изменившегося лица пленного англичанина, и вздрогнул, когда вдруг позади него раздался чей-то тягучий голос: — Давайте вместе поглядим на эти бумаги, молодой человек! Они, похоже, очень интересные… Жиль оглянулся и увидел, что они окружены невесть откуда взявшимися людьми разбойничьей наружности, одетыми в потрепанные военные мундиры и в обычные одеяния крестьян. Эти люди стояли полукругом, преграждая им путь, а позади была река. Обрадованный их появлением, англичанин крикнул: — Само Небо послало вас мне на помощь! Ведь вы «ковбои», не так ли? Мне говорили, что я могу встретить вас здесь. Схватите этих людей: это американцы. Человек, который, очевидно, был главарем, выглядевший, если это возможно, еще более зловеще, чем другие, подошел к майору ближе, завладев по дороге бумагами. — А вы?.. Кто вы сами? — Один из ваших… то есть почти из ваших. Я английский офицер, выполняющий особое задание генерала Клинтона. Человек сдвинул на затылок засаленную, но украшенную великолепным султаном треуголку и засмеялся. Его смех показался Жилю знакомым. — Английский офицер, да? Ну, если у этого Клинтона все секретные агенты такие, как ты, то нельзя сказать, что ему слишком повезло. Твой нюх подвел тебя, англичанин! Мы — не «ковбои», мы — скиннеры. — Опять! — не удержался Жиль, которому показалось, что произошедшее с ним после побега из сарая ван Барена повторяется снова. Тим спросил: — Твое имя, случаем, не Нед Поулдинг? Предводитель шайки повернул к нему свое лицо с красным носом и красными же глазами. Он был явно польщен. — Верно! А что, я уже так знаменит? — Нет, но мы знаем твоего брата Сэма. Он сказал даже, чтобы мы тебя разыскали в окрестностях Кроттон-Ривер. На ловца и зверь бежит! Два дня как мы идем по пятам за этим человеком, он — английский шпион, и мы уж думали, что упустили его! Отдай нам, пожалуйста, бумаги, и мы заберем его с собой. — Минуту! Не надо так торопиться! Я готов поверить тому, что ты говоришь, но Сэм и я — это вовсе не одно и то же. Он тщательно изучал бумаги, поворачивая их своими пальцами с обгрызенными, пожелтевшими от табака ногтями. — Да… похоже, что эти листки стоят немало золота, — пробормотал он. — Если вам нужно золото, — воскликнул англичанин, увидевший, как ему показалось, шанс спастись, — то я дам его. У меня при себе пятьсот долларов и золотые часы… Возьмите их и дайте мне уйти. — Хорошая мысль! Давай их сюда! — Ты называешь себя американцем, а хочешь отпустить шпиона! — гневно сказал Жиль, увидев, как скиннер прячет в карман деньги и часы. — Это государственная измена, а за такое можно угодить на виселицу! Нед Поулдинг засопел, утер нос рукавом, затем улыбнулся Жилю, стараясь выглядеть полюбезнее. — Слушай, малыш, не кипятись! Среди Поулдингов нет и не было предателей, наверно, Сэм уже говорил тебе об этом. Но и дураков тоже нет! Так что твоего пленника, а похоже, что это важная британская птица, мы уж сами отведем куда следует! Я думаю, полковник Джеймсон, который командует кавалерийской заставой в Норткастле, охотно даст нам за него несколько лишних долларов… — Но это бесчестно! Вы ведь взяли у него деньги! Отпустите его в таком случае или верните деньги! А бумаги… — Я очень рад, что получил их, — ответил главарь скиннеров, засовывая бумаги в карман. — Но мне кажется, вы лезете в дела, которые вас совсем не касаются, а потому уж лучше вам смирнехонько остаться здесь. Эй, ребята! Поймайте-ка мне этих птичек и привяжите к дереву! Пока им удастся освободиться, мы успеем обделать наше дельце… да и их лошади нам пригодятся. Он еще не кончил говорить, а уже двадцать человек схватили Жиля и Тима, которые безуспешно пытались вырваться. Вне себя от ярости. Жиль рычал, как волк, попавший