"Констанция. Книга третья" - читать интересную книгу автора (Бенцони Жюльетта)

ГЛАВА 1

Первое облегчение после удачного спасения Колетты прошло. Констанция чувствовала себя измученной и уставшей.

«Ну почему так получается, — злилась сама на себя мадемуазель Аламбер, — молодые люди любят друг друга, а толку от этого, во всяком случае для меня, никакого. Не буду же я способствовать их женитьбе. Нужно придумать что-нибудь другое». И Констанция задумалась. Единственным реальным вариантом было привлечение виконта Лабрюйера со всеми его талантами. Но для этого нужно было увезти Колетту в имение его бабушки графини Лабрюйер. Вот только согласится ли Франсуаза Дюамель с таким предложением? Но делать было нечего.

«Или сейчас — или никогда», — решила Констанция. Но прежде, чем начать реализацию своего плана, предстояло лишить Анри выбора — пока в имении находится Мадлен Ламартин, тот вряд ли обратит внимание на немного глуповатую Колетту. Значит, Констанции предстояло ускорить развязку отношений виконта и мадам Ламартин.

Вначале мадемуазель Аламбер написала трогательное письмо Мадлен Ламартин.

«Мадам, — писала она, — я прекрасно помню наш разговор за вечерним столом и прошу простить меня за излишнюю развязность. Вы, как оказалось, совсем по-другому смотрите на любовь и на мужчин, чем привыкла смотреть я. От меня не укрылось то, что виконт Лабрюйер домогается вашей любви. Поверьте, я знаю, он умеет делать это очень искусно и настойчиво. Мало найдется, дорогая моя, в мире девушек и женщин, способных противостоять его уговорам. Виконт обворожителен и, зная это, умело использует свое достоинство. К тому же он честен и абсолютно искренен, когда произносит слова нежности. Но, мадам, не обольщайтесь. Ведь в Анри Лабрюйере словно бы заключено два человека: один из них мой хороший милый друг, а второй — наглый обманщик и соблазнитель. Поверьте мне, перемена происходит всегда ночью. Не зря же виконт так мило улыбался, когда говорили, что мужчина поутру видит, что ночью он обнимал в постели совсем другую женщину. Он никогда не дожидается утра и исчезает уже навсегда. На его совести более двухсот соблазненных женщин и, я думаю, вам не стоит тратить на него времени.

Вы можете спросить, мадам, откуда мне все это известно? Я вам отвечу. Анри мой друг, но не более того, поэтому мне известно о нем многое. Вы можете посмеяться над моими предупреждениями, но совесть не позволяет мне молчать.

Остерегайтесь виконта Лабрюйера и лучше всего покиньте имение. Возвращайтесь в Париж. Напоследок, мадам, я прошу вас об одном — не говорите Лабрюйеру о том, что я предупредила вас».

Констанция подписала письмо.

«Сегодня же она получит его, — усмехнулась женщина, — а теперь к Франсуазе».

Баронесса встретила Констанцию с распростертыми объятиями. Она уже успела соскучиться по своей родственнице и без остановки принялась высказывать свои опасения.

— Дорогая моя, я так опасаюсь за Колетту.

— А что с ней может случиться?

— Я боюсь, дворецкий видел возле моего дома этого мерзавца, шевалье Александра. Чего доброго, он похитит мою дочь.

— Но, Франсуаза, Колетта сама разберется во всем.

— Нет, она еще ребенок.

— Не собираешься же ты держать ее взаперти?

— Это единственный выход, Констанция.

— А, по-моему, существует еще один.

Франсуаза с недоверием посмотрела на свою гостью.

— Ты хочешь предложить свои услуги, Констанция? Ведь ты же знаешь, сама я не могу покинуть Париж.

— Я думаю, дорогая, лучше увезти Колетту на несколько дней за город. Смена обстановки поможет ей забыть о своей детской влюбленности. Я буду неотлучно при ней. Можешь не беспокоиться — с улыбкой на губах промолвила Констанция Аламбер.

— Ты просто спасаешь меня.

— Да, полно, Франсуаза…

— Нет-нет, Констанция, сколько раз мне доводилось убеждаться: ты заботишься о моей дочери так, как не могу позаботиться я сама. Она тебя любит, доверяет, а главное, слушается.

— Но и тебе она не прекословит, Франсуаза.

— Это только внешнее. А с тобой, Констанция, она всегда искренна.

Наконец, женщины условились о том, что завтра же Констанция отправится с Колеттой в имение графини Лабрюйер погостить несколько дней.

Бедная мать и не подозревала, что готовит ей Констанция. Колетта была грустна — ей не хотелось расставаться с учителем музыки. Но Констанция смогла уговорить и ее.

— Ты должна показать матери, Колетта, что ты не боишься покинуть Париж, не боишься расстаться с Александром. Она поверит тебе и впоследствии вы можете вновь встретиться.

Девушка недоверчиво качала головой. Но слова Констанции сделали свое дело. Колетта после того, как мадемуазель Аламбер устроила ей встречу с Александром в ее доме, доверяла ей безгранично. Правда, зачем Констанция помогает ей, девушка и не догадывалась.

Отъезд был назначен назавтра и Констанция, чтобы отдохнуть, пораньше отправилась домой.

Но и тут ей не дали покоя. Шарлотта, обычно не вмешивающаяся в дела своей хозяйки, рискнула дать ей совет.

— Мадемуазель, забудьте вы о шевалье де Мориво. Ведь вы никогда не любили его.

— А что ты понимаешь в любви?

— Мне довелось немало видеть, мадемуазель.

— Видеть, Шарлотта, это одно, а любишь не глазами, не ушами, не душой, а сердцем.

— Но ведь вы, мадемуазель, не любите шевалье де Мориво? — улыбнулась темнокожая служанка.

— Я его ненавижу, — абсолютно спокойно отвечала Констанция.

— Ну так пусть его…

— Знаешь, Шарлотта, ты бы лучше не давала мне советы, а старательнее делала свою работу.

— Все зря, — Шарлотта развела руками, — не моя же вина, что мадемуазель Дюамель и учитель музыки перепутали спальню с музыкальным классом.

— Теперь уж мне, Шарлотта, целиком придется положиться на саму себя.

В день перед отъездом Констанция отпустила всех слуг, кроме Шарлотты, которая должна была сопровождать ее в поездке.

