"РАВНЕНИЕ НА ЗНАМЯ" - читать интересную книгу автора (БУШКОВ Александр)

Глава 5. Проверка на дорогах

Дорогу оседлали к девяти часам утра, с упреждением примерно на часок.

Внешне, разумеется, все выглядело благолепно и безобидно, никто ни о чем не подозревал. На посту ГИБДД ничего и не изменилось: возле уродливого строения из серых бетонных блоков (наследие первой чеченской войны) точно так же торчало четверо милиционеров в серо-белом камуфляже. Как им и полагалось по жизни, они выборочно, по какой-то своей загадочной логике тормозили машины (идущие в обоих направлениях, понятно), проверяли документы, задавали вопросы. Правда, особенно не придирались и к побочному заработку ничуть не стремились – что не должно было вызвать у проезжающих никаких подозрений, те облегченно вздохнут, подумают: «Пронесло, тихие "гиббоны" нынче!» и прибавят газку.

Самые обыкновенные были милиционеры, не слишком бдительные, лениво-меланхоличные, как и полагается отстоявшим ночную смену. Автоматы закинуты за спину на укороченных ремнях, так что долго провозишься, прежде чем перекинешь их в положение для стрельбы (главное, как легко догадаться, висело под пятнистыми бушлатами в кобурах-горизонталках и извлечено могло быть вмиг).

То, что одним из ленивых «гиббонов» являлся генерал Кареев, широкой публике – да и вообще всем посторонним – никак не могло быть известно из-за присущей генералу профессиональной скромности, заставлявшей на протяжении последней четверти века избегать посторонних фотообъективов и вообще публичности.

Близлежащее пространство давным-давно было продумано и умело превращено в некое подобие минного поля – чужих практически не имелось, только свои, куда ни глянь.

По другую сторону автотрассы, метрах в двадцати в сторону юга, располагался этакий табор. У обочины свалены в кучу объемистые, битком набитые сумки в колерах милицейского и армейского камуфляжа, на вершине штабеля красовалась уже изрядно потускневшая армейская каска цвета хаки, на которой слева белой эмалевой краской был намалеван череп с перекрещенными косточками. Тут же, на воткнутой в землю корявой сухой ветке, гордо реял потрепанный старорежимный вымпел, алый с золотой бахромой, с профилем вождя трудящихся всего мира и надписью «Бригада коммунистического труда».

Прислонясь спиной к штабелю, расположившись вольготно, но так, чтобы видеть со своего места дорогу в оба конца, обосновался Володя Уланов – небритый и на первый взгляд уже малость поддавший, в милицейских камуфляжных портках, тельняшке с махновской прорехой на пузе и армейской пятнистой куртке отмененного образца. Означенный экземпляр, наигрывая аккорды на той самой гитаре-недомерке, давно уже снабженной нормальными струнами и должным образом настроенной, оглашал близлежащие окрестности меланхоличным безыдейным шансоном:

Он ухмылялся вполне искренне: прекрасно понимал, что в обычные времена за распевание подобной, упаднической, идеологически не вполне правильной, одним словом, декадентской песенки обязательно удостоился бы укоризненного взгляда не от генерала, так от Доронина. И правильно, в общем, ничуть не соответствовали эти вирши теории и практике спецназа. Однако сейчас подходили как нельзя лучше. Удачно гармонировали с образом странноватой компании, в которой люди, более-менее понимающие, сразу угадывали раздолбаев-контрактников, собравшихся то ли в располагу, то ли на законный дембель. Или попутку ловят, или накладочка вышла, и не пришла обещанная машина, вот и застряли ребятки надолго, бывает…

Доронин и еще двое так же старательно изображали служивых, удрученных долгим скучным ожиданием, валялись расслабленно, хотя и в менее живописных, нежели главный менестрель, позах, а когда надоедало, принимались лениво бродить по обочине. Доронин, как человек солидный, внимания проезжающим машинам не уделял, а вот двое его спутников, будучи гораздо моложе, с большой заинтересованностью присматривались к молодым пассажиркам легковушек и экскурсионных автобусов. Блондинке за рулем вишневого «жигуля» даже откровенно послали воздушный поцелуй и долго таращились вслед, махая руками – на что прекрасная шоферочка внимания не обратила.

На другой стороне дороги, у самого блокпоста, давно уже торчала остановившаяся по каким-то своим загадочным надобностям белая «газель» с гражданскими краснодарскими номерами и единственным невеликим окошком в закрытом кузове. Водителя при ней видно не было, стекла обоих передних дверей опущены, окошко кузова открыто. Совершенно непонятная машина, но кто будет к ней приглядываться, проезжая? Стоит себе и стоит…

Внутри машины помещались две тройки в полной выкладке – и сапер Тимофей с полным набором профессиональных причиндалов. Жары особенной не было, и потому укрывшимся внутри приходилось не так уж и скверно, бывает и похуже.

Это все были декорации, открытые для постороннего обозрения. Двух радистов с набором сложной аппаратуры, сидевших в корявом бетонном сооружении, никто видеть не мог. И уж ни одна живая душа, кроме посвященных, не подозревала, что на высоте метров в тридцать, в уютном местечке на склоне подступавших к самой автостраде горных отрогов с девяти утра расположился снайпер. В полукилометре отсюда, скрытый горами от дороги, стоял на поляне вертолет, который, чем черт не шутит, мог и понадобиться – а по обе стороны от поста, на значительном отдалении, разместились мобильные группы, готовые в зависимости от обстановки или перекрыть дорогу, или перехватить странников, если их не удастся взять на посту.

