"Осведомитель" - читать интересную книгу автора (Бажина Елена)Бажина ЕленаОсведомительЕлена Бажина Осведомитель Когда он снова появился в ее окружении, ей трудно было поверить, что такие люди все еще живут в этом мире. Что он здоров и неплохо выглядит. Она забыла о нем - ведь прошло много времени, теперь казалось, - слишком много времени. Она никак не предполагала, что мир, в котором происходят не такие уж значительные события, окажется столь тесен. У него были пухлые щеки, немного выдвинутый вперед подбородок и какого-то неопределенного цвета глаза. Они, как и прежде, ничего не выражали. Он округлился. У него появилась лысина. Но сколько бы ни прошло лет, Ирина узнала бы его всегда. - Это новый сотрудник, - сказал ее коллега Максим. - Шеф сказал, что какой-то хороший специалист. В каких вопросах, интересно, он специалист? Ирина не ответила. Для их журнала, посвященного социальным проблемам и существующего всего несколько лет, сообщение о "хорошем специалисте" ровным счетом ничего не значило. Но она сейчас задумалась о другом. Не надо было прилагать особых усилий, чтобы вспомнить о том, как Сергей Охотин "сдал" всех, кто занимался в их философском кружке, хотя с тех пор прошло полтора десятка лет. Сейчас на дворе стояла другая эпоха. Человечество готовилось вступать в новый век, а зоны, колючая проволока и ужасы ГУЛАГа оставались в прошлом. Подразумевалось, что "лиц в штатском" больше не существует, - есть просто люди; что слово "стукач" - сленг уходящего столетия и не имеет никакой связи с нынешним временем, а колючая проволока, возможно, сохраняется в качестве экспоната в Музее Андрея Сахарова или в "Мемориале". Членов их кружка, собиравшегося тогда на чьей-нибудь квартире каждую неделю, колючая проволока миновала милостью судьбы. Через месяц после обысков, проведенных у некоторых из них, изъятия десятка книг "тамиздата" и нескольких рукописей "самиздата", напечатанных на папиросной бумаге через один интервал, скончался полупоследний генеральный секретарь ЦК КПСС. Сложилась неопределенная ситуация, которая давала передышку. Постепенно стали освобождать политзаключенных, а их, напуганных лишь несколькими "профилактическими беседами" и обысками, оставили в покое. Заведенные на них дела ушли в недра Лубянки. И, со страхом пройдя по невидимому краю, они очутились в обществе, которое все вокруг почему-то называли "демократическим". Ирина с тоской подумала, что самое странное, наверное, то, что они с тех пор не интересовались судьбой Охотина. А он вскоре исчез. Говорили, что работал в какой-то редакции. Потом говорили, что он преподавал в лицее. Затем занимался переводами с китайского, который сумел выучить в период своего увлечения конфуцианством. А потом ничего не говорили, потому что все разбрелись кто куда, занятые собственными проблемами. Ирина не смогла закончить телефонный разговор с одним из сотрудников. В течение нескольких секунд не могла произнести ни слова, пока наконец не услышала голос Охотина: - Ну вот, какая встреча. Будем еще раз знакомы. Теперь мы коллеги. Он как будто задолго до этой минуты знал, что все так произойдет. Заставив себя улыбнуться, она спросила о том, какими судьбами его занесло в эту редакцию. Он ответил, что не думал об этом, но мир, как известно, тесен. - И очень тесен, - добавил он. Он взял в руки последний выпуск журнала, небрежно повертел его в руках и сделал гримасу. - Ну вот, чем заканчиваются вселенские поиски, - произнес он. - Журнал, посвященный социальной проблематике. А как же Бергсон, Джемс... Леонтьев, Лосский наконец?.. И все они... Он бросил журнал на край стола. - Ну, а как Олег?.. - спросил он через минуту так же хладнокровно. Она сделала вид, что не заметила коварства этого выпада. Ирина с Олегом развелись четыре года назад. Олег был первым, у кого провели обыск в тот год, и первым, кого увезли на Лубянку. Потом, правда, отпустили. Тогда он и Ирина еще не были женаты. Вопрос про Олега был задан с нахальным торжеством. - Мне с ним хотелось как-нибудь встретиться, - сказал Сергей Охотин. Ведь он, кажется, составляет какие-то учебники... Их странная беседа привлекала внимание сотрудников. - Вы что, знакомы? - Максим повернулся к ним вполоборота. - О, да, - Охотин улыбнулся в ответ. - Cудьба потрясающе сводит людей. Правда? Он говорил так, как будто ничего не произошло. У него был совершенно честный, респектабельный и благополучный вид. Ирина сказала, что сегодня у них не получится разговора. Он кивнул. Он не обиделся. В коридоре она столкнулась с заместителем