"Война кукол" - читать интересную книгу автора (Белаш Александр, Белаш Людмила)

ГЛАВА 18

Кто сейчас помнит мрачные легенды Старой Земли — о Летучем Голландце, о проклятии фараонов?.. Человечество, распространившееся в эру Экспансии на десятки планет, повстречало там столько чудес, что древние предания забылись и уступили место новым. На Арконде мертвые вставали и ходили, а люди превращались в вульфов; на Мегаре над бескрайними болотами заунывно звучали туманы, нагоняя тоску и безумие; на Динаре протоформы пожирали людей и принимали их облик; на Гекате в небе иногда парили существа, похожие на птиц — без глаз, без крови, плоские и легкие, как лист бумаги… Всего не перечесть, и каждый мир в избытке обзавелся ужасами.

Но люди не были бы людьми, если б не потащили с собой и свои страхи. Так эмигранты везут на чужбину горсть родной земли. И вот, в дотоле девственные и по-детски наивные миры вместе с освоителями и старателями пришли преступность и насилие, а там, где встали большие города, поселились кошмары государственные и официальные, о которых говорят с оглядкой.

Как кости ящеров и черепки глиняной посуды, покрылась слоями забвения память об инквизиции, о приходящих ночью людях в черном, что увозят свои жертвы в никуда, и, словно спохватившись, высшие чиновники Федерации создали Корпус Сэйсидов — чтобы людям было кого бояться; по замыслу государственных мужей опасаться следует в первую очередь не налетчиков, а правительства и его вооруженных слуг. Страх перед громилами и насильниками — это частное дело граждан, но кто не боится администрации, тот готов к потрясению основ — и уже поэтому хуже всякого бандита.

Чтобы у солдат не возникло мысли: «Почему я должен бить своих сограждан?», корпус был сформирован международным и по найму. Сэйсиды, таким образом, являлись интернациональной полицейской армией — для всех чужие, они без раздумий в любом из миров Федерации подавляли любые беспорядки, с которыми не могла справиться обычная полиция, и лишь в крайних случаях массовых волнений к ним присоединялась национальная гвардия. Естественно, военные, чьи руки оставались чистыми, брезговали общаться с наемниками из корпуса, а население сэйсидов тихо ненавидело, обзывая их за глаза «летучими крысами» и собирая в уме все слухи о парнях в черно-синей форме.

Их эмблема «взлет-посадка», символизирующая стремительность и действительно чем-то похожая на пикирующую крысу со скошенными крыльями, стала символом жестокой расправы. Получив от правительства приглашение, сэйсиды запросто пренебрегали кой-какими статьями Конституции — врывались в частное жилье без ордера, обыскивали без объяснений, арестовывали без санкции и допрашивали без адвоката. После отмены чрезвычайного положения журналисты, одержимые гражданскими правами, спорили — кто хуже, террористы и повстанцы или сэйсиды? Ответ был ясен всем заранее — сэйсиды. Террористы сами по себе вне закона, с них и спроса нет, а вот когда крушить начинают законные власти — к кому взывать и на кого молиться?..

И до тех пор, пока Господь не вернется во славе и не рассудит всех, сэйсиды останутся пугалом и страшилищем для честных граждан, потому что у сэйсидов все под подозрением. Они — живая и ужасная легенда Федерации, опора стабильности десяти миров.

Именно о сэйсидах — и вообще о силовых спецслужбах — подумал Доран, когда увидел в незапертой квартире на пятом этаже невзрачного дома, куда он так стремительно и опрометчиво вошел, двоих одетых в комбинезоны мужчин с лицами, скрытыми респираторами и очками. В руке одного из них был пистолет, нацеленный в лицо Дорану.

— Не шумите, пожалуйста, — негромко попросил этот безликий. — Мы не причиним вам вреда.

Доран кивнул, лихорадочно собирая мысли в кучу. Кто это такие? Почему? А, они в масках! Чтобы не опознал потом. Значит, убивать не будут…

Пистолет слабо хлопнул; Доран захлебнулся струей ударившего в лицо газа и, вмиг отяжелев, как камень полетел сквозь этажи и землю вниз, к ядру планеты. Там, в толще мантии, он повстречал директора канала V, и тот, зловеще улыбаясь, предложил ему выпить. Двое девушек принесли ампулу литров на восемь, отломили носик и налили в кружку; он торопливо отхлебнул, пролив часть себе на руку — рука позеленела в этом месте… Только тут он заметил красивую надпись на ампуле: «Радиоактивная жидкость». Доран в страхе начал метаться, а девушки, рыча, бегали за ним и хватали за одежду. Ему было дурно, в голове мутилось от радиации.

Наконец он понял, что не спит. Он лежал голый на полу какой-то незнакомой комнаты, а рядом стояли те двое… нет, уже трое в респираторах, держа руки за спиной.

— Вы меня слышите? — чуть наклонился к нему один из них.

— Ддда… — Доран ощупал голову, потом взглянул на руку — не зеленая. Здесь было довольно тепло, но ощущение беззащитной наготы заставило его поежиться и сжаться; так, наполовину скорчившись, он неловко приподнялся и сел, поджимая колени. Лучше не стало — трое по-прежнему возвышались над ним и слепо смотрели немигающими, плоскими глазами очков.