Одним словом, изрядный кусок территории был накрыт, освоен, подготовлен. Но это ничуть не прибавило Карееву доброго настроения. Сердце с утра снова неприятно ныло и угомонилось только после двух таблеток, сиреневой и белой, но причина дурного расположения духа виделась отнюдь не в том.

Во-первых, ему категорически не нравилась бойкость трассы, где предстояло работать. Протянувшаяся вдоль побережья магистраль, пролегавшая вдоль отрогов Большого Кавказского хребта, в это время года и дня была прямо-таки забита машинами, сновавшими в обе стороны. Перекрыть ее совершенно нереально из-за отсутствия объездных дорог, а ведь, когда начнется, любой гражданский, имевший несчастье тут оказаться, мог стать потенциальной мишенью, которую практически невозможно уберечь от шальной пули или осколка.

Во-вторых, наибольшее раздражение вызывало даже не это, а расположившееся метрах в пятидесяти от блокпоста летнее кафе под названием «Духан батоно Тенгиза». Кирпичная кухонька, где жарили шашлыки и прочее, еще парочка кирпичных же домиков, игравших роль подсобок, два десятка столов под зелеными навесами на столбиках, аккуратненький туалет, огромная вывеска с черными надписями-узорами по зеленому фону. С размахом устроенное предприятие. И, как всегда в это время дня, прямо-таки ломившееся от посетителей: водителей и пассажиров частных легковушек, дальнобойщиков, туристов с экскурсионных автобусов, кативших на Пшадские водопады, в Сочи или Геленджик. Машин на обширной автостоянке – битком, как и народу под навесами. Музыка, аппетитный дымок, беззаботный гомон, шортики-маечки… мишеней, мать твою, выше крыши возможных мишеней!

И ничего нельзя было с этим поделать. Гораздо проще оказалось изъять с поста обычно торчавших там милиционеров – собиравшаяся сюда очередная смена получила приказ отбыть на другие точки, никто ничего не заподозрил, никто не стал удивляться и пересуды разводить.

Намного сложнее получилось с батоно Тенгизом и его персоналом в количестве четырех человек – два повара-племянника и две официантки. Разумеется, всю пятерку волевым решением можно было в два счета притормозить в Геленджике: собрать всех в солидном учреждении, предъявить грозное удостоверение и добром, но настоятельно попросить сегодня в заведение и носу не казать. Или ради дела допустить некоторый произвол – вообще изолировать всех пятерых до вечера, наплевав на гражданские права и свободы. Технически это сделать несложно.

Ну, а если кто-то из пятерых – связь Абу-Нидаля? Если Абу-Нидаль должен тут встретиться не с кем-то из проезжих посетителей духана, а как раз с кем-то из персонала? И, узрев полностью безлюдное заведение или не получив должного сигнала, что вероятнее, выкинет непредсказуемый фокус? И брать его придется вовсе не здесь, в отлично подготовленной засаде, а где-то на трассе, среди потока машин, импровизируя и подвергая риску гораздо больше мирного народа? Вот то-то и оно. Если пятерку не закрыть – кто-то из них, вполне может статься, вынет мобильничек и просигнализирует. Если их все же закрыть, отобрав средства связи – молчание само по себе будет сигналом тревоги и… В общем, смотри выше.

Короче – ситуация-с. После долгих прикидок, дискуссий и прокачек было все же решено духан не закрывать, а это автоматически требовало от Кареева и его людей отточенной ювелирности в работе.

Ставка очень уж велика. По донесению махачкалинского агента, сегодня в Краснодар по означенной трассе проследует Абу-Нидаль собственной персоной с парочкой нукеров. К этой информации отнеслись со всей серьезностью, поскольку исходила она от источника надежного. Прошлое его сообщение о группе пустившихся в путь бандюганов оказалось стопроцентно верным, полковник Рахманин перехватил их именно на указанном маршруте и одного даже ухитрился взять. Так что и теперь следовало думать, что дело они имеют не с дезой, и есть реальный шанс познакомиться наконец с Абу-Нидалем вблизи, чайком угостить, сальцем попотчевать, за жизнь поговорить обстоятельно и подробно…

Ах, какая яростная надежда охватила Кареева! Абу-Нидаль – это вам не рядовой ваххабит, это, знаете ли, фигура и фирма: финансы, диверсии, кладезь информации, связи как с Грузией, так и с Ближним Востоком, не говоря уже о Стамбуле-Константинополе. Короче, сам сдохни, а живым возьми.

Потому что захваченный Рахманиным «язык» оказался, как это ни прискорбно, вовсе не ценным приобретением, а, по большому счету, непригодным в хозяйстве дерьмом собачьим. Что уже установлено достоверно. Рядовой скучный басмач с унылой стандартной биографией, каких пучок на пятачок. В секреты не посвящен, стратегических планов и долгосрочных замыслов не знает, ценился за тупую исполнительность и, если можно так выразиться, служебное рвение. Именно ему Абу-Нидаль и поручил при угрозе захвата без церемоний ликвидировать боевика, несшего ценный груз – чтобы к гяурам живьем не попал, язык не распустил, как шнурок.