— По-моему, к нам визитер, — сказала Шарлотта, выглянув в окно.

— Кто же?

— Не знаю.

— В такое позднее время и кто-то из чужих? — удивилась Констанция.

Шарлотта еще раз высунулась из окна, пытаясь разглядеть приехавшего.

— Герба на дверце не видно. Нет, решительно, я не знаю этого человека.

— Что он делает, Шарлотта?

— Направляется к ограде.

— Пойди-ка, разузнай.

Констанция, охваченная любопытством, стараясь оставаться незамеченной, выглянула из окна.

Возле кованой ограды стояла черная карета с непонятным гербом на дверце. Единственное, что смогла разглядеть Констанция — это графскую корону над геральдическим щитом. Цвета ливрей лакеев тоже были неизвестны Констанции.

Она видела, как Шарлотта вступает в переговоры с высоким, гордо державшимся молодым мужчиной в треуголке, из-под которой на плече ниспадали длинные волосы.

Констанция пожала плечами, она как ни старалась, не могла припомнить этого позднего посетителя.

— Ничего, Шарлотта сейчас все разузнает, — и она вернулась к столику, на котором были разложены всякие безделушки и принялась выбирать такие, что пригодятся в поездке.

Вскоре вернулась Шарлотта и доложила, что некий граф Арман де Бодуэн просит принять его.

Его имя было довольно известным, но Бодуэны насчитывали столько линий, что в пору было растеряться.

— Он постельничий у короля Пьемонта.

— А-а, значит он не из Парижа, и я зря старалась вспомнить его. А что у него за дело ко мне?

— Не знаю, мадемуазель, говорит, что ему необходимо с вами переговорить.

— Ну что же, зови в малую гостиную. Констанция на ходу взглянула в зеркало, поправила выбившуюся прядь.

— Что ему от меня нужно?

Когда гость вошел в малую гостиную, Констанция Аламбер сидела в мягком кресле с книгой в руках. Она не сразу подняла голову.

— Добрый вечер, мадемуазель Аламбер, — вошедший учтиво поклонился и припал губами к руке виконтессы, — я сразу же прошу простить меня за столь поздний визит, к тому же мы с вами незнакомы.

— Это условности, — вздохнула Констанция, — надеюсь, что дело, приведшее вас ко мне, и в самом деле не терпит отлагательства.

Граф де Бодуэн смутился.

— Мои слова могут показаться вам немного странными.

— Мне показался странным уже ваш визит, граф.

— Поверьте, мадемуазель, я не из тех мужчин, которые сорят словами и не отвечают за свои поступки.

— Надеюсь, граф, вы докажете это делом.

— Я хотел бы предложить вам стать моей женой. Констанция онемела от удивления. Она видела этого человека впервые — и такое неожиданное предложение.

Некоторое время она часто моргала, вглядываясь в лицо Армана де Бодуэна.

Он был красив, в этом ему не откажешь, но чтобы так сразу, не раздумывая, ответить, хотя бы даже и «нет»…

— Я понимаю ваше удивление, мадемуазель. Но я не располагаю временем. Вскоре мне предстоит покинуть Париж. Я не хочу услышать от вас сегодня ни да, ни нет. Когда вы решитесь дать мне ответ, то разыскать меня будет несложно.

Но, граф, … по-моему, я не буду готова ответить на ваше предложение ни сегодня, ни завтра, ни даже через год. Во-первых, я вас абсолютно не знаю, а во-вторых, замужество не для меня…

— Именно поэтому я и выбрал вас, мадемуазель.

— Ничего не понимаю, — развела руками Констанция, — вы можете хоть что-то объяснить.

— Я влюбился в вас, — граф прикрыл глаза, — лишь только услышал вашу историю, она очень романтична.

— Но, граф, я так изменилась с тех пор, что даже близкие друзья вряд ли узнали бы меня.

— Я узнал вас сразу, лишь только увидел в опере.

— Ах, вот оно что! — воскликнула Констанция Аламбер. — И кто же указал вам на меня?

— Никто. Было достаточно одного взгляда.

— Вы начинаете пугать меня, граф. О, простите, присаживайтесь, я забыла предложить вам кресло.

Граф опустился в кресло по другую сторону маленького столика, и Констанция приказала Шарлотте принести угощение.

Постельничий короля Пьемонта говорил по-французски почти без всякого акцента, лишь изредка выдавая себя южным произношением звука «р». Но это придавало ему в глазах Констанции больше обаяния. Она улыбнулась.

— Я бы поняла вас, граф, если бы явившись ко мне, вы предложили стать вашей любовницей. Тут бы все решали чувства. А замужество — это здравый расчет.

— А вы всегда раздумываете прежде, чем что-нибудь сделать?

— Я чаще полагаюсь на свою интуицию, она еще ни разу меня не подвела.

— И что же она подсказывает вам сейчас?

— Подождать с ответом. Но боюсь, что ответ будет отрицательным.

— Я же рассчитываю на другой.

— Ваше дело, — Констанция Аламбер была заинтригована донельзя. Такого, наверное, не случалось ни с ней, ни с какой-нибудь другой знатной дамой.

— Вы не будете на меня в обиде, граф, если я вам совсем не отвечу?

— Я буду ждать ответа столько, сколько потребуется.

— Даже если пройдет десять лет?

— Даже если пройдет пятнадцать лет.

— Вас трудно чем-нибудь удивить, граф. Скорее, вы привыкли удивлять сами.

— Может быть, — граф положил на столик свою визитную карточку, — если вы, виконтесса, решитесь отыскать меня, то я всегда готов подтвердить сделанное мной предложение.

— Завтра я уезжаю.

— Я и не рассчитывал на столь быстрый ответ, — поклонившись, граф Арман де Бодуэн оставил Констанцию Аламбер в полной растерянности.

Такие мужчины запоминаются, — подумала женщина и тут же рассмеялась. — Это какое-то сумасбродство! Он или сумасшедший, или дурак, или…

Она приостановилась. — …или влюблен в меня без ума.

Последнее предположение было очень лестным для ее самолюбия. Она и в самом деле была красива, еще достаточно молода и знала себе цену.

