"Роботы-мстители" - читать интересную книгу автора (Белаш Александр, Белаш Людмила)

ГЛАВА 10

«Среда, 30 апреля, 02.14», — записала Чара в дневнике и прислушалась. Тихо. Пока тихо. В это время суток поезда ходят реже.

«Сквот, куда Фосфор привел нас, — продолжила она, — находится в самом бедном районе Синего Города, называемом Поганище. Наверно, в Сэнтрал-Сити есть и более дрянные места, но я там не бывала. Здесь нет ни электричества, ни водоснабжения. Люди на Поганище добывают воду со дна заброшенных технических колодцев или ждут приезда цистерны. Фосфор говорит, что по сравнению с Пепелищем здесь вполне сносно. Как же тогда живут на Пепелище?.. Средний подъезд в сквоте разобран, и вместо него сквозь дом проложен рельсовый путь на высоких опорах; сквот трясется, и все дребезжит, когда проходит поезд. Звон еле заснул с помощью лекарства. Эту дорогу прокладывали в расчете на то, что дом нежилой. Фосфор утверждает, что трасса построена с нарушением норм безопасности. Два месяца назад поблизости отсюда поезд на скорости сорвался с эстакады и протаранил такой же сквот.

В крайние, удаленные от железной дороги подъезды нас не пустили — там обитают сквоттеры-старожилы; пришлось обосноваться там, где другие жить не могут, — почти вплотную к рельсам.

Сама не знаю, зачем я все это описываю. Наверное, я не хочу и не могу писать о том, что случилось вчера… Наша война началась всерьез и в первый же день потребовала плату за успех. Я не суеверна, но порой мне кажется, что кто-то следит за тем, чтобы удачи уравновешивались потерями, а радость — горем. За двух киборгов Хиллари Хармона судьба взяла двух моих дочек, и, если мера будет соблюдаться дальше, скоро мы погибнем все до одной. И горечь утрат — ничто в сравнении со страшным ощущением того, что никто нам не поможет, что мы стали втрое, впятеро более одиноки, чем до начала войны. То, что, казалось бы, должно объединить и сплотить баншеров, оказалось для них пугалом ужаснее проекта «Антикибер». Что-то неправильное, скверное заложено в структуре. Банш, если угроза, исходящая от Хармона, стала привычной, чем-то вроде комфорта и даже гордости — как же, нас преследуют, мы что-то значим! — а попытка изменить сложившееся положение вызывает шок и делает нас изгоями среди своих. Значит, пусть все останется по-старому? Ну что ж, живите дальше как умеете! Я не стану просить о помощи. Те, кто действительно стали людьми и достойны звать себя «Двенадцатая Раса», сами придут к нам, как пришел Фосфор. Нас будет мало, но мы будем — лучшими. И что бы потом ни говорили о нас, каких бы кличек ни навешивали, как бы нас ни оболгали, я даже мертвая буду твердо знать — мы были правы, вступив в борьбу».

— Я теперь не могу называться Косичкой, — бубнила Коса, с отвращением проводя ладонью по коротким вихрам цвета искрящегося снега. — Скажи честно, Лил, — ты мне за стрижку отомстила?

— А, значит, ты знала, что постригла меня плохо? — проронила Лильен, заглянув в очередную комнату, такую же пустую и похожую на декорации «После ракетного обстрела».

— Я не нарочно. Ведь по гриве тебя мигом опознали бы!

— А тебя по косе. Хоть ты и укладывала ее в тюрбан — она заметна. Ты успокойся — я тебе прическу сделала по лучшим образцам. Я за волосами Эмбер ухаживала, а на ней каждая волосинка сто бассов стоит.

— Да-а, сто бассов, — стонала Коса, — а я знаешь сколько лет волосы отращивала?!

— Так велела мама, — отрубила Лильен, — и хватит об этом. Хочешь, хорошую новость скажу?

— Давай, — по вздоху Косички чувствовалось, что ее ничто не утешит. Успех с базой «Бэкъярд» на время насытил семью, но — Маска… Мир Города, и без того жестокий, стал еще пустынней, и мысль о том, что больше не услышишь криков взбалмошной сестрицы, колола в сотни раз острей, чем обиды на любые ее выходки.

— У меня есть адрес Хиллари Хармона.

— Уа! — Коса встрепенулась. — Где взяла?!

— Угадай, — прищурилась Лильен с улыбкой.

— Фосфор дал, да?

— А хоть бы и Фосфор, — Лильен приняла вид знаменитой куртизанки, сбившейся со счета щедрых поклонников. — Он для меня что хочешь сделает.

— И где этот ползучий гад живет? — интерес Косы стал хищным.

— На юге, в Синем Городе, невдалеке от Белого. Может быть, сходим в гости?

— Да, надо навестить! Но только маме — ни гугу. Мы сами справимся. А как проникнем в дом? Ведь там наверняка охрана…

— А я вот что придумала… — сестренки зашептались, временами тихо вскрикивая от восхищения собой.

— У меня полсотни и немножко мелочи, — подытожила Коса чуть громче, — на прикид у нас хватит. А вообще мы здорово потратились на «харикэн»; у мамы осталось меньше тысячи.

— Мы и мамочке подкинем, чтобы не ворчала, — заверила Лильен. — Я захватила от Эмбер кое-какие побрякушки, и если их продать… Но продавать я не умею и не знаю — где.

— Продать! Цацки Эмбер уже в розыске, как пить дать; в первом же ломбарде нас и схватят, плюс — у нас нет удостоверений личности, — рассудила Коса. — Знаешь — попроси ты Фосфора; если он тебя любит — сбагрит вещички черным скупщикам.

— Фосфор? А он с ними знаком? — Лильен засомневалась.

— Ха, это ты еще мало о нем разузнала! — Коса расцвела, гордая своей осведомленностью. — У него же не семья, а чисто банда!.. Он там один хороший — в Друга верит, в храм ходит, а остальные уголовники! Рэкетом и контрабандой промышляют, весь квартал их боится.

— Не может быть, — Лильен опешила. — Рэкет… Они людям угрожают?!

— Угрожать — не спусковой крючок нажать. Подпалить, погром устроить можно и без жертв. Они там магазинчики и лавки данью обложили, кто не заплатит — пожалеет. И нелегальные товары возят — сопровождают грузы из Ровертауна.

— А как же Новый Мир? — недоумевала Лильен. — А наши принципы? А их отец — он разрешает?..

— Да им плевать на Новый Мир и всякие там принципы! Они бутки рубят, — пожала плечом Коса. — Звездочет, их отец, у них на содержании; они им крутят, как хотят, а он и слова поперек сказать не смеет. Имя своей шайке придумали, как у громил принято, — Дети Сумерек. Никого, даже нас, за людей не считают. Мы с Маской — упокой Бог ее душу! — раз зашли к ним поболтать, и что было!.. Слышала, поди, эти истории — отправились девки на сэйшн к друзьям, только их и видели. Маска была сделана как женщина, по-настоящему, и кто-то это узнал — может, Чехарда сдуру сболтнула, — и вот Кристалл, главный Сумрак, взял ее за руку: «У нас останешься работать; мы тебя будем в аренду сдавать как подружку — уйму денег огребем!» А Маска про свою конструкцию и слышать не могла, так ей это противно было; вот и начала орать: «По морде огребешь ты, зелень поквартальная! Пошел ты мимо!» Конечно, я ввязалась, а Кристалл и говорит: «Братва, рви косатую на запчасти, в розницу продадим!» И разорвали бы! Я одна, их семеро, а Маска хороша только на крик. Цинк и Купорос ее схватили, а Анилин с Керамиком и Охра на меня накинулись, но тут за нас вступился Фосфор: «Суки вы, а не баншеры! Отпустите девчат, а то всем головы сверну!»

— Ну и?.. — Лильен замерла.

— И свернул бы! С ним не очень подерешься — он бодигард на базе Robocop'а, ручищи как клеши, и реакция как молния. Стали с ним лаяться, нас отпустили… Так что с дружком ты не ошиблась, — подмигнула ей Косичка. — В обиду не даст.

Лильен счастливо и смущенно улыбнулась.

— Вот какие семьи есть в Банш — хищники и душегубы, — назидательно заметила Коса. — И наоборот бывало, например — община Мастерицы; ты ее не знала, их Хармон поймал. Одни имена чего стоили — Херувим! Цветок! Эльф и Фея!.. Мантры хором пели, фенечки плели и сувениры вырезали; что ни разговор — все про любовь неземную и дружбу. Так и ходишь, ищешь, с кем водиться; с одними скучно, с другими страшно…

— Фосфор нам поможет, — убежденно сказала Лильен. — Я его попрошу как следует… Ты вовремя мне рассказала обо всем!

