"Спиноза" - читать интересную книгу автора (Беленький Моисей Соломонович)

Дипломатическая миссия

«Любовь к спокойствию», как сказано, дала повод кое-кому рисовать Спинозу бездушным созерцателем, размышляющим о бесконечном. В действительности же под «спокойствием духа» Спинозы следует понимать особое дарование великого философа глубоко и всесторонне рассматривать явления и находить их гармоничную связь с природой. Умение видеть вещи в их строгой причинной обусловленности не уводило Спинозу от жизни, а, наоборот, крепко связывало его с нею, с потребностями республики, с чаяниями своего народа. Ради социальной справедливости, торжества правды он жертвовал своей жизнью.

Убийство де Витта резко оттенило два периода в первоначальном развитии Голландской республики. При «великом пенсионарии» наиболее реакционные элементы, землевладельцы, высшее духовенство и штатгальтеры, были отстранены от политического руководства страной. После того как де Витта зверски убили, руководство высшими государственными органами оказалось в руках оранжистов, ставленников Вильгельма III и консисторий. Новые правители вели отчаянную борьбу против своеволия генеральных штатов и буржуазных устоев. Обострение классовой борьбы ухудшило внешнеполитическое положение Голландии. Утрехтскую область, занятую французской армией, принц Кондэ решил превратить в плацдарм для наступления на столицу Нидерландов. В Гааге началась паника. Возможные преемники де Витта на посту президента решили обратиться к Спинозе за помощью. Точно не установлено, кто вел переговоры с великим философом, но известно, что в итоге он согласился выехать в ставку главнокомандующего французских войск, к Кондэ, в Утрехт, чтобы оговорить предварительные условия заключения мирного договора с королевской Францией.

Миссия была сопряжена с большим риском. Надо было войти в контакт с верными людьми, которые в обстановке общей подозрительности обеспечили бы проход через вражеский кордон и благополучное возвращение в родной город. Одним из таких людей был полковник Жан Стоуп.

Этот полковник стоял во главе штаба войск Кондэ. В Утрехт он прибыл в июле 1672 года. Вскоре Стоуп получил письмо от друга детства, пастора из Берна, в котором он подвергся резкому осуждению за то, что, являясь протестантом-кальвинистом, воюет на стороне католиков против своих единоверцев. В ответ на упреки и проклятия Стоуп написал сочинение под длинным названием «Религия голландцев, изложенная в шести письмах, написанных офицером королевской армии для бернского пастора и профессора теологии». В своем произведении полковник показывает, что в Голландии много разнообразных сект и протестантство не является господствующим вероисповеданием. Религия голландцев, говорит Стоуп, — это, собственно, золотой мешок. Так, например, те из них, кто служит в Ост-Индской компании в Японии, скрывают свою принадлежность к христианству, поскольку это может повредить их торговым операциям.

Наблюдения полковника любопытны.

Стоуп интересовался Спинозой. В одном из упомянутых писем он говорит:

«Полагаю, что я не указал бы на все существующие в Голландии верования, если обошел бы молчанием учение прославленного и ученого мужа, который, как заверяют, имеет много последователей. По происхождению он еврей, и зовут его Спинозой. Он порвал с иудейством, но не принял христианства. Приблизительно год назад он опубликовал «Богословско-политический трактат», в котором, видимо, ставит себе задачу искоренить любую религию и широко открывает двери для атеизма и свободомыслия. Этот Спиноза живет в Гааге, его посещают многие искатели правды, в том числе молодые женщины, которые уговорили себя, что они умом превосходят других представительниц своего пола. Его ученики скрывают имя своего учителя, так как трактат запрещен декретом генеральных штатов».

Стоуп издевался над бессилием теологов, неспособных выставить против «Богословско-политического трактата» ни одного разумного довода. «Никто, — пишет он, — из местных теологов не посмел открыто выступить против идей, изложенных Спинозой в его трактате. Меня это крайне удивляет, тем более что автор достоин ответа, ибо он широко эрудирован, прекрасно владеет древнееврейским языком, хорошо знает религиозный культ и обряды, а также философию. Если теологи и впредь будут отмалчиваться, то необходимо будет прийти к выводу, что они либо лишены веры, либо соглашаются с атеистическими положениями трактата или же им не хватает мужества для борьбы».