— Что… что вам от меня надо? — во рту еще витал привкус обморочного газа, изнутри подступала тошнота, но с каждым новым вдохом он находил в себе еще каплю уверенности. — Кто вы?! Я — Доран! Вы ответите, если немедленно не…

— Мы знаем, кто вы и как вас зовут, — успокоил тот же глухой шершавый голос. — Сегодня утром вы показывали в «NOW» куклу по прозвищу Маска. Вы расскажете нам все — как она вышла на вас, где вы с ней встретились и как договорились связаться в следующий раз. Вы расскажете нам это здесь и СЕЙЧАС, — он явно подчеркнул слово, повторяющее название передачи.

Постепенно выдыхая из легких дурман, Доран все острее чувствовал, что его берут на испуг. Но за его спиной стояли рекордные тридцать восемь миллионов подключений, десятки миллионов разинутых глаз — и это позволяло хоть отчасти сознавать себя не жалкой жертвой, а Дораном, делателем королей и цареубийцей, движением бровей сметающим с подиума любую знаменитость.

— Вы, кажется, не поняли меня, — выговорил он сквозь оскал, взглядом впиваясь в невидимые глаза противника. — Я — Доран. Если мне доверяют, я не выдаю своих информаторов. Аааа, я догадываюсь — вас послал Хиллари Хармон? Я угадал? Ну конечно, Кто же еще! Теперь уж вам не отвертеться — и хозяин ваш тоже свое получит. Прячете лица? Ничего, я их увижу — в суде, на процессе. Там вы узнаете, что нажим на независимое телевидение даром не проходит! Наша свобода — это…

Один молчащий без предупреждения протянул к Дорану руку, до того спрятанную за спиной, и тихий писк шокера слился с воплем; резкая мучительная судорога попавших под разряд мышц заставила его дернуться и выгнуться на полу; слюна во рту стала соленой, а глаза обожгло слезами. Он не успел перевести дыхание, когда второй разряд встряхнул его, словно щенка за шкирку, и Доран подавился своим криком.

— Вашей свободой являются ложь и провокация, — спокойно, будто из иного мира, доносился ровный, властный голос. — Все три дня, что я наблюдаю за вами, вы лжете, не переставая, Доран. Вы выдумали войну киборгов, спровоцировав стресс и приступ киборгофобии в Городе — только ради своего рейтинга. Вы оболгали проект «Антикибер», который поймал больше баншеров, чем полиция — маньяков. Вы дали эфир кукле с дефектным мышлением, чтобы она пропагандировала террористические взгляды — лишь бы ваше «NOW» смотрели как можно чаще…

Доран со стоном корчился, косясь на ствол шокера, похожий на стилет. Еще? О нееет!..

— …а теперь вы ссылаетесь на свою свободу, чтобы скрыть ваши контакты с Банш. Неубедительно. Но мы вас вылечим. Пожалуйста, еще раз, посильней, — кивнул он палачу с шокером.

Конвульсии волной прошли по телу, руку скрючило и свело. Кумира публики от боли вырвало, и он с минуту мотал прядями липкой слюны, пытаясь вдохнуть и думая, что это — конец. Сначала газ, потом шокер — это слишком даже для здоровяка, а Доран им не был. Но пока он оставался собой. Едва к нему вернулось дыхание, он выдавил:

— Все… вы все… от… ветите за это… я никогда…

— Героизм неуместен, — монстр присел на корточки, с холодным любопытством изучая лицо Дорана. — Вам надо осознать, что ваша деятельность — блеф и пустота. Ваша работа ирреальна, это мыльный пузырь, мираж, обман слуха и зрения. Вы делаете деньги из воздуха, сотрясая его языком и убеждая людей в том, чего не было, нет и быть не может. Нет никакой войны киборгов. Нет баншеров. Нет даже вчерашнего дня, и завтрашнего дня не будет. Есть только СЕЙЧАС, есть вы и я. Вы думаете, что у вас есть почитатели, зрители, поклонники — но их нет, никого. И вас самого нет. Разве вы — Доран? Вы живое мясо, возомнившее о себе невесть что. Мой долг — убедить вас в том, что жизнь, будущее, сама реальность существования зависят только от нас. Каждую минуту, которая и есть СЕЙЧАС.

— Черт… черт вас возьми!.. Откуда вы? — Доран не выговаривал, а выплевывал слова вместе с набившейся в рот кислой слизью.

— Мы — Система. Мы детали государственной машины, — безликий встал. — Наше дело — служить и защищать. Сегодня вы вообразили, что ради своего успеха можете наплевать на покой и интересы общества. Это пройдет, как и любой бред. Взгляните — вот небольшой прибор, акустический генератор. Он испускает инфразвук. В принципе это безвредно, но, говорят, создает впечатление приближающейся смерти и иллюстрирует непрочность бытия. Мы включим его и продолжим беседу… Нет, мы останемся здесь, — предупредительно ответил он на взгляд Дорана. — Нам это не страшно. Мы — киборги.

— Врешь… — Доран подергал головой. — Вы не можете…

— Нет, врать — это по вашей части.

— Первый Закон! — взвизгнул Доран. — Подчиняйтесь мне! Немедленно!.. Прекратите все это!

— Закон, — назидательно заметил собеседник, — не оговаривает пределы допустимого вреда. Критерии вреда вводятся дополнительно. Ради блага многих мы МОЖЕМ причинить одному временные неудобства. Разве вы не видели, как кибер-полисмены проводят захват? Преступнику бывает больно…

— Но я не… — тут Доран внезапно воспрял духом. Они НЕ В СОСТОЯНИИ его убить! — Ну, погодите! Я выведу вас на чистую воду! Я все это расскажу с экрана!!

— Не советую. В Системе есть люди — они будут стрелять на поражение. А мы не отвечаем за их действия. Мне будет очень жаль вас, Доран, но… Итак — музыка.