главного редактора, Андреем, и спросила, откуда здесь мог появиться этот странный человек. Ответ прозвучал спокойно: - Он хороший специалист. Работал в США. Я не знаю, он как-то сам появился. Позвонил и сказал, что он такой-то, у него большой опыт... Ну и так далее. А что, вы его знаете? Он действительно хороший специалист? - Вообще-то, - она решила почему-то сразу объявить об этом, - я его помню как стукача. Глаза Андрея расширились. Лицо застыло в недоумении. - Как кого?.. - Как стукача, - почти механически повторила Ирина. - Ну зачем же так шутить. Впрочем, чтобы утверждать такие вещи, нужны факты, доказательства. Что значит "стучал"? - Это значит, информировал ГБ обо всем, что происходит в кругу моих друзей. Осведомлял. - Стало быть, он не стукач, а осведомитель. Это во-первых. А во-вторых... ГБ больше нет, - со знанием дела добавил он. - Есть Федеральная служба безопасности, то есть ФСБ... ГРУ, ФАПСИ и так далее... Ну а потом, - продолжил он после паузы, - вы видели, как он это делал?.. - Если бы это можно было видеть, все было бы слишком просто. - Ну, тогда все это субъективно, - вздохнул он. - Я понимаю, что может быть личная неприязнь... Могут быть различные убеждения. Но мы, вообще-то, стремимся к плюрализму. Нам надо научиться понимать людей. * * * Вечером, дома, ей вдруг до мельчайших подробностей вспомнилось все, что тогда произошло с ними. Раньше в такой ситуации собеседник понял бы ее с полуслова. И, возможно, поблагодарил бы за предупреждение. Она бросила сумку на диван, подобрала одну из детских книжек, разбросанных по полу. Что сейчас? Саша уехал в США, Юля в Германию и Юра в Израиль. Лариса занимается воспитанием детей. И только Андрей преподает на философском факультете в МГУ. Когда-то они собирались издавать журнал, но успели подготовить материалы только для первого номера. О том, что такое лишение свободы, они имели скорее теоретическое представление. А убеждения... Убеждения их, по сегодняшним критериям, ничего оригинального не представляли. В записной книжке она нашла номер телефона Олега - его новый номер, который не могла запомнить. Охотин был хорошо осведомлен: Олег действительно готовил учебные пособия для одного из негосударственных вузов, и это была его самая большая удача за последние несколько лет. После развода они виделись четыре раза на дне рождения их сына. Звонок к Олегу мог быть оправдан только какими-нибудь серьезными обстоятельствами. Подумав, она сняла трубку. Какая жуткая ирония судьбы, думала она, набирая номер. Несколько лет они приспосабливались к новой жизни и искали в ней свое место. Еще несколько лет решали жилищный вопрос. Было время, когда едва сводили концы с концами. Расстались они именно тогда, когда, казалось, только можно было начинать жить. - Привет. От неожиданности Олег произнес какое-то восклицание, затем убавил звук телевизора. - Как дела? - спросил он. Его голос уже давно не вызывал у нее никаких эмоций, ни положительных, ни отрицательных. - В порядке, - небрежно ответила она. - Скажи, ты помнишь Охотина? - Ну еще бы. А что? - Теперь он работает у нас. С сегодняшнего дня. - Поздравляю. Хорошая компания. И что ты собираешься делать? - Пока не знаю. Он сказал, что и с тобой хотел бы увидеться. - Вот те на. Этого еще не хватало. Пусть только попробует. Я с ним увижусь... Спасибо. - Как ты думаешь, к чему бы все это? - Ох... Знаешь, устал я от всего этого. Так хорошо жить без оглядки на стукачей. Не хочется возвращаться в прошлое. Уж слишком это тяжело. Может, все обойдется? - Не знаю. - Я тоже не знаю. Вот сейчас смотрю новости. Да, кстати. Звонил Митя. Приехал из Питера с какой-то научно-технической тусовки. Сейчас его можно найти только где-нибудь в виртуальном мире. Но я его вытащу и расскажу о такой новости. Я его верну в реальность. - Ну-ну, попробуй. - А еще, пожалуй, позвоню Юле в Мюнхен. Если найду ее телефон... Помнишь, когда-то она собиралась изучать философию по Расселу... Представляешь? По Расселу! Кстати, как Алеша? - Алеша у бабушки с дедушкой. - Я купил ему одну компьютерную игрушку. - Было бы лучше, если бы ты с ним поговорил. - Я приеду к нему на день рождения. * * * Голос Олега вызвал из памяти другие образы, которые, как ей казалось, ушли далеко в прошлое. Ей вспомнились сырость и холод подъезда, в который она входила поздно вечером; полусумрак парадного, куда она вступала, при этом машинально, словно небрежно, оглядывая двор, чтобы убедиться, что сзади никого нет; она опускала руку на тяжелые перила и поднималась по ступеням "сталинского" дома на второй этаж. Там, на лестничной клетке, она останавливалась перед высокой дверью и ждала, пока она откроется после короткого звонка. В проеме появлялась худощавая, маленькая, неприметной внешности, словно школьница, отстающая по всем предметам, девушка, - Лариса. Сделав жест, приглашающий войти, она отступала назад, в перспективу коридора, в котором возвышались книжные полки, коробки, никогда не разбиравшиеся, словно хозяева всегда готовились к переезду. Ирина входила, осторожно переступая через чью-то обувь и чьи-то вещи, и опускала сумку на старинный журнальный столик. Сейчас, открыв записную книжку, Ирина легко нашла тот номер. Последний раз они с Ларисой разговаривали год назад. Ждать пришлось недолго. Лариса быстро сняла трубку, и Ирина услышала знакомый голос, который, как ей казалось, никогда не меняется. - Знаешь, - сказала Лариса, выслушав ее, - я всегда чувствовала, что Охотин когда-нибудь появится. Такие люди никуда не исчезают. Но никак не думала, что он влезет прямо в вашу редакцию. Пожалуй, надо позвонить Антону и рассказать ему об этом. Интересно, как он к этому отнесется? - Антон? Тот, апологет евразийства? - Да, только тогда, на Гумилеве, все его евразийство как началось, так и закончилось. Сейчас он апологет квартирного бизнеса. У него можно все узнать по поводу размена, обмена и так далее. - Кажется, мне больше незачем. - А кстати, помнишь, когда-то мы с тобой говорили, что если бы встретили этого Охотина, то с удовольствием дали бы ему по физиономии. Помнишь? Не знаю, как ребята, но мы с тобой хотели разобраться с ним самым мужским способом. - Помню. Это было бы вполне по-философски. - Да. Особенно если философы - женщины. Что касается меня, то моя философия давно находится между стиральной машиной и газовой плитой. С тремя детьми может быть только одна философия. А вообще, все получилось не совсем так, как представлялось. Знаешь, мне кажется, что когда-то, в самый разгар моего интереса к тайнам мироздания, где-то между философией жизни и философией всеединства вдруг произошел взрыв. И меня накрыло взрывной волной. А когда я выбралась, оказалось, все в мире изменилось. И вот с тех пор у меня, наверное, последствия контузии... - Лариса засмеялась. - И я с тех пор боюсь всех этих философских построений и систем, мне кажется, что они взрывоопасны... Хотя они тут ни при чем. Наверное, хорошо, что рухнул тот мир, который был до взрыва, но взрывная волна... А что касается Охотина, - она секунду помолчала, знаешь, за прошедшие годы я стала помягче. Честно говоря, не знаю, что теперь с ним делать. * * * На следующий день было много работы. Верстался номер, за это время несколько раз зависал компьютер, в последний момент были обнаружены опечатки, и в конце концов около девяти вечера удалось все закончить. Еще раз все пролистав, Ирина и Максим пошли пить кофе. Они спустились в бар, где всегда вечером было много народу. Заняли столик в глубине зала, где обычно обсуждали текущую работу. - А что, этот Охотин, новый сотрудник, действительно твой старый знакомый? - спросил Максим. - Да, - грустно ответила она. Она рассказала о том, что когда-то был кружок - нечто вроде самодеятельного философского клуба, где велись самые скучные по нынешним временам разговоры о смысле жизни, об истине, о книгах и так далее. Не все, конечно, собирались всерьез становиться философами, просто гуманитарной молодежи того времени такое времяпрепровождение представлялось вполне достойным. И, конечно, не обходилось без книг "тамиздата" и "самиздата". Приходил туда и Охотин, приходил и слушал, а потом сообщил в ГБ. Вероятно, он обо всем сообщал с самого начала, но никто этого не замечал, так как среди членов кружка не было профессиональных конспираторов. Конспираторами становились потом, после первого столкновения с гэбэшниками, но это отдельная история... Максим выслушал рассеянно, потом сокрушенно покивал головой. - Ты думаешь, он появился не случайно? Она не знала, что ответить. Ей не хотелось так думать. Они второпях обсудили планы следующей недели, и Максим, схватив портфель, побежал к выходу, а Ирина, вспомнив, что Алеша сегодня у бабушки с дедушкой, решила остаться еще на полчаса. В этот момент к ее столику подошел Сергей Охотин. - Будешь коктейль? - спросил он. Может быть, надо отказаться, подумала она. Хорошо ли пить коктейль вместе со стукачом, ну, то есть с осведомителем? Раньше такой вопрос даже не возник бы. Но сейчас... Впрочем, рядом нет тех, кто осудил бы ее за это. - Буду, - с