— А почему и нет? — улыбнулась Констанция. — Не оставаться же мне всю жизнь старой девой. Любовь к Филиппу, давно ушедшему из жизни, это прекрасно. Но одно дело любовь, другое — замужество… Но нет, граф де Бодуэн абсолютно не

Подходит для этой роли. Я не собираюсь покидать Париж и отправляться в Пьемонт. Не буду я ему отвечать ни да, ни нет. Пусть тешит себя надеждой и питается иллюзиями.

Этот поздний визит немного нарушил ее душевное равновесие. Сон как рукой сняло, и женщина рассердилась на самое себя, ведь завтра ей предстояла дорога в имение графини Лабрюйер.

— Не думала, — пробормотала Констанция, укладываясь спать, — что я выгляжу такой наивной дурочкой, способной согласиться выйти замуж лишь только меня поманят пальцем.

Неужели граф де Бодуэн считает меня этакой Колеттой, сохранившей ум семилетнего ребенка?!

Назавтра Констанция заехала за Колеттой, и они вместе отправились в имение графини Лабрюйер.

Ошибкой мадемуазель Аламбер было то, что она решилась выехать именно этим утром. Виконт в этот день собрался сделать решительный шаг и окончательно соблазнить Мадлен Ламартин. В его арсенале было много хитроумных уловок, способных склонить женщину к любви. Но виконт изобрел еще одну, и наверное, самую действенную. Возможно, знай он о письме, полученном мадам Ламартин накануне, он действовал по-иному, а может быть, и нет.

Жак всецело был занят приготовлениями, а его хозяин Анри верхом поджидал появление Мадлен на одной из аллей парка.

Ничего не подозревавшая женщина шла в тени деревьев и на ходу читала письмо. При этом она испытывала странное смущение, словно бы прикасалась к чему-то недозволенному или подглядывала в замочную скважину. Хоть разумом она и понимала, что все написанное в письме правда, но в душе не могла согласиться с этим.

Лишь только Мадлен заметила приближающегося к ней всадника, сердце ее затрепетало. Она узнала виконта, поспешно сложила письмо и спрятала за кружевной отворот рукава.

— Доброе утро! — виконт низко склонился, сидя в седле, и поцеловал прохладную, чуть дрожащую ладонь Мадлен Ламартин.

— Доброе утро, виконт.

— Вы всегда гуляете по утрам одна? Но мадам Ламартин пропустила этот вопрос мимо ушей, в нем явно читался намек на то, что неплохо бы пригласить виконта на утренние прогулки.

— А вы любите ездить верхом? — не унимался Анри, придерживая свою лошадь.

Та никак не могла приноровиться к тихой поступи Мадлен и все время опережала ее. Женщине хотелось сразу рассказать о письме, но она помнила просьбу-предостережение не называть имени отправителя. Отказываться от верховой прогулки было бы глупо, к тому же Мадлен прекрасно понимала, что Анри не оставит ее в покое, пока она не согласится.

«Ну что, — подумала мадам Ламартин, — немного проехаться в седле с чужим мужчиной — это не преступление».

И она подала руку. Виконт помог ей взобраться в седло и, очень бережно придерживая спутницу, пустил коня вскачь.

— Куда мы едем?

— Сейчас увидите, мадам.

— Только прошу вас, не говорите больше… Виконт перебил.

— Вы просите меня не говорить о любви?

— Вы уже сказали об этом, месье Лабрюйер.

— Я бы рад, мадам, но не могу, чувства переполняют мое сердце. Но я постараюсь отвлечь вас.

— Так куда мы едем?

— Скоро увидите.

Конь вынес их на опушку леса. Взгляду мадам Ламартин открылась чудесная картина.

Дорога, убегавшая в зеленый туннель, а в конце его залитая солнцем поляна. Остановив коня, Анри пронзительно свистнул и тут же из кустов вынырнул Жак. Он держал на привязи двух собак, одна из них сжимала в зубах стрелу, другая — лук.

— Ну что же, ты, Жак? Спускай их. Собаки рванулись вперед, каждая стремилась первой прибежать к своему хозяину. Анри нагнулся, не покидая седла, и принял у собак лук и стрелу. Выпрямившись, он протянул их Мадлен.

— Вы умеете стрелять? Женщина пожала плечами.

— Нет.

— Я научу вас.

Женщина растерянно взяла в руки оружие, было видно, что она никогда не держала его в руках.

— Сейчас я вам помогу.

— А зачем?

— Увидите.

Мадлен взяла лук за середину, Анри положил свою сильную ладонь поверх ее тонких пальцев.

— А теперь, тяните тетиву.

Стрела лишь самым краешком коснулась пальцев Мадлен. Мадам Ламартин и виконт вместе натянули лук.

— А теперь стреляйте!

Стрела, взмыв вверх, склонилась к земле и исчезла в кроне деревьев.

— А дальше что?

— Посмотрим, куда вы попали. Надеюсь, вы никого не убили. Мадлен весело рассмеялась.

— Быстрее!

— Сейчас посмотрим.

Анри пронзительно свистнул. Собаки полетели впереди лошади. Жак еле поспевал за ними, тяжело переваливая свое грузное тело с ноги на ногу.

— Быстрее! Быстрее! — крикнул Анри.

— Они проскакали под сенью деревьев и вскоре выехали на залитую солнцем поляну, посреди которой стоял богато накрытый стол и два кресла.

— А вот и ваш удачный выстрел, — виконт помог Мадлен спуститься на землю. Женщина подошла к столу и рассмеялась — в самом центре на блюде лежал зажаренный гусь, из его живота торчала стрела, точь-в-точь такая же, какую она только что выпустила из лука.

— Вы попали, мадам, в самую середину, так же точно, как поразили мое сердце, — и виконт картинно схватился рукой за грудь.

— Вы думаете, я так наивна? — засмеялась Мадлен.

— Неужели вам, мадам, никогда не хотелось поверить в сказку?

— Это не сказка, виконт, а самый обыкновенный обман.

— Я даже не знаю, откуда появился этот стол. Я всего лишь увидел в небе жареного гуся и предложил вам выстрелить. Так вы будете угощать меня, мадам? Мне не хотелось бы прослыть неблагодарным, но моя бабушка, графиня де Лабрюйер, довольно скупа и мне приходится после каждого завтрака еще охотиться, чтобы утолить голод.

— Ну что же, виконт, я подумаю.