Инфразвук не слышим. Но он проникает внутрь тела и, войдя в резонанс с колебаниями органов, вызывает такие ощущения, что хочется выпрыгнуть из кожи и бежать далеко-далеко, лучше всего на край света. Через полчаса Доран неожиданно для себя ясно понял, что вся его работа и его деньги — чушь и шелуха, не стоящая ничего, а трое молча наблюдали, изредка пресекая его порывы пробиться к единственной двери — окон здесь почему-то не было. Потом — к тому моменту Доран уже почти утратил представление о времени — им пришлось сводить его в туалет и ванну. Жуткий, неописуемый, цепенящий ужас, казалось, разрывает голову и парализует сердце. После отключения генератора Доран не сразу отвык чувствовать себя на пороге агонии и лишь минут через десять смог понимать обращенные к нему вопросы; они были все те же — когда, где, какой был уговор на будущее. Кое-что он рассказал, но этого им показалось мало, и генератор снова запел свою песню, а Доран подпевал ему прерывистым воем. В какой-то очередной паузе его наконец прорвало на искреннюю откровенность — но им захотелось большего! Впрочем, ведь это пустяк — молчать, если спросят, где он пропадал, но сразу позвонить, если Маска назначит свидание. Напоследок генератор сыграл ему еще, но слабей, чем раньше, — просто на память, а тот, что говорил с ним, сказал под музыку:

— Врать — ваша профессия, Доран. Полагаю, вы будете врать и далее. Но чтобы вас не заносило, мы иногда будем напоминать о себе. Потому что мы — в отличие от ваших зрителей — ВСЕ помним и сопоставляем, и врать НАМ — опасное занятие.

Из полиции Хиллари летел в Баканар размякшим и счастливым; штурвал он доверил Денщику, которого, переодетого в штатское, Габар и принял за второго следователя — а тот был ходячим диктофоном и видеокамерой. День выдался сегодня напряженный, утомительный — но и не без успеха; удалось в очередной раз сломить упрямство генерала, затем — выручить Тито Гердзи, отдать кассету с компроматом Дереку; показания Габара пополнили информотеку, и саму добровольную сдачу мохнатого можно смело записать в актив.

Блестящий распорядок уходящего дня портил один Доран со своими крикливыми разоблачениями, да еще неизвестно чем закончившаяся пресс-конференция Дерека. Наверное, прав Этикет — телевидение не приносит пользы, один вред. Вместо новостей там — только сплетни, скандалы и катастрофы, впустую будоражащие публику. Полагаться на массмедиа можно не больше, чем сумасшедшему — на собственные галлюцинации… Чему удивляться? Известно же, что 80% людей — открытые экстраверты, без раздумий принимающие на веру ЛЮБОЕ авторитетно и солидно высказанное мнение, будь оно хоть трижды ложью; вот и дурачь их как хочешь… Или Шуаня вспомнить, как он говорил?.. «Подростки в половине случаев верят, что действие фильма происходит в реальности». Поневоле задумаешься: боже, в каком мире мы живем?! У восьми из десяти черепная коробка — это почтовый ящик для рекламных и предвыборных листовок, а в глазах — отражение «NOW»… Это даже не киборги, а андроиды! Их программируют дома, в школе и по ящику, а они выполняют целевую функцию — размножаться (пожалуй, единственное отличие от киберов), питаться, развлекаться и работать. И это — наше свободное демократическое общество, наша великая космическая цивилизация!..

Какие, к черту, могут быть «волеизъявления» у андроидов, какой «свободный выбор»?! Они изберут в Президенты и в парламент того, кого навяжет им ящик, как новую зубную пасту. И хорошо, если планку регистрации кандидатов одолеют толковые специалисты — а если популисты и истероиды, как это почти всегда бывает? Умники в политику не идут, им некогда — они делают науку и экспериментируют, это отнимает массу времени и сил. И получается премилая картина — электорат кромешных идиотов, руководимый бойкими пронырами, которым инстинкт власти заменяет ум. Как Федерация еще не развалилась при таких порядках?.. Должно быть, благодаря тому, что политиканы нанимают истинных профессионалов писать программы оболванивания, стратегические планы Айрэн-Фотрис и перспективные разработки по экономике. Но это — государственная тайна. Никто не должен знать, что Федерация руководится остолопами, а блеск, мощь и процветание ей гарантируют незаметные ребята в серо-голубых костюмах… вроде вот этого, с IQ 187, летящего на флаере в обществе двух Warrior'ов… Приятно так вот, мысля молча и свободно, чувствовать себя важной персоной…

Но неужели и в высших мирах то же самое и власти добиваются те же пройдохи, только с кровью иного цвета?.. А почему там должно быть иначе? Что, у туа или мирков по две головы на плечах?.. Правда, есть миры, о которых мало что известно. Те же мирки, например. Внешность, биология, характеристики планеты-метрополии — и все; как в школьном учебнике. «Форма общества — техно-социальная, тоталитарная». Воздух по талонам и тому подобное. И вообще они яйцекладущие, с развитием через личиночную стадию; наверное, живут как муравьи. Хиллари смутно припомнил — кто-то очень давно ему рассказывал о диссертации «Экономика мирков»; «Политичка» наградила соискателя ученой степени индексом благонадежности 5 — это запрет на руководящую должность. Очередная дурь остолопов. Экономику этих двуногих слонопотамов к нам никаким местом не приложишь…

В Баканаре флаер приземлился в 17.30. Хиллари, бережно, будто свечу на ветру, сохраняя в себе тлеющее самодовольство, проследовал в родной исследовательский отдел. Все уже разошлись, один Гаст усердно работал — что-то писал, не отрываясь от экрана.