улыбкой ответила она. Ну вот, сказала она себе, теперь ты сидишь напротив него, за одним столиком. Ты рядом с Сергеем Охотиным, доставившим всем когда-то столько неприятностей. Можно было бы его спросить, зачем он тогда это сделал и что испытывал, ведь он ответствен, в конце концов, за те события. Как ни странно, но у нее не было желания ни сказать ему что-то резкое, ни спросить его, ни тем более "дать по физиономии". - Хорошо здесь, - сказал он, пододвигая к ней бокал. - Ты, я надеюсь, довольна своей жизнью? Ну вот, подумала она, прямо-таки философский вопрос, ну совсем как "быть или не быть?". - Вполне, - ответила она. - О чем ты хотел поговорить? - Вообще-то, - сказал он задумчиво, - мне жаль, что все тогда так печально закончилось. - Что печально закончилось? - она сделала глоток через соломинку. - Ты понимаешь, о чем я говорю. Жизнь меняется, уходит, надо ценить то, что имеем. Наступает пора кончать с глупостями. Надеюсь, ты и Олег именно так решили однажды? Чего ты усмехаешься?.. - С чем кончать?.. - Ну, со всякой философией и так далее... С книгами... С поиском смысла и света в конце тоннеля... Все решается просто, я думаю, мы все это однажды поняли. И я тоже не хочу вспоминать. Ведь чем все могло закончиться, просто ужас. И кто нес за это ответственность? Олег? Или Антон? Почему никому тогда в голову не пришло, что нужно отвечать... Чего ты усмехаешься? - Но ведь ты знаешь, что кто-то донес на нас, - она сделала еще глоток. - Разве?.. - он потянулся к пачке сигарет. Закурил, выпустил дым и тихо произнес: - Я никогда об этом не думал. Мне и в голову не приходило. И кто же это мог быть? - А ты не догадываешься?.. Он смотрел на нее ясными, ничего не выражающими глазами. В них застыло такое недоумение, что нельзя было не поверить ему. - Я не знаю, - ответил он. - Я действительно ничего об этом не знаю, и никогда не думал. Мне... Никто не рассказал об этом. И глубоко вздохнул. - Впрочем, - добавил он через минуту, - сейчас это уже неважно. Сейчас стоит подумать о том, что же из этого получилось. Зачем это все происходило, если сейчас это никому не нужно, даже нам самим. Просто было несколько безответственно... Вот и все. Потом он говорил про свою учебу, про работу в США, о своей неудаче в семейной жизни. Он больше ни слова не сказал о том, что произошло более пятнадцати лет назад. Его голос был так задушевен, что оставалось сомневаться и сомневаться в том, что он и есть тот самый стукач. То есть осведомитель, конечно, подумала она. Он заказал еще два коктейля, а потом неожиданно сказал: - Вообще-то я знаю один секрет. Один очень важный секрет, как можно жить при любых обстоятельствах. Хочешь, расскажу? Только не улыбайся. - Расскажи, - она почувствовала, как у нее слегка закружилась голова. - Как ты думаешь, можно ли поменять местами добро и зло? Добро и зло можно отличить только на каком-нибудь фоне. А если поменять фон? Кто разберется? Одному будет казаться, что добро - вот это, а другому - что вот то. И так все мы будем реализовывать свою идею добра, и не поймем друг друга, и будем считать друг друга врагами. При этом каждый делая свое добро. А результаты... Они сначала все равно неочевидны. Чтобы их оценить, должно пройти время. Это смогут сделать уже другие люди, если им это будет интересно. А мы так и останемся со своими понятиями добра, да еще с неприязнью друг к другу. Вот так мы и живем, вот так и существует весь наш мир. А неприязнь - разве это из области добра? Тогда, в те годы, было легче, потому что был слишком очевиден это фон. Этот черный цвет, на фоне которого даже серое кажется белым. И как хорошо считать себя обладателем истины! А попробуй разобраться сейчас... - Похоже, ты становишься философом. Как Сократ, только без Платона. - Она сделала еще глоток, словно желая опьянеть, чтобы разговор стал легким и веселым. - Никто из нас никогда не философствовал. Просто всем хочется так думать... А вообще, - сказал он несколько тише, - я думаю, что все повторится, вот увидишь. Потому что власть имущие всегда понимают, что куда лучше, когда люди заняты поисками хлеба, а не поиском истины. А потому лучше дать им столько хлеба, чтобы им было не до истины. И она придумает способ, как это сделать. Неважно, в какую форму это будет облечено, но это будет то же самое. Легенда о Великом Инквизиторе, помнишь?.. Она чувствовала, что на нее не действует алкоголь. Ей хотелось прекратить этот разговор, спросить: "Зачем ты это сделал тогда?", а потом - наоборот, она не желала знать ответ. Почему-то вдруг