"Тина и Тереза" - читать интересную книгу автора (Бекитт Лора)

ГЛАВА III

Случилось так, что Роберт О'Рейли и Тина Хиггинс стали встречаться. Они никогда не назначали точное время встречи, но всегда происходило так, что они где-нибудь сталкивались. Мистер о'Рейли оказался приятным, интересным собеседником — Тина никогда бы не подумала, что сможет подружиться с человеком, столь мало подходящим ей по положению и возрасту.

Роберт О'Рейли рассказал ей о том, что родился в Ирландии, на тридцать пять лет раньше Тины (колоссальная в ее представлении разница), в бедной семье. Отец его занимался земледелием, в промежутках между работой пил, а основным средством воспитания сына считал розги. Чуть ли не с детства, прослышав о далеком чудесном крае, Роберт принялся втайне ото всех копить деньги на поездку в неведомую страну и ровно в девятнадцать лет покинул отчий дом. Все собранные с таким трудом средства ушли на дорогу, поэтому на берег Австралии Роберт О'Рейли ступил совершенно нищим. Страна очаровала его, хотя сразу стало ясно — райской жизни и тут не видать. Однако юноша ничуть не жалел о своем приезде и немедленно приступил к осуществлению дальнейших планов. Он быстро научился всему — стричь овец, рубить сахарный тростник. Руки его, как поняла Тина, в то время не были такими ухоженными и белыми, как сейчас. Он очень скоро прослыл работящим, смекалистым и ловким парнем — добивался успеха во всем, за что брался, и не было дела, какое бы он не перепробовал. Самым выгодным оказались добыча золота и продажа земли, и через пару лет имя Роберта О'Рейли уже многое значило и в Южной Австралии, и в Виктории, и в Южном Уэльсе. Рассказывая об этом Тине, он не стремился хвалить себя, как не стремился вдаваться в подробности того, каким образом сумел так фантастически быстро разбогатеть. Очевидно, помогли везение и случай, а также знаменитый ирландский характер. В настоящее время мистер О'Рейли владел поистине огромным состоянием, часть которого была помещена в крупные банки, другая приносила доходы с земли, недвижимости, предприятий. Вот уже около тридцати лет он управлял гигантской промышленной компанией, являясь по сути дела ее единственным владельцем. У Роберта было два дома, в Сиднее и Мельбурне, в одном из которых он и жил, а особняк в Кленси стоял просто так. «Памятник моей молодости», — как, грустно посмеиваясь, выразился мистер О'Рейли. «Моей самой большой мечтой, — говорил он, — было построить дом на скале, над океаном, как. можно ближе к небу. Я сделал это, и он обошелся мне в колоссальную по тем временам сумму, но я никогда не жалел».

Впоследствии Роберт О'Рейли много ездил по свету — в Америку, Европу; побывал и в родной Ирландии, но поздно: родители уже умерли, а дом их сравнялся с землей. Он не заговаривал ни о жене, ни о детях, и Тина решила, что в брак он, по-видимому, никогда не вступал. Последнее обстоятельство несколько удивило девушку: Роберт был не только богат, но в молодости, скорее всего, еще и довольно красив. Он и сейчас выглядел недурно, просто Тина была слишком молода, чтобы это признать. В Кленси он наслаждался уединением, отдыхая от шумной столицы. В особняке все годы жила женщина — экономка Джулия Уилксон с семьей: они занимали небольшой флигелек. Сейчас муж Джулии уже умер, дети разлетелись кто куда, она же продолжала служить мистеру О'Рейли. Была, конечно же, еще прислуга — дом и сад требовали большого ухода, — но неизменной домоправительницей оставалась Джулия: распоряжалась расходами, вела хозяйство, следила буквально за всем. Роберт отзывался о ней с большим уважением и теплотой.

Он вовсе не казался Тине добродушным дядюшкой, она воспринимала его скорее как друга. Если бы девушка была опытнее, она бы заметила в нем проявлявшуюся временами усталость, нервозность, точно его снедала неведомая печаль. Он говорил, что доволен жизнью, но Тина чувствовала — это не так. Может быть, потому, что дом его фактически был пуст и смысла своего существования этот стоявший на полувековом рубеже жизни человек, видимо, так и не нашел. Тина объясняла это одиночеством: что толку строить замок, в котором не зазвучит ничей смех, зачем умножать состояние, если, после того как покинешь этот мир, все пойдет прахом. Она не очень удивилась бы, если б узнала, что Роберт, услышь он такое мнение, отчасти согласился бы с ним.

Тина тоже чувствовала себя одинокой, хотя иначе: они словно смотрели в разные стороны, Роберт О'Рейли — в прошлое, она — в будущее. То, что для Тины было «еще», для него звучало «уже». Долгое время, с раннего детства, ее подругой была Тереза, и теперь, лишившись этой дружбы, девушка нередко ощущала бесконечную подавленность и, как угадал Роберт, какую-то потерянность в мире.

Роберту О'Рейли было интересно с новой знакомой — он расспрашивал девушку о ее взглядах на жизнь (еще весьма незрелых), сравнивал со своими — в молодости и сейчас, говорил с нею о книгах (он много читал, особенно в последние годы), рассказывал о своих путешествиях.

По всему было видно, что он отдыхал возле нее душой, не имея никаких дурных намерений. В нем не было неприятной назойливости заигрывающего с молоденькой девушкой старичка, и Тине казалось теперь, что он и смотрит на нее иначе, не как отец и не как мужчина, просто как старший товарищ, друг. Ее легко было вспугнуть, но Роберт никогда не пытался заигрывать с ней, не дарил подарков, не прикасался даже пальцем. Он не стремился делать девушке комплименты, не говорил снисходительным тоном, как не пробовал быть с нею на равных. Он держался по-другому, с достоинством и уважением, и это нравилось Тине.