в западню… На глазах у него показались слезы, когда он увидел, как английского офицера со связанными руками прикручивают к седлу его собственной лошади, на которой уже восседал Нед Поулдинг. — Прошу простить меня, сударь! — крикнул Жиль англичанину. — Задержав вас, я выполнил мой долг, но лучше бы я оставил вас на свободе, чем видеть в руках этих негодяев, которые оскверняют нашу борьбу за правое дело! Англичанин улыбнулся ему той же чудесной улыбкой, что произвела на Жиля такое впечатление раньше, в доме Джошуа Смита. — Я знаю, сударь! С тех пор как французы — наши враги, мы узнали, что честь — не пустой звук для них. Будьте спокойны: у меня и в мыс лях нет, что эти люди — солдаты генерала Ващингтона, истинного джентльмена… До свидания, сударь, и спасибо вам за попытку мне помочь. Шайка скиннеров ускакала, вздымая клубы пыли. Когда пыль рассеялась, берега Кроттон-Ривер вновь обрели свое торжественное спокойствие. Привязанные к деревьям, двое друзей волей-неволей превратились в часть пейзажа, и Жиль постепенно успокоился. — Хотелось бы знать, сколько времени мы тут проторчим, — вздохнул он, напрягая мышцы, чтобы проверить прочность связывающих его веревок. — Брод совсем рядом. Рано или поздно здесь кто-нибудь появится. Да и вообще, зачем волноваться? В любом случае, Арнольд проиграл. Этот полковник Джеймсон должен же уметь читать — он сделает все, что требуется. — Если только, еще не доехав до Норткастля, они не наткнутся на «ковбоев» или на английский патруль… — Доверимся Поулдингу, он прирожденный бандит! Он будет защищать пленника, как пес свою кость… А потом, я думаю, скоро нас освободят. Кто-нибудь появится и… Однако прошло много часов, а никто не показывался. Лишь вечером появился эскадрон регулярной американской кавалерии. Эскадроном командовал заместитель командира норткастльского поста полковник Бенджамин Толмедж. Это был человек средних лет, молчаливый, сдержанный до холодности. Его невозмутимое лицо казалось неспособным проявлять какие-либо чувства, но холодные глаза смотрели прямо, а речь была четкой и ясной. Вопросы, которые он задал Жилю и Тиму, были краткими, но очень точными, и он выслушал ответы на них с глубочайшим вниманием. Одиссея, рассказанная двумя незнакомцами, не очень его удивила, не слишком его поразил и рассказ о ночи, проведенной ими у Джошуа Смита. Однако когда Жиль поведал о намерении скиннеров продать их пленника полковнику Джеймсону, Толмедж нахмурился. — Садитесь на коней позади кого-нибудь из моих людей, — приказал он. — Мы возвращаемся в Норткастль. Затем он прибавил очень тихо, будто говорил сам с собой: — Полковник Джеймсон — хороший солдат, но он близкий друг генерала Арнольда и многим ему обязан. Прибыв на пост, они застали там какую-то суматоху, а полковника Джеймсона нашли во дворе вместе с двумя другими офицерами. Скиннеров не было и следа, как и их пленника. Однако им не замедлили сообщить, что те уже побывали здесь и что подозрения полковника Толмеджа вполне сбылись: возмущенный тем, что он расценил как постыдный заговор, направленный против его дорогого друга генерала Арнольда, полковник Джеймсон не придумал ничего лучшего, как отправить пленного в Уэст-Пойнт под охраной офицера, лейтенанта Аллена, с несколькими солдатами. Толмедж тотчас же бросился в наступление. Голос его был спокоен и ровен, но каждое слово точно попадало в цель. — Полковник Джеймсон, если вы не хотите отвечать за государственную измену перед генералом Вашингтоном и Конгрессом Соединенных Штатов, то должны немедленно отрядить погоню за Алленом и возвратить сюда пленного, который служит при штабе лорда Клинтона. Джеймсон удивленно взглянул на полковника Толмеджа. — Откуда вы это