— Я тебя тоже люблю, — улыбнулась Коса, обнимая Лильен, — и не меньше, чем он, поняла? Не забудь — это я научила тебя целоваться…

Что они говорили потом — заглушил грохот поезда, и никто из усталых, влюбленных и пьяных ночных пассажиров не увидел в пульсирующем свете проносящихся вагонов, как слились две фигуры в темной нише стены опасно близкого к дороге дома.

Фосфор, тоже обшаривавший нежилую часть сквота, был нежно удивлен, когда Лильен нашла его и положила руки ему на плечи.

— У меня колготки в дырах, и вообще я как манхло одета, — запела Лильен, ластясь к Фосфору. — Ты можешь кое-что продать, чтоб я оделась по-людски?.. А что останется, я отдам маме на войну.

Да, он готов. Ради ее прекрасных глаз. Ему известны люди, которые не спрашивают, где ты взял товар. И Чаре знать о том, куда он отправляется, не обязательно. Чара сама потом одобрит их затею, когда они принесут деньги. Сейчас надо только назвать ей предлог, чтобы покинуть сквот.

Карл Машталер, профессор и лауреат, снял очки и большим и указательным пальцами начал массировать набрякшие веки. Пиджак он снял еще раньше. Всю ночь объединенный совет генеральных директоров консорциума GR-Family-BIC бился над проблемой — в Городе, как в океане, произошло землетрясение, резко сменилось настроение, и эмоциональное цунами шло на GR-Family-BIC, угрожая накрыть его и уничтожить волной киборгофобии. Перепуганные владельцы кукол начали массово сдавать их в «Роботех» на тестирование, появились зловещие очереди. Персонал не справлялся; владельцы не хотели держать кукол дома; все пустующие помещения были приспособлены под склады; те, что уже оплатили покупки, выдумывали любые предлоги, лишь бы отказаться от товара и вернуть деньги назад. Требовалось протестировать куклу, чтобы убедиться, что она нормальная; куклы накапливались валом, а отказы шли лавиной. Сократился индекс продаж за неделю — на складах стала понемногу скапливаться невостребованная продукция. Гигантский консорциум, словно корабль, наскочил на потребительский риф. Разрозненные клиенты объединились в едином порыве стадного чувства и упорно не желали расставаться со своими кровными деньгами. Консорциум проигрывал великую битву, которую он вел ежедневно, битву за кошельки покупателей, ибо, в конечном счете, любой бизнес сводится к тому, чтобы вынудить граждан вывернуть карманы и отдать свои денежки чужому дяде, а честным бизнесменом считается тот, кто дает что-то взамен.

Вы когда-нибудь задумывались над тем, что, взяв в руки какую-нибудь дрянь — жвачку, зубную пасту, средство для чистки унитазов, вы держите не просто цветную баночку или коробочку, а науку, культуру, историю и всю мощь цивилизации? Чтобы сделать упаковку, трудится бумажный комбинат; раскрашена она флюоресцентными красками, состав которых совершенствуется со времен алхимиков, и где-то существует целая химическая отрасль по производству красящих веществ; художники (их еще надо специально выучить!) разрабатывали дизайн и подбирали шрифты на компьютере (программы к шрифту тоже кто-то создавал!); целый институт косметологии решал задачу — как смешать воду с глицерином, чтобы выдать смесь за натуральный жир древесных жаб; через уникальную просветленную оптику (достижение физики света) на сверхчувствительную пленку (опять химия) записывалась психозомбирующая реклама (культура + психиатрия), и все это передавалось по телевидению (вновь физика — электричество и поля), чтобы вы купили эту жвачку, заплатив ну сущие гроши. А ведь в этой пачке овеществлен совокупный труд тысяч, если не миллионов людей, труд их рук и интеллекта. И надо еще оплатить рекламу, генеральных директоров, и дать такую прибыль владельцу, чтобы он смог жить по крайней мере в двухэтажном особняке, покупать бриллианты жене и отдыхать в Ангуде на Яунге. Это — если не считать, что потребитель товара сейчас должен авансировать новое поколение, чтобы оно смогло вырасти, выучиться и начать делать новые товары на радость новым потребителям. Если поделить цену на всех, то получится величина, стремящаяся к нулю. Значит, чтобы хватило всем, надо продать миллиарды пачек этой жвачки, мегатонны крема и шампуня. Значит, конвейер должен идти без остановки, день и ночь, до Судного дня.

И вдруг ход конвейера замедлился. А киборги — не жвачка, на них завязаны десятки высочайших технологий, и стоят они не в пример дороже. Совет генеральных директоров всю ночь разрабатывал план — как с наименьшими потерями вывести бизнес из-под удара, сгруппировать силы и затем нанести рынку контрудар. К 08.00 на столы главных менеджеров уже должна лечь концепция работы всех подразделений в изменившихся условиях, чтобы они передали ее менеджерам среднего звена, а те — младшим менеджерам, и так далее, чтобы вся громада производственного комплекса сделала поворот «все вдруг». А концепция еще не была готова…

Вот почему Карл Машталер тер ладонями виски, пытаясь хоть как-то взбодриться. Без очков контуры сидящих расплылись; он видел лишь неясные очертания фигур, белые пятна рубашек, а над ними такие же белые пятна лиц без глаз и ртов, словно белесые шары. На темном столе светлели прямоугольники бумаг. Все было выпито и съедено, стаканы пусты. В зале витал терпкий запах мэйджа, даже кондиционеры не помогали. Все давно уже освободились от лишней одежды и растеклись, обмякли в креслах; кое-кто спал, неудобно запрокинувшись.

Машталеру на миг показалось, что он перенесся на сорок лет назад, в студенческие годы, когда они просиживали за вином и картами ночи напролет, когда к утру все засыпали где ни попадя в самых разных позах, вповалку и в обнимку, и только самые стойкие продолжали резаться в покер, раздирая слипающиеся глаза и допивая из всех стаканов подряд. «Вот так, — отрешенно подумал Машталер, — увидел как-то раз Будда эти тела, скованные пьяным сном, и ушел в аскезу, искать путь в Вечность. Суета сует — все суета!..»

Он надел очки, и мир обрел привычную четкость. В кресле справа спал директор по фундаментальным исследованиям, свесив голову на грудь и выпятив губы. Слева подпирала голову рукой директор по рекламе; блузку она расстегнула, чтобы свободней дышалось, и на плече показался край ослепительно-белой лямки бюстгальтера. Прямо — двое ответственных за принятие решений, директор производства и финансист, сосредоточенно играли в «удавленника», избрав исходным словом «киборгофобия». Игра шла не на деньги, а на интерес — кто кого будет кормить обедом в ресторане, где даже стакан воды стоит не меньше пятидесяти бассов, потому что та вода привозится с Форрэйса.

Большое окно, разбитое на квадраты, медленно серело, обозначая начало рассвета, но Машталер знал, что это ложь и обман — нет тут никакого окна, они сидят в закрытом контуре, где даже стены послойно просвечены компьютерным томографом на предмет следов промышленного шпионажа. И не окно это вовсе, а голограмма, в точности повторяющая рассвет, записанный неизвестно где, но синхронизированный по времени с настоящим. Они все же люди, а не пауки; им нужно видеть солнечный свет, а то начнут сбиваться биологические часы, от сотворения мира встроенные в мозг.

— …Главными нашими конкурентами в сложившихся условиях, — убаюкивающе вещал откуда-то сбоку директор по маркетингу, — будут не люди, которыми на первое время владельцы андроидов попытаются заменить кибер-рабочих. Андроиды используются на однообразных, утомительных, но требующих точной дифференцировки работах с большим социальным контактом — автопилоты, продавцы, кассиры-операторы. Их можно заменить людьми — но, во-первых, столько обученного персонала сразу не найдут; во-вторых, люди потребуют зарплаты, гарантий, профсоюзов, страховок и еще массу чего, и от них быстро откажутся. Главными нашими конкурентами будут игрушки. Да-да, игрушки на хай-тэке…

Производственник долго думал над очередным словом и, наконец, сдался; выиграл финансист, более молодой и хитрый. Он с довольной улыбкой спрятал бумажку в карман; они переглянулись — ответственные понимали друг друга с полувзгляда, — выпрямились, и производственник начал тяжелым голосом:

— Итак, господа, прошу внимания. С чего все началось? С киборгофобии. Ее надо гасить. Отдел рекламы — смоделируйте что-нибудь мягкое, общедоступное, на лозунге: «Киборг — лучший друг человека». Задействуйте детей, тяжелобольных, старух…

— Не поможет, — устало ответил Машталер. — Киборгофобия — это внутренний безотчетный страх, особое состояние души.