Дарлин ничего не знала об этих встречах. Тина очень хотела рассказать (девушка чувствовала себя неловко, скрывая от матери что-то, в чем не было, в общем-то, ничего плохого), но она знала: мать не поймет этой странной дружбы, которую и сама-то Тина не до конца понимала, потому и медлила. Девушке было жаль мать — у Дарлин и так хватало проблем.

Рассказать все-таки пришлось и довольно скоро. В тот вечер Роберт и Тина встретились на краю эвкалиптовой рощи за городом — в красивом безлюдном месте, где светлые деревья, четкой строгостью линий напоминавшие греческие колонны, создавали иллюзию развалин неизвестно кем и когда построенного храма. Здесь словно витал незримый дух древности, внушавший чувство непонятной тоски по чему-то давно ушедшему. Роберт О'Рейли, наблюдая за игрой света, пронизывающего пространство между огромными стволами, думал о том, какая все-таки удивительная страна Австралия. Она — отражение многих других миров, он сам не раз убеждался в этом, путешествуя по свету. Каждый уголок Австралии обязательно напоминает какие-то другие места: равнины Южной Америки, африканские пустыни, даже северные фьорды и его родную Ирландию с ее задумчивыми бледно-зелеными пейзажами. И в то же время она так своеобразна, как никакой другой континент: замкнутый, отдаленный от всего мир, край света со своей неповторимой природой и неподражаемыми людскими характерами. Странный край… Здесь он, Роберт О'Рейли, нашел, казалось бы, все, что хотел, получил все, что только можно было пожелать, но в последние годы, оглядываясь на прожитую жизнь, он все чаще приходил к выводу, что все время крутился вокруг да около чего-то, так и не давшегося в руки, ускользнувшего теперь уже навсегда.

— Вы говорите, нечего читать, Тина? Я могу помочь, у меня здесь большая библиотека. Книги самые разные, найдется что-нибудь и для вас. Лучше будет, если вы сами придете и выберете.

Тина сидела на поваленном дереве, одетая в то самое лиловое в синюю полоску платье, которое было тесноватым в груди. Волосы она распустила, лишь слегка заколов с боков костяными гребенками; чуть подвитые пряди спускались ниже талии.

Ее глаза на загорелом лице на мгновение сверкнули, как пронзенное солнцем матовое стекло.

— Нет, спасибо, я не могу!

Девушка хотела добавить: «Достаточно того, что я встречаюсь с вами тайком ото всех!» Но она промолчала: на самом деле возможность увидеть изнутри чудесный особняк была большим соблазном.

— Но вы же не против?

Тина чуть повела плечом и опять ничего не сказала. Роберт рассмеялся.

— Ничего, в конце концов, я сам могу вам что-нибудь принести. Или лучше все-таки спросите позволения у своей мамы, расскажите, кто, куда и зачем вас пригласил. Думаю, она разрешит вам прийти ко мне ненадолго.

Тина покачала головой. Она казалась задумчивой и печальной, и Роберт, легонько прикоснувшись к ее руке, сказал:

— Неужели вы все еще не доверяете мне, Тина? Вы совсем девочка, разве мне пришло бы в голову чем-то обидеть вас?

В его тоне звучала почти отеческая нежность, но рука девушки дрогнула, и он отнял свою.

— Простите, боюсь показаться дерзким, но… вы влюблены в кого-нибудь?

Тина удивленно посмотрела на собеседника — раньше он не заговаривал на подобные темы. Роберт О'Рейли держался, как всегда, непринужденно; взгляд его был устремлен вдаль, в невидимое прошлое, как показалось Тине, быть может, он просто вспоминал свою молодость.

Девушка успокоилась.

— Нет, — сказала она, — я ни в кого не влюблена.

— Но вы привлекательная девушка, и в Кленси есть, наверное, достойные молодые люди.

— Может быть, но мне никто не нравится. Роберт улыбнулся.

— А каким мужчинам вы в душе отдаете предпочтение: высоким, низким, блондинам, брюнетам? В вашем возрасте это так важно!

— Не знаю, — ответила Тина и солгала: Роберт О'Рейли угадал — такие вещи всегда волнуют шестнадцатилетних. Ей стало немного стыдно: теперь Роберт решит, что она не в меру привередлива.

— А вы сами любили кого-нибудь?

Черты лица его на секунду окаменели, потом исказились, точно по лицу полоснули ножом… Взгляд стал жестким. Пытаясь взять себя в руки, Роберт отрывисто произнес:

— Да, конечно, но это было давно, очень давно! — И после прибавил уже спокойно:— Я думаю, влюбленность и любовь — нечто разное, Тина. Можно в мгновение ока влюбиться в шестнадцать, например вам, в какого-нибудь молодого шалопая, но такие увлечения, как правило, столь же быстро проходят: незрелость ума рождает незрелость чувств. Настоящая же любовь приходит и осознается не так скоро и не имеет ничего общего с глупой романтикой юности. Конечно, сейчас вы мне, возможно, не поверите, но, прожив еще несколько лет, поймете, что я был прав.

Девушка молчала. Ее серые глаза под узкими полосками темных бровей были серьезны. До нее плохо доходили подобные рассуждения — о романтической влюбленности и зрелой любви, в ее понятии такого разделения не существовало. Было нечто единое, жаркое, волнующее, прекрасное, то, что она больше всего на свете желала испытать и к чему так мало подходили непонятно-скучные слова Роберта. Она не представляла, как любовь может быстро пройти! Сколько времени нужно для того, чтобы осушить океан или потушить загоревшийся сухой тростник?!

— Вы бы хотели, чтобы вам кто-либо признался в любви?

Девушка встрепенулась.

— О, я не знаю…

Тина вспомнила Фила Смита: от него она меньше всего мечтала услышать эти слова.

— Вам никто такого не говорил?

— Нет.

Роберт О'Рейли встал.

— Тогда мне очень приятно быть первым.

Тина, вероятно, не восприняла его слова всерьез, может быть, не расслышала или даже просто не поняла, потому что продолжала сидеть, как сидела, с тем же выражением лица, спокойно сложив на коленях руки.

— Тина!

Она подняла голову.

