"Тина и Тереза" - читать интересную книгу автора (Бекитт Лора)

ГЛАВА III

Вскоре для нее настала горячая пора. Терезе предстояло в очень короткий срок многое сделать и многому научиться. Вскоре стало понятно, что для решения некоторых вопросов придется нанять людей со стороны (у Терезы попросту не хватало знаний), а делать это она боялась, потому что никому не доверяла. Девушки-работницы никак не могли взять в толк, что мастерская теперь, по сути дела, принадлежит ей, смотрели на нее как на выскочку и не желали подчиняться.

«Я была одной из них, — думала Тереза, — и они ни за что на свете не станут считать меня хозяйкой. Придется уволить их, раскошелиться на пособие и нанять новых работниц».

Она так и сделала, оставив лишь двух особо искусных мастериц, без которых на первых порах нельзя было обойтись, и Кетлин.

Последняя робко вошла в кабинет и сказала:

— Тереза… то есть мисс Хиггинс… Не могли бы вы оставить меня? Вряд ли я смогу устроиться где-то… Я обещаю хорошо работать.

Тереза встала из-за стола и подошла к женщине.

— Кетлин, — сказала она, — мне нужны верные люди. И можешь по-прежнему звать меня Терезой, если мы в кабинете одни. Я оставляю тебя, правда, не на должности старшей мастерицы, но с сохранением прежнего жалованья.

В глазах женщины появились слезы.

— Спасибо, — прошептала она и, не взглянув на новую хозяйку, выскочила из кабинета.

Голова у Терезы шла кругом. Часть постоянных клиенток миссис Магнум потребовала вернуть деньги, не желая доверять завершение заказов Терезе, с наймом новых работниц тоже было немало проблем: найти хороших, честных, трудолюбивых девушек оказалось непросто. Однажды Тереза услышала, как одна из претенденток на место сказала другой: «Правда, что всем здесь распоряжается эта пигалица?»

И главное, требовалось очень много денег. Денег, которые ждали ее где-то там, далеко, в Англии, а может… и не ждали.

Именно в этот период Тереза особенно остро ощутила нехватку преданных людей, своих людей, которым можно было довериться. Она подумала о Тине. Как бы пригодилась ей помощь Тины, рукодельницы и умницы! Подумала и тут же поняла, что вспоминает ту наивную провинциальную девочку, какой Тина была шесть лет назад. А теперь она какая? Кто знает! Сестра наверняка изменилась, может быть, очень сильно, как и она сама, хотя Тина — особенная, вряд ли что-либо способно сломить ее светлую, чистую душу.

Но Тина была далеко, неизвестно где, и неведомо, смогли бы они стать такими же близкими, как раньше, или нет.

А вот Айрин была рядом. И Тереза отправилась к ней.

Она сообщила подруге последние сногсшибательные новости, не сказав, разумеется, ни о краже коллекции, ни о настоящей причине смерти миссис Магнум.

— Я бы не стала строить счастье на костях своих врагов, — сказала Айрин, — скверное это дело.

— Миссис Магнум не была мне врагом, — возразила Тереза.

— Да? Судя по тому, как ты о ней отзывалась… Тереза улыбнулась.

— А о ком я хорошо отзываюсь, Айрин? — Женщина вздохнула.

— Значит, ты выкупила долю?

— Да. Я купила бы всю мастерскую, если б имела достаточно денег. Я и за половину-то еще не рассчиталась.

— А сколько нужно заплатить? — Тереза сказала. Айрин изумилась.

— Да где ж ты сможешь достать такие деньги?!

— Мне нужно съездить в Англию.

— Что?! — воскликнула Айрин.

— В Англию, — повторила Тереза, и в глазах ее зажглось столь знакомое Айрин темное упорство.

— Но… зачем? — прошептала женщина.

— Пока это секрет. Возьмешь к себе Барни? Я оставлю денег на расходы.

— Конечно, возьму, и ничего оставлять не надо, но, может, ты все-таки скажешь?..

— Нет! — нетерпеливо произнесла Тереза. Ей не нравилась настойчивость подруги.

— Но ты, по-моему, уже немало истратила на мастерскую?