— Согласен, — кивнул ответственный, — кучка киборгофобов всегда есть, но сейчас в Городе идет настоящая истерия. Следует подавить ее любыми средствами. Кто поднял эту волну?

— Доран. Он придумал «войну кукол», а теперь раскручивает боевые сцены с Банш и проектом «Антикибер». Само название проекта звучит как антиреклама…

— Заткните рот Дорану.

— Не получится. У него очень высокий уровень и превосходный рейтинг.

— Мне плевать на ЕГО рейтинг. Если мы не справимся с ним, скоро у НАС не будет никакого. Как мы можем его остановить?

— Подать в суд на владельца канала V, Дэниса Гудвина, — откликнулся адвокат, — о возмещении ущерба, причиненного нам из-за некомпетентности и необоснованной предвзятости главного ведущего. Суд поддержит нас — у нас масса рабочих, и, если мы рухнем, у правительства появится еще одна головная боль. Им лучше через суд разорить канал V, чем потом давать нам дотации и налоговые скидки.

— Денег на суд у нас хватит?

— Лучше сейчас, — ответил цинично финансист, — когда есть запас, чем потом, когда его не будет. Мы крупнее — выиграем.

— Готовьте меморандум. Далее, мозг андроидов Crohn и Proton имеет стандартные порты. Подготовьте программы «Младенец», «Друг по играм» и тому подобное в кукол для детей до восьми-десяти лет, попроще и подешевле. Мы должны месяца за два-три предложить их производителям игрушек. К этому времени чтобы о киборгофобии и слуху не было. Кроме мозга, предложить обновленный дизайн и покрытие. Так мы вклинимся на рынок игрушек и сможем компенсировать потери от снижения продаж андроидов. «Роботех» поставить на круглосуточный режим, выполнять все требования клиентов; обслуживание должно быть идеальным.

Финансист подхватил распоряжения, как эстафетную палочку:

— Для реконструкции потребуется дополнительный капитал. Рекомендую изъять его из внутренних резервов, чтобы не брать кредиты. Заморозим фундаментальные разработки.

Директор по науке тотчас же проснулся и попробовал открыть рот, но ему даже сказать ничего не дали:

— Перебьетесь месяцев шесть-восемь; фундаментальные затраты все равно окупаются только через тридцать лет. Сейчас важнее удержаться на плаву, а не то, что перспективная модель отложится на год. Наша ближайшая задача номер один — выиграть тендер в Северной Тьянгале. Тут мы стесняться не имеем права, тем более что противостоят нам аларки в лице Ата-Гота. Жмите на всех — правительственных чиновников, лоббистов, дипломатов. Тендер — наш реальный прорыв на галактический рынок и наша стабильность в будущем.

— Это все?

— Нет, — снова подал голос Машталер, — еще остается «Антикибер» с Хиллари Хармоном во главе.

— Он представляет из себя что-нибудь серьезное? Я читал его досье. Вечно второй, сменивший три профессии. Неудачник, по-моему. Бывают такие, в юности подают большие надежды, но потом быстро ломаются и выпадают из обоймы.

— Не скажите, — Машталеру было о чем тревожиться. — Так или иначе, но именно он сосредоточил у себя данные по измененным киборгам Банш. Мы занимаемся рядовыми сбоями и поломками мозга — и о них мы знаем все. А он изучает сознательно измененный мозг, преступно изуродованный кибер-хакерами. У нас этих данных нет, потому что именно Хармон ловит этих кукол, исследует их мозг, а свои итоги засекречивает, пользуясь тем, что проект военный. Он создал монополию на владение этой информацией, и его монополия нам опасна. Нельзя допустить, чтобы кто-то знал о нашем продукте больше нас самих.

— У него неприятности. Кажется, будут слушания в парламенте. Задействуйте наше лобби — и утопите проект.

Адвокат согласно кивнул.

— А как быть с Хармоном?

Машталер снова помассировал веки, сдвинув очки вверх:

— Самый лучший способ уничтожить конкурента, если это отдельно взятая особь, — купить его!

«У меня такое чувство, что мы больше не принадлежим самим себе, — откровенно рассказывала Чара дневнику. — Выбор — жить, покорившись, или умереть, сражаясь, — не оставляет третьего пути; или — или. Всякое притворство не вечно; не вечно Фанк мог управлять театром; не вечно мы могли жить, имитируя людей. Игры Косички в любовь с Гребешком, внимание Звона к Лильен — как мать и женщина я это понимаю — ведут лишь к разочарованиям, но отношения Лильен и Фосфора, чувство Гильзы к Фосфору — уже нечто подлинное, наша маленькая победа над искусственностью тел. Может, я бы испытала любовь к Фанку, не будь мы оба так заняты — он театром, я семьей — и не будь он так болезненно привязан к людям. Эти частицы живого тепла, эти случайно и нечаянно сплетающиеся союзы, не предусмотренные нашими „отцами“, — наше самое дорогое, то, от чего мы не отступим, не откажемся».

Под утро поезда заходили чаще, сквот стал вибрировать, и Звон, мыча, вырвался из лабиринта нескончаемого и, казалось, безвыходного сна.

— Больница снилась, мне врачи череп долбили, — доложил он хрипло, горячо и бессвязно добавив спросонок: — Мать, Федерация ведь в пропасть катится! Нас ихэны завоюют, запросто. А где Лильен?

— Пошла с Косичкой за покупками.

— Какими покупками?! Тут есть где покупать? Мать, это ж Поганище! Говорил я — «Не надо сюда ехать». А ты — «Едем, едем; Фосфор знает!» Что он знает? Тут не найдут, да! В скотомогильнике живых не ищут. А машину где возьмем? Фургон-то тю-тю! Здесь велосипед взять напрокат — весь разоришься. А Фосфор где?

— Домой ушел, своих проведать… Звон, не откажись — поешь, а потом сходи-ка за водой.

Звон слепо потыкался по углам, на ходу жуя кусок, нашел бидон и убрел, даже не заметив Гильзу — настолько та тихо и молча сидела над сумкой, что оставил ей Рыбак. Всего лишь ночь они были вдвоем — и вот все, что осталось от парня… Документы… фотографии какие-то ужасные… шарф потрепанный… банка консервов… старая, измятая валентинка с написанным на обороте телефоном. Брелки и камушки — наверное, он их носил на счастье. Початая пачка таблеток от кашля. Сверток. Увесистый. Что в нем?..

Звон вернулся в волнении, весь какой-то вздернутый.

— Ну и порядки тут! Очередь! За водой! Ума рехнуться!.. В рожи друг дружке вцепились — из-за воды! Кто бы рассказал — я не поверил бы!.. О, Гильза, где нашла? — сразу бросился он к Гильзе, вертевшей в руках небольшой пистолет. — Вещь! Из керапласта, с этим можно хоть куда пройти… Гляди, сюда вставляют батарейку. У него вся автоматика на электричестве…

— Знаешь, а сегодня день особенный, — вполголоса пробормотала Гильза, неумело целясь в стену. У нее было странное чувство того, что Рыбак неспроста это оставил. Все, чего он касался, теперь пахло смертью.

— А, да! Вальпургиева ночь!.. Все ребятишки сегодня отвяжутся… а завтра майские шоу.

— Майские — праздник, — сказала Гильза. — А Вальпургия — другое. Ты что-нибудь слышал о ней?

— Не. Откуда? Я в храм хожу, чтоб только девок посмотреть. То есть — раньше ходил, пока Лильен не встретил.