— Я признаюсь вам в любви и прошу выйти за меня замуж.

Он произнес эти слова очень просто, естественно и спокойно, но Тина испытала такое чувство, словно посреди ясного солнечного дня на землю вдруг опустился огненный смерч.

Девушка вскочила с пылающим лицом, голос ее дрогнул:

— Что вы… сказали?

Ничего еще не случилось, но ей показалось, что под ногами покачнулась земля. От неожиданности она почти потеряла голову, но Роберт, похоже, был готов к такой реакции.

— Не пугайтесь: это не шутка и не выходка сумасшедшего. Я пришел к такому решению недавно и не столь просто, как может показаться. Выслушайте меня, Тина. Мне уже немало лет, но, если для вас препятствием служит только это, вы заблуждаетесь: уверяю вас, мы сможем быть счастливы. Я хорошо знаю жизнь и немного устал от нее, именно от той, которая меня так давно окружает. Но с другой стороны, несмотря ни на что, я еще полон сил и стремления в некотором смысле начать все сначала. С вами, Тина. У вас нет опыта практически ни в чем, у вас чистая душа — именно поэтому вы мне и приглянулись. Я открыл бы вам мир, заботился о вас, и вы дали бы мне многое: может быть, в какой-то мере обновили бы душу. Мы бы поехали в Сидней, Мельбурн, куда пожелаете! Понимаю, вы, конечно, не ждали этого от меня и, наверное, мечтали о юноше вашего возраста, это естественно, поэтому я не случайно задал вопрос, не влюблены ли вы. Да, молодость — это хорошо, но молодые люди эгоистичны, они привыкли лишь брать и не умеют заботиться о других. У них много планов, идей, во имя которых они нередко переступают через тех, кто находится рядом, через дорогое и близкое. Я знаю, я сам был таким. Но теперь у меня все есть, и я жил бы только для вас. Наверное, мои слова звучат не совсем убедительно, я волнуюсь… Что вы мне ответите, Тина?

Он произнес все это без театральности, спокойно, но Тина, слушавшая его, пребывала в смятении. Предложение Роберта О'Рейли было неожиданным и внушало почти что страх. Что может быть общего между ними… в этом смысле?..

— Но я не люблю вас! — пролепетала она. Тина еле нашлась, что ответить, но секунду спустя вздохнула уже свободнее: да, Роберт нравился ей как человек, но он был бесконечно далек от того, что в ее представлении связывалось с любовью.

Мистер О'Рейли остался спокоен.

— Ответьте мне на пару вопросов, Тина. Я неприятен вам чисто физически? Вы находите меня некрасивым, старым?

Она быстро взглянула на него. Он был немного выше среднего роста, достаточно строен, подтянут. Имел приятные ненавязчивые манеры, мягкий голос. К пятидесяти годам сохранил волосы и зубы. Роберт выглядел не старше ее матери, а Дарлин — не старая. Лицо Тины порозовело.

— Нет…

— Вам скучно со мною? Я кажусь вам навязчивым, занудливым, неинтересным?

— Конечно нет, но…

Он не дал ей досказать; его серо-голубые глаза блеснули, в них появилось выражение твердости и превосходства.

— И вам бы не хватало наших встреч, если бы я уехал? Вы бы чувствовали себя одинокой? Да или нет?

Девушка смутно ощущала, что он стремился незаметно подчинить ее себе, но она по натуре была доверчивой, покорной и не умела быстро менять отношение к людям.

— Да…

— Вот видите! Все слагаемые налицо! Так чего же вам не хватает?

Тина почувствовала вдруг, что ей нечем дышать — наверное, переволновалась. Сердце стучало, как бешеное, и слегка кружилась голова.

— Любви…

Роберт тихонько засмеялся.

— Но ведь вы никогда не любили, откуда вам знать, что такое любовь? Я вижу, вы волнуетесь, а это верный признак того, что вы неравнодушны к происходящему.

Да, но она испытывала совсем не то, что ему хотелось. Тина подумала, что, в сущности, совсем не знает его: сегодняшний случай — верное тому доказательство. Она не могла назвать никаких лично ею подмеченных черт индивидуальности мистера О'Рейли, его образ складывался в ее сознании из того, что он сам рассказывал о себе.

— Не спешите давать ответ, подумайте. Можете посоветоваться с матерью, — сказал Роберт, а после, внезапно отбросив деловитость, бережно взял руку Тины, точно драгоценную фарфоровую чашу, и поцеловал, почтительно и нежно, а когда поднял лицо, глаза его вдруг блеснули совсем по-юношески. В этот миг девушка почувствовала, как рухнула стена десятилетий, разделявшая ее с этим человеком. Он повторил:

— Подумайте, Тина!

— Хорошо, — тихо прошептала она непослушными, пересохшими от волнения губами.

Вся в смятении она примчалась домой и тут же хотела все выложить матери, но Дарлин куда-то ушла, и Тина получила возможность немного отдышаться и прийти в себя.

Девушка села. Лицо ее горело, руки дрожали, особенно — казалось ей — та, к которой прикоснулись горячие губы Роберта О'Рейли. Тина ощущала неловкость, ей было жалко терять эту дружбу — беседы в тихие вечерние часы, прогулки без всяких объяснений, признаний и поцелуев. Она не могла понять, почему все так закончилось, и думала: может, если встречаешься с мужчиной, это всегда заканчивается так? Ей трудно было до конца поверить в серьезность предложения Роберта О'Рейли: почему он, человек, повидавший многие страны, города, вращавшийся в обществе, где наверняка можно встретить немало приятных, красивых, образованных женщин, выбрал ее, полунищую девочку из Кленси, захолустного городка, обозначенного, наверное, лишь на самых-самых точных картах? Неужели из-за этого непонятного, неодолимого чувства, что зовется любовью, чувства, которое она, Тина, при всем уважении и симпатии, какие внушал ей этот мужчина, определенно к нему не испытывала?