— Отчет по Кавалеру? — заглянул через голову Хиллари.

— Угу, — Гаст согласно тряхнул вихрами. — Объяснительная старшему безопаснику. Это уже вторая, первая вчера была.

— Стоп-стоп-стоп… Эт-то еще зачем?

— Таскают на допросы, топчут сапогами, — с лицом мученика Гаст нажал «Сохранить» и «Печать»; принтер издал звук вроде дуновения и стал выкладывать листки в лоток. — А с утра у меня был обыск, искали запрещенную литературу. И жесткий диск просматривали на слова «восстание», «террор» и «партизаны».

Хиллари с омерзением вспомнил выветрившиеся было мысли о «политичке».

— Ну-ка, объясни!.. — он взял бумаги из лотка. «То, что я никогда не состоял в экстремальных партиях, союзах и организациях, могут подтвердить многие лица, а именно…», и дальше список в три колонки. Очень приятно, и Хиллари Р. Хармон здесь помянут…

— Ну как, — Гаст отъехал от машины вместе со стулом, — мы подданные Айрэн-Фотрис, у меня даже жилье казенное, поэтому неприкосновенность жилища на меня не распространяется. Пришли и говорят: «Показывай». Нашли, конечно, «комплект веры» Энрика…

Хиллари читал клоками, то оттуда, то отсюда. «Увлекаюсь религией, по каковой причине… и это могут засвидетельствовать… при поступлении в Баканар прошел проверку в политическом отделе, о чем имеется отметка в личном деле…» Тьфу!.. Безопасность — это вид помешательства! Как массмедиа, если их не сдерживать, превращаются в шизофрению цивилизации, так и неистовая бдительность в конце концов приводит к поиску шпионов у себя в штанах и под подушкой.

— Грозятся индексом 6, — обезоруживающе улыбнулся Гаст; в этой улыбке было: «Выручай, босс!!!» Да, безопаска — это тебе не у Дорана выступать.

— В другой раз думай, что говорить на телевидении, — вернул бумаги Хиллари. — Не дрейфь, уладим. Это они для профилактики стращают; сами же потом придут к нам своих кукол тестировать.

— Я им протестирую…

— Хватит, доиграйся уже, — отрезал Хиллари.

— Но хоть Дорану напакостить можно? — спросил Гаст с жалобной надеждой. — Тихонечко, чуть-чуть… Ты слышал, что он обо мне сказал?!

— По-моему, ни слова.

— Да! Как же! — Гаст развернулся к экрану. — Вот оно!..

Утренняя передача была у него записана, и фрагмент из болтовни в театре стоял самый любимый, наверное, — так мститель хранит фото обидчика.

…КАК ЖАЛЬ, ЧТО, ЕСЛИ ХИЛЛАРИ ЕГО ПОЙМАЕТ, ВСЕ ЕГО БОГАТЕЙШИЕ НАВЫКИ БУДУТ УНИЧТОЖЕНЫ НА СТЕНДЕ КАКИМ-НИБУДЬ ОПЕРАТОРОМ-НЕДОУЧКОЙ…

— Аграфию и дислексию припомнить мне решил, сволочь. А имя не назвал — знает, что в суд пойдет за оскорбление лица с ограниченными возможностями!.. Это дискриминация — напоминать о дефектах, да еще в унизительной форме.

— Гаст, но ты же сам…

— То я!.. А он должен был промолчать! — в Гасте звенела какая-то тайная, до сей поры молчавшая струна; у него даже взгляд опасно заострился и утратил обычную ленивую хитрость. — Я с детства инвалид, жертва неправильного воспитания.

Похоже, Гаст скорее согласился бы с увольнением по индексу 6, чем с прикосновением к своим застарелым комплексам неполноценности. Хиллари постарался не таращить глаза. Нет, то, что Гаст — чудо из чудес, было известно с того момента, когда почти что выпускники универа Х.Р. Хармон и Л. Хорст увидели этого первокурсника в столовой — он там под аплодисменты ловил ртом куски булочек, которые ему кидали метров с трех. Ленард лишь неприязненно подвигал крыльями носа, а Хиллари зачем-то запомнил тощего парня в желтых клоунских штанах с черными кляксами и ядовито-зеленой куртке. Благо хоть одеваться Гаст с тех пор стал более цивилизованно… Но — инвалид? с детства? в универе для особо продвинутых и одаренных?..

— Тебя-то хоть киборг воспитывал, а меня — монитор, — вполголоса и не столь пылко добавил Гаст. — Дрянной, правда, — Sankiss. И аудиоплаты не было, все вглухую. Я и говорить толком начал лет в десять; так что если кому спасибо — логопеду с детским психологом. Кибер-Маугли, — горько усмехнулся он.

— Ладно, это мы проехали, — потрепав Гаста по плечу, Хиллари подвел черту под откровениями. — На сегодня ретроспектива закончена. Действуй, но чтоб Доран не догадался ни о чем.

— И догадается — не докажет, — глаза Гаста вновь стали хитрющими и озорными; позавидовать можно, как он легко меняется — если не знать, что у него внутри. — Я ему…

— Я ничего не знаю и не слышу. Переходим к делу. Успел ты хоть Кавалера посмотреть?

— Да, в прошлую ночь и сегодня немножко; заодно и отвлекся. Там картина такая — потеряно сорок три тысячных, сигнал по ним идет нестойко, но прохождение — 79 процентов; скорее всего, выправится за счет автоналадки — тогда уточним характер потерь, — Гаст с удовольствием вернулся в тему всей своей жизни. — То есть — этой сбой, а не контузия, Хил.

