"Мой генерал" - читать интересную книгу автора (Бакланов Григорий)

Глава I

Думали ли вы, какую роль в нашей жизни играет случай? А в то же время, когда вспомнишь и сопоставишь всю цепь событий, ну какое уж тут проявление закономерности, какой знак свыше?

Короче говоря, я мыл резиновые сапоги. У входа в управление, на площадке, стояли специально для этого дела сваренные из толстого железа два огромных бака.

Сварены они были на конус книзу, чтобы легче было опрокидывать. В баки из шлангов лилась горячая вода, и каждый, поставив сапог на край, мыл его шваброй и купал, чтоб не нести за собой грязь по коридорам. А грязь, вернее жидкая глина, была по щиколотку, не улицы, а глиняные реки, строящийся завод и город утопали в них. Кто-то еще поставил сапог на край, начал действовать другой шваброй.

— Ну и грязища! Как в первый день творения.

— Не присутствовал, но догадываюсь.

Но тут прогрохотал самосвал, гремя железной бочкой в железном кузове, на том и закончился наш разговор. Был этот человек в теплой серой фуражке, она чуть не упала у него с головы в бак с водой, потому и запомнилось. А вечером меня поселили к нему. Гостиницы на стройке еще не было, под нее отвели два подъезда панельной пятиэтажки, перед каждой дверью на площадке стояли резиновые сапоги, я достал тапочки из чемодана, разулся и, когда вошел, увидел на гвозде теплую его фуражку, сразу узнал ее. Две ночи до этого я ночевал в управлении на казенном диване, укрывая ноги курткой, освободилась койка, и меня привели сюда.

— Не стесню?

А застал я его, помнится, вот за каким занятием: на полу — раскрытый чемодан, сидя перед ним на койке, надев на левую руку черную лаковую туфлю, он фланелькой наводил блеск, будто собирался на танцы. За окном дождь лупит по жестяному отливу, окно без занавески, электрическая лампочка на шнуре над столом, одна — здесь, другая — за окном, и такой же там, за окном, накрытый клеенкой стол, и вся комната, и я, приглаживающий волосы рукой, — все это в голых черных стеклах.

Он сунул лаковую туфлю в целлофановый пакет, захлопнул крышку чемодана, ногой задвинул его под кровать:

— Стесняйте.

И лег, вытянулся на кровати, запрокинув руки за голову.

— Надолго?

— Как получится.

— А я тут старожил. Чаю хотите?

Я достал что у меня было, сидим на кроватях, на койках железных, стол-посредине, пьем чай, макаем каменные пряники в кипяток, разговариваем. Мог ли я думать, что вот этому человеку я фактически переломаю всю его жизнь? И спрашивал себя не раз: ну, не встреться мы вот так случайно, что же, ничего и не было бы? Или так уж нацелены были пересечься наши пути-дороги? Кем?

Когда я проснулся утром (после тех двух ночей, что зяб на казенном диване, впервые крепко спалось), его уже не было. Посреди стола — плоская консервная банка: кильки в томате, на ней — консервный нож, хлеб. Это он обо мне позаботился. На огромной этой стройке были, конечно, столовые, но по Волге в тот год бродила холера, и при входе в столовую лежал толстый ворсистый мат, пропитанный хлоркой, на нем следовало потоптаться. И, прежде чем мыть руки под краном, окунали их в раствор хлорки, от нее кожа шорхла и белела. И еда в столовой отдавала хлоркой. Только стаканы с компотом не успевали пропахнуть. На стройке был установлен сухой закон, водка нигде не продавалась. Но граненые стаканы исчезали из столовой. Когда в третий раз исчезли все подчистую, даже со стола заведующего исчез стакан, в котором он держал отточенные карандаши, заведующий взмолился: «До коих пор можно? Завозить не успеваем!» На что начальник строительства, за плечами его была не одна стройка, будто бы сказал:

— До полного насыщения.

Однажды вечером лежим мы с моим соседом на койках, разделенные столом. За окном — тьма, блестят капли дождя на наружном стекле: это светит фонарь на стреле башенного крана. Намерзшись за день на сыром ветру вперемежку с дождем, я уже начал было задремывать, когда раздалось со вздохом:

— По жене соскучился страшно. Вы не спите?

— Нет, нет.

Для убедительности я поскрипел сеткой.