А уж покойничку, коего без малейших душевных колебаний пристрелил в затылок свой же товарищ, безусловно было что порассказать! Его уже успели пробить по базе данных и результаты получили интересные: высшее образование, инженер, до того как прельститься ваххабизмом, считался неплохим специалистом в радиоэлектронике, сволочь такая…

И груз у него оказался интереснее некуда: дюжина радиовзрывателей, импортных, армейских, известных до сих пор исключительно теоретически. Отличная штука для тех, кто понимает, способна действовать и в режиме часового механизма, и по радиосигналу, максимально защищена от помех и посторонних воздействий, влагонепроницаемая, ударопрочная, одним словом, идеальная приблуда для диверсанта.

Было о чем порассказать покойничку, было, не зря к нему Абу-Нидаль заранее приставил персонального палача… Как и следовало ожидать, такая информация вызвала наверху прилив нешуточного раздражения. Никаких распеканий, конечно, никто не стучал кулаком по столу, не разорялся, не грозил отправить в Мурманск заведовать продскладом – но от этого ничуть не легче. Потому что отдельные реплики все же имели место.

– Тем более нужно было взять живым!

– Такого волка упустили…

– Вы же были проинструктированы ясно и четко: взять живым!

– Ну что же вы так, товарищи…

А кое-кто просто поджимал губы и молча вертел головой – и ведь взгляда не отвести, в лицо смотреть приходилось.

Невесело было на душе у Кареева, ох, невесело. И у Рахманина тоже. Неудовольствие начальства, распространявшееся сверху вниз, и рядовых накрыло, пусть они и половины не знали, однако не скроешь, как обстоят дела, не первый год служат и все понимают…

Прохаживаясь у обочины, Кареев в который раз задавал себе вопрос: что же, Накир с долбаным шейхом Абу на Краснодар целят? На какой-нибудь многолюдный курорт, который никакими усилиями невозможно защитить от взрывов, разве что закрыв его напрочь и введя туда вместо отдыхающих пехотный полк? Или цель расположена где-то севернее курортных мест?

Одно ясно, все же они собираются что-то рвануть. С подобными взрывателями не балуют, если хотят поднять на воздух нечто некрупное и, в общем, невидное. Мишень, похоже, масштабная – но при чем тут ветер, кто бы объяснил? Направление ветра, скорость ветра, город на большой реке…

Глянув на часы, Кареев вошел в бетонную халабуду, остановился за спиной сидевшего в наушниках Тимакова, который отслеживал работу своего сложного хозяйства. Мерцал экран черного ноутбука, две рации светились зелеными огоньками, спутниковый навигатор исправно выдавал данные.

Сделав жест «Не отвлекаться», Кареев заглянул через плечо радиста. Не было необходимости задавать вопросы и требовать разъяснений: на экранах навигатора и компьютеров он и так видел, что ярко-зеленая точка неспешно перемещается по извилистой белой линии. Белая «шестерка» с краснодарскими номерами и тремя пассажирами, с момента выезда из Гудермеса находившаяся под самой бдительной опекой, какая только возможна при таком раскладе, приближалась. И должна была здесь нарисоваться уже через четверть часа. По сообщению одного из постов – никто из посторонних даже и не подозревал, что это пост, – Абу-Нидаль в салоне вроде бы не замечен. Но именно что вроде бы. Мог изменить внешность, мог на пол лечь, запросто…

Ох, как хотелось верить в надежность агента, в то, что информацию он передал точную! Но до сих пор ведь не обманывал и пустышек не подсовывал… А уж как хочется с Абу-Нидалем потолковать, кто бы знал!

Максимум четверть часа. Времени достаточно, сигнал на общую тревогу подавать рано. Кареев вышел из бетонного сооружения, лениво зашагал в сторону духана – бродит себе мент от скуки, эка невидаль.

«Классический вестерн», – подумалось Карееву.

Шериф и злодей движутся навстречу друг другу по пустой, залитой солнцем улочке убогого городка… Вот только тут не город, да и посмотрел бы я на этого самого голливудского шерифа, если бы перед ним стояла задача не промеж глаз метко шмальнуть из верного кольта, а живьем взять: даже если тебя самого будут убивать, ухитриться повязать живехоньким, да еще, в идеале, сделать так, чтобы окружающие не пострадали, потому что вокруг вовсе не безлюдье…

Он незаметно добрел до аккуратненького зеленого заборчика, по колено взрослому человеку, ограждавшего Тенгизов духан. И остановился там, рассеянно глядя на беспечных едоков, изничтожавших увесистые шашлыки под модную музычку. Динамики на миг умолкли, потом раздался басок батоно Тенгиза:

– Дорогие гости, мы всегда рады вас видеть в нашем гостеприимном духане! Приятного аппетита!