— Пока вы, мадам, будете думать, я хочу предложить еще одну игру. Видите монетку, — Анри подбросил на ладони монету достоинством в одно су.

— Она тоже может сделать чудо?

— Конечно.

— Каким образом?

— Его сделаете вы, мадам.

И не успела Мадлен опомниться, как монетка оказалась в ее руке.

— Что мне с ней делать?

— Бросайте!

— Куда?

Виконт указал рукой на густые кусты дикой розы.

— Туда.

Монетка, описав в воздухе дугу, исчезла в кустах и тут же раздались нежные звуки музыки. Один за другим на поляну вышли музыканты, квинтет струнных и духовых инструментов.

— Боже мой! Как это вам все удается? — воскликнул виконт.

— Вы подлый обманщик, виконт! Вы хотите уверить меня, что сказки существуют в самом деле.

— А вы против этого? Против того, чтобы видеть или против того, что это существует?

— Я против обмана, виконт.

— Но моя любовь — это не обман. Неужели вы, мадам, еще не убедились в этом.

— Но зачем, виконт, этот стол, музыканты?

— Стол, мадам, чтобы есть, пить, а музыканты, чтобы танцевать.Виконт подал руку Мадлен, приглашая ее к танцу. Она стояла, заложив руки за спину.

— Ну раз уж мы приехали сюда… — начал Анри.

— Это ничего не значит, вы привезли меня сюда силой.

— Полноте, обманывать, мадам.

— Я не обманываю вас.

— Вы сами согласились сесть на моего коня, сами выстрелили из лука, монеткой вызвали из кустов музыкантов. А теперь отказываетесь танцевать.

Музыка зазвучала немного громче, словно музыканты тоже приглашали Мадлен Ламартин к танцу. И женщина, еще не успев сообразить, что делает, подала руку виконту. Тот тут же принял ее, и они двинулись в танце.

Мадлен двигалась, словно бы загипнотизированная, а Анри Лабрюйер вел ее медленно и в то же время уверенно, не давая сбиться с такта, ведь волнение словно оглушило Мадлен, и звуки инструментов доходили до нее, словно из тумана. Шелест листвы, ласковое солнце, щебетание птиц навевало приятные мысли, и Мадлен

Уже было совсем забыла о письме, как внезапно музыка смолкла, и виконт остановился.

— Мадам, прошу вас к столу. Надеюсь, вы не откажетесь?

Мадлен стояла и слышала, как бешено бьется ее сердце.

— Вы лишили меня покоя, виконт.

— Простите, мадам, но это как раз и входило в мои планы.

— Нет, вы не понимаете меня, вы мешаете мне жить. Жизнь в деревне лишилась для меня своего милого единообразия.

— Вы преувеличиваете мои возможности, мадам.

— Ничуть.

— А я говорю, преувеличиваете.

— Можете оставить меня в покое, виконт? — взмолилась мадам Ламартин.

— Я бы рад, — пожал плечами Анри, — но ваша красота влечет меня к себе.

— Так вы по-прежнему утверждаете, что любите меня? — глаза Мадлен зло сузились. Анри оставался невозмутим.

— Да, мадам.

— Поклянитесь!

— Чем я могу поклясться?

— Самым дорогим для вас.

— Дороже любви к вам у меня ничего нет. Так вот, я клянусь ею, что люблю вас, — улыбка Анри была довольно нахальной.

— Вы клятвопреступник! — воскликнула Мадлен, выхватывая из-за отворота рукава письмо.

— Вы заготовили мне послание? — виконт протянул руку, желая взять лист.

— Нет, месье, лучше сядьте и выслушайте-ка то, что мне известно о вас.

Анри послушно уселся в кресло, закинул ногу за ногу и со скучающим видом принялся слушать.

— Вы, виконт, соблазнили более двухсот женщин и всем им клялись в любви, как мне сейчас. Это правда?

— Вам решать, мадам.

— Вы невыносимы, виконт, я начинаю склоняться к мысли, что это правда.

— От этого моя любовь не делается ни слабее, ни сильнее. Пусть даже я соблазнил двести женщин, пусть даже я клялся им в любви, но вы, мадам, верите?

— Во что?

— В то, что я люблю.

— Я не могу решать за вас, виконт.

— Но я-то говорю, что люблю.

— Это какое-то сумасшествие!

— Возможно.

— Но тут написано, что вы бесчестный человек.

— Написать можно все, что угодно.

— Но я верю этому письму.

— Кто его написал? — виконт вскочил и подбежал к Мадлен, та сложила письмо вчетверо и спрятала за отворотом рукава.

— Я не могу вам этого сказать.

— Ну что ж, возможно, это кто-нибудь из обманутых мужей.

— Нет, его написала женщина.

— Еще хуже, разве можно верить брошенной любовнице?

— Но ведь вы, виконт, предлагаете мне стать вашей любовницей.

— Но я не обещаю не бросать вас.

По лицу Мадлен Ламартин Анри Лабрюйер уже понял, он победил, она любит его и лишь боится в этом признаться. Скорее всего, ее муж какой-нибудь зануда, от которого невозможно услышать ни единого ласкового слова, который называет свою жену не иначе, как «моя дорогая», а при этом его лицо остается пресным и строгим. Он никогда не догадается поцеловать ее внезапно, когда та не ожидает этого. А главное в любви — неожиданность, но в то же время твердый расчет. Неожиданность для нее и расчет для меня.

— Простите, виконт, — Мадлен опустила голову, — но я не та женщина, которая вам нужна.

— С чего вы взяли, мадам?

— Я знаю себя, месье Лабрюйер, я не та женщина, ради которой можно идти на такие траты, — мадам Ламартин указала на богато сервированный стол.

— Простите, мадам, но вы стоите и не таких трат. Что бы я ни делал для вас, всего этого будет мало.

— Я не могу.

— Разве я заставляю вас?

— Нет, но вы повсюду преследуете меня.

— Это вам кажется. Не я, а моя любовь преследует вас и признайтесь, мадам, вы ведь тоже любите меня. Вас удерживают только условности, обещания в верности, данные мужу.

— Но это же не пустые слова, виконт.

— Да, но они имеют смысл, когда вы рядом с мужем, но ведь сейчас вы одна.

— Это ничего не меняет.

