"Кот в сапогах, модифицированный" - читать интересную книгу автора (Белов Руслан)

9. Без нее — не жизнь.

Пока Эдичка сох под батареей — была уже осень, и она пылала — я прибрался на кухне. Вынеся мусорное ведро с битой посудой (дай бог, на счастье), уселся на диван, взял бутылку— она, предусмотрительно закрытая, не пострадала — выпил рюмочку, закурил, задумался.

Первый этап мыслительного процесса завершился твердым заключением (или посылкой): если я не увижу Наталью хотя бы еще раз, не увижу хотя бы со стороны, жизнь можно считать неудавшейся ни на йоту (тот, кто видел эту девушку, сказал бы что я весьма и весьма бледно выразился). После этого заключения, отмеченного стопкой, последовало следующее: Наталья — принцесса, ибо только принцессы имеют телохранителей, интеллигентных по нашим дням телохранителей — неинтеллигентные просто треснули бы кота о стену, а затем помянули бы, опустошив бутылку виски водоворотом «из горла».

Сделав этот вывод, я опрокинул другую стопку и минут на десять унесся в страну грез. В ней я увидел папашу-суболигарха, влюбленного в девочку-красавицу, дочку-умницу, гордящегося ею, говорящего всем, что она — его единственное сокровище, и он отдаст ее лишь доподлинному принцу с общепризнанной родословной и безукоризненно купированным хвостом. Я увидел, как восторженно смотрит он на нее и как подозрительно — на мужчин, парней и мальчиков, я увидел, как он нанимает ей телохранителей, с приказом беречь это божественное существо от сладострастных взглядов и падения пылинок.

— Беречь ее от падения… — проговорил я вслух, чувствуя, что мысль движется в верном направлении. — Ну да, конечно же, папаша приставил к ней хранителей тела именно с этой целью. Значит ли это, что она девственна?!

Решив, что не значит — в наши алчные времена девушке трудно остаться невинной, да и знал я одну девственницу, у которой девственной, хм, условно-девственной, оставалась одна лишь плева, — я спустился на землю, и стал думать, как найти Наталью. И тут пришел кот, выглядевший жалко в своей свалявшейся шубе. В его глазах я прочел:

— Если ты забудешь картину Петрова-Водкина «Купание черного кота», то я ее найду.

— Ты и так найдешь, — усмехнулся я. — Ведь тобой движут не мои чувства, а собственные.

Глаза Эдгара-Эдички стали решительными. Чувствовалось, он сделает все, чтобы отомстить оскорбителям и стать подданным женщины, оптом покупающей дорогие кошачьи консервы. А может, мне и казалось, что я читаю его мысли — у меня богатое воображение, и спиртные напитки усугубляют его десятикратно.

Решительные глаза Эдгара-Эдички, остановившись на моем лице, стали презрительно-скептическими. Тронув лоб, я нащупал болезненную шишку. Пошел к зеркалу, осмотрел ее так и эдак. Постепенно и мои глаза стали решительными, и я пробормотал:

— Получить в лоб в собственном доме! Нет, так я этого не оставлю!

Я вернулся к столу, сел на место, пыша гневом — шишка была отвратительной, и она видела меня с ней! и с насмешкой назвала красавчиком.

Эдгар-Эдичка занял свой стул. Мы посмотрели друг на друга. Как Ульянов-Ленин с Бронштейном-Троцким смотрели друг на друга перед эпохальным выстрелом «Авроры», мы смотрели друг на друга, как Березовский с Гусинским смотрели друг на друга перед тем, как вонзить ножи в необъятный российский пирог, мы смотрели друг на друга, как Отто Скорценни с Адольфом Гитлером смотрели друг на друга, решив, во что бы то ни стало, спасти Бенито Муссолини и его любовницу Клару Петаччи от позорного повешения вниз головой.

— Слушай, а что они так на тебя озлились? — спросил я, решив перевести встречу на более низкий уровень.

Он не ответил, но я увидел, как Наташа, взвинченная подружкой и алкоголем, пытается скрыться от своих навязчивых тело-хрантелей, как они бегут за ней, запыхавшись, и как Эдгар заслоняет ее своим мускулистым черным телом, телом, сулящим неотвратимую беду, а потом презрительно метит наиболее оторопевшего охранника, и как они, рассвирепевшие, бросаются за ним, совершенно забыв о подопечной девушке.

— И за это она нас накормила, — заключил я свой фантазм.

— Ну да. Кстати, неплохо бы перекусить чем-нибудь вкусненьким, — подумал Эдгар-Эдичка, облизнувшись.

Я открыл ему баночку «Фрискаса», другую — себе, ибо то, что я готовил для Натальи, было либо съедено, либо затоптано и на радость крысам обитало уже в мусоропроводе.

— Эдак я отвыкну от человеческой еды, — сказал я, вычистив банку, так, что и микроб-дистрофик не смог бы в ней поживиться.

— И шерсткой обрастешь, и хвостатым станешь, — пристально посмотрел Эдгар-Эдичка. — Видел недавно по телевизору рекламный ролик. В нем доказывалось, что систематическое трехразовое употребление кошачьей пищи приводит к увеличению лохматости на сто восемьдесят девять процентов — особенно на спине. А каждая новая банка говяжьего «Фрискаса» увеличивает длину копчика на один миллиметр, но за счет общей длины позвоночника. Так что сожрешь еще десяток банок из моих запасов, и Наташа с удовольствием возьмет тебя на руки.

Вот так вот. Истратил мои последние деньги на красоту, а теперь попрекает своими консервами.

Покачав осуждающе головой, я выпил стопку и захрустел кроликом со злаками. Кролик со злаками после пятидесяти грамм хорошего виски — самое то, рекомендую.

— Алкоголик несчастный, — посмотрел кот, пожалев своих гранул. — Такая девушка пропадает, а он виски хлещет, как водку.

— Да не алкоголик я, это — характер. Понимаешь, я всякое дело довожу до конца — это принцип. И не выпитое, так же как и недоделанное вызывает у меня острое желание…

— А если бы у тебя было триста бутылок, как у Наташиного папаши в баре? — перебил он меня мысленным напором. — Ты бы глаз не сомкнул, пока их не прикончил?

— А откуда ты знаешь?

— Что знаю?

— Что у ее папаши триста бутылок в баре?

Если бы некто, не верящий в телепатию, увидел, как я разговариваю с черным котом, он немедленно позвонил бы либо в вытрезвитель, либо в скорую психиатрическую помощь. Ну, или испуганно осенил бы нас крестным знаменем — свят, свят, свят!

— Она рассказывала… — мечтательно телепатировал Эдгар-Эдичка. — Когда мы на крыше сидели.

— Вы и на крыше были?!

— А что?

— Да ничего. Просто знаю, зачем коты на крыши подруг водят.

— Да ладно тебе. Кто старое помянет, тому глаз вот.

— Ты, что, Эдгара По читал?!

— Нет, а что?

— Да в одном его рассказе герой допил бутылку до донышка и потом коту своему глаз перочинным ножиком вырезал.

— Потому что глаз зрел в корень? — кот мой был не промах и за словом в карман не лез.

— Ну да.

Мы посидели, критически рассматривая друг друга.

— Так что будем делать? — первым нарушил я молчание.

— А ты сможешь промыть им мозги в унитазе? — посмотрел он на мои бицепсы.

Я вспомнил типов и сказал, как мне кажется, уверенно:

— Смогу. Но по одиночке и если найду, наконец, гантели и приведу себя в порядок. Кстати, надо бы и тебя в порядок привести. А то у тебя после купания вид не совсем презентабельный, не говоря уже о запахе.