— Вальпургия была святая праведная девушка, — начала Гильза, грея пистолет между ладонями. — Волосы у нее были темные, а глаза светлые. Никто не знал, откуда появилась она в Городе, но на все тусовки она приходила как своя и учила всех жить по любви, потому что Бог открыл ей доступ к мудрости и силе слов. Когда Вальпургия рассказывала — все смолкало, когда пела — замирали дискотеки, а ди-джеи обращались в истинную веру. Но счастья ей Бог не дал — чтобы исполнилось земное назначение Вальпургии, ей суждена была короткая и горестная жизнь. Она влюблялась дважды; первая любовь ей принесла лишь грусть и боль, вторая — смерть. Ведекинд, первым коснувшийся чистого сердца Вальпургии, оказался равнодушным и жестоким — он не ответил на девичье чувство и выбрал другую — роковую девчонку, которая губила все вокруг себя. И Вальпургия страдала так мучительно, что Бог сжалился и дал ей напоследок каплю радости — но только маленькую каплю, за которую пришлось ей расплатиться жизнью… Валебальд звали второго, кто стал Вальпургии дороже всех на свете, — он согрел ее, и приласкал, и вытер ее слезы. О, как была волшебна та единственная ночь, когда Вальпургия и Валебальд взялись за руки!.. Обе луны остановились в небе, чтоб светить им, и звезды слетелись к их изголовью, а Бог задержал время, чтобы рассвет не поспешил их разлучить… Утро влюбленных было чернее ночи — Принц Мрака Ротриа накрыл Валебальда своей тенью, и Валебальд слился с ней и ушел, едва успев проститься. Вальпургия не примирилась, побежала следом и догнала Ротриа у тоннеля подземки в Старом Парке; Принц обернулся: «Что тебе нужно?» — «Отдай моего парня!» — сжав кулаки, подступила Вальпургия. «Что я взял, то не отдам, — ответил Принц. — Сегодня я уведу в тень еще десять парней, любящих и любимых!» «Ты никого сегодня больше не возьмешь!» — воскликнула Вальпургия, схватила Принца за плечо и втолкнула его во тьму тоннеля — но и сама вошла в нее… Тридцатого апреля это было, и все молодые в Городе оплакали бесстрашную Вальпургию, и с тех пор в ночь на первое мая празднуют победу любви над смертью. И, говорят, по воле Божией Вальпургия тридцатого апреля каждый год выходит из Загробья, чтобы кого-нибудь спасти, а Ротриа нашептывает вслед: «Пожалей себя, а не других… Если не станешь жертвовать собой — останешься под солнцем, будешь дышать, любить, радоваться…» Но Вальпургия не слушает его змеиных обещаний и опять повторяет свой подвиг…

— Во, а я не знал! — поразился Звон. — А это из которой части сериала?

— Ничего ты не понял! — возмутилась Гильза. — Это правда, а не сказка! Она вновь придет сегодня в Город!..

«Мы достаточно созрели духом, чтобы открыто заявить: „Мы существуем!“ — не отрываясь, писала Чара. — И за право жить по своей воле мы готовы умереть. Как странно! Надо идти на смерть, чтобы другие поняли смысл и цель жизни, чтобы смогли жить лучше, полнее, счастливей, чем мы. Жизнь дорога потому, что не вечна; если кто-то отдает ее за других, даже незнакомых и неизвестных, значит, он верит в их будущее и готов расстаться с жизнью, чтоб оно сбылось. Ведь наша боль — не только наша, а всеобщая, и, может, многим предстоит погибнуть ради будущего, чтобы однажды Круг Творения завершился на Двенадцатой Расе, чтобы киборги новых поколений без боязни отчуждения сказали: „Мы такие, какие мы есть; мы люди, но особенные“. Возможно, пока лишь одна я выразила это словами, но чувство нашего предназначения живет во всех моих детях, и оно велит нам рисковать и смотреть в лицо смерти. Да, моя скорбь мучительна; я не устану вспоминать умерших дочерей и жертвы „Антикибера“, но за Дымку и Маску я могу быть горда — они исполнили свой долг».

** *

«Грязь, — отметил Ветеран комочки грунта на полу, опустив взгляд к квадратным носкам своих ботфорт. — Откуда?»

— Ровней! — послышалось за поворотом, вдалеке. — Нет, правей!..

Коридор за углом расширялся, образуя холл — просторный и почти пустой, если не считать двух диванов, поставленных, очевидно, для андроидов, потому что люди в голом холле не сидели никогда, и даже обойное панно с горным озером во всю стену не располагало к отдыху. Сейчас диваны были сдвинуты к окну и зачехлены, а посреди холла топтались Сапер и Домкрат с ящиком; в ящике колыхалось деревце с дырчатыми листьями. Здесь же присутствовали — менеджер-хозяйственник, пара оперов Адана, командир уборщиков, двое вспомогательных солдат из гарнизона Баканара и коридорный электрокар; все перечисленные (кроме электрокара) махали руками и давали противоречащие друг другу советы:

— Ближе к окну! Не так близко! Нет, вазон будет посередине!.. Где дизайнер по интерьеру? Куда он ушел? Сходите за ним, он заблудится в здании!..

— ДЕРЕВО, — важно пояснил Домкрат. — ДЛЯ ОЗЕЛЕНЕНИЯ. НАЗЫВАЕТСЯ МОНСТЕРРА ВЕЛИКОЛЕПНАЯ. СЕЙЧАС СНИЗУ ДОСТАВЯТ ЕЩЕ СЕМЬ ДЕРЕВЬЕВ.

— Я ВИДЫВАЛ ДЕРЕВЬЯ И ПОЛУЧШЕ ЭТОГО, — моргнул радаром Ветеран, минуя холл. Он, согласно приказу, шел к кибер-шефу на проверку памяти.

Легко сказать — «выспаться»! Человек — не киборг, он не может выключить мозг и лежать неподвижно, пока таймер не покажет время пробуждения. Человек медленно погружается в сон, а мысли, накопившиеся за день, и обрывки разговоров всплывают и бегут сами собой; появляется какая-то тревога, страхи; бродят в душе пережитые волнения, и вспыхивает перед глазами калейдоскоп лиц, образов, видений. Когда Хиллари понял, что не в состоянии остановить эту бегущую вереницу, он положил под язык пластинку снотворного, и поэтому утром был несколько заторможен, то и дело протирал глаза, зевал, и два раза по-быстрому сделал гимнастику, чтобы прийти в себя. Как ни совершенствуют снотворные, как их ни приближают по составу к эндорфинам — все равно искусственный сон не заменит естественный; мозг продолжает думать мысли и решать задачи, и чувствовал себя Хиллари таким же усталым и опустошенным, как вчера вечером, словно и не спал вовсе. Но работа есть работа, от нее никуда не денешься.

«Менеджерский час» у Хиллари был с 08.00 до 09.00 — поздней, чем у других начальников, но если бы он еще и вставал в пять утра, то тогда не нужно было б и ложиться, а постель пришлось бы поставить у стенда — и не раз уже бывало так, что или он, или Гаст, или Пальмер спали в так называемой «комнате психоразгрузки», которую переоборудовал в спальню еще прежний завлаб Томсен в разгар своего пылкого романа с симпатичной ассистенткой.

Первым делом Хиллари выслушал доклад Чака о том, как они чудесно устроились в дивизионе летучей полиции, с каким энтузиазмом их приняли, и что все в порядке, и все киборги на месте.

— Нам отвели две комнаты, сказали: «Сидеть и не высовываться», — а киборгов разместили в подземелье. Между нами восемь этажей и перекрытий, телефон не проведен, радарами пользоваться запретили — у них, видишь ли, какой-то комп завис; а мы-то тут при чем? «Это, — говорят, — ваши железные парни создали активный электромагнитный импульс типа „стоячей волны“. А мне кажется, это Этикет козни строит…

— Зачем? — чуть не простонал Хиллари.

— Чтобы полностью выйти из-под управления и командовать по-своему. Я же теперь его проконтролировать никак не могу, ни порядок наладить в отряде — если только мне жить и спать с ними вместе в подвале… так там даже света нет. Дивизион все деньги на сверхновые компы угрохал, а ремонт в подземном этаже не провели; там раньше что-то стояло, что — теперь и не поймешь. Все сняли, демонтировали и провода отрезали. Киборгам на это плевать, а мне там что — как йонгеру, на ощупь жить? А если боевой вызов? Мы их на грузовом лифте поднимать наверх должны! Каково, а? Зацени!

— Скажи спасибо, что хоть не на улице ночевали. Потерпи, Чак, это временные трудности. И не злись на Этикета, это уже превращается в манию; не переноси на него свои опасения. Киборг, он и есть киборг. Машина, всегда готовая к подчинению.

Хиллари говорил четко, поставив голос на убеждение, буквально на внушение, хотя у него самого гвоздем засела мысль со вчерашнего дня — кто-то из киборгов выстрелил, чтоб ранить, и ему, Хиллари, вскоре предстоит читать память четверых (!) киборгов и подчищать ее. Хиллари было так противно, будто он объелся зелеными сливами, кисло-горькими и жесткими. Но еще не хватало, чтобы главный «кукольник» киборгофобией заболел и перестал доверять подчиненным киборгам! И Хиллари убеждал и убеждал Чака, пока тон голоса собеседника не смягчился и он не перешел на другое:

— А еще Доран! Меня тут притоптали все, и даже из манхлятника родня звонила… Ты смотрел вчера «NOW» — внеочередной выпуск про нашу катастрофу?

— Нет, сколько же можно мазохизмом заниматься?

— Доран — эта скотина и свинья…

— Еще скажи — козел.

Оба чуть улыбнулись на разных концах линии.

— …заявил, что Фанк — это Файри, и создал общество спасения.

— Откуда ему это стало известно?

