"Крестоносец в джинсах" - читать интересную книгу автора (Бекман Tea)

БИТВА В ДОЛИНЕ ПО [13]

В Больцано крестоносцы позволили себе передышку. Жители приютили измученных малышей в своих семьях. Остальные ребята расположились на постой прямо у городских стен. Ласковые солнечные лучи, теплые южные ночи, изобилие пищи и в особенности фруктов быстро восстанавливали силы путников. Хильда устроила нечто вроде пункта первой помощи, куда потянулись ребята, которым требовалось перевязать раны, вскрыть или прижечь нарывы на ногах, чтобы остановить нагноение. Для хирургических процедур использовался хлебный нож Долфа. Подержав его над пламенем, Фрида и местный костоправ надрезали раскаленным ножом воспаленное место. Пациенты кусали губы, крепко зажмуривали глаза, изо всех сил стараясь не крикнуть.

Очищенные от гноя раны быстро заживали благодаря примочкам из целебных трав.

Растения в этих местах были не похожи на те, что встречались на родине Фриды, но лекарь Больцано щедро делился с девочкой всем, что знал сам. Фрида быстро и жадно впитывала знания. Живи она во времена Долфа, из нее вышел бы способный доктор, а тут через несколько лет, вполне возможно, ее обвинят в колдовстве.

…Ансельм злился: Генуя по-прежнему была далеко. Но ребята уже не спешили — их путь в Святую землю был так долог, что еще одно промедление ровным счетом ничего не значило. Преодолев горные вершины, дети попали в незнакомый цветущий мир тепла и солнечного света, — мир, в котором люди с радостью предавались повседневным трудам. Впрочем, ребята не имели и малейшего представления об оставшемся расстоянии, они искренне полагали, что за этими горами и лежит то море, которое, как было обещано, расступится перед ними. Они привыкли жить сегодняшним днем, не задумываясь над тем, что ожидает их завтра. Так жили их отцы в деды, с тупой покорностью исполняя волю господ. Этим ребятам, которых никогда ничему не учили и чьи поступки определялись просто-напросто стадным инстинктом, в голову не приходило задуматься над своей судьбой. Для них не было особой разницы, ползти ли по неприступным горным склонам, бродяжничать на грязных улицах или трудиться на хозяйском поле. «Рабские души», — вынес Долф свой приговор.

Но среди этих маленьких несмышленышей теперь, пожалуй, набралось бы не менее тысячи тех, кто всем сердцем ощутил прелесть вольной жизни. Для них крестовый поход стал поистине откровением, пробудил достоинство и самостоятельность. У них выработалась привычка сообща решать насущные дела, заботиться о товарищах и быть за них в ответе. В недавнем прошлом невежды и бродяги, они с любопытством всматривались в окружающее, пытливо изучая мир животных и растений. Юные художники заполняли досуг резьбой по дереву, плели изящные блюда и корзинки, мастерили утварь, которой так не хватало в пути. Умельцы изготовляли простейшие ткацкие станки, сплетали полотна из стеблей и шили из них новые сорочки. На каждом шагу они делали собственные маленькие открытия. Теперь они ничего не желали принимать на веру, их уверенность в своих силах росла с каждым днем.

Причину, по которой жители Больцано не поскупились на щедрый прием, Долф выяснил на следующий день. Вот что рассказал ему Леонардо:

— По городу ходят небылицы про наш поход, такие глупые, что и повторять не хочется, но люди им верят. Я сам слыхал, будто бы наше воинство в Кельне насчитывало тридцать тысяч душ. Подумать только — тридцать тысяч! Откуда они это взяли?

— А сколько это — тридцать тысяч? — спросила Марике.

— Малышка, ты и представить себе не можешь. Во всем Кельне не наберется такого количества детей. Зато теперь я кое-что понимаю. Они здесь, в Больцано, решили, что мы потеряли по дороге тысяч двадцать детей, а посему можно и побаловать несчастных, оставшихся в живых, так они думают.

— Кто пустил слух о том, что нас было тридцать тысяч?

— Дьявол его знает! Все твердят об этом, и каждый верит. Дойдет до того, что мы и сами поверим.

— Никто не подсчитывал численность колонны, — заметил Долф.