И все же в глубине души, на самом ее донышке, теплился огонек тщеславия: значит, она все-таки чего-то стоит! Разве такой человек, как Роберт О'Рейли, пожелал бы жениться на дурочке или на дурнушке? И надо отдать должное: в этот момент она меньше всего думала о том, что человек, сделавший ей предложение, несказанно богат и может дать ей такие блага, о каких она, зарабатывающая себе на хлеб тяжелым трудом скромная провинциалка, не смела и мечтать!

Девушка так и не смогла успокоиться до прихода матери, и Дарлин пришлось с порога выслушать несвязную, взволнованную исповедь. Поначалу женщина сильно испугалась — она никогда еще не видела дочь столь возбужденной. Но потом, осторожно выяснив подробности, немного успокоилась. Она, конечно, была неприятно удивлена, когда узнала, что Тина столько времени скрывала свои встречи с мистером О'Рейли, но, поразмыслив, решила не ругать девушку.

— Так что ты ответила ему? — спросила она, гладя волосы дочери.

Тина сидела перед нею на стуле, испуганная, худенькая, с расширенными и потому казавшимися огромными глазами на тонком нежно-загорелом лице, совсем девочка и в то же время — Дарлин грустно улыбнулась — уже взрослая, почти взрослая…

— Я сказала, что не люблю его. — И прибавила: — Думаю, что не люблю.

— Ты не знаешь точно? Девушка опустила ресницы.

— Он… мистер О'Рейли говорит, что я не могу знать, что такое любовь, потому что никогда еще не любила.

Дарлин ласково улыбнулась и прижала голову дочери к своей груди.

— Моя милая девочка, с таким знанием рождаются, как со способностью видеть и слышать, уверяю тебя. Когда ты полюбишь, сразу же это поймешь. Конечно, возможно, ты просто еще не разобралась в себе — такое бывает.

— Что же мне делать, мама?

— Сердце тебе подскажет. Я, разумеется, удивлена, ведь он намного старше тебя…

Они проговорили до полуночи. Неравные браки, как имущественные, так и возрастные, были характерны для тех времен, да еще в пуританских кругах Австралии (хотя, возможно, в этом случае разница слишком бросалась в глаза), поэтому Дарлин больше волновало другое: она не считала Тину готовой к браку. По мнению матери, столь серьезное решение нельзя принимать, не пережив даже первой девичьей влюбленности, а Тина, как она видела, совсем недавно начала задумываться о любви и интересоваться юношами. Кроме того, Дарлин совершенно не знала мистера О'Рейли и боялась, как бы он не навязал девушке свою волю, не подчинил ее себе — во вред Тине и вопреки ее желанию. Девушка неопытна, ей трудно понять себя, распознать свои истинные чувства… Поразмыслив, Дарлин пришла к выводу, что самым разумным будет самой поговорить с Робертом О'Рейли, выяснить, каковы же в действительности его намерения, а заодно посмотреть, что он из себя представляет. Она велела Тине остаться дома, не ходить в условленное время в эвкалиптовую рощу, сказав, что отправится туда сама, и девушка, все еще растерянная, почти сразу же согласилась. Она доверяла матери. Уж Дарлин-то наверняка сумеет разобраться во всем!

А Дарлин получила лишнее подтверждение отсутствия у дочери серьезных чувств: решение любовных дел не перепоручают никому, даже матери, ибо настоящая любовь, дающая человеку особое зрение и слух, перемещает его в другой мир, наделяя способностью видения вещей, недоступных всем остальным, оставшимся в серой реальности. Улитка никогда не догонит лебедя, крылья бабочки не засыплет снег… И Тина не стала бы никого слушать, будь она по-настоящему влюблена.

Когда на следующий день Роберт О'Рейли увидел спешащую к роще женщину, то не сразу понял, что это не Тина, а позднее, когда Дарлин подошла к нему, удивился, до чего же Тина похожа на мать. Конечно, Дарлин утратила легкость походки, стройность фигуры, и хотя глаза ее и были печально-чисты, но не той чистотой горного озера, что глаза дочери, и волосы уже не блестели в великолепии жизненной силы. Все-таки Роберт в первые минуты не мог отделаться от несколько суеверного ощущения, будто видит перед собой Тину, непостижимым образом перешагнувшую за эту ночь расстояние в пару десятков лет.

Но потом он заметил складку горечи у рта женщины, ее узловатые пальцы, седину на висках — разрушающие приметы даже не времени, а условий жизни, и тут же образ Дарлин бесконечно отдалился от образа Тины: невозможно соединить день и ночь, время зари с порою заката.

Дарлин подошла к Роберту О'Рейли, тяжело ступая ногами в грубых башмаках, поздоровалась и очень просто, прямо, не делая никаких вступлений, сказала:

— Мистер О'Рейли, я — Дарлин Хиггинс и пришла с вами поговорить. Простите, может, я не должна была этого делать… Но Тина все рассказала мне…

Она говорила уверенно, с сильной озабоченностью в голосе, хотя и тихо.

— Нет-нет, миссис Хиггинс, вы поступили правильно, и я рад познакомиться с вами! — поклонившись, произнес Роберт и указал на то самое дерево, где вчера сидел с Тиной. — Может, присядете?

— Благодарю.

Дарлин села. Некоторое время они молчали, изучая друг друга и пытаясь разобраться с первыми впечатлениями. Чисто внешне мистер О'Рейли располагал к себе. Дарлин не нашла ничего необычного в том, что им могла заинтересоваться молодая девушка. Он был, что называется, с головы до ног джентльменом, кроме того, в нем подкупало отсутствие всякого высокомерия. Этот состоятельный, наделенный огромной властью господин при ближайшем знакомстве казался человеком очень простым.

Сегодня Роберт был одет в хорошо сшитый светлый костюм и шляпу; в руках держал изящной формы перчатки. Дарлин представила рядом с ним свою дочь в ситцевом платьице и стоптанных туфлях: нет, как ни странно, ожидаемого контраста не было. Элегантность Роберта и юность Тины словно бы уравновешивали друг друга.