— Но ведь я же не поверю вам, мадам, что вы вышли замуж по любви, что до замужества никого не любили. Так не бывает, значит вы уже однажды предали свою любовь.

— Не вам судить меня, виконт.

— Я не сужу, я всего лишь хочу разобраться.

— Вы не имеете права вмешиваться в мою жизнь.

— Я всего лишь хочу, чтобы вы полюбили меня. Мадлен молчала.

— Нет, мадам, я всего лишь хочу, чтобы вы мне сказали об этом, ведь вы уже любите.

Мадлен, не в силах более говорить, сорвалась с места и побежала. Она надеялась, виконт бросится за ней, станет удерживать. Но нет, никто не бежал за ней. Добежав до опушки леса, она остановилась и перевела дыхание.

«Как глупо я выгляжу! — она прикоснулась кончиками пальцев к щекам, те горели. — Я глупая женщина, твержу, что люблю своего мужа, а ведь…»

Мадлен самой было страшно себе в этом признаваться. «…ведь я люблю Анри. И мне все равно, сколько женщин он совратил до меня, ведь он предлагает мне всего лишь свою любовь — не состояние, не руку, а я могу ответить ему тем же. Моего мужа нет рядом со мной, и я вольна поступать так, как мне хочется. Ведь не

Знаю же я, чем он занимается, живя в Париже. Зачем он решился отправить меня в провинцию на несколько летних месяцев?»

Мадлен страстно хотелось, чтобы и муж изменял ей, тогда и она сможет отплатить ему тем же. Но женщина прекрасно понимала, что у месье Ламартина нет на это времени, он всецело занят своей службой и, даже возвращаясь домой, целые вечера напролет просиживает за своим письменным столом, изучая бумаги.

Мадлен обернулась. Лесная дорога уходила вперед туннелем и в конце виднелась залитая солнцем яркая зеленая поляна. Там сидел виконт Лабрюйер и ждал ее возвращения.

Но вернуться сейчас, после всего, что было сказано, Мадлен не могла. Слезы навернулись на ее глаза. Она шла, почти не разбирая дороги, выбрав себе ориентиром размытый слезами силуэт дворца.

А виконт, оставшись один, махнул рукой Жаку. Тот осведомился.

— Чего желаете? Догнать и просить вернуться?

— Нет, Жак, она сама придет ко мне.

— Сомневаюсь, хозяин.

— А я тебе говорю, придет.

— Жаль, что пропадает такой чудесный обед, — заметил Жак, жадно втягивая запах жареного гуся. Анри Лабрюйер поднялся и подозвал музыкантов.

— Вы, наверное, голодны?

Никто не решался ответить первым. Наконец, первым выступил флейтист и снял шляпу, украшенную пером. Виконт запустил руку в карман и извлек несколько монет. Те весело зазвенели на дне шляпы.

— Присаживайтесь и угощайтесь.

Анри, рассеянно насвистывая, двинулся по лесной дороге. Музыканты степенно постояли, но как только виконт исчез из поля зрения, бросились к столу. Никто не брал тарелок, все спешили завладеть самым лакомым куском. Слышалась ругань и невозможно было поверить, глядя на этих возбужденных мужчин, что они способны, собравшись вместе, извлекать из своих инструментов трогательные звуки музыки.

Жак с сожалением покачал головой, ему ничего не досталось от этого обеда. Но он не очень-то скорбел по этому поводу — закупая необходимые продукты для этого обеда, он сэкономил изрядную сумму денег и теперь мог позволить себе истратить их по своему усмотрению.

Он взял под уздцы коня своего хозяина и повел его по лесной дороге.

А Констанция Аламбер и ее воспитанница были в нескольких лье от имения графини Лабрюйер. Дорогой завязался не очень приятный для Колетты разговор.

— Мать не права, — настаивала мадемуазель Дюамель, — выдавая меня замуж за шевалье де Мориво, не спросив моего согласия.

Констанция мысленно проклинала тот момент, когда призналась Колетте, кто будет ее мужем.

— Но, посуди сама, — говорила она, — разве он нехорош собой?

— Он красив, — соглашалась Колетта, — но я не люблю его.

— Любовь и замужество — разные вещи, — в который раз Констанции приходилось повторять эту фразу. И Колетта, казалось, уже не воспринимала их.

— Он слишком стар для меня. Констанция рассмеялась.

— Стар, говоришь?

— Во всяком случае, немолод.

— Да он отличная пара для тебя. Ты только вспомни, что ты собиралась сказать своей матери, если бы я не удержала тебя. Разве благовоспитанная, порядочная девушка из благородной семьи может позволить себе что-нибудь подобное? Нет, Колетта, поверь мне, ты поступаешь дурно, очень дурно, решившись ослушаться мать.

Подумай, какой из Александра Шенье муж, ведь у него нет за душой ни су. Я не спорю, Колетта, он красив, молод, благороден и без ума влюблен в тебя, но ведь этого мало.

— Констанция! — воскликнула Колетта. — Я боюсь.

— Чего?

— Я начинаю ненавидеть свою мать.

— Ты поступаешь дурно. Девочка, неужели ты не видишь, как я почитаю твою мать? А ты хочешь пойти против ее воли, выказываешь такое упрямство, как будто не знаешь, что из этого может случиться беда. Будь умницей, ведь мать так огорчена. Она ждет лишь твоего доброго слова и с радостью простит тебя от всей

Души. Она даже уже простила тебя. Ты только произнеси еще раз это слово, когда мы вернемся в Париж.

— Мне казалось, Констанция, что ты на моей стороне?

— Да, дорогая, я не прошу тебя бросать Александра.

— Я не понимаю тебя, Констанция. То ты уверяешь меня, что шевалье де Мориво отличная для меня пара, то устраиваешь мне встречу с Александром, потом спасаешь меня от гнева матери.

— Ты еще многого, Колетта, не понимаешь. Жизнь куда сложнее, чем тебе кажется, и не всегда самое правильное решение — самое хорошее. Ведь твоя мать смягчилась, сменила гнев на милость, пошла тебе навстречу, отпустив тебя со мной. Сделала первый шаг, а ты хочешь отказаться. Подумай сама, что она требует от тебя взамен? Да, всего-навсего, чтобы ты выбросила этого Александра из своей головки, не стремилась бы к браку с недостойным тебя человеком. И я тоже прошу тебя, не думать о браке с Александром.