— Вы не женаты, надо полагать? «Зачем жениться, когда чужие жены есть», — чуть было не ляпнул я залихватски. Мне было в ту пору двадцать четыре года, планы на будущее — самые дерзкие, а пока что предстояло что-то написать об этой стройке для дешевенького журнала, но принимали меня здесь как начальство, и — чего уж там! — мне это льстило.

В соседней комнате за стеной собрались плотники и девчата-бетонщицы, гуляли шумно. С двумя из них я разговорился днем раньше, обе в комбинезонах цвета хаки в обтяжечку, рослые, зрелые, было на что поглядеть. Приехали они на стройку судьбу свою искать. Городок их маленький, парни уходили в армию и не возвращались. Вот и они сели в поезд, открыли бутылку вина: за все хорошее, что впереди ждет! Отцов своих ни одна не помнила и не знала: был в свое время расквартирован в их городе стрелковый полк.

Из соседней комнаты приходили звать нас, молодой вихрастый плотник распахивал дверь: «Мужики, ну вы чо?». Сосед мой наконец встал, погасил свет. Теперь только фонарь на башенном кране светил нам снаружи.

— Вы не знаете, как важно для человека, когда есть о ком заботиться. В семейной жизни это, может быть, самое дорогое. Не о тебе, а — ты, — вздыхал он и томился плотью. — Сейчас мне этого больше всего не хватает. Может, все дело в том, что я старше ее на девять лет. Она — дитя. В душе она и сейчас — совершенное дитя.

А мне хотелось спать, намотался за день. И не мешало, что в соседней комнате пели-орали не в лад: «Все КРАЗы, МАЗы,/ ЗИЛы да ГАЗы, / А бобик-тузик ша-ариком,/ Машины юзом, / Грязь лишним грузом, /А мы бельмом на шарике-е…».

И вновь тихий голос:

— Вы не спите?

Да чтоб тебя!..

— Нет-нет.

Клеенка свешивалась со стола, лиц друг друга нам не было видно, и он рассказывал, как исповедывался. Долетало обрывками сквозь сон: как они шли в загс почему-то за много километров, как захотелось мороженого зимой, как у них потом не хватило денег…

— Вы не поверите, мы поженились, а я еще несколько дней не прикасался к ней. Не смел.

Это и было, наверное, последним, что я слышал сквозь сон. Разбудили нас среди ночи. Яркий свет, в дверях — плотник:

— Мужики, подъем!

Выяснилось: как всегда, не хватило водки, послали за ней микроавтобус, был такой белый польский микроавтобус, прозванный почему-то Фантомас. И надо же так случиться, что в тот самый момент, когда он проезжал внизу, по улице, прорезанной бульдозерами, над ним по откосу, где уцелело несколько домов стоявшей здесь ранее деревни, взбирались два парня, держась за плетень, оба — сильно поддатые. Плетень ли гнилой обломился или сапоги разъехались по мокрой глине, но один из парней рухнул с откоса, угодил под колесо, как раз по животу ему проехало.

— Думать надо, мужики, чо делать будем?

Хмель из плотника вышибло, а рядом, белый, как смерть, стоял шофер. Утром всех нас вызвали к следователю в милицию. Перед дверью уже сидел пожилой татарин, весь в черном. Черная шляпа, черные до колен сапоги, в них вправлены черные костюмные брюки. Запомнилось, говорил он покорно судьбе: «Дощь с внущкой осталась… Венера называется…».

Тремя днями позже я уезжал одним из первых пароходов, навигация по Каме только начиналась. Уже готовились убирать сходни, когда, гремя цепями по железным бортам, примчался самосвал, из кабины выпрыгнул мой сосед по комнате: «Вот…

Чуть не опоздал… Не затруднит?… Посылочка жене…». На крышке фанерного ящика чернильным карандашом написан адрес, фамилия, имя-отчество, телефон.

Пароход загудел, отваливая. И долго еще было видно, как в дождевике, сняв с головы фуражку, стоит мой сосед у кабины самосвала, смотрит вслед.

Плескалась за бортом темная, густая на вид холодная вода, на грязной льдине, которую несло течением, что-то клевала ворона. Поднялся на палубу матрос, швырнул в ворону белой трубкой от неонового светильника. Не попал. Ворона взлетела, взмахнула несколько раз черными крыльями и опять села на льдину, покачиваясь с ней вместе на уходящей к берегу волне. Пенный бурун от винта за кормой захватил полую трубку, на миг она встала торчком и скрылась.

Ветром нанесло встречно косую полосу дождя, в ней растаяла стройка: краны, поднятые к тучам, редкие дома, берег.