— Нет, конечно, но разница между восемью и тридцатью тысячами видна и без того. Вспомни, когда мы наткнулись на них возле Спирса, в колонне не могло быть более восьми тысяч душ.

— Но и потери были немалые, — удрученно заключил Долф.

— Ну, здесь как раз все обстоит совсем не так плохо, — вслух размышлял студент. — Из этих восьми тысяч в Ломбардию [14] пришли семь… Не забывай, что Фредо увел с собой человек восемьсот, да остальные, кого мы недосчитались, не обязательно погибли. Вон сколько детей осталось в городах и селениях. Думаю, и мы с тобой неплохо потрудились, сберегая ребят.

Долф, который винил себя в смерти каждого ребенка, не разделял его оптимизма.

— Но ведь нас еще много? — с тревогой спрашивала Марике. — Достаточно, чтобы завоевать Иерусалим?

— Станем мы его завоевывать! Сарацины сами разбегутся, едва увидят нас, — насмешливо отвечал Леонардо.

— Ты не веришь, что все так и будет, — возмутилась девочка, задетая за живое его словами.

— А ты что, до сих пор веришь? — бросил Долф.

— Я не знаю, — робко призналась она, — иногда мне кажется, что…

Ну и ну! Марике — и вдруг засомневалась.

— Что? — в один голос спросили Долф и Леонардо.

— Иногда мне кажется, тут что-то не так. Почему море так далеко? Когда мы вышли в поход, нам об этом не говорили. Я думаю, Николас тоже не знал об этом. И почему так много детей погибло? Ведь Господь хранит нас…

— Господь сохранил тебя, Марике, — мгновенно отозвался Леонардо.

— Это ваша с Рудолфом работа!

Маленькая безбожница!

— И сарацины… Неужто они разбегутся, завидев нас? Ведь они бились с настоящими рыцарями-крестоносцами, бились храбро, а иногда и побеждали.

— Малышка делает успехи, да, Рудолф? — засмеялся Леонардо. — Ты права, Марике, конечно же, тут что-то не так.

Этот разговор взбудоражил Долфа: уж если Марике сомнения одолели, это что-нибудь да значит. Наверняка не одна она задумывается сейчас об этом. Как поведут себя ребята, оказавшись через две недели в Генуе и не увидев обещанного чуда?

…Они продолжали путь по берегу Изарко. Природа здесь была совершенно иной. В ней не чувствовалось больше мрачной угрозы, повсюду распускались цветы, долины становились все обширнее. Ребята миновали сады, в которых поспевали яблоки. Горные кручи уже не казались такими грозными, они все чаще перемежались с низинами. Множество встреч происходило теперь на дорогах — встреч, не всегда безопасных. Попадались ребятам не только путники, но и шайки разбойников, и просто обозленные крестьяне, и подозрительные горожане. Всякий новый день приносил с собой приключения и трудности, страдания, надежды и удачи. Спустя неделю пути они приблизились к живописному горному озеру.

С какой радостью дети бросились в воду, купались, ловили рыбу! Бесшабашный, поистине каникулярный дух овладел маленькими крестоносцами. Вот уже десять дней, как их не донимают дожди и туманы. Альпы остались позади, а перед взорами детей открывались плодородные, богатые дичью холмистые предгорья.

Озеро поражало обилием рыбы и водоплавающей птицы. Долф не переставал изумляться чистой красоте природы, кристальной прозрачности воды, неописуемому разнообразию цветов, роскошному великолепию почти не заселенной земли. Ему вспомнилась прошлогодняя поездка с родителями как раз в эти места, на озеро Гарда.[15] В двадцатом веке люди стремились использовать каждую пядь этой благодатной земли, понастроили здесь отелей, кемпингов, сувенирных лавок… Но зрелища, равного этому, ему не доводилось видеть никогда в жизни: каких только пернатых здесь не было! На башнях замков вили гнезда аисты, в прибрежных камышах на озере гнездились дикие лебеди. Днем птицы сплошь покрывали озерную гладь, высматривая рыбешек или отдыхая после долгого перелета.

Ребята использовали все, чтобы приманить птиц.

В дело шли сети, палки с крючками на конце, стрелы с привязанным к ним длинным шпуром, короткие заостренные пики. Сострадания к животным и птицам дети не испытывали. Да и нельзя было по-другому, иначе — голодная смерть. Каролюс очутился в своей стихии. Неиссякаемые сокровища природы подстегивали его быстрый, изобретательный ум. Он собирал крупные рыбьи кости — из них выходили отличные расчески, щетки, иголки.