взяли, Толмедж? Это некий Джон Андерсон; у него есть пропуск, подписанный генералом Арнольдом, и бумаги, указывающие на то, что он наш секретный агент. — Он не наш секретный агент, а Арнольд — предатель! Спросите этих людей, выполняющих задание генерала Вашингтона. Двумя часами позже, среди ночи, маленький отряд лейтенанта Аллена возвратился в Норткастль. Увидев пленника, усталого и явно удрученного новым ударом судьбы, выпавшим на его долю как раз тогда, когда он уже мог почти считать себя свободным, Толмедж повернулся к Жилю. — Вы были правы, этот человек — английский офицер, это сразу видно по его манерам. С меланхолической улыбкой англичанин пожал плечами. — Нет смысла более скрывать это! Я — майор Джон Андре из армии Великобритании и выполняю поручение генерала лорда Клинтона… Когда английского майора увели к полковнику Джеймсону, Жиль задал Толмеджу мучивший его вопрос: — Что его ожидает? — То же, что и всех шпионов. Если бы его взяли в мундире, то обращались бы с ним как с военнопленным, а это значит, что в самом худшем случае его бы расстреляли, а так он будет повешен! Гражданская одежда принесет ему смерть. — Но он вовсе не шпион! Он прибыл на переговоры с Арнольдом по вызову самого генерала и тогда на нем был мундир, я могу поклясться в этом! Только обстоятельства вынудили его переодеться в гражданскую одежду. Даже под угрозой смерти Жиль не смог бы объяснить, что заставило его стать на защиту англичанина. Конечно, тут повлияло его стремление к справедливости и чувство чести, но также и инстинктивная приязнь к майору, которому он не мог противиться. Жилю очень нравился англичанин, такой обаятельный и не намного старше его самого. Он бы хотел стать ему другом. Да и англичанин выразил ему свою симпатию, когда по-дружески кивнул и приветливо помахал рукой, завидев в Норткастле. — Что ж! — ответил Толмедж, пожав плечами. — Вы всегда можете засвидетельствовать это в трибунале, когда его будут судить. Посадив пленного под замок, офицеры стали решать, что им следует делать, и пришли к заключению, что необходимо срочно доложить обо всем Вашингтону. Но где искать главнокомандующего? Находится ли он все еще в Хартфорде, где встречался с Рошамбо и Тернеем, или уже отправился, как и намеревался, в Уэст-Пойнт? — Единственно правильное решение, — заявил Толмедж, — это послать гонцов в оба места. Удрученный взгляд Джеймсона обратился на Жиля и Тима. — Вашингтон знает вас обоих. Можете ли вы взять на себя выполнение этого поручения? Один из вас отправится в Хартфорд с моим письмом, другой — в Уэст-Пойнт с этими проклятыми бумагами. Я дам вам лошадей, чтобы вы выехали на рассвете. — Мы в вашем распоряжении, полковник, — в один голос ответили Жиль и Тим. Едва лишь забрезжил рассвет. Жиль и Тим верхом выехали из норткастльских ворот, весело распрощались и поскакали в разные стороны. Тим отправился на северо-восток, где находился Хартфорд, а Жиль пришпорил коня, чтобы вновь выбраться на их прежнюю дорогу, но уже в обратном направлении — на Кингс-Ферри и Уэст-Пойнт. Именно он вез доказательства измены генерала Арнольда. Кроме того, он вез письмо, которое майор Андре попросил передать генералу Вашингтону. В письме майор честно признавался во всем, что совершил, но при этом добавлял следующее: Вручая письмо Жилю, англичанин настоял на том, чтобы тот прочел его. — Раз уж вы пользуетесь доверием генерала, не могли бы вы, сударь, сказать ему все, что знаете об этом злосчастном деле, и… — Выступить в защиту честного человека? Положитесь на меня, майор! Я не могу обещать вам многого, но сделаю все, что в моих силах, чтобы на вас не легла ответственность за вину другого. Прижавшись к шее несшегося, как ветер, коня, Жиль