ей захотелось неизвестности. Разговор остался незаконченным, и эта незавершенность придала ему значительности. Вернувшись домой, она позвонила родителям и узнала, что Алеша весь вечер прождал ее звонка, а не дождавшись, заснул. * * * Позже, однако, раздался междугородний телефонный звонок. Звонила Юля из Мюнхена. - А я понимаю, для чего он снова появился, - неторопливо рассуждала она. Нет, вовсе не для того, чтобы куда-то сообщить, кому-то что-то причинить... Скажи, ты давно читала какую-либо хорошую книгу? Нет, не детектив, не дамский роман, не эту гадость, которой сейчас в России завалены лотки, а что-то хорошее, ну, например, Данте, Толстого... Ее голос тоже не изменился. Слушая ее, Ирина представила ее такой, какой она была пятнадцать с лишним лет назад: в черных вельветовых джинсах, вязаном полосатом свитере, с ровной короткой стрижкой каштановых волос. - А помнишь очередь на Таганку? Мы как-то забыли, что существует искусство. А философия... Но мне вообще-то было интересно другое. Какая-то другая, не стандартная, не кондовая, не советская жизнь. Полет мысли и свобода, раздвижение границ... Короче говоря, поверх барьеров... Что есть в жизни высокие цели... А сейчас все силы брошены на решение материальных проблем... - Какая Таганка, какой Толстой?.. - прервала ее Ирина. - Ты фантазируешь. Ты грезишь тем, чего нет. - Я ничем не грежу, - спокойно возразила Юля. - Честно говоря, я уже отвыкла от России. Здесь, в Германии, у меня все сложилось неплохо. Ну разве что иногда вспоминается Измайловский парк и наш старый трехэтажный дом, который строили пленные немцы после войны. Интересно, его уже сломали или он все еще стоит? Ну, а так... Мне уже все равно. Положив трубку, Ирина подумала: наверное, если б не Охотин, Юля не позвонила бы. Однако это был не последний разговор в тот вечер. Около полуночи, когда она решила, что пора отдохнуть от мыслей об Охотине, вновь раздался телефонный звонок. Сняв трубку, она услышала голос Мити. Когда-то он был задумчивым молодым человеком - в очках, всегда потертом пиджаке и мятых брюках. Он все время что-нибудь читал, - окружающая действительность его мало интересовала. Он был рассеян и совершенно непрактичен. Он действительно приехал с какой-то конференции по новым информационным технологиям. Его голос звучал откуда-то издалека, из прошлого, и только интонации напомнили ей о том, что он принадлежит Мите. Он говорил устало. - Наверное, это наша самая крупная ошибка, - говорил он. - Мы решили, что можно просто жить. Жить просто так, спокойно и благополучно. А это иллюзия. В России не живут, в ней нельзя жить просто так. Здесь надо служить чему-либо, какой-либо идее, надо исполнять миссию, добрую или злую... Какую - уж кому как повезет. Здесь надо принимать участие в какой-то нескончаемой войне... А если точнее, - он усмехнулся, - бесконечном мордобое... А мы сейчас смешались с толпой и уже не знаем, где они, те ценности, за которые идут на эшафот... "Ну вот, какой-то эшафот... Что он выдумывает?" - подумала Ирина. - А впрочем, - продолжал он рассуждать, словно угадывая ее мысли, - может быть, и нет никакой миссии, а все это выдумки, чтобы оправдать этот бесконечный мордобой... - Может быть, - усмехнулась Ирина. - Единственное, что меня радует, что не надо думать, куда спрятать бумаги и книги, не надо обдумывать каждое слово, прежде чем сказать его по телефону, не надо оглядываться, когда идешь к метро... Все это роскошь, но к хорошему, как известно, привыкаешь быстро... - Ну и как, привык? Он словно встряхнулся. - Привык. Мне не хочется рассуждать об этом. У меня другие заботы. Честно говоря, меня это больше не интересует... Сейчас все это так далеко от меня, что мне с трудом верится, что когда-то все это было... На другой планете... И было не со мной... Сейчас я живу в другом мире. - В виртуальном? - Нет, в реальном, - сухо отвечает он. - А раньше жил в ирреальном, или идеальном, не знаю каком еще... Я с ним распрощался. Я нашел то, что мне нужно. Когда-то Митя считал себя экзистенциалистом. Однажды он был покорен Хайдеггером, и с тех пор искал "прорыв к Бытию", в котором обретается свобода. * * * Когда во время обеденного перерыва они вышли в холл, Охотин неожиданно спросил: - И хочется тебе делать эту черную работу? Сколько времени ты на это тратишь, а кто оказывается в выгоде? Кто тебе сказал, что все исчерпывается только этим? Ведь это смешно! Они остановились у окна. - Сейчас, может быть, еще ничего, но через несколько лет, когда подрастет твой сын, когда ему нужно