Появилась нужда и в головных уборах — они были теперь, пожалуй, поважнее одежды. Солнце дочерна опалило спины, обжигало непокрытые головы ребят, и они прикрывались самыми несуразными шляпами, сплетенными из травы и соломы, украшенными цветами. Очень скоро они подошли к городу Брешиа [16], жители которого в испуге скрылись за наглухо запертыми воротами и молили детей как можно скорее покинуть их края. Ребята продолжали путь к югу, в Геную.

«Ну где же море? Когда мы увидим его?» — непрестанно спрашивали они. До сих пор они не сомневались в том, что море лежит за горами, но вот и горы позади, а перед ними все та же необозримая долина реки По.

— Вот пройдем до конца эту долину, перевалим через холмы, а там уж и море, — обещал дон Ансельм.

Дети изумленно смотрели на него.

— Идти дальше? Так далеко?

«Бесконечно далеко, — с горечью думал Долф. — Для чего Ансельм дурачит детей, почему не скажет им правду?» Но мальчик держал язык за зубами: чем сильнее раздражение ребят, тем лучше. Пусть сами поймут, что их обманули. Все равно, сколько ни объясняй, их не остановишь, они просто не уразумеют, о чем толкует Долф.

В долине По вновь участились несчастные случаи, и дети все сильнее роптали, видя, как их товарищи гибнут от солнечного удара, от недостатка воды, от укусов диких пчел и ядовитых змей. Река По, которая перерезала долину с запада на восток, все еще не показывалась, и воды почти не было. Земля здесь по большей части стояла невозделанная. Местность, которая через несколько веков станет житницей всей Италии, представляла собой безводную равнину, которую, словно оазисы среди пустыни, изредка оживляли селения, окаймленные полоской пашен и фруктовых садов. В весеннее и зимнее время равнина превращалась в болотистую топь, летом — в иссохшую пустыню, лишенную растительности. Ребята добывали себе пропитание охотой на зайцев и косуль, поедали жареных кузнечиков и дикий мед. Жители этих пустынных мест не отличались гостеприимством: у ломбардцев хватало причин не доверять крестоносцам из Германии, ведь это германские императоры на протяжении многих лет захватывали, жгли, опустошали земли Ломбардии. Не раз пытались ломбардцы сбросить иго германских феодалов, но посланные императором войска жестоко расправлялись с непокорными. Германская знать не желала поступаться и малой толикой завоеванных владений. Столетиями в долинах Ломбардии сходились армии всех государств Европы. Не далее как два десятка лет тому назад здесь разбойничал Фридрих Барбаросса [17], память о его злодеяниях еще жива.

А что предвещает нашествие маленьких крестоносцев из Германии? Не последует ли за этим очередная волна бедствий, грабежей, набегов?

«Мы мирные крестоносцы!» — возвестил Николас.

Поди ж ты! На крестоносцев они вовсе не похожи.

Дочерна загорелые, непослушные и озорные. Разве таковы благочестивые дети? Неужели этот неуправляемый сброд и есть то самое безгрешное воинство, что призвано обратить в бегство сарацин? Да они похуже шайки дезертиров: опустошают поля, дерутся, словно заправские бойцы, а отчаянны, как дьяволята. Им неведомы сомнения, они не знают ни страха, ни стыда.

Девчонки ничем не лучше парней — такие же бесстыжие, никакого уважения к чужой собственности. Сборище воров и мошенников, которые хозяйничают в чужих землях, подобно стае саранчи, пожирающей все, что попадается на пути.

Так оно и было. Тех ребят, которые прошли через испытания высокогорного перевала, больше не страшило ничто. Безучастное отношение к их судьбе жителей Брешиа лишь подзадоривало путников. Да, они хотят есть и пить! И если им отказывают в этом, они все возьмут сами.

Жизнь под открытым небом, непрестанный голод, лишения ожесточили их. Им больше не нужны для защиты специальные отряды стражников. Какая ерунда! Каждый из них теперь способен сам постоять за себя. А для чего им отряды охотников, снабжавших ребят провизией? Среди них теперь не было никого, кто бы не носил с собой оружие. И какой толк от рыбаков в краях, где нет воды?