чувствовал, будто у него за спиной вырастают крылья. Давно уже не испытывал он такого внутреннего удовлетворения: ему и Тиму удалось все же, несмотря на все препятствия, преградить дорогу предательству и спасти инсургентов; притом он скоро встретится с человеком, которым восхищался более всего на свете. Наконец, он надеялся спасти жизнь молодому англичанину, попавшему в подлую ловушку, которому угрожала самая унизительная смерть. Сама мысль о том, что ему придется увидеть майора Андре на виселице, была ему отвратительна: это было бы одновременно нелепостью, несправедливостью и, как ему казалось, объяснялось присущим американцам недостатком вкуса. Наконец, он впервые за долгое время надел американский мундир: Толмедж снабдил его полным комплектом формы кавалериста. Он задрожал от радости, когда надевал белые панталоны, сапоги и черный мундир с позолоченными пуговицами, подобный тем, что носили солдаты Конгресса от последнего рекрута и вплоть до самого Вашингтона. Когда же в дополнение ко всему он надел треуголку с черной кокардой, ему показалось, будто с помощью нескольких локтей сукна и кожи он получил некое новое крещение от имени огромной страны, которая с каждым днем привязывала его к себе все больше. Пусть только придет победа и украсит его плечи эполетами офицера, тогда он сможет смело постучать в двери монастыря в Эннебоне, забрать оттуда Жюдит и возвратиться вместе с ней в Америку, чтобы положить начало новой ветви рода де Турнеминов… Мысли о Жюдит вернулись к нему, как нечто само собой разумеющееся. Может быть, ярость скачки навстречу ветру, с его соленым привкусом близкого моря, вызвала образ девушки из милого далека, в глубинах которого он прятал воспоминание о ней, или же надежда обрести новую, более достойную судьбу, что начинала как бы уже просвечивать сквозь еще туманное будущее, но Жиль снова обрел свою любовь такой же, какой она была прежде, а с ней и желание возвратиться к Жюдит, сделать ее навсегда своею… Неистовое плотское желание, вызываемое Ситапаноки, потухло, как только он расстался с индианкой: она привлекала его, как магнит притягивает железные опилки, но воспоминание о ней стиралось по мере того как росло разделяющее их расстояние. И теперь он радовался разлуке с супругой вождя сенека, лишь на мгновение показавшейся ему жестокой. Один Бог знает, на какие еще глупости не решился бы Жиль из-за властного стремления обладать телом прекрасной алгонкинки, которое охватывало его всякий раз, как он видел ее!.. «Она бы превратила тебя в глупца, друг мой! — говорил он сам себе, вонзая шпоры в бока лошади. — А это слово никак не сочетается с фамилией Турнемин». Было около часу пополудни, когда перед Жилем показался Уэст-Пойнт. Он помедлил минуту, чтобы окинуть взглядом окрестности и полюбоваться крепостью, которую Лафайет недавно окрестил Гибралтаром Америки. Местоположение крепости было выбрано с дальновидным расчетом. Ландшафт, ее окружавший, оставлял впечатление грандиозности. Крепость была выстроена на скалистом холме на правом берегу Гудзона. Широкая, как озеро, река в этом месте текла меж крутых берегов, поросших лесом, где преобладали дуб и кипарис. На окружающих холмах были выстроены крепостные сооружения, частью высеченные в скалах, частью сложенные из толстых бревен. В самой же крепости Уэст-Пойнт находился гарнизон в четыре тысячи человек с двадцатью крупнокалиберными пушками. Само собой разумеется, над стенами гордо развевался укрепленный на высоком флагштоке тринадцатизвездный флаг новой республики. В гавани стояли на якоре несколько хорошо вооруженных шхун. На узкой равнине, простирающейся между фортом и рекой, царило оживление. Там расположился отряд пехотинцев, правда, в