— Но, Констанция, я тысячу раз могу сказать тебе нет. То, что я сделала, может быть и дурно. Но сделанного не воротишь. Теперь моя жизнь принадлежит Александру, я написала ему в письме «я твоя»— и хочу сдержать свое слово. Я согласна упасть в ноги матери, целовать ей руки, просить прощения за мой поступок, совершенный мной в минуту безумия и слабости. И если она простит

Меня всем сердцем, то согласится на мой брак с Александром.

Констанция тяжело вздохнула.

«Да, — подумала она, — мой план будет выполнить нелегко. Но будем надеяться на то, что Колетта еще ничего не смыслит в жизни и все ее заверения пустые слова. Стоит ей увлечься — она забудет Александра и свои опасения. Боже мой, она говорит, я написала ему, я твоя. Но ведь писалось это под мою диктовку.

— Наверное, ты, Колетта, вспомнила какую-нибудь сцену из романа о верной любви бедной девушки к благородному человеку. Но ты не предашь своего Александра, если выйдешь замуж за шевалье де Мориво.

— Я предам свои слова, Констанция. Ведь я дала обещание.

— Ты что обещала ему?

— Я обещала ему быть его.

— Ты сдержишь свое слово.

— Я не понимаю.

— Ты будешь его любовницей, выйдя замуж за Эмиля де Мориво.

Глаза Колетты округлились.

— И это предлагаешь мне ты, Констанция?

— Только я и могу тебе предложить подобное. Это самое разумное решение. Эмиль де Мориво хорош как муж, Александр Шенье как любовник. И ты сможешь быть счастлива с ними обоими.

Все будут довольны:мать, Эмиль, Александр, а главное — будешь довольна ты, Колетта. Ведь два это лучше, чем один.

— Смотря чего два?

— Двое мужчин, — уточнила свою мысль Констанция.

— Я не привыкла обманывать, — прошептала Колетта.

— Ты никого и не будешь обманывать.

Разговор об Александре Шенье Констанция Аламбер вела скорее всего по инерции, она понимала, Колетта и Александр еще не скоро станут настоящими любовниками, а ей нужно было повернуть дело так, чтобы Колетта еще до свадьбы лишилась своей девственности.И единственно возможным из всех вариантов ей представлялось теперь — воспользоваться талантом виконта Лабрюйера.

Констанция специально не заводила разговора о нем, она прекрасно понимала, все зависит не от девушки, а от виконта.» Надеюсь, Мадлен Ламартин уже получила мое письмо, — подумала Констанция, — и не поддастся на его уговоры.

Представляю себе злое лицо Анри, когда он узнает, что письмо написала я. Хотя скорее всего, Мадлен ни слова не скажет ему о нем. Вряд ли я вообще застану ее в имении. Ну ничего, пусть возвращается к своему мужу. Если дорожишь своей женой, нечего оставлять на несколько месяцев одну «.

Колетта пообещала подумать над сказанным Констанцией и по лицу девушки нетрудно было догадаться, что философия мадемуазель Аламбер вполне устраивает ее еще неискушенную душу.

Конечно, легче всего жить, когда знаешь, что твое поведение устраивает всех. Главное — не допустить огласки и тогда никто не посмеет упрекнуть тебя в нечестности.

— Успокойся, дорогая, — говорила Констанция, — все женщины живут подобным образом. Но думаю: в рай попадают не только мужчины.

И вот показался дворец графини Лабрюйер, стоявший на пологом холме. Огромный парк расстилался вокруг сверкавшего пруда. Ровными линиями протянулись аллеи, дорожки. Повсюду пестрели цветочные клумбы. Возница принял немного в сторону, объезжая задумчиво шествующего Анри Лабрюйера и Жака, понуро бредущего вместе с конем за своим хозяином.

Констанция, завидев Анри, приказала кучеру придержать карету.

— Добрый день, виконт, — мадемуазель Аламбер приоткрыла дверцу.

— Констанция? Что ты зачастила сюда?

— Я хочу напомнить об одном разговоре.

— Меня сейчас занимает совсем другое. Констанция, боясь, что сейчас виконт проговорится об их уговоре, поспешила добавить.

— А я приехала не одна. Со мной моя подопечная, в прошлый раз я не успела познакомить вас. Мадемуазель Дюамель и виконт Лабрюйер.

— А-а, вы та самая мадемуазель, которая собирается выйти замуж.

— Да-да, — кивнула головой Констанция, — за Эмиля де Мориво.

Виконту явно доставило наслаждение слышать интонацию, с какой Констанция называла имя своего бывшего любовника.

— Я уже не кажусь вам таким страшным, мадемуазель? — виконт поклонился.

— Мне ему ответить? — шепотом спросила Колетта.

— Конечно же, дорогая. Здесь в деревне все проще.

— Да, виконт. Теперь я уже не боюсь вас.

— Вот и прекрасно.

Мы еще встретимся! — крикнула Констанция и махнула рукой кучеру.

Тот тронул лошадей, и они побежали резвей. Виконт глядел вслед удаляющемуся экипажу.» Все-таки странная женщина, Констанция Аламбер, — думал виконт Лабрюйер, — она, по-моему, и сама не знает, чего хочет. А я? Чего хочу я? Неужели в любовных победах заключается смысл жизни? Хотя они все-таки более безобидные, чем победы военные. Ведь я никого не убиваю, я приношу только счастье себе и другим. Пусть оно мимолетное, пусть недолговечное, но все равно это самое настоящее неподдельное счастье «.

Налетевший порыв ветра поднял на дороге пыль, и виконту пришлось прикрыть глаза рукой. А когда он открыл, карета уже исчезла.

— Сам не знаю, — пробормотал виконт, — не знаю, почему Констанция недосягаема для меня. Дело даже не в том, что она умеет противостоять моим домогательствам, я сам теряюсь в ее присутствии, а это редкое достоинство у женщины.

Злость поднималась в душе Анри, неудача с Мадлен Лабрюйер больно уязвила его самолюбие. А подобных обид виконт не привык сносить и оставлять безнаказанными.

— Я люблю Мадлен, люблю, — приговаривал виконт с каждым шагом, — я люблю ее все больше и больше. Жизнь теряет смысл, когда ее нет рядом со мной.