Вслед за тем вновь грянула бодрая музыка. Кареев мимолетно отметил некоторую странность прозвучавшего. Точнее говоря, лаконичную сухость слов, обращенных к народу. Сам он раньше болтовни Тенгиза через динамики не слышал, но, когда разрабатываешь такую вот операцию, изучаешь любую мелочь. Прежде – всегда, без исключений! – батоно Тенгиз закатывал длинные, по-восточному цветистые речи, о красотах природы трепался, поминал прекрасных женщин и их галантных кавалеров. Одним словом, всякий раз целое представление устраивал – а теперь вот буркнул короткую канцелярщину и снова музычку врубил. Нестандартно. Имеет это какой-то потаенный смысл или нет? В подобной ситуации все может иметь потаенный смысл, двойное дно, нехороший подтекст. Особенно если учесть, что у региональных оперов в последнее время к этому заведению появился устойчивый интерес. Нет, никакой конкретики пока что, но если учесть, что духан – идеальное место для явки… Здесь можно незаметно, не вызывая ни малейших подозрений, встречаться со связниками, что-то передавать через персонал – от шифровок до взрывчатки. Деталей Кареев не знал, не успел за текущими хлопотами еще и ими поинтересоваться, поскольку к его главной задаче это не относилось, но отметил для себя: опера местные что-то почуяли. На след еще не наткнулись, но возможное присутствие дичи не исключают, так что в ближайшее время весь персонал духана с владельцем во главе попадет в плотную разработку.

Кареев все еще разглядывал беззаботную публику – чем не мог вызвать ни у одной живой души и малейшего подозрения. Подумаешь, мент постовой таращится от скуки или из повышенной бдительности…

Он попытался определить, где именно среди наворачивавшей всякие вкусности публики разместились четверо оперов, которые, по раскладу, пятнадцать минут назад должны были прибыть со стороны Геленджика на неприметной легковушке. И, разумеется, ни единого не смог высмотреть с уверенностью. Ну да, оперов послали хороших, и значит, даже профессионал беглым взглядом не выцепит. Тот, кто выглядит слегка подозрительно, на самом деле окажется ни при чем, сто процентов, а хваткие опера как раз среди самых на вид благонадежных.

Кареев повернулся и, заложив руки за спину, неспешно побрел к посту. Времени оставалось достаточно. Понемногу подступал привычный, устоявшийся азарт, то особое состояние, что известно только понимающим. Он должен был сделать все, чтобы на этот раз получить именно тот результат, какой от него требовался.

Неужели встретимся? Товарищ шейх, ваше преосвященство, или как вас там? Шейх, конечно, липовый: как неопровержимо установлено, в Мекке Абу-Нидаль не бывал отроду, так что прав на почетное звание «хаджи» не имеет ни малейших. Зато тюрьмы в своем далеком отечестве посещал не единожды – всякий раз, естественно, помимо желания. Любая заварушка манит авантюристов, как мух на мед, не раз уже случалось во времена последних кавказских кампаний, что объявлялись из-за кордона, мягко выражаясь, экзотические элементы. Наворотив дел у себя дома, парочку сроков оттянув – причем по статьям, заставляющим брезгливо морщиться уркаганов в тамошнем законе, – этакий персонаж объявляется в редеющих рядах «борцов за свободу», без тени смущения расхаживает с зеленой повязкой на головном уборе, именуя себя «хаджи» и с важным видом толкуя Коран, который в жизни не открывал. Многие верят, да преисполняются почтением к импортному шейху, улему драному – отчего последнему порой проистекает вполне реальная материальная выгода. Хватает подобной публики. Абу-Нидаль как раз из таких.

Вот только то, что он авантюрист и самозванец, не делает его менее опасным ни на самую капельку. Поскольку умен, хитер, крови не боится и обосновался здесь надолго.

Время, время… Кареев огляделся.

«Газель», как ей и полагается, выглядела заброшенной, без единого пассажира. Снайпера высмотреть было, понятное дело, невозможно. Затесавшиеся в курортную публику опера знать о себе, конечно же, не давали. «Табор» старательно демонстрировал свою абсолютную непричастность к серьезным делам: двое так и дремали, якобы на солнышке, Доронин с блаженным видом присосался к полуторалитровому баллону с яркой этикеткой популярного пива (на самом деле там был не особенно крепкий чай). Уланов, безмятежно бряцая по струнам и конкурируя с музыкой из духана, с наигранной хрипотцой и неподдельным чувством громыхал:

Смешно, но именно эти строфы Карееву очень понравились: в них была своя сермяжная правда, сделать бы так, чтобы правдочка эта всегда срабатывала касательно клиентов.

Рация в нагрудном кармане бушлата требовательно засвиристела. Не было нужды в напоминаниях, он и сам знал, что время пришло, пора. Действия расписаны и просчитаны: Абу-Нидаля и его спутников следует брать прямо в машине, глушить и ломать с ходу, не дав времени схватиться за оружие. Они не должны ничего заподозрить, на протяжении пути их останавливали уже не раз, с чего бы шейху и его подельникам опасаться именно этого поста? Они не намерены ввязываться ни в какие схватки, поскольку, по сообщению агента, везут в Краснодар некий чрезвычайно важный груз, так что будут вести себя тишайше, благонамереннейше…

А вот ему самому следует незамедлительно скрыться с глаз долой. Не стоит недооценивать иные заграничные конторы, с коими, малому дитятке известно, и Накир, и Абу-Нидаль повязаны теснейшим образом. Вполне может оказаться, что персона генерала Кареева уже красуется на снимках, имеющихся в распоряжении упомянутых заграничных контор. Причем, что особенно досадно, утечка могла произойти не в результате пронырливости откровенно вражеских резидентов, а из-за того, что иные бывшие свои – сейчас стопроцентные чужие, взять, к примеру, генерала Гамкрелидзе, и они, стремясь поскорее вписаться в обслугу новых хозяев, сдают все, чем богаты… Но кто же знал прежде, что именно так обернется? И ничего тут не поделать.