разношерстных одеяниях, но у всех были шпаги с позолоченными эфесами, а на шляпах красовались черные с красным перья. Не слишком уверенный в том, что его ожидает в Уэст-Пойнте, Жиль медленным шагом подъехал к одному из солдат. — Курьер из Норткастля! — объявил он лаконично. — Нам сказали, что здесь ожидают прибытия генерала Вашингтона… Человек, к которому Жиль обратился, уставился на него, затем громко рассмеялся. — Эй, слушай! — произнес он на чистом французском языке, густо приправленном овернским акцентом. — Ну и выговор у тебя, друг, несмотря на твой красивый мундир! Ты, часом, не из наших будешь? — Конечно, я француз! И к тому же бретонец! — весело ответил ему Жиль, наклонившись с седла, чтобы пожать руку солдату. — Но из какого вы полка? Ваши одеяния не очень-то соответствуют уставу. — Вот тут ты прав! Но скажу тебе, что нас, французов, тут немного, только дивизия генерала де Лафайета. — Лафайет здесь? — Конечно, здесь! Он прибыл сюда добрый час назад вместе с полковником Гамильтоном, сопровождая генерала Вашингтона! Мы же охраняем его с самого Лиффтчфилда. Они все трое должны быть еще там, наверху. — А генерал Арнольд? — Я не знаю, где он, говорят, уехал проверить тот берег реки… Но Жиль его уже не слушал. Бросив громкое «спасибо, друг», он пустил своего коня в галоп, преодолел на всем скаку гласис и вихрем ворвался в Уэст-Пойнт, перескакивая, как через изгородь, через часовых, скрещивающих штыки в попытке преградить ему дорогу, и крича во всю глотку: — Срочный курьер к генералу Вашингтону! Секунду спустя он уже спрыгнул с коня почти под ноги виргинцу, который появился на пороге каземата, подобно Лазарю, вышедшему по зову Господа из своей гробницы. Он тут же признал новоприбывшего, но не без некоторого удивления. — Вы, сударь? В этой форме? — Я привез очень важные новости, господин генерал. Полковник Джеймсон, который меня послал, решил, что следует дать мне возможность доставить их наверняка. Отдав по-уставному честь. Жиль протянул генералу пакет, содержащий пресловутые бумаги Арнольда, письмо майора Андре, а также письмо, написанное полковником Джеймсоном, где тот давал объяснения всему происшедшему. Нанесенный генералу Вашингтону удар был еще тяжелее, чем предполагал Жиль. Несмотря на свое легендарное самообладание, американец пошатнулся, лицо его позеленело, и он прикрыл глаза. Жиль услыхал его шепот: — Тридцать тысяч фунтов стерлингов!.. Чин бригадного генерала! Боже мой!.. Жиль испугался, что генерал вот-вот рухнет под тяжестью подлого удара, нанесенного ему человеком, которого он любил и которому доверял. Юноша едва осмеливался дышать, не пытаясь даже поддержать Вашингтона. Чувствуя, что наилучшим способом выразить свое уважение чувствам генерала будет сделать вид, что его здесь вовсе нет. Жиль вытянулся, будто кол проглотил, и уставился взглядом в стену каземата. Наступившее молчание длилось, казалось, целую вечность, хотя на самом деле прошло всего несколько секунд. Наконец Вашингтон открыл глаза, и взгляд его упал на неподвижно застывшего Жиля, похожего на статую в мундире. Генерал взял себя в руки и произнес, обращаясь к Жилю, тихим голосом, стараясь говорить твердо, не выдавая своего смятения: — Мне передали, что это вам и Тиму Токеру мы обязаны раскрытием заговора? Тут и Жиль осмелился наконец взглянуть на него. — Наши жизни всецело принадлежат вам, господин генерал! — воскликнул юноша, и от его пылкого ответа лицо генерала отчасти обрело свой привычный цвет. — Мы лишь выполняли наш долг! Вашингтон сделал шаг, положил свою ладонь на плечо Жиля, сжал его и сказал просто: — Благодарю! Слова генерала и его дружеский жест были самой драгоценной наградой для Жиля: получи он чин полковника