— Из самых достоверных источников, — передразнил голосом Чак. — Поскольку мы все в полном составе загорали на улице, а другие наши не вылезают из застенков Баканара, значит — нас сдал кто-то из кибер-полиции, куда ушла сводка от Кирс. Я намекнул об этом Сиду — но у нашей контрразведки, сам знаешь, один ответ: «Все под контролем, не волнуйся». Было бы под контролем — и утечек не случалось бы!

— Спасибо, Чак, — голос Хиллари обрел прежнюю звучность, а в голове появилась привычная ясность и готовность к решительным действиям.

— Рад стараться. Конец связи.

А Хиллари уже набирал номер комиссара Райнера Дерека.

— Я тебе не помешал, Райн?

— Что ты… Здравствуй, Хил! Слушай, я тебе очень сочувствую. Такая невезуха! Выищется вдруг какой-нибудь поганый обормот…

— Да, Райн, — почти пропел Хиллари, — именно ТВОЕ сочувствие мне особенно дорого. И про обормота ты очень своевременно заговорил…

— Что такое? — насторожился Дерек, уже не раз встречавшийся с язвительностью Хармона.

— Как могло случиться, что Доран со вчерашнего дня знает о Файри?

— Не представляю, — честно сознался Дерек. — Я информацию по идентификации в общую сеть не давал. Об этом знают только два моих заместителя и я…

— Значит, — голосом, каким судья выносит приговор, подытожил Хиллари, — остается предположить, что либо ты, либо один из твоих замов работает на Дорана. А ты уверен, что не на мафию? Ведь если начать торговать информацией… не все ли равно, кому продать?

— Хил, — недовольно ответил Дерек, — а ты уверен, что кто-то не подсоединился к ВАШЕЙ сети?

— Уверен. Иначе Доран звонил бы мне на мой служебный номер, а не на автоответчик домой. Итак, Райн, пока ты мне не назовешь имя того, кого ты уволил, я с тобой сотрудничать не буду. В служебных делах, разумеется; по жизни мы останемся хорошими друзьями.

— Хиллари!.. — возопил Дерек, но хороший друг уже отключился.

— Здравствуй, Хиллари, — голос Кэннана, мягкий и спокойный. — Я уверен в тебе, ты все сможешь преодолеть.

— Спасибо, — Хиллари улыбнулся, чувствуя себя так, словно он — еще ученик, а Кэн ободряет его перед школьным состязанием по кибернетике. Кэннан, заботливая душа, не выдержал…

— С тобой хочет поговорить Эрла. Я не смог ей отказать, соединяю.

Добрая душа? Хитрец и сводник!

— Привет, Хил. Я все видела. Это было ужасно. Слушай, тебе это ничем не грозит? В смысле службы, ну и там… Я плохо понимаю ваши порядки…

— Здравствуй, Эрла, милая. Извини, что я не был на выставке.

— Какая тут выставка?! Хил, о чем ты? Я что, маленькая, ничего не понимаю?! Я за тебя беспокоюсь.

— Вообще-то могут и выгнать. У меня с генералом напряженные отношения…

— Ты только не отчаивайся, Хил. Будем рисовать вместе. Абстракцию любой дебил рисовать может, а два дебила — тем более. Даже обезьяны — и те рисуют! У тебя обязательно получится. Лотус и тебя пристроит, у него талант к маркетингу, а он себя художником вообразил. Сейчас гонит мои картины на повышение, как брокер на бирже; сразу по пяти трэкам говорит. Я устала от его домогательств!

— Погоди, погоди… пять трэков… когда он домогаться успевает? Что, надо приехать и снова набить ему морду?

— Ты не так понял. Он же, оказывается, еще и застарелый хлипер. Вытащил и показал мне свои альбомы с рисунками, навеянными песнями Хлипа. Впору в тату-салон отдавать. Его как подменили — снова надел рваные брюки, а волосы покрасил в зеленый цвет.

— Жуть! — невольно вырвалось у Хиллари. Но как великолепно Лотус чует конъюнктуру!..

— Вот именно! — звенел голос Эрлы. — Тебе везет, что ты его не видишь — а я тут мучаюсь, на это чудо глядя. Хил, а это правда, что…

— Правда на восемьдесят девять процентов, — что скрывать, скоро придется давать официальный ответ.

— Хиллари! — ворвался в связь энергичный голос генерала Горта. Трудности, казалось, только придавали ему сил. — С кем ты так долго треплешься?! Я уже второй раз соединяюсь!

— Слушаю вас, мой генерал.

— Так-то вот, — генерал задействовал срочную связь, разорвав текущий контакт. — Я тут обо всем договорился; твое дело — сидеть в Баканаре и помалкивать, а то все провалишь. Пресс-конференцию дает Джун Фаберлунд, Руины демонтируют. Твоя бухгалтерия сосчитала бюджет проекта за финансовый год?

— Нет еще, — Хиллари внутренне напрягся.

— Ко вторнику, шестого мая, все должно быть готово; пусть хоть в три смены работают.

— Почему такая спешка?

— Слушания по проекту в подкомиссии конгресса перенесены на пятницу, шестнадцатое, — Горт был прямолинеен, как монорельс. — И это не все плохие новости. В перечне стоит вопрос о расходах на закрытие проекта. Дилемма такова — что будет стоить дороже: продержать проект год на консервации или прихлопнуть его сразу. Что дешевле, то и решат. Я уже вызвал команду «ликвидаторов», иначе к сроку не справимся. Они там у тебя походят, посчитают… А то идти на подкомиссию неподготовленным — все равно, что войну начинать без оружия…

— Да они что, — Хиллари вскипел, потеряв остатки хладнокровия, — с ума посходили?! Проект ликвидировать?! На каком основании?!

— Башня в Бэкъярде рухнула, — терпеливо пояснил Горт, — и все это видели.

— Так башня — это же не проект! Арендованное старье!..

— А им все равно. Раз упало — значит, уничтожили. Психология восприятия толпы! Вот поэтому никогда нельзя показывать в военных новостях свою разбитую технику — а только вражескую, — наставительно заметил Горт. — Вон, компания Global Scan свой морально устаревший, вышедший из строя орбитальный комплекс по плану в море уронила — так потом директора полгода объяснялись, что они не банкроты, и конференции устраивали, и открытые доклады делали, и все равно у них акции упали, еле-еле год без убытков свели. Нет хуже деморализации, если у тебя что-то упало или утонуло.

— А депутаты?

— Эгоисты и популисты. Верх некомпетентности, — презрение открыто сквозило в голосе Горта. — Я там бываю, я знаю. Во всем парламенте — ни одного инженера, одни политиканы и юристы, в лучшем случае — экономисты. Готовься к худшему. Да, — Горт словно бы заколебался, — тут Карл Машталер мне звонил, попросил передать от его имени — они готовы взять тебя в BIC, дадут лабораторию, штат будешь набирать сам, зарплата втрое выше, чем ты сейчас получаешь с надбавками от Айрэн-Фотрис. Это даже не «золотой зонтик», а прямо-таки парашют для спасения. Позвони ему, когда надумаешь.

— Тебе не терпится от меня избавиться?

— Ну нет — я просто передаю его слова, у них же нет с тобой связи. Думаешь, мне приятно это говорить?

— Лоуренс, а если бы тебе, когда ты при отступлении взрывал бы склады, мосты и технику, агенты противника предложили бы за деньги перейти на их сторону, что бы ты сказал?

— Послал бы покрепче. Я что, похож на предателя?

— А я? Вот и пошли их покрепче от моего имени.

Генерал раскатисто засмеялся. Он уважал упорных парней.

Хиллари отдал еще пару распоряжений, озадачил бухгалтерию и, мрачный, одержимый гнетущими мыслями, вышел в коридор. Здесь он задумался, куда идти: к Нанджу, как он обещал Сиду, или в исследовательский отдел, под протокол тестировать подряд квадригу киборгов, да еще с неизбежной коррекцией информации. «На суде это звалось бы лжесвидетельством, а то и похуже», — непроизвольно подал голос честный мальчик, прятавшийся где-то внутри. «А не пошел бы ты?..» — ответил ему Хиллари. Находясь в раздвоении, колеблясь и сомневаясь, он, как это часто бывает с людьми, которые хотят отложить тяжелую работу или отсрочить неприятность, машинально сделал большой крюк по внутреннему контуру и увидел… Что это? Он даже пригнулся, чтобы рассмотреть внимательнее, но внутри его уже поднималась, разрастаясь, волна отвращения. Темно-коричневые кучки, без блеска, рассыпающиеся, размазывающиеся кляксами по серо-зеленому покрытию пола. Резкий, тяжелый запах, вызывающий тошноту…

Хиллари почти бегом бросился за угол, куда тянулись жирные следы и где слышались голоса. Никто и сообразить не успел, как Хиллари оказался рядом.