будет давать образование... Я не думаю, что Олег поможет тебе в этом, - продолжил он. Тут он попал, пожалуй, в самое больное и слабое место ее нынешней жизни, которая была уже совсем не та, что прежде. Ирина знала, что еще год можно не думать об образовании сына. Менее всего ей хотелось отдавать его в районную школу, из которой последние годы выходило все больше пьяниц и наркоманов. Это предстояло решать, и Олег ей в этом деле действительно был не помощник. - Ну а потом, работать на идею... - продолжал Охотин. - Это как-то устарело... Хватит думать о том, что можно как-то изменить этот мир. Результаты все равно достаются другим. - По-моему, здесь неплохо, - весело ответила Ирина. - Мы столько сил и времени потратили на этот журнал... - Я понимаю. У вас много хороших идей... Этот Максим, он хорошо соображает. - Что ты имеешь в виду? - Некоторые идеи выходят за рамки тематики вашего журнала. Вы придумываете какие-то странные вещи. Вот, смотри, - он открыл папку, которую держал в руках. - Заказ на социологический опрос. Недешевая штука, а какие вопросы! Это не социологическое, а прямо-таки психологическое исследование. Зачем вам это нужно? - Это интересно. - Это Максим придумал? - Какая тебе разница? Есть официальные цифры, статистика, которая давно вызывает сомнения. Она устарела, ее надо проверять. Вот и все. - Интересно... Зачем проверять официальные данные?.. - Чтобы знать, как обстоят дела на самом деле. - Что, снова искать истину?.. В который раз?.. - А почему тебя это так волнует?.. - Извини, - он захлопнул папку. - Это я так. Любопытство. Я еще не совсем освоился на этой работе, мне хочется разобраться. Она отвернулась к окну. Что ж, может быть, просто из любопытства. Вероятнее всего. И она снова задумалась о том, что же произошло после распада их кружка. Тогда такой разговор ее насторожил бы куда более, чем сейчас. Охотин улыбнулся, и ее подозрения развеялись. "Да, конечно, он не освоился... Это просто любопытство... - подумала она. - Это не повод, чтобы сразу подозревать в чем-либо..." * * * Поздно вечером позвонил Олег. - А я тут, знаешь, совсем не сидел без дела, - сказал он многозначительно. - Я нашел человека, который знал Охотина последние пять лет. - Зачем тебе это нужно? - Как зачем? Ты что? Сидеть рядом с этим негодяем и не пытаться узнать, какой он сейчас? - Сейчас-то это зачем? Да и тебе зачем? Тебя все равно никак это не коснется. - Ну ты даешь, - вздохнул он. - Я ж для тебя старался. Ты что? Что с тобой?.. - Ничего. Если хочешь, можешь заниматься такими глупостями. А мне надо работать. - Ну хорошо, хорошо. Но может быть, ты выслушаешь? - Да. - Так вот, где бы он ни появлялся, везде происходили странные вещи. Неожиданно кто-то лишался работы, в штате появлялись новые люди. Либо вдруг заглядывала налоговая инспекция, несмотря на то, что она уже была здесь две недели назад. Это что, его новая тактика? Что скажешь? - Я не понимаю, зачем ты передаешь мне совершенно непроверенные сведения от каких-то неизвестных людей. Мало ли кто что может сказать... - Между прочим, те, кто мне это рассказал, мои старые друзья, и я им доверяю. - Ну и что. Я знаю всех твоих старых друзей. Сколько еще можно жить событиями столетней давности? Сейчас другое время. Это все философский бред. - Вот те на. Ты что, заболела? - Возможно. - А что ты так поздно? Я звонил с восьми вечера. - Так получилось. Тебе-то теперь что за дело? - Мне - никакого. Но Охотин все-таки... - Сто лет прошло. У всех своя жизнь. - Верно. Своя. - Пока. - Пока. * * * А еще через пару дней к ней подошел Максим и сообщил, что у него разговор. Очень важный. - Мои друзья с третьего этажа интересуются, кто такой этот Охотин... Они просили меня спросить тебя, кто же он все-таки такой? Ну, ты с ним общаешься, и так далее... Я с ним не общаюсь, хотелось сказать ей, это совсем не такое общение... Мы с ним только побеседовали в баре несколько раз... - У них что-то случилось? - спросила она. - Пока нет... Но он стал проявлять к ним подозрительный интерес... Я вспомнил, ты сначала как-то недоверчиво отнеслась к нему и даже сказала, что он... - Стукач. Да, но, понимаешь, все сложно... Прошло пятнадцать лет, сейчас все по-другому... Проще простого заклеймить человека... У меня нет доказательств. Может быть, к нынешнему времени это не имеет никакого отношения. - Ты думаешь?.. Удивительно было слышать такие слова от Максима, обычно рассеянного. Он был озабочен. - Что произошло? Расскажи. - Пока не могу. Просто я считал, что если что-то не так, ты об