Размашистыми шагами Кареев направился к зданию, вошел внутрь и, когда к нему обернулись и оба радиста, и сидевший в углу местный майор из оперов, распорядился сухо, четко, без тени суеты или возбуждения:

– Все. Работаем.

Майор вынул рацию, а радистам особо трудиться не пришлось, достаточно было произнести в маленькие черные микрофончики, располагавшиеся у губ на гнутых стебельках, необходимые слова. Точнее, одно единственное слово:

– Бульдозер!

И коротко, и достаточно специфично, не спутаешь…

Ну, вот и все, ребята!

Возле «газели», как чертик из коробочки, объявился ничем не примечательный шоферюга средних лет, с грохотом поднял капот и принялся копаться в моторе – где у него, невидимый окружающему миру, помещался под рукой автомат «Каштан» с глушителем. Те, что укрывались в кузове, разумеется, так там и остались, но были наготове. Где-то там, наверху, изготовился снайпер. За полкилометра отсюда пилот вертолета запустил двигатель, и лопасти медленно сделали пару первых оборотов. Мобильные группы прекратили движение и съехали на обочину в ожидании дальнейших распоряжений.

В «таборе» никаких особенных изменений не произошло – разве что Доронин завинтил пробочку и, отставив бутылку, повернулся лицом к дороге, а Уланов лениво положил гитару рядом с собой и словно бы мимолетно коснулся пальцами полы бушлата. Двое якобы дремавших неторопливо потянулись и, все так же лежа, чуточку переменили позы – чтобы оказаться в положении, из которого можно мгновенным рывком взметнуться на ноги.

Кареев ничего этого не видел – он стоял у окна и смотрел на дорогу. Бежевый «москвич», фура немецкого производства, синяя «восьмерка»… Посторонних мыслей в этот момент иметь вроде бы не полагается, но в подсознании у него все же сидела занозочка: одного из пожирателей шашлыков он, несомненно, видел раньше и давненько, причем знакомство было тесное. В розыске он не числится, к отлову не предназначен, иначе Кареев сейчас не гадал бы, а в момент вспомнил, с кем столкнулся. И тем не менее… Определенно пересекались давненько тому, причем по работе… Ягупов? Бергер? Нет, это все не то, с Чечней ассоциации всплывают… Гулямов, Самур-Придурок? Нет, речь безусловно шла не о боестолкновениях, не о вооруженной вражине… И не своего, отечественного вспоминаешь – память подсовывает файлик с заголовком «импорт».

Стамбульский связной? Уже теплее, теплее, ситуация была такая, что не с оружием связана, а именно с безоружной гнусью… Так-так-так… Джинн… покойничек Джинн и все сопутствующее… Крамаренко? Да нет, при чем тут Крамаренко, тот с оружием был…

Нидерхольм!!! Точно, Нидерхольм! Сколько лет не виделись, откуда ж он взялся, паскуда лысая? Это, точно, Нидерхольм, никакой путаницы! Объявился опять, надо же.

И тут же думать о постороннем стало совершенно уж некогда – на дороге показалась белая «шестерка» со знакомыми номерами. Кареев так и впился в нее взглядом. Он стоял у окна, не в состоянии ни помочь, ни помешать: наступил момент, когда события развиваются без какого бы то ни было начальства, сами по себе, и ничего не зависит даже от верховного главнокомандующего…

Капитан Климентьев, тщательно все рассчитавший, уже шагал по обочине навстречу машинам, инстинктивно притормаживавшим при виде поста. Автомат за спиной, полосатая палочка виртуозно крутится в руке, на лице написаны скука и даже лень: вот он, классический «асфальтовый косильщик», извольте любить и жаловать, а лучше купюрку, граждане, приготовьте, не ждать же мне, пока вы нарушите…

Он все точно продумал и воплотил в жизнь, повинуясь недвусмысленному указанию полосатого жезла, белая «шестерка» притормозила (вынуждена была притормозить) в аккурат напротив «табора». Отложивший гитару Уланов вышел к обочине со своей стороны и, вроде бы простецки почесывая пузо (а на самом деле уже успев большим пальцем отстегнуть коротенький ремешок «горизонталки»), во весь голос осведомился:

– Командир, может эти в Геленджик?

Покосившись на него без всякого пиетета, Климентьев так же громко отозвался:

– Куда они вас всех запихнут, вояки? Подходящую попутку ищите…

И, не глядя больше на обитателя «табора», твердым шагом, властной походочкой направился к дверце водителя. На лице он сохранял прежнее спесиво-скучающее выражение, но в голове с невероятной быстротой работал неслабый компьютер…

Так, палочку естественным, небрежным движением перемещаем в левую руку, чтобы в случае чего моментально выхватить пистоль… бронежилет надежный, но могут ведь и в рожу засветить со всей дури… стекло со стороны водителя опущено полностью, он зыркает оттуда глазищами, но выходить не собирается явно… ну, вообще-то это его право, оставаться в машине, здесь не Чечня и не Дагестан, здесь мирный и спокойный Краснодарский край… бородой зарос до глаз, но все равно, издали видно, что сопляк сопляком… второй, рядом с ним, тоже совсем зеленый… оба похожи на Абу-Нидаля примерно так, как я на балерину… а третий полулежит на заднем сиденье, дремлет якобы, рожу платочком прикрыл, только борода виднеется… ну, начали!