Он так упорно повторял эти слова, что уже верил в них, подходя к дому.

Графиня Лабрюйер встретила его в гостиной. Старая женщина сидела за столиком с веером карт в руках. Напротив нее сидели маркиз и маркиза Лагранж.

— Анри, присоединяйся, — довольно бодро для своего возраста сказала старуха и указала на свободное место.

Анри никогда не любил карточных игр. Их азарт казался ему искусственным и даже вредным для психики. Но огорчать свою престарелую родственницу ему не хотелось. Наверное, графиня Лабрюйер была единственной женщиной, которую Анри искренне любил.

Он устроился и взял карты. На удивление, виконту повезло.

— А что поделывает наша гостья? — как бы невзначай поинтересовался Анри.

— Какая? лицо маркизы Лагранж чуть порозовело. — Вы говорите о мадам Ламартин?

— Нет, о мадемуазель Аламбер и ее прелестной спутнице.

— Но вы же сказали — наша гостья, значит, имели в виду лишь кого-то одного?

Карточная игра располагала к неспешной беседе, ничего не значащим фразам.

— Я буду рад, маркиз, если вы скажете мне хотя бы об одной из них. Так ваши симпатии переменились?

— Нисколько.

— По-моему, виконт ваши взгляды были отданы другой женщине.

— Я не забирал их обратно.

— Ах, так решили действовать более широко.

— Я не люблю говорить на эту тему, маркиза. Слова здесь не решают ничего. Многие из мужчин любят бахвалиться любовными победами.

— Да-да, мой внук не таков, — вставила обычно глуховатая графиня Лабрюйер.

Маркиз Лагранж сделал новый ход, и виконту не повезло.

— Вы очень коварны, маркиз, придерживаете карты до последнего. Ведь я-то был уверен, что бубновый король на руках у мадам Лагранж.

— Вы, месье, — отвечал маркиз, — привыкли к одному стилю игры, я к другому. И не знаю, что занимает ваш ум, но смею заметить, занятие политикой заставляют хорошо играть в карты.

— Когда на руках хороший набор, — отвечал виконт — немудренно выиграть. Куда сложнее вести игру с плохой картой. К тому же, у меня есть подозрение, маркиз, что вы с женой играете в одну руку.

— Только в картах, только в картах, — маркиз рассмеялся.

Маркиза сложила свои карты и ходила, не глядя в них, но всегда вытаскивая ту, которую было нужно.

Виконт, я всегда на стороне своего мужа, что бы ни случилось, что бы ни происходило. Иные могут обольщаться, видя, как я забираю взятку, которую преспокойно мог взять мой муж. Но дело в том, что выигрыш мы делим пополам. И вы первый заметили это. Завидую вашей прозорливости.

— Я восхищаюсь вами, мадам.

— Чем же конкретно?

— Да, всем. Маркиз, первый раз мне приходится встречать столь рассудительную женщину. Обычно жены видят в своих мужьях врагов, тиранов и только вы видите в нем своего благодетеля.

— Что вы, виконт, — ответствовал маркиз Лагранж, — я бы не женился на другой женщине.

— А что вы думаете по этому поводу? — виконт обратился к графине Лабрюйер. Та пожала плечами.

— Я не знаю, как жила, но знаю, что жила правильно. Ведь мне удалось пережить своего мужа.

— Вот видите, — воскликнул виконт, — как коварны женщины!

— Нет, коварны мужчины, — отвечала старая графиня. — Они всегда уходят первыми, нужно лишь к этому приготовиться, и не слишком на них рассчитывать. Ты, Анри, весь пошел в этом смысле в деда. Сколько я ни говорила ему, что хочу умереть первой, он не слушал меня — и пожалуйста…

Если кон начинался для Анри Лабрюйера великолепно, то окончился полным его разгромом. В выигрыше остались маркиз и маркиза Лагранж.

— Так что же все-таки поделывает наша гостья? — с улыбкой спросил Анри.

— Тебе так не терпится узнать? Анри, все спустятся к обеду и ты, наконец, удовлетворишь свое любопытство.

— Нет, я должен узнать это сейчас.

Анри поблагодарил всех за хорошую игру и поднялся. Он успел заметить краем глаза Констанцию, прогуливающуюся в саду.

Виконт Лабрюйер нагнал мадемуазель Аламбер возле зарослей можжевельника.

— Констанция.

— Да, виконт.

— А где твоя воспитанница?

— Ты в конце концов заинтересовался ею?

— Я интересуюсь тобой.

— Я уже говорила — это бесполезно.

— Только не для меня.

— Но ведь ты знаешь меня не первый год.

— Это и придает мне силы.

— Ты так думаешь?

— Чем больше прошло от начала, тем ближе к концу.

— А я, Анри, не привыкла менять своих взглядов на мужчин.

— Ты кого-то полюбила вновь?

— Нет, но мне довелось пережить вчера страшное потрясение.

— Кто напугал тебя, Констанция?

— Мне предложили выйти замуж.

— Это что-то новое.

— Но ты, Анри, никогда не догадаешься, от кого исходило подобное предложение.

Виконт принялся перечислять всех знакомых ему дворян, кто бы мог отважиться на такой безнадежный в своих последствиях поступок. Но каждый раз Констанция отрицательно качала головой.

— Нет, Анри, не угадал. Тебе ни за что не угадать. Наконец, Анри сдался.

— Ну, признавайся сама, такого мужчины не существует в мире. Женщины могут быть глупыми, могут быть прозорливыми, но большинство мужчин умны.

Не знаю, как насчет ума, — улыбнулась Констанция, — но наглости у него, наверное, даже больше, чем самоуверенности.

— Нелестного же ты мнения, Констанция, о своем будущем муже.

С таким же успехом и ты можешь называть меня своей невестой.

Так кому ты отказала?

Во-первых, Анри, я еще не отказала ему, я обещала ему подумать. Во-вторых, он граф, к тому же занимает видный пост при дворе.

— Констанция, давай по порядку. Я перечислил всех, кто занимает хоть какой-то пост при дворе, исключая разве что королевских поваров. Но насколько мне известно, среди них не числится ни одного графа.

— Ты не спросил, Анри, при каком дворе.

— О-о, за тебя сватается иностранец?

— Да, граф де Бодуэн, постельничий короля Пьемонта.