и целое состояние — и то он не был бы так счастлив. Но Вашингтон, хоть ему и удалось уже совладать со своим волнением, внезапно вновь изменился в лице, и в глазах его мелькнул ужас. — Боже мой! — прошептал он. — А золото?.. За мной! Следуя за генералом, они побежали в дальний угол двора. Там, перед низкой дверью, стоял часовой с мушкетом на плече. — Принесите ключи! — приказал часовому Вашингтон. — Они в кабинете генерала Арнольда. Спросите у майора Гранта… Солдат быстро вернулся в сопровождении офицера. — У нас нет ключей, — признался тот. — Генерал Арнольд никогда с ними не расстается… — Тогда взломайте дверь! Понадобился таран и десяток солдат, чтобы вышибить дверь. В конце концов она рухнула с ужасающим грохотом, открыв вход на лестницу, ведущую вниз. — Фонарь сюда! Жизо! Следуя за Жилем, державшим фонарь, майор Грант и генерал Вашингтон принялись спускаться по лестнице, уходившей круто вниз. Они добрались до узкого коридора, в конце которого начиналась другая лестница, также уходящая вниз. Здесь было холодно и сыро. Наконец они дошли до двери, столь солидно окованной железом и прочной на вид, что Жиль спросил себя, можно ли ее открыть, чтобы не взлетела на воздух вся крепость. Но, к его удивлению, дверь легко поддалась, лишь только убрали перегораживающий ее железный брус. Их взгляду открылся длинный подвал. Он был пуст, лишь вдоль стен в безупречном порядке выстроились ряды бочонков, по всей видимости нетронутых, на что указывали совершенно целые печати с гербом, которыми был опечатан каждый бочонок. — Слава Богу! Кажется, мы пришли вовремя, — процедил Вашингтон сквозь зубы. — Однако следует в этом удостовериться! Этот человек слишком хитер! Майор, откройте один из бочонков! Офицер выбрал первый попавшийся бочонок, саблей вскрыл крышку, а Жиль, держа фонарь в руке, светил ему. Открывшееся их взорам зрелище вызвало у них дружный крик ярости: — Камни! Только камни! Ругаясь так, что покраснел бы и рейтар, генерал Вашингтон ударом ноги перевернул открытый бочонок, затем в приступе бешенства обнажил саблю и принялся потрошить еще нетронутые бочонки. Напрасный труд: все они были наполнены камнями, кроме двух, стоявших немного в стороне от других. Однако большая часть французского золота исчезла. Губы Вашингтона побелели. Он по очереди взглянул на своих спутников: оба были так же бледны, как и он, а Жиля била крупная дрожь. — Грабителю не хватило времени закончить свою работу, — проворчал генерал, — и этой зимой мои солдаты снова будут подыхать с голоду. Негодяй! Подлец! Взгляд генерала упал на майора Гранта. — Прикажите доставить в целости эти бочонки казначею Форта и распорядитесь, чтобы привели моего коня, а также лошадь для этого солдата. Мы едем в Робинсон-хаус. Это дом Арнольда, — объяснил он Жилю. — Генерал Лафайет и полковник Гамильтон уже отправились туда, чтобы не заставлять ждать миссис Арнольд с ее обедом. Ее… муж должен там быть, раз он не встретил меня здесь!.. Но как я мог обезуметь настолько, чтобы доверять этому человеку и отдать в его руки целое состояние? Это значило искушать дьявола… Но кто мог предвидеть такое несчастье? Всадники покинули Уэст-Пойнт и во весь опор помчались по направлению к довольно красивому зданию, стоявшему в нескольких милях от крепости посреди роскошного парка из огромных сосен и кипарисов. Оживляемый рекой, пейзаж был великолепен и торжествен, но Робинсон-хаус в этот день выглядел странно: в доме царили крайнее возбуждение и растерянность. Черный слуга, спешивший к конюшням, лишь бросил на всадников абсолютно безразличный взгляд. Перед крыльцом они увидели стоявших подле двух негров и квартеронки, рыдающей в передник, Лафайета и Гамильтона, которые о чем-то