Рыбаки становились охотниками, а то и вовсе пробавлялись кражами…

В паломничество из Кельна отправилось набожное воинство: умильно сложенные руки, неумолчные молитвы и песнопения, но вот пролетело два месяца, которые превратили святых крестоносцев в армию бродяг и разбойников, не отступающих ни перед чем. Остальное довершили сомнения, нараставшие с каждым днем. Кто знает, быть может, их ведут совсем не в Иерусалим? Что, если всевышний раздумал предавать священный город в руки детского воинства? Но добывать себе пропитание им нужно!

Ансельм не предпринимал ни малейших усилий, чтобы восстановить упавшую дисциплину и поднять настроение ребят. Йоханнeс оставался все тем же приветливым, добрым малым, с которым всегда можно поделиться своими бедами, да и проделки детей на крестьянских подворьях он находил весьма забавными. Николас, напротив, не интересовался ничем, ему было важно только одно — поскорее достичь Иерусалима и без промедления исполнить предначертанную миссию, а цена, которую придется заплатить за это, не беспокоила его. Дoлф вместе с отцом Тадеушем и Леонардо пытались навести порядок среди ребят, совершенно отбившихся от рук, но те лишь посмеивались. Все прекрасно понимали, что Господь Бог не позаботится о хлебе насущном для святого воинства, предоставив это дело собственным стараниям крестоносцев, — и они старались как могли.

Крестьяне оказывали им ожесточенное сопротивление, и встречи с местными жителями стали опасны. Однажды между ребятами и разъяренными землепашцами завязалась настоящая битва.

Прошагав целый день по сухой, потрескавшейся земле, они приблизились к речушке под названием Ольо. [18] Ребята, измучившиеся без воды, с визгом окунулись в речную прохладу, приятно холодившую разгоряченные тела, взахлеб глотали сырую воду, зарабатывая себе расстройство желудка. Хотя до вечера было еще далеко, они наотрез отказались идти дальше и начали устраиваться на привал в тени небольшой рощицы. Дон Ансельм мог ворчать сколько душе угодно. Здесь была свежесть тенистых крон, сюда их манила живительная влага, и здесь они намерены провести остаток дня и предстоящую ночь. Долф, ликуя в душе, помогал собирать сухую траву и хворост для костров. Он оторвался от остальных и углубился в заросли. Внезапно он выпрямился и прислушался. Одинокое дерево возвышалось перед ним, мальчик взобрался на него и осмотрелся. Вдали, на фоне неба, подрагивавшего в солнечном мареве, четко обрисовывалась церковная колокольня. И тут он увидел их: несколько десятков, а может, и целая сотня крестьян стягивались к лагерю, полускрытые высокой пожухлой травой. Вооружение нападавших составляли вилы, дубинки, ножи и железные прутья.

Испуганный Долф кубарем слетел с дерева и помчался в лагерь.

— К оружию! Малышей в середину! Мы окружены!

Он подскочил к Франку.

— Где мой нож? Дай мне его. Собирай стражников и охотников. Быстро! На нас идет отряд крестьян.

Весь лагерь был поднят на ноги по тревоге. Стражники выбежали из лесу наперерез атакующим. Зареванных малышей, испуганных девочек, больных, которые едва держались на ногах, собрали в центре лагеря. Им было поручено готовить стрелы. Старшие мальчишки, а вместе с ними и многие девочки вознамерились дорого заплатить за свою жизнь. Они хватали все, что попадалось им под руку: топоры, ножи, затупившиеся, изъеденные ржавчиной, дубинки, поджигали ветки и палки.

Крестьяне тем временем вплотную подошли к лагерю и теперь пустились бегом, вытянув перед собой вилы. Они пытались оттеснить детей в реку и тем самым навсегда избавить свои наделы от маленьких крестоносцев. Ребята, не дрогнув, встретили нападение горящими ветками и сучьями. Кто палками, а кто и голыми руками отбивались от страшного оружия. Но все же крестьянам удалось прорвать первую линию обороны и обойти отчаянно сражавшихся защитников, за которыми тут же выстроилась вторая линия укреплений и посыпались заостренные стрелы, палки, метко брошенные камни. Ребята царапались, кусались и наконец сами перешли в наступление, выхватывая у крестьян тяжелые вилы и цепи, которые становились грозной силой в руках быстрых и ловких подростков, окрепших в суровом походе.