— Мне остается, Констанция, только поздравить тебя. Выгодная партия в том случае, если бы ты была бедной девушкой, а с твоим богатством можно желать лишь свадьбы с королем.

— Так наш уговор, Анри, остается в силе?

— Ты насчет своей подопечной?

— О ком же еще.

— Я бы посвятил ей вечер-другой. Но пойми, Констанция, я сейчас влюблен в другую женщину.

Анри говорил с такой серьезностью, что Констанция Аламбер рассмеялась.

— Анри, разговаривая со мной, ты можешь не делать такого страдальческого выражения лица. Я прекрасно знаю цену всем твоим обещаниям, особенно любовным.

— Я в самом деле люблю ее, — голос Анри звучал так трагически, что будь он актером, зал рыдал бы. — Кстати, — виконт принял свой обычный скучающий облик, —

Кто-то, я не берусь утверждать, что это сделала ты, написал письмо Мадлен Ламартин, где перечислены мои преступления…

— Твои достоинства, Анри.

— Но бедная женщина восприняла их как нечто ужасное. И знаешь, что меня насторожило?

— Что?

— В письме была приписка не разглашать имени писавшего, вернее, писавшей.

— И ты, конечно же, Анри, решил, что это я.

— Я в этом уверен.

— Да, это я написала письмо, — виновато вздохнула Констанция Аламбер, — и надеюсь, ты догадываешься, зачем?

— Зачем же?

— Чтобы ускорить развязку твоей затянувшейся любви с Мадлен Ламартин. Это письмо или подтолкнет ее испытать неведомое ей доселе счастье быть с мужчиной, сумевшим соблазнить двести женщин к двадцати двум годам, или же, если она в самом деле любит своего мужа, начнет избегать тебя.

— Я бы мог понять тебя, Констанция, если бы Мадлен отбила у тебя любовника, но ты же равнодушна ко мне.

— У меня в этом деле есть свой интерес.

— Ах да, Эмиль де Мориво. Как же ты можешь простить подобную обиду?! Он собрался жениться, не испросив у тебя согласия. Но ты же ему не мать и даже не сестра.

— Это было подлостью с его стороны. Он приходил ко мне и не сказал даже ни одного слова. А я как дура встречалась с Франсуазой. Они все знали, что происходит. А я-то даже не догадывалась. А твоя престарелая родственница не скучает без тебя?

— Я бы попросил тебя, Констанция, не шутить по этому поводу. У нас очень нежные чувства друг к другу.

— Я смотрю, Анри, о чем бы мы не заговорили, всегда начинаем ссориться. Ведь мы с тобой друзья, хоть ты и не хочешь помочь мне.

Анри внезапно толкнул Констанцию и отскочил в сторону. Та глянула на него и рассмеялась. Настоящий мальчишка, собравшийся играть в пятнашки.

— Неужели, Анри, ты, возмужав, не забыл наши детские игры?

— Вся жизнь игра, — Анри пожал плечами.

— А вот я уже не так легка на подъем. Мне не хочется играть и, наверное, вскоре я заживу по-настоящему.

— А хочешь, мы с тобой сыграем, Констанция?

— Как?

— Если ты отгадаешь слово, загаданное мною, то я, возможно, выполню твою просьбу.

— Возможно или выполнишь?

— Выполню.

— Когда?

— Лишь только пойму, что Мадлен готова стать моей.

— Тогда начнем, на это уйдет не много времени.

— Итак, ты можешь спрашивать меня о чем угодно, а я буду отвечать тебе, да или нет.

Констанция, не задумываясь, спросила.

— Это живое?

— Нет.

— Мы его сейчас видим?

— Нет.

— Но оно есть в имении мадам Лабрюйер?

— Да.

— Оно большое?

— Да.

— Это предмет?

— Нет.

— Это есть у меня?

— Конечно.

— Оно есть у каждого из живущих в доме?

— Скорее всего, да.

— Но самое большое, конечно же, у тебя, Анри?

— Да.

— Это вещь?

— Нет.

— Не живое и не вещь? — задумалась Констанция Аламбер.Но тут же глаза ее просияли.

— Это дух?

— Можно сказать и так.

— Ну конечно же, это любовь, — рассмеялась Констанция.

— Да, — Анри, не дав Констанции опомниться, схватил ее, прижал к себе и попытался поцеловать в губы.

Но мадемуазель Аламбер больно укусила его за щеку. И сквозь прокушенную кожу тоненькой струйкой потекла кровь. Констанция словно желая поиздеваться над виконтом Лабрюйером, провела пальцем по его щеке, сняла капельку крови и слизнула ее языком.

— Я думала, Анри, кровь у тебя какая-то необыкновенная, а на поверку такая же соленая, как мои слезы.

— Ты играешь с огнем, Констанция!

— Нет, Анри, ты загадал слово, я сумела его разгадать, и тебе придется выполнять свое обещание.

— Ну вот, теперь-то ты, Констанция, и попалась, — Анри расхохотался.

Женщина, не понимая, в чем дело, уже было подумала, не сошел ли он с ума, но виконт объяснил ей.

— Больше всего я боялся, что ты сумеешь отговорить Мадлен. Но теперь тебе придется помогать мне, иначе я вправе не выполнить твою просьбу. Ведь уговор был таков.

— Ах ты, пройдоха, — Констанция легко ущипнула Анри за плечо. — Ты всегда найдешь способ обмануть доверчивую женщину.

— О нет, к сожалению, мне не всегда это удается.

— Но пожалуйста, сделай это ради меня, и я буду тебе благодарна.

— Ты полюбишь меня? — спросил виконт.

— Это не в моих силах.

— Ну хотя бы постараешься?

— Постараюсь, Анри.

— Но из этого, конечно же, ничего не выйдет.

— Конечно.

— Ты, Констанция, такая же несносная, как и я. Побежали к дому.

Анри схватил Констанцию за руку и они, подбадривая друг друга криками, бросились к дому, словно в старой детской игре: кто первым притронется к столбу крыльца, тот умный, а кто опоздал, тот дурак.

Анри, конечно, благородно уступил даме право первой коснуться столба. Подождав запыхавшуюся Констанцию, он взял ее руку и приложил ладонь к теплому дереву.

Ты первая.

А ты, как всегда, опоздываешь, даже в том случае когда прибегаешь раньше.