Женщина замешкалась, не зная, как лучше перейти к существу вопроса, но мистер О'Рейли помог ей, сказав:

— Миссис Хиггинс, вчера я сделал предложение вашей дочери, а теперь, как надлежит, прошу ее руки у вас!

— Насколько мне известно, она отказала вам!

— Я просил ее еще подумать, и она согласилась. Окончательного ответа нет — это подтверждает и ваш визит, миссис Хиггинс!

«Неудивительно, что этот человек сумел подружиться с Тиной», — подумала Дарлин. Ему была свойственна особая тонкость общения, он, по-видимому, умел держать ситуацию под контролем, мог становиться и мягким, и властным… Женщина почувствовала замешательство — в последние годы она привыкла общаться с людьми несравненно более низкого уровня — и растерялась. Наверное, проще будет действовать напрямую.

— Мистер О'Рейли, я хотела узнать, насколько это серьезно. Тина еще очень молода, а вы человек зрелый…

Роберт встал.

— Это серьезно, миссис Хиггинс, очень серьезно. Поверьте, я не стал бы напрасно морочить голову такой молоденькой девушке! Я в самом деле хочу жениться на Тине и увезти ее в Сидней. И пусть разница в нашем возрасте не смущает вас! Я отвечаю за свои слова: мне действительно нужна не сиделка, не дочь, не подружка, а жена. Я достаточно силен, совершенно здоров, моя жизнь не кончена, она, можно сказать, в определенном смысле только начнется, если Тина ответит «да». Что же насчет ее молодости… Это как раз меня и привлекло. Буду откровенен с вами до конца: я немало знал женщин, в том числе и таких, как я сам, «зрелых», но это не то… Мало чувств, много разума и, что хуже всего, расчета. А Тина чиста душой, я понял это, общаясь с нею. В ней нет еще мелочности, меркантильности. Кроме того, у нее ангельский характер. По натуре она уступчива, добра — дай Бог, чтобы жизнь ее не испортила! Ну и, конечно, — он улыбнулся, — очень хороша собой, хотя пока не осознает этого до конца. Стремится к знаниям — в этом я могу ей помочь. Она вся состоит из эмоций, чувств, как все мы в шестнадцать лет! Я не забыл этого и способен ее понять.

Он говорил как будто взволнованно, но Дарлин показалось, что мистер О'Рейли мало сомневается в успехе своей затеи и этот разговор для него — пустая формальность.

— Чувств, вы говорите? Но Тина не любит вас, она сама мне сказала.

Он возразил:

— Она еще очень молода, поэтому, думаю, просто не разобралась в себе. Я научу ее любить.

Дарлин провела рукой по гладкому, в ручейках душистой смолы стволу дерева и, в сомнении покачав головой, произнесла:

— Это не так просто, мистер О'Рейли. Я лучше знаю свою дочь. Ее душа только готовится к этому чувству, момент еще не пришел, а когда придет — ее избранником, я имею в виду избранником ее сердца, можете оказаться не вы. Вы не боитесь?

— Если женюсь на ней — нет! Дарлин пожала плечами.

— Вижу, мне вас не переубедить.

— Вам этого так хочется? — Он улыбнулся одними губами. — Почему?

Женщина только вздохнула в ответ.

— Вас что-то пугает, миссис Хиггинс?

— Пожалуй…

Мистер О'Рейли рассмеялся, и у его глаз явственно прорезались морщинки.

— Помилуй Бог! Уж не думаете ли вы, что я — некто вроде Синей Бороды! Да разве я смог бы обидеть невинную девушку! К тому же, по-моему, я представил вам доказательства честности своих намерений. Что же внушает вам опасения? Скажите прямо, я не понимаю.

— Я говорила вам — отсутствие чувств у Тины. Если она согласится выйти за вас, а потом окончательно поймет, что не любит и не полюбит никогда, то будет очень несчастна. Вы взрослый человек и должны это понимать!

— Я понимаю, — спокойно ответил он. — Но я уверен: этого не случится.

— Ответьте мне на один вопрос, мистер О'Рейли, — медленно произнесла женщина, — вы были женаты?

Секундное замешательство скользнуло по его лицу, точно тень крыла пролетевшей мимо птицы.

— Это так важно? — сурово усмехнувшись, заметил он, но тут же обычным голосом добавил: — Что было — то осталось в прошлом, миссис Хиггинс. Я всегда был одинок. А в настоящее время для меня существует лишь Тина, все остальное в мире — прах!

Дарлин, хотя и сделала для себя определенные выводы, больше ни о чем допытываться не стала. Сказала только:

— Если вы и не были женаты, то наверняка хоть раз в жизни любили и должны знать: глупо внушать шестнадцатилетней девушке мысли о том, что настоящая любовь не имеет ничего общего с романтическими бреднями. Для нее же все это только из романтики и состоит!

Роберт О'Рейли молча смотрел вдаль, на золотистую полоску океана. Казалось, он утратил прежнее вдохновение, манеры его стали резче, а тон — бесстрастен и сух.

— Значит, вы категорически против того, чтобы Тина стала моей женой?

— Я не вправе ей запрещать, могу только дать совет — как старшая, как женщина, как мать. Да, мистер О'Рейли, я вам не союзник! Не хочу, чтобы Тина совершила ошибку в самом начале жизни.

— А если бы она сказала, что полюбила?

— Тогда бы я ответила «да».

— Даже если бы ваша дочь влюбилась бы в негодяя без чести и совести? — с усмешкой произнес он.

Дарлин вскинула на собеседника строгие серые глаза и проговорила твердо, четко выделяя слова:

— Мои дочери никогда не сделают такого выбора! Роберт удивился.

— Ваши дочери? Разве Тина у вас не одна?

— Нет, у меня есть еще дочь.

— Странно, Тина никогда не говорила о сестре… Она старше, моложе?

— Они одногодки. Терезы сейчас здесь нет, она уехала в Сидней.