— Да, — согласилась Тереза. — Я продала свои последние модели, потом заложила украшения, ну и были кое-какие сбережения.

Выражение лица Айрин не изменилось. Украшения? Она никогда не видела у Терезы украшений. Та не носила ни сережек, ни браслетов, ни бус; говорила, что побрякушки делают ее похожей на цыганку. А сбережения? Самой Айрин никогда не удавалось ничего накопить, как она ни старалась.

Айрин смотрела на Терезу и вспоминала испуганную юную мечтательницу, приехавшую в Сидней покорять невиданные высоты. Теперь перед нею сидела уверенная в себе молодая женщина, все такая же хрупкая, с гладкой смуглой кожей и пушистыми волосами. Но романтический свет больших карих глаз, так украшавший ее, погас, в них поселилось упрямство и выражение какой-то беспокойной настойчивости.

Не выдержав, Айрин сказала об этом подруге, и Тереза сначала засмеялась, а потом ответила серьезно и не без боли:

— Да, Айрин, ты права. К сожалению, или к счастью, я далеко не так романтична, как прежде. Видишь ли, сложно оставаться романтиком, решая насущные проблемы. Невозможно все сохранить, приходится чем-то жертвовать. Кто знает, если б у меня не было забот о доме, о Барни, о том, как бы заработать побольше, я бы осталась прежней. А может быть, истинные романтики как раз те, чьи чувства и отношение к миру как к чему-то доброму и светлому способны выживать в любых условиях. Кто знает, Айрин!

Ее голос звучал грустно, наверное, она только сейчас до конца поняла, что потеряла. Впрочем, это было неизбежно, разве не так?

— Еще я пришла позвать тебя к себе, — сказала она. Айрин не поняла.

— К себе?

— Да, в мастерскую. — И, не дав возразить, добавила:— Пойми, Айрин, вокруг меня чужие люди, ты станешь помогать мне… Поверь, ты мне очень нужна!

— Но я ничего не понимаю в делах, Тереза! Я могу шить, но не умею делать шляпки.

— Ерунда, научишься.

— Ас кем будут дети? Я не могу закрывать их одних, как ты — Барни.

— А раньше, когда ты работала на кухне?

— Мать присматривала.

— И сейчас присмотрит. — Айрин задумалась.

— Я, конечно, пошла бы, но Аллен…

— Опять, черт возьми, Аллен! Какое ему дело!

— Он мой муж.

Терезу всегда забавляло, с какой почтительностью и уважением Айрин произносит это слово.

— Хорошо, что у меня нет мужа! Кстати, раньше, когда ты работала на кухне, он не возражал.

— Тогда мы не были женаты, — серьезно ответила женщина.

Тереза расхохоталась.

— Ты меня поражаешь!

— Ты меня тоже, — задумчиво произнесла Айрин.

— Давай я поговорю с Алленом?

— Не стоит. Я сама. Да, Тереза, а ты была у Далласа?

Тереза помрачнела.

— Была.

— И что? — допытывалась Айрин.

— Он не ходит, даже не встает. Женщина смотрела на подругу.

— Я знала. Просто не говорила тебе.

— Почему? Думала, я не пойду? — Айрин пожала плечами.

— Кто знает! Потом сказала:

— Он ведь любил тебя, помнишь?

Тереза опустила глаза. Тени от длинных ресниц упали на смуглые щеки.

— Помню, — тихо сказала она. — А сейчас… У него были такие глаза, Айрин, точно он хочет умереть. Безнадежно-печальные, будто осеннее небо. Нам больно видеть друг друга. Он вспоминает, как было раньше, и я тоже. И мы оба знаем, что больше такое не повторится.

Айрин взяла ее за руку.

— Значит, ты тоже его любила? Тереза тяжело вздохнула.

— Не знаю. Может, я вообще неспособна любить. А Даллас — он особенный. Мне хотелось бы его любить всей душой, всем сердцем, потому что его не страшно полюбить.

— Не страшно? Это как?

— Он надежный. Не обидит, не разлюбит, не предаст. Такой он… был. Как мой отец.