«Всего лишь сбой! Ура!» — полыхнула веселая мысль Хиллари; Такие новости он готов был слушать часами.

— …а все потому, что парень зациклился в самокопании, — деловито продолжал Гаст. — Тестирует себя и тестирует без конца. Двигалку ему отключили, так он на холостом ходу, по контрольным цепям проверяет. Туссен еле-еле пробивается через его сигналы — вот и реакции сбоят. И потом…

Хиллари ждал — что дальше? Гаст зря не запнется.

— …что-то неладное в мышлении. Мысли по кругу. И мысли — о смерти. По-моему, Туссен перестарался со словами «Мозги на полку» и тому подобное. Это ж А72, и притом сильно развившийся — вот он и просчитывает ситуацию раз за разом, снова и снова. Как сказал бы Чак — «наши шедевры роботехники»… Он, сколько я могу понять, усиленно планирует установить контакт со своими, с группой усиления. А радар отключен. Он паникует, Хил.

Хиллари медленно кивнул. Координация ЭТИХ киборгов между собой, похоже, куда больше, чем это предполагалось в ученых книгах, и уж несоизмеримо больше, чем во времена Короля Роботов… Речи Этикета лишь намекали на это, но тогда бросилось в глаза другое — привязанность к месту службы. Общность? Ну да, они же вместе несут службу в проекте… Нет, не то. Близость? Нет, это уже совсем ни в какие ворота не лезет. Надо самому сесть за Кавалера, разобраться…

И успокоить его.

— Спасибо, Гаст, — уже задумчиво промолвил Хиллари, — ты хорошо потрудился. Слушай, пока тебя не выгнали, поработай еще. Надо усилить «Блок» у серых ребят; Рекорд в опыте с Дымкой показал, что «Взрыв» кукол все же действует даже после введения им «Блока»…

— Но мы много чего нашли в Дымке при зондировании, — возразил Гаст; свой «Блок» он считал совершенной программой и даже намекал, что его надо запатентовать, а что «Блок» «Взрыву» помешать не может — так ведь и врачи не могут так сшить размозженную голову, чтобы она была как новенькая.

— Мало, мало мы нашли. Одни лакуны. Не догонять «Взрыв» надо, а опережать, как-нибудь так, чтобы в момент ввода «Блока» все функции замирали одновременно. Напрягись, Гаст; я знаю, ты сможешь.

— Когда надо?

— Чем быстрей, тем лучше. Мы подходим к этой семейке вплотную, а все они наверняка со «Взрывом» в самой подлой версии ЦФ-6.

Гаст отвалился на спинку стула и закатил глаза…

Вечер. Здание проекта опустело. Люди ушли и унесли с собой шум — вечный спутник живого присутствия. Тишина. Шаги гулко звучат в коридоре и отдаются эхом где-то на лестнице. Освещение снижено, кое-где совсем выключено — незачем освещать безлюдные помещения. Только в большом операционном зале ярко горит свет и слышны голоса — новая смена операторов заступила на дежурство. Сейчас у них самая горячая пора — сеть кипит от эмоций, надо следить с неусыпным вниманием: часто организации, берущие ответственность за теракты, заявляют об этом через сеть, и можно отследить, откуда они вошли в Большую Паутину — или вдруг кто-нибудь из «отцов» не усидит на горячей сковороде и высунется с декларацией.

Хиллари впервые за этот день по-настоящему поел и даже чуть-чуть отдохнул. Но совсем немного — чтобы вновь вернуться в умолкшее здание.

«Бегал я целый день по конторам, — думал Хиллари, открывая дверь в лабораторию, — а вся работа оставлена на потом. Для меня это словно вторая смена…»

Зелено-голубые стены. Устойчивый свет, по спектру полностью аналогичный дневному, солнечному. Полное ощущение, что день и не кончался.

Ассистент готовит к работе стационарный стенд — машину, позволяющую видеть, читать и контролировать процессы, происходящие в мозгу киборга, входить в память, копировать ее на внешние носители, стирать, модулировать реакции, изменять функции и поведение.

Многие, очень многие — от врачей до полицейских, в том числе уже упоминавшаяся «политичка» — горько сожалели о том, что не создан такой стенд для человеческого мозга. А как было бы здорово — заглянул, и все мысли, память, намерения как на ладони. И каждый давал простор фантазиям на свой лад: врачи мечтали исцелять, уничтожая комплексы или маниакальные устремления, полицейские — объективно выявлять преступников, не путаясь во лжи и туманных показаниях, работодатели хотели без анализа километровых анкет точно узнать, на что способны их работники, а «политичка» мечтала для изъятия крамолы в зародыше просветить всем мозги на предмет скрытых мыслей и тайных намерений. Но, увы и ах (а может быть — виват, ура!), стенда для людей не существовало. А если его когда-нибудь сконструируют, то не иначе как по наущению Сатаны, ведь свобода мысли — это дар Божий; и вообще, что бы ни открыли ученые — до тех пор, пока игрушкой вволю не натешатся спецслужбы и силовики, в мирные руки оно не попадет. Сколько уже было печальных примеров, начиная с изобретения самолета и кончая кериленовой бомбой. Если этот стенд появится… тысячам людей будут выжжены мозги и стерта память по требованию родителей, учителей, администраторов, чиновников; миллионы будут превращены в зомби, прежде чем медики начнут лечить маньяков и невротиков. Контроль над мозгом, над сознанием — тайная мечта всех правителей всех времен.