Роберт снова в недоумении пожал плечами, а Дарлин ощутила невольную радость: похоже, до сего момента он не допускал, что Тина может что-то скрывать, думал, что полностью завладел ее помыслами и душой. Возможно, он мечтал, женившись на Тине, всецело подчинить ее себе?

— Кстати, я мог бы помочь вышей второй дочери: образование, приданое. Это не проблема.

— Да, но не за счет счастья Тины!

Роберт О'Рейли холодно улыбнулся Дарлин.

— Счастье… Что есть счастье, миссис Хиггинс? Возможность увидеть мир, познать его, возможность делать что хочешь, иметь то, что пожелаешь! Понимаю, Тина молода, ей нужны дети, но я и сам не против заиметь наследников. Когда же меня не станет — не хочется думать об этом, но, что поделаешь, я реалист! — все, чем я владею, достанется Тине, а мое состояние, поверьте, способно обеспечить до конца жизни не только ее, но и еще несколько поколений вперед!

Последнюю фразу он произнес с прежнимвоодушевлением, и Дарлин спросила:

— Тине вы тоже это сказали?

— Ей — нет, нет, конечно. Ей я сказал, что люблю ее. И это, — его глаза сверкнули, — правда!

— Вы говорите, что знаете, что нужно Тине, а я думаю, все, что ей надо сейчас, — без памяти влюбиться в какого-нибудь юношу! — расстроенно произнесла Дарлин.

— Я склоняю перед вами голову, миссис Хиггинс, вы — редкая мать! — Роберт произнес это искренне, без иронии. — Хотя, надо признать, у вас очень своеобразное представление о счастье дочери. Вы хотите выдать Тину замуж непременно по любви, пусть даже она будет гнуть спину в тяжком труде и состарится на двадцать лет раньше срока. Что ж, пусть выберет в мужья какого-нибудь парня с фермы, поддавшись минутному увлечению, только эта любовь погибнет через пару лет, а может, и месяцев, под гнетом повседневности.

— Я не переставала любить мужа все пятнадцать лет, пока мы были вместе! — Дарлин встала. — А он не был богат!

— Я уже говорил вам, что вы редкая женщина. Прошу вас, миссис Хиггинс, подумайте еще, как и Тина, я дам вам время.

— Хорошо, — тихо произнесла Дарлин, — это было бы неплохо: ни я, ни Тина, по существу, не знаем, что вы за человек…

Роберт грустно улыбнулся.

— Могу сказать одно: перед вами не сумасшедший и не злодей, а всего лишь человек, который пытается стать счастливым, быть может, последний раз в жизни!

Прошло около двух недель. Ни Дарлин, ни Тина не заговаривали о Роберте О'Рейли. Тина перестала видеться с ним, и он не напоминал о себе. Девушка была рада тому, что все как будто решилось само собой, и в то же время спрашивала себя, почему Роберт О'Рейли больше не ищет с ней встречи, чувствовала себя задетой и отчасти даже покинутой. Она не жалела о том, что позволила матери поговорить с Робертом, и все-таки думала: быть может, он счел себя оскорбленным или решил, что она — глупая девчонка, привыкшая прятаться за спины взрослых, неспособная самостоятельно принимать решения? Задавая себе эти вопросы, Тина томилась смутным чувством неудовлетворенности и вины.

В один из последующих дней она пришла в лавку, сделала необходимые покупки и, по привычке заглянув в уголок, где висел предмет ее мечтаний, невольно вздрогнула: платья не было. Его купили или, может, отправили назад, в тот сказочный, недосягаемый мир, откуда оно было прислано. Конечно, не век же ему тут висеть! Наверное, платье приобрел для Дорис ее отец! На Фей оно, пожалуй, не налезет, родители Керри Миллер прижимисты, а среди остальных жителей Кленси вряд ли кто-нибудь имеет возможность осчастливить свою жену или дочь таким подарком. Тина почувствовала возмущение и досаду: с какой стати Дорис будет носить этот наряд! «Первая красавица!» Подобная мысль могла показаться дерзкой, но за те несколько недель, что платье висело в лавке, Тина привыкла считать его «своим», принадлежащим по праву лишь ей одной! Она и сама не знала, почему прониклась таким чувством… Нет, видеть этот наряд на Дорис будет невыносимо!

В растрепанных чувствах девушка приблизилась к другому прилавку, где Карен Холт выбирала материю на платье для одной из младших сестер, или, правильнее сказать, для нескольких сестер: в их семействе почти не было вещей, принадлежащих кому-то одному. Тина вздохнула: и у них с Терезой были общие украшения… В последнее время они с матерью редко говорили о Терезе, но Тина знала: мать по-прежнему переживает, скучает, ждет и нередко плачет украдкой. Как-то раз, заметив еще не высохшие слезы, Тина тихо спросила:

— Мама, что бы ты отдала за возвращение Тесси?

И Дарлин так же негромко ответила:

— Даже за то, чтобы просто узнать, где она и что с ней, — очень-очень многое…

И Тина вдруг подумала: может, Роберт О'Рейли сумел бы помочь, ведь он живет в Сиднее? Но он, скорее всего, уже уехал. Даже не попрощался! Жаль…

Тина поздоровалась с Карен, которая в сомнении вертела в руках отрез серой в синюю крапинку бумажной ткани — самой что ни на есть дешевой и простой.

— Смотри! — с живостью произнесла она, обращая к Тине усталое бледное личико с карими в золотистых крапинках глазами. — Хорошая материя, правда? Неплохое выйдет платьице!

— Не бери! — внезапно с непривычной для себя резкостью, даже с вызовом сказала Тина. — Ничего красивого ты из нее не сошьешь!

Карен с удивлением уставилась на нее.

— Это для дома…— извиняющимся тоном проговорила она и как-то вся сникла. Потом со вздохом отложила материю и, опустив черные ресницы, тихо добавила: — Я бы хотела… красивое!

Тине стало стыдно своего порыва: для Карен и такая покупка была великой радостью. Девушка сочувственно прикоснулась к руке подруги, черной от въевшейся в нее несмываемой грязи и с огрубевшими от постоянного шитья кончиками пальцев.