И вдруг заплакала, потому что поняла, до конца осознала страшную вещь: ничего в этой жизни не повторится, и Даллас Шелдон не встанет с кровати, не придет к ней, Терезе, и они не побегут, взявшись за руки, по берегу океана. Его постель со временем превратится в смертное ложе, и до той поры не случится никаких перемен. А самое главное — она ничем не заполнит эту пустоту, никто не заменит ей Далласа и одной ей будет в сотню раз хуже, чем с ним, потому что, если она и любила кого-то, если любит или если ей доведется полюбить, то это был, есть и будет лишь один человек на земле. Это он, Даллас Шелдон. Тот, с кем ей быть не суждено.

Сильвия Шелдон стояла на пороге своего обветшавшего жилища и устало смотрела вдаль, на крыши домов, над которыми плыли в туманную бесконечность унылые серые облака.

Жизнь Далласа постепенно угасала, это движение к закату ускорялось с каждым днем. Он таял на глазах, лежал и молчал, неподвижно глядя в потолок. Мать с трудом заставляла его съесть что-нибудь, а если пыталась увлечь разговором или хотя бы чуть-чуть развеселить, отвечал неохотно и улыбался бледной вымученной улыбкой. Он оставил попытки научиться жить другой жизнью, той, которая отныне была ему суждена, и, устав от мучений, стал безразличным. Он не ждал, когда умрет, он просто умирал. Теперешнее жалкое существование казалось настолько недостойной заменой полноценной жизни, что Даллас не видел смысла бороться за него. Иногда он вспоминал свое детство, ту пору, когда еще не чувствуешь разрушающего бега времени, когда все, что впереди, кажется радостным и светлым. Будущее… Для него этого понятия больше не существовало. Теперь у него было много времени, времени, которое постепенно убивало его… Его будущее умерло, еще не родившись, воспоминания о прошлом причиняли боль, и настоящее тоже приносило одни мучения. Какое-то время Даллас еще мог жить ощущениями, вернее, памятью о них — запахах весны, ярком свете солнца, прохладе океанской воды… А иногда сквозь все мысленные запреты прорывались думы о Терезе. В разговоре с нею и с матерью Даллас солгал: он хотел видеть Терезу, хотел, чтобы она пришла, искренне посочувствовала ему, подержала за руку, быть может, даже призналась, что все же любила его когда-то. Его тело умирало, и с этим он еще мог смириться, но происходило нечто несравненно более страшное — он чувствовал, как умирает его душа. И именно этот процесс при желании сумела бы остановить Тереза. Даллас это понимал, но он понимал и то, что больше она не придет. Не придет, раз не пришла до сих пор. И краски его души постепенно тускнели, таяли, исчезали, уступая место пустоте. Ничего больше не было, ничего. Сильвия вытерла слезы. Господи, почему нет никакого выхода! Даже доктор перестал заходить: ясно, что этот пациент обречен, а у единственного в бедняцком квартале врача хватает работы. Даллас больше не принимал бесполезных лекарств — они не приносили никакого облегчения.

Сильвия заметила человека, который приближался к дому. Он был молод, хорошо одет, даже слишком хорошо для этих мест, и женщина одновременно с удивлением почувствовала испуг, точно ожидала встречи с судьбой.

Незнакомец же остановился в явном замешательстве. Даже в самую тяжкую пору своей жизни он жил лучше, чем эти люди. Он видел перед собой низкий дом без фундамента с маленькими окошками и узкими дверями, грязную улицу, немощеный двор…

Сильвия не двинулась навстречу, и человек подошел сам.

— Простите, мэм, — сказал он, — не подскажете, где живут Шелдоны?

— Шелдоны? — Сердце Сильвии сжалось. Много ли осталось их, Шелдонов! Пройдет меньше года, и дом совсем опустеет. Она не переживет смерти второго сына и не сможет жить одна.

— Да. Я ищу миссис Шелдон.

— Это я, — просто ответила женщина и невольно оперлась рукой о стену: ее внезапно охватило странное предчувствие.

— Простите, я должен был прийти гораздо раньше, — промолвил незнакомец, — но, оказывается, не так-то просто в нашем городе отыскать нужного человека. Скажите, миссис Шелдон, у вас был сын по имени Даллас?