«Как знать, — размышлял Хиллари, наблюдая, как загораются один за другим экраны наружных тест-систем, как ассистент настраивает их и калибрует, — а не монтируют ли этот адский стенд где-нибудь рядом, по соседству, в закрытом и строжайше засекреченном проекте?.. И не стоит ли запретить его раньше, чем он заработает?.. Но — вправе ли мы останавливать прогресс?.. А какой же это, к чертовой матери, прогресс, когда речь идет о тотальном контроле и подавлении сознания?.. С другой стороны — запрещено же вмешательство в геном человека? Но если бы его не расшифровали и не впрыснули в популяцию ген долголетия, люди бы не доживали сейчас до 160 лет. Польза и вред науки. Вечный вопрос — гений и злодейство. Не создаем ли мы в очередной раз чудовище Франкенштейна, которое вырастет и растерзает своих создателей? Кто-нибудь вообще задумывался ли хоть раз в своей страсти открывать и познавать, в своем азарте любопытства — ЧТО он создает? Вот — мы создали киборгов. А зачем? Зачем они нужны, эти абсолютные подобия человека? А ведь уже раскручен маховик — научный комплекс усовершенствования и дальнейшего роста, развитие множества технологий, многоступенчатое производство с массой занятых в нем людей, маркетинг, продвижение на рынок, сфера обслуживания. Зачем это? К чему и чего ради?.. В схемах расписаны все пути мозга, существует уже целая отрасль — робопсихология, а учебники до сих пор не могут четко и ясно сформулировать понятие „кибер-разум“. Есть он — или его нет?.. Киборги индивидуальны, но мы отказываем им в праве быть мыслящими, разумными существами. Почему? Потому что они вторичны? СДЕЛАНЫ? Но машины не страдают, а вот киборги, оказывается, боятся вторжения в свой мозг так же, как этого боюсь я…»

Хиллари проводил глазами каталку, на которой андроиды привезли Кавалера — точнее то, что от него осталось. Роботехники, не в состоянии взяться за основную работу, решили не терять времени даром и, отключив мозг от тела, удалили поврежденные части: срезали и содрали побитое и обгорелое покрытие, сняли свод черепа, вынули все из головы, убрали правые руку и ногу; лишенные точек крепления, контракторы мясистыми культями свисали с плеча и бедра. Живот чернел ямой; вглубь, к мозгу, уходили шнуры переходников. Все было отмыто и зачищено. Киборг обездвижен, в нем нет и намека на жизнь — поблескивающая изнутри черепная чаша, челюсти стянуты проволокой, одной скулы нет, левая орбита пуста, в правой — неестественно большой, матовый, совсем нечеловеческий глаз, устремленный в одну точку. На левой руке длинные разрезы, под ней подкладка вроде ватной, из вывернутых ран натекло немного клейкой серой «крови». В этом хаосе тяг и пучков казалась неестественной единственная уцелевшая нога — левая. Белая, правильная, она выглядела так, словно ее отрезали у человека и, глумясь, бросили в груду кибер-мусора. Плоть Кавалера медленно стабилизировалась без питания — края ран чуть покоробились, покрылись белесыми струпьями…

— Печальное зрелище, — промолвил Пальмер, проследив, куда направлены глаза шефа.

— Авангардно-урбанистический натюрморт «Гибель цивилизации», — голосом экскурсовода произнес Хиллари. — Натюрморт… Мертвее некуда. Да он и не был никогда живым. Абсолютно искусственное создание, работа человеческих рук и ума. Таких материалов нет в природе, и мозга такого нет… И тем не менее он живой; мы сейчас будем с ним разговаривать, а он нам будет отвечать. Парадокс…

— Жизнь, — сухо усмехнулся Пальмер, — это способ существования белковых тел, — он поймал удивленный взгляд Хиллари и оговорился: — Это не я сказал, а один древний философ со Старой Земли.

— Да, — кивнул Хиллари, — древние умели шутить. Согласно этому определению киборги являются живыми существами.

— А ты еще сомневаешься? — Пальмер натягивал перчатки. Каталку тем временем развернули и плотно приставили к столу. Выступы вошли в пазы; съемная часть каталки вместе с Кавалером легко скользнула вбок и заняла место под свисающими кабелями стенда. Ассистент, сверяясь с метками, начал соединять разъемы.

Следить за рутинными манипуляциями не забота для «первого номера»; Хиллари взял из маленького холодильника сырных и рыбных палочек, свинтил крышку с минералки и поставил все это рядом на поднос, чтоб можно было дотянуться — кто его знает, сколько продлится путешествие, там отвлекаться будет некогда, надо все приготовить заранее. Он отрегулировал кресло — оно послушно приняло его любимую рабочую конфигурацию. Тело не должно уставать, во время работы ни одна мышца не должна напрягаться больше, чем необходимо. Сел, расслабился; движения рук его стали мягкими и плавными. Пальмер уже был готов, осталось только шлем надеть. Рядом с шефом он всегда сдержан; ругань в операционной — это привилегия старшего по званию.

— В молодости, — начал Хиллари, устраиваясь в кресле, — я по восемнадцать часов сидел за машиной — и ничего, только голова кружилась и мир становился хрустальным. А сейчас — часа три, четыре — и уже еле сползаю: шею сковало, поясница гудит, руки затекли… Что такое? Неужели ранний остеохондроз?

— Это ты отвык, — тихонько улыбнулся Пальмер. — Почаще за машину садиться нужно, и все будет в порядке.