Стоуп некоторое время состоял в переписке со Спинозой, многое о нем узнавал от врачей и филологов, с которыми гаагский философ общался. Принцу полковник рассказывал массу небылиц о Спинозе. Под влиянием этих россказней Кондэ решил пригласить к себе философа. Решение это совпало с попыткой властей республики возложить на Спинозу дипломатическую миссию и установить контакт с Кондэ.

Каким образом Спиноза добрался в Утрехт, неизвестно. Но так или иначе летом 1673 года Стоуп его принял и сообщил, что принц неожиданно выехал в Париж и просил дожидаться его возвращения.

Спиноза часто виделся со Стоупом и вел с ним беседы о политике, праве, судьбах Европы и т. п.

Однажды полковник французской армии дал понять голландскому философу, что он окажет бесценную услугу отечеству, если одно из своих произведений посвятит Людовику XIV.

Стоуп, зная, что философ является принципиальным противником монархизма, стремился по мере сил обелить французский двор и его главу. Полковник восхвалял страну Людовика XIV, подчеркивал, что во Франции господствует мир и согласие, что армия его величества пользуется огромной славой, что в его войске и народе никогда не было и не будет восстаний.

— О государстве, — ответил Спиноза, — подданные которого не берутся за оружие, удерживаемые лишь страхом, можно скорее сказать, что в нем нет войны, нежели что оно пользуется миром. Государство, где мир покоится на косности граждан, которыми правят, как скотом, лишь для того, чтобы они научились еще большему раболепию, правильнее было бы назвать безлюдной пустыней, нежели государством.

— Но, — возразил Стоуп, — вы сами, господин Спиноза, говорили, что та верховная власть является наилучшей, при которой люди проводят жизнь в согласии. И если власть в руках одного человека, мудрого мужа, подобного нашему королю, то в королевстве господствуют мир и благополучие.

— Позвольте спросить, что вы понимаете под согласной жизнью всех граждан? Я разумею, — подчеркнул Спиноза, — под человеческой жизнью такую, которая определяется не только кровообращением и другими функциями, свойственными всем животным, но преимущественно разумом, истинной добродетелью и духовной жизнью. Свободный народ должен остерегаться целиком вверять свое благополучие одному лицу.

— Глубоко ошибаются те, — возразил Стоуп, — которые думают, что один человек не может обладать высшим правом государства. Один монарх — один закон для всех. Народ нуждается в сильной власти и сильной личности. Замена монархической формы верховной власти другой ведет к гибели страны и государства. Даже меч царя есть воля народа.

— Скажу вам откровенно, что присущие всем смертным пороки смешно приписывать одному только плебсу. Что ж, по-вашему, король — фетиш, идол, сверхъестественное существо?

— О чем вы, господин Спиноза? Какое сравнение может быть между королем и простонародьем? Толпа не знает меры, не испытывая ни перед кем страха, она сама наводит ужас.

— Вы говорите, — ответил Спиноза, — что простой народ униженно служит или высокомерно господствует. Не то, что царь, король, монарх! Природа, однако, скажу я вам, едина и обща всем. Но нас вводят в заблуждение могущество и внешний блеск. Поэтому, когда двое делают одно и то же, мы часто говорим: одному можно это совершать безнаказанно, другому — нельзя вследствие различия не в поступках, но в людях.

Спиноза пытался перевести разговор на тему, в данную минуту более важную для него. Ему хотелось уточнить основные условия мирного договора, которые Франция намерена продиктовать Нидерландам.

Стоуп уклонился от ответа. Эти условия ему неизвестны. Они даже для него пока тайна.