Ломбардцы не рассчитывали встретить столь яростное сопротивление, столь неукротимую решимость — их противники и не помышляли об отступлении. Нападавшие были в меньшинстве: один против десяти, а эта малышня словно оголтелая кидалась на них с горящими ветками да так и норовила полоснуть ими прямо по лицу. Обожженные крестьяне с воплями повернули назад.

Долф в страхе наблюдал за ходом боя. Заметив раненого мальчишку, он устремился к нему и оттащил подальше, к лесной опушке. Он плохо представлял, что ему делать дальше. Если бы нападали на него, Долф без сомнения сражался бы за свою жизнь до конца, но командовать битвой — это не по нему. Подскочил Петер, выхватил у него из рук нож и был таков. Для чего ему нож?

Убивать людей, таких же, как он сам?

— Отдай нож! — крикнул вдогонку Долф, но бывший крепостной уже скрылся между деревьями.

Долф подумал, что без оружия ему теперь нельзя, и подобрал камень. В следующую секунду он застыл на месте. Он стоял на краю подлеска и видел, как высохшая трава занялась огнем. Крестьяне обратились в бегство.

Пламя перекинулось на ближайший сухостой, еще немного — и весь лагерь будет охвачен пожаром.

Долф побежал назад.

— Все на ту сторону! Переходим на другой берег! — закричал он.

Он подхватил раненого и потащил его к берегу. Тысячи ребят заторопились к спасительной реке. Скорее, скорее на другой берег! Несколько мальчишек задержались и, рискуя жизнью, свернули шатер Николаса. Долф метался по лагерю в поисках раненых. Огонь надвигался молниеносно, и вот уже Долф перепрыгивал через полыхающие прогалины, чтобы добежать до воды. Через несколько мгновений поле сражения превратилось в бушующий океан огня.

Крестьян нигде не было видно.

Сколько детей пало в этой схватке, сколько утонуло и погибло в огне? Этого не знает никто. Похоронить тех, кто полегли в бою, не удалось: пламя, охватившее останки детей, заменило им погребальный костер. Там, где недавно зеленела роща, чернели обугленные пни.

На противоположном берегу реки, уже в полной безопасности, ребята вновь разбили лагерь. Долф разыскал Марике, Леонардо, Петера, Франка и, конечно, Каролюса, нарядное облачение которого было прожжено в нескольких местах. Заметил он Николаса, троицу преподобных отцов и Хильду с Фридой. Вздох облегчения вырвался у него: спасены!

Леонардо удвоил стражу для охраны лагеря в ночное время, но поселяне больше не показывались. Стычка с ребятами, видно, образумила их.

Утром следующего дня Долф и еще несколько мальчишек рискнули вернуться в низину, выжженную дотла, и осмотреть место, где разыгралось сражение. Они выкопали глубокую яму, чтобы похоронить погибших, опознать которых было невозможно. Долф сосчитал мертвые тела.

Двадцать шесть крестьян и тридцать два ребенка. Откровенно говоря, это нельзя было назвать катастрофой. В смятении боя, когда лагерь занялся огнем и дети толпами кидались в реку, он боялся, что потери окажутся неизмеримо большими. И все же они были невосполнимы: в рукопашном бою нашли свой конец самые храбрые, самые сильные.

На противоположном берегу к этому времени заканчивались последние приготовления к новому дню пути, ребята снова складывали шатер Николаса.

Возвратившись, Долф нашел Каролюса в слезах.

— Эверарт пропал, я не могу найти его.

Долф обхватил руками вздрагивающие плечи мальчика. На смену печали в душе его поднимался гневный протест против бессмысленной гибели верного друга, храброго охотника.

Ребята продолжали путь измученные, но не сломленные. Мрачные, еще более ожесточившиеся, плелись они по бескрайней, опаленной солнцем равнине. Местные жители с опаской смотрели им вслед, женщины провожали испуганными взглядами, а ребята все шли и шли, отбиваясь от роившихся над ними оводов и мух. Все, что годилось в пищу, становилось их добычей.

Семь тысяч оборванных, грязных бродяг держали путь в Святую землю.