Хиллари рассмеялся. Он надел перчатки, проверил плотность крепления на запястьях, взял в руки шлем… Как-то оно будет на этот раз? Прислушался к себе — легкое возбуждение, сердце бьется ровно, настроение чуть приподнятое. «У НАС ВСЕ ПОЛУЧИТСЯ», — сказал он себе и выдохнул, надевая видеошлем и закрывая глаза, чтобы открыть их уже в другом пространстве.

Легкое голубоватое свечение, и в нем разворачиваются и приближаются объемные серебряные буквы с лазурными тенями:

lt;BRAIN INTERNATIONAL COMPANYgt;

«Не хватает только — видеостудия представляет…» — шутливо набрал Хиллари.

В пространстве проплыл сложный знак фирмы, и на его фоне красной, бегущей строкой ответ Пальмера:

«А может, к черту все заставки?»

«Нельзя, Кавалер обидится…»

Пять минут ничего не решат, но — это поможет избежать лишней нагрузки на разбалансированный мозг. Хиллари смотрел, как появляются новые картинки, и вспоминал слова своей старой преподавательницы, бывшего инженера BIC: «Мозг киборга открывается постепенно не для того, чтобы подготовить к работе стенд или самого киборга — к моменту запуска вся аппаратура уже должна быть настроена, — а для того, чтобы откалибровать мозг оператора; за эти пять минут идет адаптация и концентрируется внимание. Заставки — это вовсе не реклама; они всегда одинаковы по цветности, интенсивности и контрасту — нарушения работы мозга сразу же становятся заметны, это тоже информация, и ее надо учитывать…»

«Паль, тебе не кажется, что цвет бледноват?»

«Да, похоже. Сейчас поправим».

Цвет картинок стал сочным, линии стали четкими, хотя Пальмер едва коснулся регулятора. Дальше, дальше; вот возникла объемная кубическая сетка, зонд вошел в нее — пришло ощущение движения, линии скользили навстречу; Хиллари заметил, что не все они параллельные — в строгой линейной картине есть искажения… В наушниках возник красивый женский голос:

— Мозг Giyomer A72 приветствует своих операторов. Мой личный номер… Мои параметры… Объем оперативной памяти… из них полностью или частично занято… объем свободной памяти…

Синяя прозрачная фигура человека с едва намеченным ртом и глазами. Стеклянная, без бликов голова растет, поворачивается на 360° — мозг размечен, как карта, разными цветами — и занимает центр поля зрения. Рядом с ним высветился Giyomer A72 в истинном виде — объемный эллипсоид с зонами, отмеченными теми же цветами. Стенд не показывал взаимного расположения макромолекул, он шел по проводящим путям и давал визуализированную, подчас абстрагированную картину системной работы мозга.

Цветная карта отделилась от объемов мозга, расправилась, легла на плоскость в виде сложной схемы — словно чертеж дома с комнатами, коридорами и путями эвакуации; отличие ее от плана спасения на случай пожара было в том, что если пожарные инспектора свои схемы сознательно упрощали и старались быстрее всех вывести вон, то инженеры BIC задались целью все запутать, создать как можно больше петель и тупиков, этакий непроходимый лабиринт — и назвать все это картой мозга. Появление карты означало, что мозг открыт и готов к тестированию.

— Здравствуйте, — послышался неуверенный голос Кавалера; он ничуть не изменился: киборги как слышат свой голос в мозгу, так же в точности и модулируют его на звуковом выходе. Верней сказать, они голос не слышат вовсе, а воспроизводят его по аудио-электронной развертке.

— Привет, Кавалер. Ты сейчас на стенде. Операторы — Хиллари и Пальмер. Мы разрешим твои проблемы с мозгом. Ты доволен?

— Хиллари, помоги мне. Я не знаю, что происходит со мной; я пытаюсь восстановить связи и не могу с этим справиться. Я не уверен в себе, в правильности того, что я делаю. Мне страшно…

Голос… Кавалер остался самим собой. В голосе звучала реальная тревога. Вновь появились красные буквы:

«Что будем делать? Команда 101?» — спрашивал Пальмер.

Чтобы киборг их не слышал, операторы в ходе зондирования общались между собой с виртуальной клавиатуры. Хиллари немного подумал и набрал для Пальмера:

«Нет, пойдем вживую. Мозг цел, у него функциональный сбой. Он сам активно сделает большую часть работы. И быстрее…»

А для пациента он сказал:

— Кавалер, ты должен максимально сосредоточиться.

— Да, сэр.

— Я приказываю настроиться на полное подчинение командам.

— Да, сэр. Я готов.

Карту мозга — в память стенда, на возврат в любой момент. С чего начать?

— Открыть расчетный сектор.

— Да, сэр.

«Ох и ничего себе…» — это комментарий Пальмера, восхищенного зрелищем. Кавалер считал молниеносно. Перед взглядом в бесконечность простирались… нет, вы не угадали — не ряды цифр, не белые полосы с черными разновеликими пробелами, а сложнейшая красочная картина из прямых, под разными углами пересекающихся линий, концентрических кругов с цветными секторами, дуг, спиралей, и все это в причудливых ракурсах. Человек, впервые надевший шлем и увидевший зримый мир функций Giyomer, обычно непроизвольно открывал рот. Но Хиллари давно потерял счет «погружениям» — и где начинающие млели, он был само внимание.

«Паль, ты берешь все прямое, я — кривое. Пошли».