Капитан небрежно обозначил рукой, будто собирается взять под козырек, да так вялым движением и ограничился, с неприкрытой скукой пробурчал:

–Стршпекторбддстаршлейтенантзыченко… Документики попрошу, гражданин…

Молодой бородач за рулем таращился на него странно – с совершенно непонятным выражением на худом большеглазом лице. И не шевелился, что твоя мумия. Это-то как прикажете понимать? Обкуренный, что ли? Ну и хрен с тобой, сиди в трансе, натуральный мент обиделся бы и начал брать на басы, а у меня другая задача, мне гораздо интереснее персонаж на заднем сиденье, чем твои документы, которые, я и так уже знаю, в полном порядке…

– Ну, что глазами смотрим? – проворчал Климентьев. – Солнцем напекло? Документы достал живенько! Так, а там у нас кто? На сиденьице разлегся? Пьяный, что ли?

И сделал шаг вправо, к задней дверце, таким манером, чтобы моментально освободить линию огня для Уланова – да и снайпер на той стороне сможет работать по переднему пассажиру, без малейших опасений задеть своего. Держа правую руку в надлежащей близости от пистолета, левой решительно распахнул дверцу и командным тоном распорядился:

– Эй, дядя, проверка! Гюльчатай, открой личико!

Полулежавший на сиденье левой рукой стянул с лица платок – и Климентьев в какие-то доли секунды успел отметить, что и эта молодая, заросшая рожа не имеет ничего общего с Абу-Нидалем. И тут же правая рука субъекта прямо-таки взметнулась, на Климентьева уставилось «макаровское» дуло, он ушел вправо, слыша слабый щелчок, и еще один, и еще!

Выхватил «Вектор» из-под пятнистого бушлата. Патрон был в стволе, а с предохранителя снимать не пришлось, нет у «Вектора» такового, есть целых два, но они автоматически срабатывают, достаточно крепко охватить рукоятку и нажать на курок.

Выстрел, и сразу же второй. Одним прыжком, спиной вперед, Климентьев оказался за багажником «жигуля», целя в заднее стекло – но видел уже, что сработал грамотно, и супостат завалился на сиденье уже надежно успокоенный.

Краем глаза он углядел, как водитель выхватил откуда-то меж сидений чертовски знакомый предмет, именовавшийся ручной гранатой, и сунул большой палец в кольцо…

Уланов стрелял как на учениях: прочно утвердившись на земле обеими расставленными ногами, держа пистолет двумя руками, не пригибаясь. Два выстрела, почти слившихся в один – и водителя мотнуло вправо, куда он и завалился.

Пассажир с переднего сиденья чуть подпрыгнул и осел в нелепой позе лицом вперед. Тут уж они с Улановым были ни при чем, это его снайпер достал.

Не раздумывая, Климентьев проворно отскочил подальше от машины и распластался на земле, прикрыв голову рукой с пистолетом: с гранатой не шутят… Покосившись влево, он увидел, что и весь «табор» залег, тоже видели гранату и сделали выводы моментально.

Секунды тянулись как резина. Но вот прошли все мыслимые сроки, а взрыва не последовало, равно как и огневого воздействия со стороны машины. Климентьев свистнул, и они впятером кинулись к «шестерке». Запустив руку внутрь, просунувшись туда по пояс, Уланов вытащил гранату и молча продемонстрировал ее остальным: ну да, не успел чеку выдернуть, гад…

Тут же на обочине стало очень людно. От «газели» кенгурячьими прыжками неслись героические однополчане, которым здесь уже совершенно нечего было делать, бежал «шофер», держа наготове «Каштан» (что в сочетании с его потрепанной цивильной одежонкой производило пикантное впечатление), бежали от поста мнимые милиционеры, а там и Кареев показался. Он-то как раз не бежал, памятуя о своем звании (на войне бегущий генерал вызывает панику, а в тылу – смех).

Гораздо хуже, что идущие в обоих направлениях машины стали притормаживать, а некоторые и вовсе останавливаться. Узрев нечто непонятное, но безусловно интересное, народ наш отреагировал соответственно: вмиг образовал нехилую толпу зевак, которыми в первую минуту заниматься было некогда.

Климентьев видел со своей позиции, что и среди посетителей духана началось нехорошее движение – большая их часть, согласно тому же дурному инстинкту, пренебрегла хлебом и возжаждала зрелищ, и теперь перла сюда настоящей толпой. В довершение ко всему над головой послышался шум вертолета – ага, и винтокрыл решил объявиться, как будто без него тут не обойдутся.

«Бардак, мать твою», – отрешенно констатировал Климентьев.

И, вспомнив о еще не отыгранной до конца роли, шагнул навстречу растущей толпе и рявкнул уже с натуральным раздражением:

– Стоять, граждане, стоять! Сюда нельзя!