— Что здесь происходит?

В холле толкалось несколько людей и киборгов, были сооружены странные ярусные ванны, рядом стояли чудовищные, неестественные растения, их корни были обернуты пленкой; какие-то большие пакеты, коробки… Услышав возглас шефа, все замерли и повернули к нему головы.

— Почему в проекте грязь?! Весь коридор черный!

— Это искусственная почва, специальный органический субстрат, — попытался оправдаться менеджер по хозяйственной части. — Мы устраиваем дендрарий. Разорвался один пакет с почвой…

— Убрать!! — взорвался Хиллари. Весь сдерживаемый гнев вырвался наружу, и он сам с ужасом чувствовал, что не в силах остановиться. — Мы здесь с нано-техникой работаем! У нас седьмая степень чистоты, а вы свинарник развели! Убрать немедленно!! Когда я выйду из лаборатории, я пойду этой же дорогой, и если я опять увижу на полу дерьмо… простите — органический субстрат! — уволю тотчас же!

С этими словами Хиллари развернулся и пошел в исследовательский отдел, где его ждал Гаст.

Вот так и случилось, что Хиллари не смог попасть к врачу.

Что было, что будет, чем дело кончится, чем сердце успокоится — издревле устоявшийся порядок. Кэннан раскладывал карты, а Чайка следила — что куда ляжет и что обозначит? Смысл комбинаций знал только Кэннан; Чайке оставалось верить в то, что карты правду говорят.

— Кэннан, а какова достоверность карточного прогнозирования?

— Около пятнадцати процентов. У машин — я говорю о перспективно-стратегических вариаторах Айрэн-Фотрис — она достигает двадцати семи, но в них загружают огромный объем информации, и стоит это дорого. А карты — доступны и дешевы. Ну-с, поглядим, что у нас вышло… В сердце — туз Драконов, под сердцем — валет Звезд, на сердце — пятерка Колес, по левую руку — десятка Корон, справа — Коронная дама. Все сходится, Чайка. Большое дело в сердце у хозяина, под сердцем — Кавалер из группы усиления, на сердце — пустые хлопоты, то есть текущая работа по проекту, слева — Чак Гедеон, справа — Эрла Шварц… Что-то затянулся у хозяина роман, пора ему жениться. Я совсем не прочь понянчиться с его детьми. Это престижно — воспитать два поколения одной семьи. Как по-твоему — хозяин хорошо воспитан?.. Моя работа! Это и есть творчество — направлять развитие ребенка к совершенству, а все прочее, — Кэннан показал через плечо на стопу журналов, где были напечатаны его статьи, — только разминка перед настоящим делом. Я смогу подготовить ребенка хозяина хоть к гуманитарной карьере, хоть к технической, хоть к административной.

— А я детьми не занималась, — призналась Чайка. — Я практически не общаюсь с ними, а когда случается — затрудняюсь в тактике. Они так не похожи на взрослых… по-моему, они непредсказуемы.

— Можно привыкнуть, — успокоил ее Кэннан, — нам терпения не занимать. Наш хозяин был проблемным мальчуганом — беспокойным, возбудимым; в раннем детстве, когда он высоко температурил, у него случались судороги — представь, как это меня беспокоило! — а после начались умышленные приключения. Он знал, что я всегда с ним рядом и приду на помощь — и в четыре года прыгнул в бассейн, не умея плавать… У него же IQ 187, а такой ум на все способен — и на дикие выходки, и на открытия. Что он вытворял — такое не во всякой книге про детей написано. Скажем, ставил на мне опыты по дифференцировке — то обморок изобразит, то перелом, то приступ болей, а я должен догадаться — игра это или всерьез? Случалось, я и ошибался… дети и киборги — неизученная тема; я с интересом почитал бы монографию об этом, если б кто-то написал ее. Ну а позже, годам к десяти, я увлек его рабочим применением машин — Хармон-старший помогал мне в этом, — и мой непоседа стал классным системщиком. Возможно, кто-нибудь скажет, что Хиллари недополучил игр и забав — но я отвечу, что он работал с не меньшим удовольствием, чем другие дети играют…

Мелодия сигнала от портье оборвала его воспоминания:

— Кэннан, к мистеру Хармону пришли двое из обслуги «Арт-Паласа» с большим пакетом от Эрлы Шварц. Пропустить их?

— Вот! — поднял палец Кэннан. — Это с выставки Эрлы. Очень хороший знак того, что мисс Шварц заинтересована в хозяине… Да, пожалуйста; пусть поднимаются в квартиру. ЛУНАТИК, — обратился он через радар к андроиду, занятому чисткой одежды в гардеробной, — КОГДА ПОЗВОНЯТ В ДВЕРЬ, ТЫ ОТКРОЕШЬ И ВПУСТИШЬ ПРИШЕДШИХ.

Прошла минута — всю эту минуту Кэннан с обоснованным апломбом знатока вслух вычислял достоинства потомства Хиллари и Эрлы, которого даже в проекте не было; особенно он упирал на то, что у обоих — белые генетические карты без каких-либо мутаций, а сочетание IQ родителей — 187 и 213 — несомненно, даст в итоге одаренных деток. На фоне его разглагольствований (Хиллари и Эрла одинаково взъярились бы, услышав их) громко пискнуло в прихожей; Лунатик открыл дверь. Двое девушек — беловолосая и брюнетка с бурым оттенком, в униформе, на груди у каждой — бэйджик «Арт-Паласа», но…

— ЭТО НЕ ЛЮДИ, КИБОРГИ. ВООРУЖЕННОЕ НАПАДЕНИЕ! — успел он сообщить, пока Лильен выхватывала меч, а телескопический клинок вытягивался в полную длину. Рубить мечом Лильен не умела, но смекнула, что удар должен быть сильным, а плоскость клинка при соприкосновении должна быть перпендикулярна месту приложения к объекту.

Косичка, доставая свой «уран» из пакета с наклейкой «APT-ПАЛАС, отдел доставки», еле увернулась от взмаха Лильен — и Лунатик, разрубленный чуть не напополам, свалился на пол.

— ТАК ЕГО! НАЧИНАЕМ ПОГРОМ!

Перескочив через андроида, сестры ворвались в холл — а тут что? О, два киборга! Безоружные!..

Кэннан, получив сигнал Лунатика, мгновенно кинулся к стенному шкафу, рванул дверцу — и бросил Чайке полицейскую дубинку, взяв себе вторую; метровая дубина, гибкая и прочная, годилась для ближнего боя. Но в следующую секунду Кэннан понял, что противники вооружены сильней — и рыбкой нырнул за диван, спинку которого тотчас пробила пуля.

Косичка выстрелила, не размышляя, как привыкла в Лабиринте Смерти, — однако, нажимая спуск, она думала о киборге с внешностью мужчины не более чем о мишени в тире. Все ее мысли вмиг сосредоточились на втором киборге, потому что это была…

— Чайка!!.. Лил, не трожь ее, не смей!!

— Но почему?!

— Это наша сестра!

— СРОЧНЫЙ ВЫЗОВ ПОЛИЦИИ! НАПАДЕНИЕ КИБОРГОВ. У НИХ ЕСТЬ ОГНЕСТРЕЛЬНОЕ ОРУЖИЕ. АДРЕС — ЖИЛИЩЕ 55, ДОМ 70, БЛОК «БАТТЛИН», ЛИНИЯ BW-4, СИНИЙ ЮГО-ВОСТОК. ЧАЙКА, ТЕБЕ ИЗВЕСТНЫ ЭТИ ДВОЕ?

— НЕИЗВЕСТНЫ. Откуда ты знаешь мое имя?

— Чайка, сестренка! ты жива!.. Лил, убей второго!

Кэннан метнулся к двери спальни, пользуясь тем, что Чайка оказалась между ним и куклой с пистолетом; Косичка, спохватившись, выстрелила дважды — треснула пластина телевизионного экрана, разлетелась ваза, но Кэннан успел проскочить. Лильен обогнула Чайку — выставив меч, чтоб кукла Хармона не вздумала напасть, — и понеслась вдогонку; в спальне Кэннан обернулся и парировал удар — меч перерубил дубину, оставив в руке смехотворный кусок, но за это время Кэннан выбрал, чем биться с мечницей, — он швырнул остаток дубины в нее, а сам рванулся в спортзал.

— Не уйдешь! — Лильен сообразила, что из квартиры нет второго выхода, и немного отвлеклась на то, чтоб покрошить в спальне все, подвластное мечу. Мебель, аппаратура — все изрубить, разбить и растоптать! Это вещи Хармона — пусть он о них поплачет!