У незнакомца были черные глаза, сверкающие, как полированный мрамор, и Сильвия не знала, куда деться от их проницательного взгляда. Она почувствовала себя убогой и косноязычной рядом с этим величественным человеком.

— Да, был и… есть. — Незнакомец вздрогнул.

— Даллас жив?!

— Да, сэр, — сказала Сильвия, и глаза ее наполнились слезами.

— Господи, я не смел надеяться! — Незнакомец был взволнован. — Он дома? Могу я его повидать?

— Да, — вздохнула Сильвия, — идемте.

— Наверное, нужно объяснить вам, кто я, — сказал посетитель. Потом, заметив ее слезы, спросил: — Что-то случилось?

— Даллас болен, — ответила женщина, — очень болен. — А потом произнесла страшные слова: — Он скоро умрет.

Оказавшись на грани отчаяния, она утратила выдержку; прежде Сильвия никогда не вымолвила бы это вслух и при незнакомом человеке. Но ничего не имело значения, ничего, кроме одного: она теряла сына.

— Не может быть? Подождите…— Человек остановился. — Что с ним?

— Не знаю, сэр, — ее голос звучал еле слышно, — он не может двигаться.

— Его пробовали лечить?

— Да. То есть нет — наш доктор говорит: ничего нельзя сделать.

— Ваш доктор?

— Да, сэр. Тот, кто лечит людей в нашем квартале. Человек обвел взглядом грязную улицу, убогие дома.

— А другие врачи?

— Других не было. Хотя в больнице тоже так сказали.

— В благотворительной больнице для бедных?

Сильвия вскинула глаза.

— Да.

— Нужно было показать его более опытным врачам, — мягко упрекнул человек, — тем, кто учился в Европе.

Сильвия развела руками.

— Я неграмотная женщина, сэр, ничего не знаю… И потом, важные доктора берут большие деньги — у нас их нет.

— Вам не оказывали помощь?

— Очень мало.

— Как давно болен Даллас?

— Ох, сэр, я уже счет времени потеряла. Он тяжело вздохнул.

— Надеюсь, я пришел не слишком поздно. Проведите меня к нему, миссис Шелдон.

Сильвия вошла в дом, незнакомец шел следом.

— Даллас! — позвала мать, приоткрыв дверь во вторую комнату. — К тебе пришли.

Незнакомец резко вошел и остановился, глядя во все глаза на больного, на его осунувшееся бледное лицо и казавшееся безжизненным некогда сильное и красивое тело.

— Здравствуйте, Даллас, — тихо произнес он, — это я.

На щеках больного появился легкий румянец, и взгляд на секунду ожил: Даллас узнал посетителя.

— Вы живы! Я рад. Садитесь. К сожалению, позабыл ваше имя.

Незнакомец грустно улыбнулся.

— Нельзя забывать имена тех, кому вы спасли жизнь, — сказал он, и Сильвия, стоявшая у двери, удивленно вздрогнула: сын никогда об этом не говорил. — Меня зовут Конрад О'Рейли.

— Да, конечно! — Даллас выдавил улыбку. — Значит, у вас все хорошо? А та девушка, помните? Она жива?

В черных глазах Конрада мелькнула печаль.

— Да, — сказал он, — с нею все в порядке. Она поправилась и вернулась к нормальной жизни.

Даллас молчал.

— Я пришел к вам, — продолжил Конрад, — чтобы помочь. По правде говоря, я не надеялся, что вы выбрались тогда из леса… Но, к счастью, вы уцелели, и я сделаю все возможное, чтобы облегчить вашу жизнь. Скажите, вы вообще не можете двигаться?

Даллас покачал головой.

«Если сломан позвоночник — это конец, — подумал Конрад, — в таких случаях медицина бессильна». А вслух сказал:

— Я соберу всех самых лучших докторов Сиднея. Если есть хоть малейший шанс на выздоровление, увезу вас в Европу, попытаюсь сделать все возможное, чтобы вы поправились.

Сильвия смотрела на незнакомца огромными глазами. Конрад повернулся к ней.

— Все расходы будут оплачены, миссис Шелдон. Не обещаю чудес, я не медик и тоже мало что в этом понимаю, просто хочу сказать, что если в мире есть средства, способные помочь Далласу, то мы их используем — все, до единого.