Однако на него форменным образом напирали, и по сложившейся в последние годы поганой традиции там и сям в руках виднелись мобильники, второпях нацеленные камерами на непонятное, но безусловно привлекательное для зевак зрелище.

Слева от Климентьева послышался женский визг, полный неподдельного ужаса: ага, узрела, дуреха, что в «шестерке» аж трое застреленных в голову субъектов, а это не самое приятное на свете зрелище… Визжавшая стала протискиваться прочь, но остальные по-прежнему перли, как бараны, окончательно блокировав движение. С обеих сторон уже слышались раздраженные гудки. Точно, бардак…

Бросив беглый взгляд внутрь машины, Кареев оказался возле капитана и тихонько спросил:

– Ну?

– Никакого шейха, – так же тихо ответил Климентьев. – Даже отдаленно не похож никто. За оружие схватились…

Генерал прекрасно понимал, что совесть у капитана чиста, как и у остальных. Все исправно выполнили приказ: человека, коего идентифицируют как Абу-Нидаля, кровь из носу, брать живьем, а всех, кто не Абу-Нидаль, при попытке вооруженного сопротивления валить на месте, пока не началась натуральная перестрелка в непосредственной близости от кучи мирных гражданских. Приказ выполнили исправно, шейха никто не пытался брать живым, потому что его тут и не было. НЕ БЫЛО! Не было…

Кареев огляделся в некоторой растерянности – он не мог сейчас сообразить, как воздействовать на напиравшую толпу зевак и возможно ли на нее воздействовать вообще. И, что гораздо хуже, среди людей, увлеченно снимающих на мобильники машину с тремя мертвецами, он увидел еще более неприглядное и совершенно ненужное в данный момент зрелище: старый знакомый, господин Нидерхольм, протиснувшись в первый ряд, ожесточенно работал большой профессиональной фотокамерой, а неподалеку от него, тоже с нехилым фотоаппаратом, трудился еще один тип, в отличие от долбанного голландца, совершенно кавказского облика. Вот это нам совершенно ни к чему.

Кареев так ничего и не успел приказать – да, честно говоря, не успел и толковый приказ обдумать. Ситуацию переломил Уланов, он с выражением величайшего ужаса на лице вдруг кинулся на толпу, размахивая руками и дико вопя:

– Ноги делаем!!! Щас взорвется все нахрен!!!

Вид у него был столь паническим, а вопли столь душераздирающими, что стадный инстинкт сработал отлично: толпа шарахнулась и, подгоняемая истошными криками Уланова, оравшего про тонну взрывчатки и про то, что сейчас всем подкатит песец, стала рассыпаться, превращаясь в ораву бегущих неведомо куда.

Вот только ни Нидерхольм, ни второй панике не поддались – едва не сшибленные с ног и чудом не затоптанные толпой, остались на месте, целили объективами, клацали, щелкали, гады…

– Взять! – рявкнул Кареев, указывая на них.

Тут уж было не до китайских церемоний и всяческих свобод. Обретя ясную и конкретную цель, и мнимые гаишники, и люди из «табора» проворно кинулись к двум фотолюбителям и в два счета обоих сгребли. Причем в свалке как-то само собой получилось, что оба фотоаппарата вылетели из рук хозяев и приземлились на асфальт так неудачно, что, сразу видно, пришли в полную негодность. Оба обиженных орали что-то, поминая свободу слова и печати, громогласно заявляли о своей принадлежности к свободной прессе и стращали всеми мыслимыми карами, чуть ли не со стороны Генеральной Ассамблеи ООН. Державшие их, на эти страшилки не реагировали вовсе – имели некоторый опыт обращения с шакалами пера, а Генеральной Ассамблеи как-то не особенно опасались.

– С глаз долой! – прикрикнул Кареев, сделав выразительный жест, и пленников потащили на пост.

Только теперь Кареев смог оглядеться и прокачать ситуацию более-менее рассудочно. Зеваки, разогнанные доблестной импровизацией Уланова, были, выражаясь военным языком, бесповоротно рассеяны и уже не проявляли желания собраться в прежнюю толпу или приблизиться. Торчали на значительном отдалении – но покидать место действия не спешили, поганцы.

Слева, по обочине, целеустремленно пер сто тридцать первый «зилок» с тентовым кузовом – ага, одна из мобильных групп объявилась, сейчас, надо полагать, и вторая нарисуется, все ж полегче.

Кареев повернулся к Доронину, оказавшемуся ближе всех:

– Передай им, – кивнул он на ЗИЛ, откуда уже выпрыгивали автоматчики в касках, – народ блокировать, мобильники проверить, все неправильное стереть. Чтобы ни один не слинял. Живенько!

– Есть! – выдохнул Доронин и припустил к грузовику.

Кареев вернулся к «шестерке» и какое-то время без особых мыслей и эмоций вглядывался в нелепо скрюченные фигуры. Чем дальше, тем больше он осознавал трагическую неправильность случившегося. Произошло совсем не то, чего ожидали. Того, кто был им нужен, в машине не оказалось. «Надежный агент» сбрехал, как сивый мерин. Не было в «шестерке» никакого Абу-Нидаля, с самого начала не было, конечно, вовсе не собирался он в Краснодар. Значит, и пресловутый «важный груз»…

Неторопливо приблизился Уланов, вспотевший и мрачный.