этом скажешь. Я их заверил, что если ты с ним сидишь в баре, значит, все в порядке, это все равно что рекомендация... - Какая рекомендация? Я не даю никакой рекомендации. - Но ты с ним общаешься... - Это совершенно ничего не означает. Это личное дело. - Но если он стукач, какие могут быть личные дела?.. * * * Это был первый случай, когда они решили встретиться не на работе. В парке, где в этот день было много народу, в открытом кафе, недалеко от прудов. Это место ей тоже было знакомо: когда-то они с Ларисой и Митей обсуждали здесь "Истоки и смысл русского коммунизма", что-то еще... Она смотрела, как люди заказывали вино и мороженое, слушала музыку, и никак не могла освободиться от чувства раздражения и досады на собственные бесплодные размышления. "И почему - думала она, - он свалился на мою голову, почему через пятнадцать лет снова нужно думать о том, можно доверять этому человеку или нет?" Теперь ей казалось, что все эти годы оказались бессмысленными, оказались ненужными книги и знания, поскольку они ничего не изменили в жизни. Жизнь, казавшаяся долгим путем, вдруг сократилась до ничтожных размеров, в которых ничего серьезного и важного не могло уместиться. Наверное, мы ходим по кругу, думала она, если вот так, как много лет назад, она беседует с Охотиным, который не может предложить ей ничего другого, как только вспомнить легенду о Великом Инквизиторе. Наверное, мы живем в перевернутом мире, подумала она, если такие люди так спокойно, благополучно и неуязвимо чувствуют себя в нем... В момент ее размышлений о перевернутом мире у входа в аллею появился Сергей Охотин. Она узнала его издалека. Он направился к тому столику, за которым они договорились увидеться, огляделся. Он не видел ее, но наверняка был уверен, что она здесь. "А может быть, он не виноват?" - вновь задала она себе вопрос с надеждой, что кто-то другой скажет ей, подтвердит, что он не стукач и не осведомитель, что он ни в чем не виноват, что вообще никто ни в чем не виноват, что все, возможно, хорошо и не надо ни о чем беспокоиться. Она смотрела на силуэт. И вдруг ей открылась одна примитивная, как исторический материализм, истина. Это была интуиция, обострившаяся с тех пор, когда они поняли, что Сергей Охотин всех предал. Ирина никогда не избавится от ощущения, от бесспорной уверенности, что это он. Чувство, похожее на неприязнь, но только похожее, а на самом деле какое-то другое, живет в ней независимо от нее. От этого чувства избавиться невозможно, и логика перед ним бессильна. Ей стало понятно это за несколько мгновений, пока он приближался, и все рухнуло. Рухнула очередная иллюзия, которая вырастала на ее глазах все эти дни; иллюзия, которую она возводила собственными руками. Она смотрела, как он приближается, и ей становилось ясно, что все, что он ни делает, напрасно. Она поняла, что напрасно пыталась обмануть себя. Напрасно и он пытался обмануть ее, хотя сделать это было нетрудно. У нее не было никакого сомнения, что это он, тот самый Охотин. И вместо того, чтобы направиться к нему, она отступила назад, в тень деревьев, она уходила в глубь парка, в полумрак, чтобы неведомыми тропинками выбраться отсюда и постараться поскорее забыть о сегодняшнем дне. * * * На следующий день в редакции ее ждали плохие новости. Заместитель начальника, встретивший ее на лестничной клетке, быстро и как-то растерянно сообщил, что с сегодняшнего дня Охотин будет в редакционной коллегии. Более того, он привел в редакцию еще одного сотрудника. Ошеломленной Ирине он рассказал о том, что Максим и еще несколько ребят уволены. Такие произошли изменения, сообщил он, что лучше не задавать никаких вопросов, потому что ответить на них невозможно. Охотин подошел тихо. Он осторожно отодвинул стул и аккуратно сел. Он улыбался. - Я ждал тебя, но ты не пришла. Что-то случилось? - Нет. - Я надеюсь, мы сработаемся. - Нет. - Почему? - А ты не догадываешься? Неужели тебя ничего не беспокоит? То, что было пятнадцать лет назад? - Я не понимаю, о чем ты, - сказал он. - И что же было? Она поднялась, чтобы уйти. Он догнал ее в коридоре. - Напрасно ты спешишь, - сказал он. - Ты так и не поняла ничего. И Олег, я думаю, ничего не понял. Сейчас другое время. Тех ценностей больше нет, зачем вы за них цепляетесь?.. - Для чего ты здесь появился? - спросила она. Он раздраженно шлепнул ладонью по перилам. - Вот черт! Я никак не могу понять, что за странная у нас страна! Мы встречаемся через десятки лет, мы давно не виделись, мы старые друзья, в конце концов, и тебе больше не о чем спросить