— Ничего, может, и нам когда-нибудь повезет!

Карен печально посмотрела на нее долгим взглядом и ничего не ответила. Когда несколько поколений одно за другим влачит по жизни свою тяжкую ношу, возникает из серого тумана небытия и вновь исчезает в нем, так и не поняв, зачем Бог позволил им появиться на свет, редко кто из них, чьи души и тела перемалываются безжалостной, неизвестно кем придуманной машиной повседневных нелегких дел, обретает веру в лучшее и еще реже проникается стремлением в корне изменить свою жизнь. И они тонут, тонут, все глубже увязают их ноги, и слепнут глаза, и существо их, смирившееся, отупевшее, гибнет в рутине дней, проникнутое одной-единственной мыслью: «Ничего сделать нельзя».

— Платье купили, — сказала Тина, увлекая Карен в противоположную сторону. — Наверное, для Дорис!

— Его купила Джулия Уилксон! — бросила слышавшая эти слова Сара, одна из помощниц в лавке. Она разбирала за соседним прилавком мелкий товар. — Сегодня утром.

— Джулия Уилксон? — повторила Карен. — А для кого?

— Мы с Лу уже думали об этом, — сказала Сара. — Одно знаю: не для себя!

Она еще что-то прибавила, но Тина уже не слышала. Джулия Уилксон — экономка Роберта О'Рейли! Неужели… Она закрыла глаза, и перед ней заплясало что-то ослепительно-радужное, точно она взглянула на солнце.

— Мне надо домой, Карен, — пробормотала девушка, бросилась к выходу и быстро сбежала по ступенькам.

Кто-то ухватил ее за локоть, и, обернувшись, она увидела Фила Смита. На этот раз Фил держался резковато; он отрывисто произносил слова, глаза его смотрели холодно и жестко.

— Не убегай! Поговорим!

Опять он за свое!

— Извини, Фил, я очень спешу!

— К кому бы это? — насмешливо произнес Фил и прибавил, понизив голос: — Может, с ним ты ведешь себя не так, как со мной?

— С кем? — спросила Тина, глядя ему прямо в глаза.

Фил, как ни странно, потупился.

— Ну… не знаю…— пробормотал он, но потом сказал с обидой:— С тем, чьи подарки ты не бросаешь на ступеньки лавки!

Тина вздохнула: Фил напоминал в этот момент большого обиженного ребенка.

— Прости, я виновата, — искренне произнесла она. — Так уж получилось! Прости, честное слово, я не хотела!

— Придешь завтра в рощу? В семь?

Ей не хотелось соглашаться, но и отказать не было сил. Тина пообещала, и Фил, радостный, окрыленный, оставил девушку, которая тут же поспешила к дому проверять свою дерзкую, пугающую догадку.

Дарлин куда-то ушла. На веранде стояла большая белая коробка, и Тина уже знала, что в ней. Она испытывала непонятный страх, как если бы в дом явилось существо из совершенно другого мира, и, вопреки желанию, долго не решалась прикоснуться к крышке, а потом вдруг в один момент быстро сорвала ее. Платье лежало внутри, аккуратно сложенное, оно было на ощупь нежным, как молодая листва, и, когда девушка начала извлекать его из коробки, словно бы само поднялось навстречу — воздушное и тонкое.

Вблизи оно показалось еще красивее. Тина зарылась лицом в материю и внезапно заплакала. Она была по-своему счастлива в этот момент и все же понимала: ей дали в руки кусочек мечты, маленький лоскуток, обрывок того, что зовется настоящим счастьем, если счастье — это то, что меняет жизнь. Она знала, что никогда не сможет носить это платье в Кленси, потому как всем известно, что она бедна, да и куда можно надеть это здесь, этот наряд светской дамы? Ей дали игрушку, именно игрушку, чтобы она наслаждалась, играя в нее тайком; это платье являлось фрагментом целого — того мира, к которому ей никогда не принадлежать.

Тина стянула с себя старое платьице — обыкновенную тряпку по сравнению с таким великолепным — и облачилась в прохладный шуршащий шелк.

Тина застегнула крючки на спине, вынула шпильки, и на плечи упали длинные волосы, блестящие, словно шлифованная поверхность подводных скал, и шелковистые, точно водоросли. Легким движением девушка оправила шлейф и, выпрямившись, подошла к зеркалу. Конечно, следовало затянуться в корсет. Впрочем, платье в талии и так сидело как влитое, а ниже спины спадало пышными складками. Из старого, местами позеленевшего зеркала на Тину смотрела незнакомка: тонкая, застенчиво-прекрасная, повзрослевшая. В ее облике словно бы в одни миг все оформилось, встало на свои места, заиграло, точно камень после искусной огранки. Нет, она не была красавицей, черты ее лица не поражали аристократической тонкостью, а сложение — совершенством. Что-то было еще неоформленно и неразвито, но все — своеобразно. Взгляд не скользил по ее лицу и фигуре, как по поверхности мраморной статуи; он постоянно задерживался на чем-то, словно проникал глубже и видел то, что освещало облик девушки изнутри, придавая ему нечто свойственное лишь ей одной, Тине Хиггинс, то, что зовется неповторимостью. Тина стояла перед зеркалом и видела свои высыхающие слезы, нежный румянец и невольно появившуюся улыбку. Потом по-женски повертелась, разглядывая себя со всех сторон, приподняла подол, опустила, тонкими пальчиками осторожно расправила дымчато-зеленую воздушную ткань, обрамлявшую обнаженные плечи. Ей еще не доводилось примерять такой фасон, и она знала, что никогда уже не сможет без чувства внутреннего протеста надеть ни одно из своих старых выцветших платьев… Еще бы туфли на каблуках, чтобы стать дюйма на три повыше, украшения, шляпку и веер! Тина рассмеялась. И карету с лошадьми, и собственный дом, и…

Она кружилась на месте и слегка взмахивала руками, словно в такт музыке, плавно поводила обнаженными плечами, склоняла набок голову и тихо напевала что-то. Она плакала и смеялась, как сумасшедшая, ибо все мы немного безумны, когда нежимся в грезах, плакала и смеялась, потому что слишком хорошо понимала все, или Тине просто казалось так, ведь было ей только шестнадцать…

На следующий день, когда Тина в условленный час пришла в рощу, Фил уже ждал ее там. Она сразу заметила, что держится он как-то иначе, натянуто и в то же время развязно, а когда он приблизился, почувствовала, что от него пахнет виски. Наверное, следовало сразу же уйти, но девушка, растерявшись, замешкалась, и Фил успел начать разговор.