совещались. Увидев своего командира, они с видимым облегчением бросились ему навстречу. — Ах, господин генерал! — вскричал Лафайет. — Вы явились вовремя, как сам Господь! Мы находимся в совершеннейшей растерянности! Генерал Арнольд только что уехал, и мы… — Арнольд — предатель! — резко оборвал его Вашингтон. — Кому доверять… Боже мой! Вот, маркиз, прочтите то, что мне только что доставили. Маркиз и майор прочли бумаги, вырывая их друг у друга, и не смогли сдержать негодующих восклицаний. Окончив чтение, оба ошеломленно взглянули на Жиля, державшегося в трех шагах позади генерала. — Да, да, — сказал Вашингтон, который, чтобы успокоиться, жевал сорванную с дерева веточку. — Именно этому молодому человеку мы обязаны раскрытием заговора. Он выказал огромную храбрость… — О… но ведь это наш охотник за индейцами? — воскликнул Лафайет. Его удрученное лицо, постаревшее от ужасных событий, осветилось улыбкой, тотчас же сделавшей его снова молодым. — Вот вам моя рука, сударь! Мне вдвойне приятно пожать руку французу, столь преданному нашему дорогому генералу и делу американской независимости. Граф де Рошамбо очень хорошо отзывался о вас. Жиль с радостью пожал руку маркиза, еще раз подумав, что он действительно попал в страну чудес, где рука овернского вельможи пожимает руку бретонскому бастарду. Однако Вашингтон прервал излияния: — Теперь доложите, что здесь произошло! Рассказ начал полковник Гамильтон. Он коротко поведал о том, как, приехав без приглашения в Робинсон-хаус, чтобы пообедать и уведомить о скором прибытии главнокомандующего, они застали Арнольда сходящим с лошади: он только что прибыл с противоположного берега реки. Чтобы избежать риска разминуться с Вашингтоном на дороге в Уэст-Пойнт и не заставлять более ждать свою супругу, Арнольд уселся за стол вместе с ним и Лафайетом. Обед начался весело, как вдруг прибыл гонец с письмом. Арнольд прочел его и, нисколько не изменившись в лице, самым естественным тоном попросил извинения: его срочно вызывают по делам службы. Он встал из-за стола и, подав знак жене, удалился с ней в свою комнату. Минуту спустя Лафайет и Гамильтон выглянули в окно и увидели, как генерал вскочил на лошадь и умчался в южном направлении. Они остались за столом одни. Ожидание показалось им долгим, миссис Арнольд все не возвращалась. Тогда они спросили о ней у негра, который прислуживал им за столом. Вскоре негр возвратился в сопровождении горничной. Она была в сильном волнении и проливала потоки слез. Между рыданиями квартеронка смогла им сказать, что «у мистрис конвульсии» и что уже послано за доктором: ее состояние вызывало опасения, ведь она была беременна. — Мы сочли, что наши дружеские отношения дозволяют подняться к ней в комнату, — продолжил рассказ Лафайет. — Это было весьма грустное зрелище. Несчастная женщина, казалось, потеряла рассудок. Она корчилась от боли и так кричала, что даже вы могли бы их услышать, если бы мы не закрыли окна. Она говорила… Прошу простить меня, господин генерал, но все же думаю, что вам следует знать… Она говорила, что вы приехали сюда, чтобы убить ее ребенка… Жиль навсегда запомнил смертоносный блеск, сверкнувший в голубых глазах Вашингтона. — Так вот как здесь думают обо мне!.. — горько промолвил он. — Вот чего можно ожидать от людей, которых любишь! Нет, Пегги Арнольд не сумасшедшая. Если она и кажется безумной, то потому, что знает: ее муж бежал… — Вы не повидаетесь с ней? — спросил Гамильтон. — Нет! Вы оба останетесь здесь на тот маловероятный, впрочем, случай, если предатель попытается вернуться за своей женой. Я же возвращусь в Уэст-Пойнт вместе с нашим юным французом. Прежде чем я снова пущусь в путь, мне нужно отдать кое-какие распоряжения. Весь