— Чайка, Чаечка, — взывала Коса к кибер-девушке, державшей наготове занесенную дубину, — ну вспомни меня, я — Косичка! Помнишь?!

— Нет.

— Подлец, что он с тобой сделал?! Ну, вспоминай — мы жили вместе, с мамой Чарой; ты, я, Маска, Чехарда… в одной семье!

— Нет, я не помню.

— Тебя поймал Хиллари Хармон, он сжег твою память!

— Мистер Хармон — мой хозяин. Я буду защищать себя и его имущество.

— Будь он проклят!! — Косичка, в отчаянии оглядевшись, еще три раза выстрелила — комбайн! бокс дисков и кассет! компьютер!.. Чайка сделала шаг, рассчитывая, как удобней подступить к врагу, и Коса отскочила.

— Чайка, ты меня ударишь?!

— Обязательно.

— Я не могу в тебя стрелять!

— Тем лучше.

Зря Лильен увлеклась разгромом в спальне — упустив время, она дала Кэннану найти оружие. Гриф от штанги — тяжелый и длинный, как лом, прочный, с рифлением для лучшей хватки.

Лильен попыталась отбить гриф — меч разломился на стыке звеньев. Пощады ждать не приходилось — и Лильен пустилась наутек, чтоб выманить противника под огонь Косички.

— КОСА, ПРИКРОЙ МЕНЯ!

Тут Чайка и ударила Косичку по руке — прянув вперед, со всей силой модели, чьи параметры позволяли быть бодигардом. Косичка не успела сжать «уран» покрепче; пистолет вылетел из пальцев ей под ноги, а нагнуться, подобрать его Косичке не дали удары Чайки — получив свободу действий, Чайка быстро и молча молотила ее, как хотела, оттесняя к прихожей, и, наконец, смогла отфутболить «уран» под диван.

— ЧАЙКА, ОПАСНОСТЬ СЗАДИ! — предупредил Кэннан.

Как в танце, Чайка отступила с разворотом — Лильен, промахнувшись ей в спину обломком меча, шмыгнула вперед, заслоняя Косичку собой. Поздно! Кэннан перехватил гриф, словно копье, метнул — и стальной стержень торцом впечатался Косе в колено, а Кэннан двинулся к дивану. В магазине «урана» еще оставалось пять-шесть патронов; глупо этим не воспользоваться.

— БЕЖИМ, — Лильен подхватила охромевшую Косу под локоть; Косичка, неловко нагнувшись, подняла гриф, чтоб чем-то защититься от сестры, ставшей орудием ненавистного Хармона, — и налетчицы быстро скрылись.

Когда Кэннан с «ураном» выскочил на площадку этажа, он никого там не увидел — и очень скоро догадался, что означали треск и скрежет в мимолетной паузе между исчезновением двух кукол Банш и теперешней пустотой. В стене короба за лифтом, где проходили трубы, кабели и вентиляция, зиял пролом, а рядом лежал гриф.

Да, люди так не уходят. Только киборги, способные без страха броситься в любую шахту, хоть бы она была всего на палец шире плеч. Кэннан прислушался — глубоко внизу удалялся скрипучий шорох. Наверное, скользят, тормозя локтями. Они будут внизу быстрее, чем полиция поймет, где их подстерегать. Но все же полицейских следует предупредить…

Чайка ходила по разгромленной квартире, озираясь, будто подсчитывала ущерб. Убрав оружие, Кэннан спросил:

— Ты не повреждена?

— Нет… — голос ее был неуверенным. — Кэннан, я… Со мной что-то происходит. Я не понимаю что. Эту куклу я видела раньше… когда-то. Она называла имена — Чара, Маска, Чехарда… Не могу их вспомнить полностью… Не понимаю…

— Зато я кое-что понимаю, — Кэннан констатировал, что «уран» убирать рановато, и Чайка с удивлением увидела, что дуло смотрит на нее. — Если ты попытаешься покинуть комнату, я тебя остановлю. Не подходи к окнам. Положи дубинку и не бери в руки ничего тяжелого. При соблюдении этих условий ты останешься цела. Хозяин решит, что с тобой делать.

В тюремном госпитале Рыбаку понравилось. О нем здесь тщательно заботились, лечили по полной программе — и никто не нудил: «А где ваш медицинский полис?», не перечислял шершавым голосом, какие виды помощи окажут по страховке, а за какие надо доплатить. Бесстрастные лица медиков и мрачные физиономии охраны Рыбака не смущали — пусть сторожат и лечат, а как выглядят — неважно.

Первый день Рыбаку было плохо. Его чем-то так напичкали, что ум мутился, а говорить стало легко — и он с удивлением, будто со стороны, слышал свой сиплый голос, несущий околесицу. Дознаватели с колючими глазами спрашивали, кто его снарядил на теракт, а он им объяснял, как учился на технаря и как не ужился с бригадиром помойного утилизатора, а потом — с инструктором по трубоочистным системам. После двадцати минут такого разговора Рыбаку дурнело, и за него опять брались врачи. Ему впрыснули полстакана «черного жемчуга» — суспензии нано-частиц, насыщенной кислородом в пятьсот раз больше крови, так что дышать вообще не надо. Наконец Рыбаку стало тепло и легко, и он уснул, блаженно размышляя: «Как это здорово, когда ты террорист! Все вокруг тебя вьются, уговаривают, ублажают и ухаживают за тобой. А может, так и надо жить, чтобы правительство тебя боялось?..»

Утром он был слаб, но поел с аппетитом. Принесли телевизор и обруч на голову — что это? Ничего особенного, говорят, психологический тест. Может, вы ненормальный, вас судить нельзя. Это хорошо! Правда, в дурилку на пожизненно засунут — ну так это ненадолго… Рыбак с ухмылкой проглядывал лица, возникающие на экране, — девки, мужики, старухи, дети… Словно для смеха, кто-то вставил в эту галерею Президента Федерации, Эмбер, Энрика и Канка Йонгера. Рыбака ни о чем не спрашивали. Он даже сам регулировал просмотр.

И вдруг — Коса. Он поскорее перешел на следующий кадр, но — никто ничего не сказал. Через полсотни лиц — Чара!.. Рыбак перелистал еще штук двадцать кадров и сказал врачу:

— Я устал, хватит.

— Завтра продолжим, Варвик.

Оператор показал развертки следователям — на Чаре с Косичкой испытуемый дал резкий всплеск. Они ему известны и более чем небезразличны. Контрольные лица — просто широко известные, остальные — из архивов двухсотлетней давности.

Ультен А'Райхал не подвел — вскоре Сид получил оперативку из полиции; по звонкам добровольных доносчиков вычислена последняя база «семьи Чары»; вся «семья», кроме объекта «Маска», опознана жильцами и охраной подъезда; получена наводка на контакты «семьи» — системщик Стик Рикэрдо, он же Флорин Эйкелинн, а также Стефан Солец, известный как Звон; там же, в обществе этих людей, обретался Рыбак — Варвик Ройтер. Кое-что определилось с транспортом «семьи» — Стефан Солец брал фургон «бойл» модификации «грузовое такси» и сдал его раньше оплаченного срока в филиал прокатной фирмы, расположенный на северо-западе Синего Города, невдалеке от Поганища.

И Сид набрал текст заявления для Джун Фаберлунд: «Установлено, что Варвик Ройтер действовал вместе с киборгами Банш». Сдав текст по сети, Сид крепко задумался: «Что же — прав Доран? Война киборгов? Человек — наемник кукол?..» Новинка не укладывалась в голове, но иного решения не находилось. И находки эти оказались посерьезнее всех домыслов Дорана — особенно ясно Сид это понял, когда ему сообщили о налете на квартиру Хиллари.

Когда будущая Эрла Шварц активно толкалась ножками у мамы в животе, намекая о близящемся появлении на свет, а родители подбирали ей имя, на планете Туа-Тоу ширилось тревожное смятение — после тридцати девяти лет царствования умер, не оставив прямых наследников, Правитель Бана Этуна из Дома Гилаут. Да что там Туа-Тоу! И остальные десять цивилизаций торопливо совещались и интриговали, поскольку последствия прихода к власти какой-либо из побочных ветвей Дома были непредсказуемы. Вдруг Правителем станет некий неистовый реформатор или завоеватель и равновесие, с трудом сложившееся после четырех звездных войн, будет нарушено? Регентский совет Туа-Тоу отмалчивался, взбудораженно совещалась Манаала — дворянское собрание планеты, этакая палата лордов, шумел туанский парламент — и никто не знал, куда повернут события. Мир, бывший одним из гегемонов в Галактике, сдержанно бурлил в ожидании — и только командующий стратегическим космофлотом со спокойствием радиомаяка повторял в интервью: «Армия вне политики».