Даллас вздохнул.

— Спасибо, — ответил он, и Конрад понял, что он уже не верит в хороший конец.

— Не стану задерживаться у вас, лучше сразу начну действовать. — Конрад поднялся с места. — Я не прощаюсь, Даллас. Ждите, я скоро вернусь.

Сильвия проводила гостя до порога.

— Чем вы занимаетесь, миссис Шелдон? — спросил Конрад.

— Я прачка. Стираю белье по домам.

Он тронул ее руку.

— Оставьте это занятие. Отныне я беру на себя все заботы о вас и о вашем сыне. Если… если Далласа не удастся поставить на ноги, я до конца жизни буду оплачивать все ваши счета. Вам не нужно больше работать, миссис Шелдон, теперь вы можете полностью посвятить себя сыну.

— Сэр! — Слезы сдавили горло Сильвии. Больше всего она боялась, что этот ураганом ворвавшийся в их жизнь незнакомец уйдет и не вернется, исчезнет, как сон, счастливый, но мимолетный. — Вы, правда, поможете, сэр?!

— Да, — дрогнувшим голосом произнес Конрад, — да, миссис Шелдон. Сделаю все, что в моих силах. Я обещаю.

Конрад не обманул. Через три дня он вернулся в сопровождении двух самых известных медиков Сиднея.

Осмотрев Далласа, оба развели руками.

— Ничего нельзя сделать. Очевидно, сломан позвоночник, — говорили они, — такие травмы не лечатся — этот юноша обречен.

То же сказал и третий врач, приехавший по делам из Мельбурна.

Но Конрад не спешил объявить Далласу приговор докторов. Он заметил, что Даллас, растревоженный царившей вокруг суетой, немного ожил за эти дни. Вновь забрезжил совсем было угасший огонек надежды. Даллас напоминал путника, заблудившегося в огромном мрачном лесу и внезапно услышавшего вдали человеческий голос.

У Конрада было готово письмо в Париж, в университет Сорбонны, но есть ли смысл возить больного в Европу: если действительно поврежден спинной мозг, Далласа все равно нигде не примут.

Несколько дней спустя он вдруг вспомнил о докторе Райане, лечившем когда-то Тину. Кажется, этот врач учился в Англии. Конрад разыскал его и попросил осмотреть Далласа.

Доктор Райан приехал на следующее утро и тщательно обследовал больного.

Конрад ждал в соседней комнате. Сильвия, к счастью, вышла во двор. Через полчаса мистер Райан вернулся и закрыл за собой дверь.

— Мистер О'Рейли…

Конрад вскочил. Его лицо исказилось от напряжения.

— Ну что?.. Он сможет выздороветь?

— К сожалению, не могу сказать ни да ни нет. Но, знаете, на мой взгляд, шанс есть. Дело в том, что позвоночник не поврежден. Думаю, если говорить упрощенно, существует сбой в передаче каких-то импульсов от мозга к телу, и причина — черепная травма. В Сиднее за это не возьмутся, но, если есть возможность, попробуйте показать больного в Европе. Конечно, на лечение могут уйти годы, а также множество сил и средств…

— Доктор Райан!

— И может быть, ничего не получится…

— Главное, вы дали мне надежду.

— Я могу ошибаться.

— Не верю! — Конрад готов был использовать малейшую возможность помочь своему спасителю.

Он передал Далласу и Сильвии слова врача.

— Лично я готов на все, Даллас. Но лечиться и, быть может, многое вынести придется вам.

Глаза Далласа лихорадочно блестели.

— Я согласен. Лучше попытаться что-то сделать, чем вот так умирать день за днем.

Сильвия плакала от радости.

— Я с вами, — сказал Конрад и взял Далласа за руку. — Я ваш друг и должник на все времена. Вы дважды спасли мне жизнь, а главное — жизнь человека, который мне бесконечно дорог.

Даллас закрыл глаза. Запахи моря и свежего ветра, наслаждение движением жизни — все, с чем он навсегда распрощался, может вернуться. Ради этого стоило пройти через любые испытания и в это хотелось верить!