меня, как только о том, зачем я здесь оказался? Он перевел дух и продолжил: - Знаешь, я часто думал, хотя я далек от философии и вообще не знаю, зачем она нужна... Но я думал, почему у нас всегда одно и то же? Даже если что-то меняется, так это только внешне, а внутри все одно и то же, как десять лет назад, как двадцать лет назад, как тысячу лет назад. Ну, чайник электрический на кухне появился и телефон мобильный. А больше ничего не изменилось. О чем вы говорили с Олегом, после того как начались другие времена? Неужели о философии?.. Или о стукачах? Да, тогда я просто испугался. И я предупреждал Олега, что я не смогу. Я попросил его отдать ключи и не пользоваться моей квартирой, это небезопасно... До этого у меня был тяжелый разговор с отцом, и он предупредил меня, что ему уже звонили и что могут быть неприятности... Да, я все рассказал тогда. Я боялся и вообще ничего не понимал... Философия - это хорошо и интересно, но перспектива провести в лагере лучшие годы... Сами-то вы как бы себя повели, если бы до вас дошло? Вы даже не понимаете, как вам повезло тогда. Вас оставили в покое, а могли бы не оставить... А здесь, сказал он вдруг спокойно, - я по своим делам. Я надеялся, мы найдем общий язык. Я думал, вы уже по-другому смотрите на то, что я тогда сделал. Я и сам сейчас смотрю по-другому. Когда-то я мучился угрызениями совести, потому что все сделал из-за страха. А сейчас я думаю, что и это было нужно, в конце концов. Не так уж это оказалось преступно и страшно. Тем более, что сейчас это уже неважно, это никого не интересует. - Почему Максим потерял работу? - спросила Ирина. - Ах, этот Максим. Ну что ж, здоровая конкуренция. Ничто не вечно. Это рынок. Он проявлял слишком много инициативы. Его заносило в идеях и тебя тоже. Но тебя я старался оградить от такого исхода... - А почему на этом рынке распоряжаешься ты? Он не ответил. - А как же твои слова, - продолжила она, - хотя бы о разумном устройстве мира... - Это ничего не значит, - сказал он. - Говорить можно о чем угодно. Мне пригодились те знания. А делать надо то, что нужно. Тем более сейчас. Он повернулся и пошел. Потом остановился, повернулся и сказал: - Но ты можешь оставаться. Я сделал так, чтобы тебя это не коснулось. Не беспокойся, я здесь не останусь надолго. Мне-то здесь тоже делать нечего... * * * Вечером Ирине позвонила Лариса. - Негодяй, - прошипела она. - Я так и думала, что добром не закончится его появление. - Самое интересное, что Охотин многих сумел убедить в своей порядочности. - Ничего удивительного. - Самое главное, что он и меня едва не убедил... - Надо было все-таки дать ему тогда по физиономии. Так, ради морального удовлетворения. А теперь уж мы опоздали. * * * Еще позже, сняв трубку, она услышала голос Олега. - Ну ничего, - сказал он как-то неожиданно спокойно. - Что делать? В конце концов, надо относиться к жизни по-философски. А мы этому до сих пор не научились. Я знал, что он признается, что это был он. Пусть даже через столько лет. Честно говоря, меня иногда охватывали сомнения на его счет... Может быть, тебе не надо пока уходить оттуда?.. - После того, как выгнали Максима? Нет, не останусь. - Может быть, морду ему набить? - Раньше надо было, - проворчала Ирина. - А вообще у меня идея. Поезжайте с Алешей куда-нибудь... отдохнуть. Я найду деньги. А потом посмотрим... - Ты найдешь деньги?.. - она едва сдержала усмешку. - Да, чуть не забыл. Сашка прислал письмо из Нью-Йорка по электронной почте. Длинное философское письмо с лирическими отступлениями. И с юмором, как всегда. Хочешь, прочту? - Прочти, - ответила она. * * * Через две недели Ирина заехала в редакцию журнала, посвященного социальным проблемам, чтобы забрать оставшиеся там свои бумаги. В кабинете сидели незнакомые ей люди. Когда она спросила про главного редактора, ей ответили, что он временно отсутствует. Она спросила про заместителя главного редактора, и ей сказали, что он здесь больше не работает. Двое здоровых парней передвигали стеллаж от одной стены к другой. Она спросила, где сейчас находится Сергей Охотин. Переглянувшись, незнакомые люди ответили ей, что такого человека они не знают. Елена Бажина родилась в Пермской области. Окончила Литературный институт им. Горького в 1985 г. Печатала прозу в сборнике "Начало" (повесть "Родные и близкие", 1987) и журнале "День и ночь" (сказка "Где ты, Улисс?", 1996, рассказ "Мой брат Алексей", 2000). Выступала в периодических изданиях как публицист ("Русская мысль", "Грани", "Новая Европа", "Истина и жизнь"). |
|
|