На Туа-Тоу, организованной как Сообщество наций, погоду определяло имперское государство Дома Гилаут. Любили все туанцы Бана Этуна или нет — но во врожденном умении править ему не отказывал никто. За безупречно царственное поведение и верность многовековым традициям Дома ему прощали и алкоголизм, и гарем из фрейлин при живых женах, и другие чудеса помельче — это было тем легче простить, что неприглядные стороны жизни Бана скрывались за стенами дворца и были известны из сплетен оппозиции и скандальных репортеров.

Но вот многогрешная жизнь Бана Этуна оборвалась, а ни один из предъявленных регентскому совету восьми бастардов не оказался его ребенком. Речь зашла о призвании на престол неполноправного принца из Дома Гилаут. Позор и потрясение устоев! Разумеется, в Верхнем Столе цивилизаций стали слышны разговоры: «А не пора ли туанцам упразднить монархию — пережиток, столь неуместно архаичный на фоне демократий, — и заодно, в ходе того же референдума, урезать неоправданно большие льготы и права манаа?»

Не секрет, что козни строили вара, до сих пор не простившие туанцам проигранную девятьсот лет назад 2-ю звездную войну. Поди втолкуй этим псоглавцам, что Правитель — связующее звено довольно пестрой цивилизации, а дворянство — гарант культурной, научной и военной преемственности поколений и что расходы казны на льешей-париев больше, чем пособия и пенсии безземельным дворянам!.. Вара, мерцая золотыми переливчатыми глазами, будут твердить свое. Им бы хоть какую трещину найти, чтоб вбить клин и расколоть единство Туа-Тоу.

Но, хвала Судьбе, все обошлось. Сын отставной фрейлины Агиа Моанэ, пилот-астронавт Алаа Винтанаа оказался потомком Бана и был интронизирован, а затем сочетался браком с горской герцогиней Эйнаа и, как пишется в реляциях Двора, «облагодетельствовал верноподданных своерожденным принцем» — и не одним. Династический переполох утих, и лишь во внешних мирах хихикали, что герцогиня оказалась герцогом, закормленным сызмала гормонами. Ох уж эти туанцы, пол меняют, как одежду!..

Возвышение герцога Эйнаа в качестве супруги государя и матери принцев имело, как ни удивительно, большое значение для маленькой эйджи Эрлы Шварц. Герцог, порой отдыхавший от гормональной передозировки в образе мужчины, возглавил Двор, особо упирая на гуманитарные вопросы. Скажем, сбыт культурной продукции в менее развитые миры дает двойной эффект — и доход, и подчинение туанскому менталитету; если так, то следует поощрять тех умненьких инопланетян, которые готовы восприять великую туанскую культуру и быть агентами влияния комиксов, фильмов, мод и книг, льющихся с Туа-Тоу на братьев меньших. Одни пусть внедряют прозрачный кефир; других — как, например, Ленарда Хорста, дружка и соперника Хиллари Хармона, — можно сманить к себе в порядке импорта мозгов; третьих — спонсировать и обучать языку.

Эрла росла, взахлеб впитывая знания, словно хотела объять Вселенную, и, перекипев в ней, образы и впечатления выбрасывались на бумагу быстрыми штрихами и порывистыми линиями. Начало было обычным — копирование героев комиксов, но Эрле не хватало созданного другими — и альбомы наполнялись людьми, похожими на ньягонцев, орэ и туанцев, схваченными в стремительном движении, падении, полете; плоский мир ее графики вдруг обрел глубину и объем, линии стали выпуклыми, ожили, в них влились свет и цвет. Школьное образование она поглощала наспех, стремясь больше к выразительности рисунка, чем к аттестату зрелости. Вырастала странная девочка, что умела рисовать лучше, чем считать. Наслушавшись нареканий педагогов, ее повели по врачам, и психолог, занимаясь юной особой, мрачно ждущей, когда же ее оставят в покое и позволят взять карандаши, вычислил IQ Эрлы.

— Ей нужна систематическая учеба по профилю личности, — настоял психолог. — Ее способности должны находить выход, иначе вы потеряете способного ребенка, а получите озлобленного.

В 14 лет Эрла получила международную (читай — туанскую, от герцога Эйнаа) стипендию для художественно одаренных, в 17 — по итогам выставки попала в Академию культуры на курс изобразительного творчества, прихватив от жадности еще курс истории искусств; Академия была почетная, предмет гордости правительства — здесь и преподавали, и даже учились иномиряне из высших цивилизаций. А уж верхом гордости стипендиата было получить приглашение в мир иной — чтобы без роздыха рисовать для туанцев мультики ручной работы и настенные панно, имея вместо гражданства временный вид на жительство, а вместо прав человека — куцые «права приезжего». Даже контуанское — в одной из автономий орбитального пояса — подданство даровалось как привилегия за наиболее ценный вклад в чужой карман. Академия откачивала к звездам самых перспективных, снимая с Федерации интеллектуальные сливки.

Эрла была умна, любопытна, мила и неопытна — откуда взяться жизненному опыту в семнадцать лет? Студенческая жизнь выхватила ее из мирка родительского дома и закружила по тусовкам, вкус которых был Эрле в новинку. Здесь говорили о прекрасном — мудро, возвышенно, причудливо; здесь низвергали авторитеты и ставили себя на опустевшие пьедесталы. Через год великолепный плейбой от изящных искусств Арвид Лотус, в свои 25 испробовавший уже все, что можно и нельзя, ввел Эрлу в салон «Ри-Ко-Тан». «Ступенька в Рай» — так называли порой этот салон. Скатившихся отсюда в ад болезней, сумасшествия и деградации не замечали и не вспоминали, и тем более — не брали в лучшие миры.

Эрле хватило ума не погружаться в «Ри-Ко-Тан» до полного самозабвения. Но решительно перешагнуть эту ступеньку она все же не смогла — в отличие от Рамакришны Пандхари, крутившегося здесь с Иалой в те же годы. Мираж взаимного проникновения культур разных миров, непринужденные контакты с чуждыми существами, речь и мысли которых ты так обманчиво легко понимаешь, — это стиль бытия, это воздух для дыхания, и кажется, откажись ты от этого — и умрешь от удушья в окружающей пустоте. Она ныряла в «Ри-Ко-Тан», когда наскучивший мир становился до боли постылым.

Стоя у высокого панорамного окна, с приложенными к стеклу пальцами, Эрла невесело улыбнулась своим воспоминаниям. Как все это теперь далеко!.. Сколько лет проплутала она в закоулках фантазий, нередко — усиленных психотропным зельем? Надо ли было увидеть тьму, чтобы понять, что есть свет?

Остались знакомства и связи. Остался Лотус, сильно поднаторевший в продаже предметов искусства и менеджменте на просторах интеркультуры. Но сам мир сместился. Смешно! столько людей и нелюдей старательно вели ее по лабиринту видений вглубь, к некоему сокровищу истины, и всего двое разогнали рой призраков — системный инженер и второразрядный художественный критик.

— …она свободный человек и вправе сама выбирать для себя круг общения, — материализовавшись из памяти, раздался в пустынной студии за спиной Эрлы вибрирующий голос Лотуса. — Кто вы такой, Хармон, чтобы диктовать ей…

— Я ее друг.

— Вы ее гость, ее каприз. И только! Она вас выставит, когда вы…

— Я ее ЛУЧШИЙ друг, Арвид. А вы им больше не являетесь.

— Скажите пожалуйста! С каких это пор?!

— С этой минуты. Теперь я за нее отвечаю. Она не пойдет с вами.

— Эрла, а ты что молчишь?!

Как и тогда, Эрла закусила губу. Как быть?! Стиснуть веки.

— Хармон, вы вынуждаете меня к рукоприкладству. Я вас, как котенка…

— Кэннан, сядь, не вмешивайся!

Несколько быстрых приглушенных звуков, шум падения тела.

— Убирайтесь. Проводить?

Арвид зарычал. Эрла плотней зажмурилась, зажала уши. Творческие люди не выносят громких звуков и насилия; им это — как бритвой по нервам.

Открыв глаза, она увидела одного Хиллари, идущего от дверей — он оправлял пиджак и отряхивал руки. Кэннан за все это время тоже не проронил ни звука, хотя присутствовал при сцене от начала до конца.

— Он не очень ушибся? — спросил Кэннан с некоторым беспокойством.

— Пара синяков, — утешил Хиллари. — Эрла, извини меня, но… Я тоже ухожу.

— Да, — разлепила губы Эрла. — Тебе лучше уйти.

Кэннан остался; Хиллари она позвала по трэку лишь через неделю.

Пальцы сжались, уперлись костяшками в гладь толстого стекла.