остаток дня генерал Вашингтон посвятил тщательному обследованию укреплений Уэст-Пойнта, отправке разведчиков, чтению писем, спокойный среди офицеров своего штаба, молчаливых и сгорающих от стыда. Жиль, временно возведенный в ранг адъютанта главнокомандующего, носился вслед за ним, готовый отправиться на край света по его первому знаку. К вечеру, когда все офицеры собрались в комнате, служившей Арнольду кабинетом, чтобы держать там совет, невесть откуда появился черный раб с письмом. Письмо было от Арнольда, и Вашингтон прочел его вслух. Предатель писал: Вашингтон закончил чтение, сопровождавшееся негодующим шепотом офицеров, сложил письмо, спрятал его в карман и оглядел ледяным взглядом всех, кто его окружал. — Успокойтесь, господа! Все это очень печально. Не знаю даже, действительно ли этот человек настолько циничен или он не ведает, что творит? Это невообразимо… Затем он обратился к Жилю: — Поезжайте в Робинсон-хаус, господин Гоэло. Скажите генералу Лафайету и полковнику Гамильтону, пусть они присоединяются к нам. Перед тем вы передадите им письмо, адресованное миссис Арнольд, и сообщите ей, что ее муж, несомненно, находится в полной безопасности среди английских войск и что я прикажу отправить ее к отцу в Филадельфию, как только она того пожелает. Скажите ей также… чтобы она собрала личные вещи своего… супруга и передала их мне. Вы привезете их, но не задерживайтесь: завтра утром мы выезжаем в Тэппен, где будем судить английского шпиона, которого туда уже должен был препроводить полковник Толмедж. Интонация, с какой Вашингтон произнес слова «английский шпион», побудила Жиля прервать молчание, которое он предпочел сохранять весь этот день, боясь усугубить гнев генерала. — Прошу простить меня, господин генерал, но читали ли вы письмо майора Андре? — Читал, ну и что с того? — Из этого письма вы должны были узнать, что майор вовсе не шпион. Это честный офицер, преданный и смелый. Он нехотя и не без отвращения выполнял поручение лорда Клинтона… — Я и не сомневаюсь в этом. Однако он был схвачен переодетым в гражданское платье! — Но он переоделся случайно, против воли! Обстоятельства вынудили его сделать это… Вашингтон стукнул кулаком по столу. — Не играйте со мною в подобные игры, сударь! Закон недвусмысленно и категорически гласит: всякий офицер или солдат, схваченный в зоне военных действий в гражданской одежде, считается вражеским шпионом и должен быть повешен. Такая судьба недавно постигла английского шпиона Натана Хейла. — Все это так, но если закон есть закон, то вы — генерал Вашингтон, — продолжил свою защиту Жиль, забыв всяческую осторожность. — Наш закон — это вы, вы — закон для всех нас, даже и для меня, хоть я и чужестранец. Разве вы не можете помиловать его? Одобрительный шепот придал ему уверенности, но генерал властным жестом оборвал разговор. Однако его голос несколько смягчился, когда он отвечал Жилю. — Что бы вы об этом ни думали, у меня нет права подменять закон, я не обладаю и правом помилования, ведь наша верховная власть — это Конгресс. Я всего лишь военачальник… Хотите вы этого или нет, майора Андре будет судить военный трибунал, чей приговор не может быть обжалован. Не рассчитывайте на меня, я не могу его изменить. Опасность, которой подвергаются все, кто сражается за Свободу, слишком велика, чтобы пренебрегать ею. Теперь идите и помните лишь о том, что вы солдат. Этой ночью Жиль не смог уснуть. Спокойная ярость Вашингтона подействовала на него сильнее, чем крики и брань. Разочарование генерала достигло тех пределов глубины, где рождается невыносимая боль. Невольный сообщник Арнольда вряд ли мог надеяться смягчить человека, которого столь жестоко ранили в самое сердце… |
||
|