Включая фактор времени — это четырехмерная игра. В поле зрения вбрасываются разные элементы, Кавалер их ловит и размещает, сравнивает с собственными, если подходит — элемент принимает черно-белую окраску, если нет — зажигается красным, и оператор его «гасит», подгоняет дефект под стандарт; поле заполнено — переходим на следующий уровень. Игра требует большой собранности и умения долго и плотно работать в шлеме. Дальше пошли объемные «кишки», открывающиеся один слой за другим, потом переплетенные сучьями «леса» и напоследок истинное удовольствие — фрактальные поля. Пальмер работал медленно, зато очень тщательно, и, зная его темп, Хиллари не торопился. Конец игры — контроль: киборгу задается жесткий ряд множественных операций, и он должен прийти к финишу в заданное время с определенной точностью; сличение идет и на промежуточных этапах. Не уложились в результат тест-систем — начинайте все сначала. Итоговые и промежуточные проверки полностью совпали с картой киборга.

«Паль, отличная работа!»

«Стараюсь, Хил. Дальше что?»

«Проверим-ка таймер».

Пока киборг отсчитывал 10 минут, Хиллари и Пальмер выпили минералки и поболтали:

«Представляешь, Паль, неделю назад ходил на выставку „Одди-менталь“; там такие ритмизованные глюки видел — точь-в-точь разрывы линейной последовательности по лучу…»

«А я никуда не хожу, ничего не смотрю, даже телевизор — мне работы хватает; чтобы еще этот бесформенный бред в свободное время глядеть, уволь. Как по TV дадут фрактальную заставку — меня в блев кидает; а то еще клип нарежут, как дурной сон чокнутого кибера, впору программу восстановления писать…»

«Вот-вот, Паль. Но почему люди, представления не имеющие о нашей работе, рисуют картины именно так, как идет сбой на кибермозге?»

«Хил, а ты переверни вопрос — почему наш стенд работает в духе абстрактной видеографики?»

«Молодец, Паль. Думаешь, единство процессов?»

«Само собой. Это как эволюция — абстракция и видеографика были гораздо раньше — значит, именно они повлияли на визуализацию работы кибермозга, а не наоборот».

«Паль, логика железная. Сдаюсь… Вернемся в Кавалера».

«Таймер исправен».

«Теперь словарь».

Стандартный жесткий словарь Giyomer А включал 9000 понятий, состоящих из предметов, их свойств и движения. Словарь был специально отобран робопсихологами и калиброван — разночтений по смыслу не допускалось уже порядка 80 лет, особый упор делался на осознании глаголов, ведь именно на них строились вербальные императивы — а проще говоря, команды голосом. На основе базового киборги потом дописывали каждый свой набор — расширяли словарный запас и смысловой объем, но основной словарь закладывался для проверки на стенде — ибо «слово-понятие-значение» неразрывно связаны между собой; измени смысл 5% слов мозга, и киборг будет думать совсем по-другому, это будет совсем иной киборг с иным мышлением. А разве вы не видели в жизни, что кто как говорит, так и поступает; словарный запас определяет всего человека — его личность, семью, работу, карьеру. Если происходит деградация, разрушается речь. «В начале было Слово…» Разница только в том, что человек меняется годами, а киборга можно изменить за 10—20 минут — введи «паразита» в мозг, и перед тобой вместо умницы — тупоголовый дебил, который еле понимает обращенную к нему речь.

Словарь был похож на книгу: голографическая картинка — понятие, тест, аудиограмма. Глаголы давались движением с учетом вектора перемещения и занимали солидный объем. Кавалер с мгновенной быстротой менял совпадающие «страницы» и останавливался только на расхождениях. Поиск, устранение… дальше… дальше… «Букварь» никто из операторов не любил — нудная, кропотливая работа, кроме всего — мелькания утомляли глаза и бесили; многие им тайно пренебрегали, но Хил и Паль — никогда. Контроль, проверка, поиск понятий на голос, различение команд. Формирование базовых суждений Хиллари проверил выборочно, большими блоками. Все, фундаментальные сектора работают правильно. Хиллари сказал:

— Ну, Кавалер, ты в порядке, — одновременно передавая Пальмеру: «Идем на глубокое зондирование. Твоя карта. С чего начнем?»

«Разумеется, Хил, со „ствола“. Проверка монолитности Трех Законов».

Хиллари чуть не завыл. За всю жизнь он не помнил ни одного случая, чтобы полетел «ствол». Три Закона были вставлены в мозг намертво — с них начинался наномонтаж, на них замыкались все связи. «Тройка» троекратно же дублировалась. Все операторы для экономии времени игнорировали «тройку» — но не Пальмер. Его можно было убить, но заставить отказаться от последовательного, поэтапного погружения в мозг по «ученической схеме» — невозможно. Когда Хиллари принял лабораторию пять лет назад, он пытался приказать Пальмеру не заниматься дурью — вышло еще хуже, Пальмер терялся, прыгал по мозгу, резко тормозя, и ошибки нарастали лавиной. В своем размеренном режиме по строгой системе он начинал с проверки Первого (!) Закона и шел дальше сложной спиралью, пока не выходил на оперативный простор, где сходятся память, понятия, абстракции и мотивации. Работал Пальмер дольше других, но результаты получались неизмеримо более высокие; его надо было оставить в покое и ни в коем случае не подгонять. За суперсистемщика его никто не держал — этакий «копуша»; ему доставалась самая черная, грязная и неблагодарная работа — разрушенные мозги, стертая память, старые модели. Пальмер тихо сидел за вторым стендом и беззвучно разговаривал сам с собой…

Хиллари решил пока просто смотреть, как идет зонд Пальмера, чтобы подключиться к нему на следующем этапе.