– Пустышка, – сказал он бесстрастно.

– Что? – не понял Кареев.

Уланов продемонстрировал на ладони трофейную гранату:

– «Лимонка» у него была насквозь учебная. Толку от нее, как от кирпича.

Кареев выразительно глянул на Климентьева. Капитан мгновенно сообразил, открыл дверцу, поискал внутри и вскоре вылез наружу с «Макаровым» в руке. Кареев почти вырвал у него пистолет, осмотрел, выщелкнул магазин, патрон из ствола. Все вроде бы в порядке, натуральный пистолет, патроны выглядят обычными «макаровскими», боевыми. Вновь загнав магазин, генерал передернул затвор, прицелился в сухую землю на обочине, потянул спусковой крючок. Вместо выстрела раздался слабый щелчок. Действуя методично, ни о чем не думая, Кареев передернул затвор – патрон исправно выскочил, никакого перекоса, – повторил ту же нехитрую манипуляцию, и еще раз. Поднял один из патронов и повернул донцем к себе. На капсюле лишь едва заметная вмятинка. Боек спилен, и к бабке не ходи.

– Багажник! – резко распорядился он.

Уланов рванулся, нажал кнопку большим пальцем. Багажник оказался незапертым на ключ, крышка откинулась моментально. Там лежали тряпки, какие-то гнутые железки, а посередине – небольшая картонная коробка, судя по надписям и рисункам, от обыкновенного видеопроигрывателя.

Нисколько уже не опасаясь какого-нибудь взрывчатого сюрприза, Кареев протянул руки, подхватил коробку, оказавшуюся невероятно легкой – определенно пустая! – вынул, отогнул картонные края крышки.

Внутри лежала небольшая корова, синтетическая игрушка; когда генерал наклонил коробку, она покатилась в угол. Кареев вынул ее, почти невесомую, почувствовал под пальцами твердый кругляшок, сдавил.

Корова издала идиотское электронное мычание. И замолчала. Почти такую же точно он покупал внучке месяц назад. Безобидная игрушка с «говорилкой» внутри, копейки стоит…

«Он нас переиграл, сволочь», – подумал Кареев с бессильной яростью.

Толкнул классическую дезу, и мы, конечно же, повелись – а кто бы в этих условиях не повелся? Надежный агент, уже зарекомендовавший себя как источник, коему можно безоговорочно доверять… Информация, на которую следовало опрометью броситься, как изголодавшаяся собака на кусок колбасы. Мы все сделали правильно, мы не могли поступить иначе, нас не в чем упрекнуть. Нас просто-напросто переиграли, а от этого никто не застрахован… но невероятно тяжело будет повторять это вышестоящим, которые совсем не того ждут…

Швырнув игрушку обратно в багажник, Кареев широкими шагами направился на блокпост. Вертолет, судя по отсутствию шума в небесах, уже отбыл восвояси, не обнаружив для себя работы, ситуация помаленьку исправлялась: армейские автоматчики наглухо оцепили духан, куда и оттеснили толпу, те, кто был в милицейской форме, ожесточенно крутя жезлами, наконец наладили бесперебойное движение в обе стороны, поторапливая машины и жестами, и ненаигранным рявканьем.

Он вошел внутрь. Из комнатушки слева доносились вопли про свободу слова, свободу печати и прочие прелести демократии. Брезгливо поморщившись как от зубной боли, Кареев направился к связистам, присел на край стола, взял наушники с полудужьем микрофона и, ни на кого не глядя, распорядился:

– Рахманина.

Полковник откликнулся почти сразу же – ну, естественно, сидел в аппаратной, как пришитый.

– Толя, он нас переиграл, – сказал Кареев, стараясь, чтобы его голос звучал абсолютно бесстрастно. – В машине трое «двухсотых», сопляки с неработающим оружием, классическая подстава, – и, не давая собеседнику времени вставить словечко, напористо продолжал: – Немедленно возьмите этого долбанного источника за кислород и расспросите как следует. Немедленно. Я скоро прилечу. Конец связи.

И отложил наушники на стол. Вроде бы машина закрутилась, распоряжение отдано четким командным голосом, вот только у Кареева были стойкие подозрения, что сволочной агент-двойник уже ударился в бега… Или попытается долго и нудно оправдываться, что-нибудь более-менее убедительное сплетет?

Переиграл нас шейх…

 М. Ю. Лермонтов – С. Н. Карамзиной.

Я только что приехал в Ставрополь, дорогая мадемуазель Софи, и отправляюсь в тот же день в экспедицию со Столыпиным Монго. Пожелайте мне счастья и легкого ранения, это самое лучшее, что только можно мне пожелать. Надеюсь, что это письмо застанет вас еще в С. -Петерб. И что в тот момент, когда вы будете его читать, я буду штурмовать Черкей. Так как вы обладаете глубокими познаниями в географии, то я не предлагаю вам смотреть на карту, чтобы узнать, где это; но, чтобы помочь вашей памяти, скажу вам, что это находится между Каспийским и Черным морем, немного к югу от Москвы и немного к северу от Египта, а главное, довольно близко от Астрахани, которую вы так хорошо знаете.

Ставрополь, 10 мая 1841 г.