— Не думал, что ты придешь!

Он стоял, прислонясь спиной к широкому стволу дерева, и жевал травинку. Тина заметила, что глаза у него мутно-серого цвета, как обкатанные волнами осколки бутылочного стекла, и тут же вспомнила молодой блеск глаз Роберта О'Рейли. Да, он хотя и в возрасте, но гораздо привлекательнее Фила, который, несмотря на молодость, был таким огромным и неуклюжим.

— У тебя нет сегодня свидания с тем господином из особняка? — небрежным тоном спросил Фил. В голосе его слышалась плохо скрываемая ярость.

Тина вздрогнула от неожиданности. Он знает! Откуда?!

— Майкл видел тебя с ним в роще, — продолжал Фил. — Что вы там делали, хотел бы я знать? Любовались закатом? Собирали цветочки?

Тина в смущении опустила глаза, но потом внезапно почувствовала злость. Да как он смеет!

— Ну и что? — смело заявила она, вскидывая голову. Серые глаза ее сверкнули. — Мистер О'Рейли мой друг!

— Друг! — хохотнул Фил и непроизвольно сжал кулаки. — Знаем, что за друг! Ты такая же, как твоя сестрица! Весь Кленси знает, что она сбежала в Сидней! Тебе известно, зачем девушки едут туда? Сказать? Конечно, на такую не всякий позарится, но Сидней ведь портовый город, а матросам что ни дай…

— Замолчи! — срывающимся голосом выкрикнула Тина, наступая на него. — Не смей так о Терезе! Слышишь, не смей!

Фил схватил девушку за руки и притянул к себе, приговаривая:

— Иди сюда, иди! Покажи, чему научил тебя этот твой «друг»!

— Пусти! — Тина что есть силы уперлась кулаками ему в грудь, но Фил стоял, как каменная стена. Нагнувшись, он поцеловал девушку в шею — больно, так, что она вскрикнула.

— Он дарит тебе подарочки, — бормотал Фил, — а что ты даешь ему взамен?

Тина начала испуганно вырываться, потом закричала, и он наконец выпустил ее.

— Я… я всем расскажу, кто ты есть! — еле сдерживая слезы, вся дрожа, воскликнула девушка. — Как ты посмел так обращаться со мной?!

— Да, да, расскажи! А заодно и о том, чем занималась в роще с этим господином!

…Тина бежала домой, содрогаясь при воспоминании о прикосновениях Фила: они казались ей такими мерзкими… Роберт О'Рейли вел себя как джентльмен, целовал ей руку, а этот…

Вдруг Тина остановилась, и сердце забилось еще сильнее. Значит, люди знают о ее встречах с Робертом О'Рейли! И о подарке… И о Терезе… Многие, наверное, думают так, как Фил! Тина присела на придорожный камень и задумалась.

Она была дочерью своего времени и своей среды. Для нее, как и для всех девушек в Кленси, крайне важно было считаться прежде всего порядочной. Правила внушенной с детства морали не позволяли принимать подарки от мужчин, да еще такие дорогие. Даже встречаться по вечерам с поклонником в роще, так, как встречалась она с Робертом О'Рейли, решалась далеко не каждая. В соседнем, более крупном городе были гулящие девицы (о чем прекрасно знали мужчины и парни из Кленси), но Кленси был слишком мал, в нем все друг друга знали, и девушки старались соблюдать все правила приличия. Вчера Дарлин, узнав о подарке, сразу сказала, что платье придется вернуть, и Тина согласилась с матерью, хотя в глубине души таилось чувство протеста.

Девушка не знала, что полчаса назад Дарлин встретила Риту Холт, мать Карен, которая в разговоре сказала:

— Не хочу вмешиваться, Дарлин, не знаю, слышала ты или нет, но о дочках твоих говорят худое… Будто Тереза сбежала в Сидней, а Тина встречается с богатым мужчиной и принимает от него подарки. Я-то знаю, они девушки порядочные, но у людей злые языки… Не надо, чтобы шли плохие слухи, сама знаешь, как это может помешать в будущем!

— Спасибо тебе, Рита. Я не знала! — Дарлин сжала губы.

— Ты извини меня.

— Ничего.

Напрасно Роберт О'Рейли прислал платье, очень даже напрасно! Она еще вчера подумала об этом, хотя и не предполагала, что слухи расползутся по городу, точно пауки, причем с такой быстротой! Теперь все будут болтать, что Тина берет дорогие подарки от мужчин, а что может быть хуже для девушки?! Даже если она выйдет замуж за мистера О'Рейли (чего Дарлин желала меньше всего), люди скажут, что дочка Хиггинсов клюнула на богатство. И Роберту О'Рейли Дарлин не верила, не верила, что он по-настоящему любит Тину, безоглядно, последней поздней любовью. Скорее с его стороны здесь таился своеобразный расчет: просто он еще раньше надумал жениться на молоденькой, наивной, невинной девушке, и Тина оказалась подходящей.

И этот безмолвно преподнесенный подарок неслучаен: Роберт О'Рейли хотел показать Тине, что может ей дать; дал понять, что платье — лишь самое малое из того, чем он способен ее одарить. А Тина… Только бы она смогла понять, почувствовать, что это не путь к вознесению! Что же касается Терезы и ее бегства… Дарлин вздохнула: тут, похоже, ничего уже не исправить!