Спиноза воспользовался этим и вновь подчеркнул, что монархизм — воплощение антигуманизма и варварства. «Лица, — сказал философ, — имеющие возможность втайне вершить дела государства, держат последнее абсолютно в своей власти и так же строят гражданам козни в мирное время, как врагу — в военное. Никто не может отрицать, что покров тайны часто бывает нужен государству, но никогда никто не докажет, что это же государство не в состоянии существовать без монарха. Наоборот, никоим образом невозможно вверить кому-либо все дела правления и вместе с тем удержать за собою свободу. Потому и нелепо желание величайшим злом избегнуть незначительного ущерба. На самом деле, у домогающихся абсолютной власти всегда одна песня: интересы государства, безусловно, требуют, чтобы его дела велись втайне и т. д. и т. д. Все это тем скорее приводит к самому злосчастному рабству, чем более оно прикрывается видимостью пользы».

Стоуп вернулся к однажды поднятому вопросу. Не посвятит ли Спиноза свою «Этику» королю Франции?

— Свои труды, — ответил категорически Спиноза, — я посвящаю только истине.

— И мой Король-Солнце светит точно истина, — сказал Стоуп. — Простому народу чужда истина и способность суждения. Ему ли адресованы ваши произведения?

— Позвольте рассказать вам, — ответил Спиноза, — одну легенду. Когда Александр Македонский завоевал древнюю Иудею, он отправился в суд, чтобы познакомиться с местными нравами, и присутствовал там при разборе одной тяжбы. Истец заявил, что он купил участок земли и нашел в нем клад. Но ведь он купил только поле, а не клад. Поэтому он хочет возвратить его прежнему собственнику земельного участка. Ответчик возразил, что продал землю со всем тем, что в ней находится. Клад, следовательно, принадлежит не ему. Тогда судья спросил у одного из них, есть ли у него сын, а у другого, есть ли у него дочь. Получив на эти вопросы утвердительные ответы, он посоветовал им порадовать своих детей и отдать клад новобрачным. Александр Македонский громко рассмеялся. «Разве я неправильно рассудил?» — спросил судья. «Нет, — ответил царь, — но в нашей стране в подобном случае мы бы сняли голову обоим, а клад конфисковали в пользу казны». — «А идет ли дождь в вашей стране?» — задал вопрос повелителю судья. «Конечно», — ответил Александр. «И солнце у вас светит?» — «Да». — «И скот есть у вас?» — спросил судья. «Есть», — ответил Александр. «Тогда не подлежит сомнению, — заключил судья, — что ради животных льет дождь и светит солнце в вашей стране, вы же этого не заслуживаете».

Где господствует один, — подчеркнул Спиноза, — там истина попирается, подавляется ожесточением и раболепством. При разбирательстве дел, обращают внимание не на закон или истину, но на размер богатства. В этом случае народ справедливо говорит, что ценою царской крови можно вернуть и защитить истину...

Спиноза убедился, что его вызвали в Утрехт не для ведения серьезных переговоров о судьбе Нидерландов. От него хотят признания величия Людовика XIV, заискивания и лести.

В ответ на все попытки купить совесть философа он еще решительнее будет призывать людей к тому, чтобы они брались за оружие в борьбе против всякого насилия.

Не дождавшись принца, Спиноза покинул Утрехт и вернулся в Гаагу.

На Павильонсграхте его встретила с шумом и гиканьем толпа. Кое-кто обозвал его шпионом и даже бросил в него камень. «Самое тяжелое бремя, которое могут наложить на нас люди, — подумал Спиноза в эту минуту, — заключается не в том, что они преследуют нас своим гневом и ненавистью, а в том, что они этим внедряют ненависть и гнев в наши души».

С трудом он добрался к дому Спиков. Толпа бросилась за ним. Живописец был взволнован. «Не бойтесь за меня, — сказал ему Спиноза, — мне легко оправдаться. Многие люди, уважаемые и достойные доверия, знают, что побудило меня к этому путешествию. А впрочем, будь что будет! Если толпа вздумает шуметь перед вашей дверью, я сейчас же выйду, хотя бы со мной обошлись так же, как с несчастным де Виттом, Я честный республиканец и никогда не имел в мыслях ничего, кроме славы и блага моей родины».

Спиноза твердо решил: до окончания работы над «Этикой» он ничем другим заниматься не будет. Всю энергию и все знания впредь посвящаются только ей одной. Ведь «Этика» должна стать кодексом вольнодумия, справедливости, правды и счастья, и каждая теорема в ней — своеобразной статьей этого кодекса.